Закрытый город⁠⁠

Девятая глава моей книги "Закрытый город". Начало здесь: http://pikabu.ru/story/zakryityiy_gorod_4061691

Рем бродил по квартире, как зверь в клетке. Быстрыми дёргаными шагами, заложив руки за спину, переходил он из кухни в спальню, оттуда в зал и, развернувшись на балконе, возвращался обратно и начинал всё сначала. С обеда и до темноты, пока в квартире не стало темно.

Понадобилось включить свет и щелчок выключателя привёл Гаврилова в чувство. Шок, отвращение и остальные эмоции, оставшиеся после прочтения, отступили. Гаврилов встряхнул головой и снова уселся на диван, где лежала злополучная папка, жадно прочитанная от корки до корки.

Десятки документов: списки, протоколы, постановления, ордеры – подлинники, дабы Рем ни на секунду не усомнился в информации. И фотографии – десятки глянцевых карточек из архивов полиции и Агентства. Десятки изображений, которые он никогда не сможет забыть.

- Жуть… - пробубнил Гаврилов и потянулся за телефоном, собираясь набрать номер Герштейна, но замер от внезапно пронзившей мозг догадки.

«Стоп», - одёрнул Рем сам себя. «Стоп. Стоп. Стоп».

Во-первых, до публикации эта информация может быть для него слишком опасна. Обухов сказал, что Гаврилову ничего не грозит, но о посторонних не было произнесено ни слова. Впутывать его в это дело сейчас – ошибка, так что пусть пока побудет в неведении.

Да и вообще, несмотря на то, что Давид всегда был голосом разума в их тесной компании, нужно думать своей головой. Разложить всё по полочкам.

Самой лучшей идеей оказалось отложить принятие важного решения до завтра – когда пройдёт шок и эмоции не будут мешать адекватно мыслить. Гаврилов выпил огромную кружку горячего чая, расстелил кровать и, упав на мятые простыни, тут же забылся болезненным беспокойным сном. То и дело его будил пьяный гогот за окном - там развлекались какие-то туристы, невесть зачем покинувшие курортный район.

Следующее утро началось поздно – измученный Рем смог отскрести себя от кровати только в полдень. Он успокоился, восстановился и почти забыл, что попало к нему в руки, но выйдя из спальни, наткнулся взглядом на папку. Настроение тут же ухудшилось.

От работы Гаврилов отлынивал, как мог. Тщательно почистил зубы и умылся, убрался в квартире, приготовил поесть и только когда оправданий собственному бездействию не осталось, вернулся на диван и положил подарок Обухова на колени. «Давай. Открой её», - уговаривал он сам себя, но воспалённый мозг протестовал и отказывался снова видеть содержимое, которое вчера едва не привело к нервному срыву.

С фотографии на первой странице на него смотрела мёртвыми глазами расстрелянная молодая женщина. Тёмные кудрявые волосы спутаны, на смуглом лице кровоподтёки, через всю щеку тянется уродливый порез, уже запекшийся.

Перед смертью палачи раздели её догола и, судя по синякам, крови и некоторым особенно неприглядным деталям, неоднократно надругались. Смотреть на фото было тяжело, но это можно было бы вытерпеть, если бы не деталь, менявшая всё. Женщина, которая когда-то давно вместо личного номера заключённого Сахарной горки носила фамилию Гонзалес, лежала на самом верху рва, заполненного телами в разной степени разложения.

Гаврилов достал из файла фото, к которому были прикреплены степлером несколько листов бумаги. Стандартный рапорт с казённым текстом: приговор приведён в исполнение тогда-то, прилагаем фотофиксацию. Подписи расстрельной команды: Чинуака, Акуи, Матаруа, Винамата – сплошь аборигены. Ниже - «Подполковник Внутренней Тюремной Службы Доронин А.И».

Далее скриншоты взломанной страницы в соцсети одного из аборигенов-стрелков. Тоже фото, но сделанные на древний мобильный телефон. Крупным планом лица заключённых – ещё живых. Хорошо видна Гонзалес – уже раздетая и окровавленная, но стоящая на ногах при поддержке какого-то неизвестного усатого мужчины с огромным синяком под глазом. Вот сам расстрел запечатлен во всей ужасной динамике: дым и искры из винтовочных стволов, на одежде заключённых ещё нет кровавых пятен, но лица и тела уже искажены болью. Вот Акуи – смуглый щуплый мужик с гладкой, как биллиардный шар, головой. В камуфляже со знаками различия сержанта. Поставил ногу на грудь мертвеца, скалится, позирует с винтовкой, как охотник на львов из британской колонии. Не хватает лишь пробкового шлема.

Дальше – протоколы допросов. Гонзалес не была ни в чём виновата, кроме того, что вышла замуж не за того человека, но следователи, как понял Гаврилов, раскрутили её на полный комплект расстрельных статей – участие в подготовке мятежа, шпионаж, диверсионные действия, пропаганда среди населения.

Папка содержала информацию и о деле мужа. Несколько лет назад Рауль Гонзалес переехал на остров и преподавал в государственном университете экономику. На рабочем месте прослыл, как яростный противник строя, несмотря на то, что был этим самым строем обласкан: квартира в центре, большая зарплата. Казалось бы, живи и радуйся, но Гонзалес не понял главного – надо помалкивать. Болтунов на острове и без того никто не любил, а он не только в открытую называл режим острова фашистским, но ещё и студентов учил в своих экономических выкладках исходить из главной особенности острова – всесилия бюрократии и силовиков.

«Если хотите вести бизнес успешно, то не нужно вести его хорошо», - говорил он. «Высокий доход и рентабельность это здорово, но не здесь. У нас она ведёт к тому, что треть вашего бизнеса нужно будет отдать дочери шефа полиции, а ещё треть какой-нибудь шишке из правительства. В противном случае вам не оставят даже вашей трети». Неизвестно, на что он надеялся, открыто говоря такие вещи – может, уповал на свою известность, может, не верил до конца, что в современном мире его могут расстрелять, может, думал, что нужен режиму. В любом случае всё это было уже неважно, поскольку болтливый экономист ошибся. Его фото во рву вместе с расстрельным рапортом, протоколами допроса и ордером на арест тоже находились в папке.

Гаврилов держал в дрожащих руках несколько десятков судеб – на пожелтевшей бумаге, кое-где усеянной кровавыми пятнышками. Расстрелянные, замученные каторжным трудом, пропавшие, якобы эмигрировавшие с острова.

Неизвестные борцы с режимом, адвокаты, журналисты, просто болтуны. А рядом с ними – чиновники, силовики, даже один министр, уличённый в воровстве и снятый с должности несколько лет назад. Их жёны. Родители. Дети.

И всё это – несмотря на то, что в законах острова не было ни слова о смертной казни. Рем отложил папку и закрыл глаза. Чудовищное беззаконие на фоне лицемерных выкриков о законности, порядке и демократии.

Старая картина мира пошатнулась и рухнула за один вечер, едва не погребя под собой психику Гаврилова. Да, ходили слухи, что на Сахарной горке не простая каторга. Но не верил до тех пор, пока они не получили подтверждения, пока Гаврилов своими глазами, во всём кровавом реализме не увидел то, что там делается.

Увиденное ужасало. Он понял, какая черта системы пугает его больше всего. Равнодушие. На тебя изначально всем наплевать и, если ты попал в жернова, то, считай, уже пропал. Закон? Нет никакого закона. Полицейский, ради «галочки», выполнения плана и премии выбьет из тебя признание, найдёт отягчающие обстоятельства и подгонит под них показания свидетелей, задав тем правильные вопросы. Государственный адвокат не станет вникать в суть дела – он с тобой даже не поговорит, потому как есть платные клиенты и совершенно нет времени на неудачников. Судья не будет рассматривать дело – у него таких десятки – поэтому просто перепишет обвинительное заключение и шлёпнет приговор. Тюремная служба заставит тебя пахать до смерти, либо пристрелит без суда и следствия, если захочет или если поступит приказ сверху. А неграмотный абориген будет фотографироваться, поставив ногу тебе на грудь.

Никто не сможет и не захочет тебя спасти, даже если сам будет понимать, что ты ни в чём не виноват. От этой беззащитности перед лицом шестерёнок системы, которые провернут тебя, не задумываясь, Гаврилову стало по-настоящему страшно. Он ещё легко отделался. Очень легко. И это понимание изрядно охладило его пыл. Если Гаврилов опубликует документы из папки Обухова, его точно убьют. Точно так же, как тех людей на горке – без суда, следствия и прочих заморочек. Или всё-таки не убьют?.. Обухов говорил, что угрозы нет, в это хотелось верить, но обещания неизвестного благодетеля, как ни крути, а слишком зыбкое основание для того, чтобы чувствовать себя в безопасности.

«Вздрючиватель, тоже мне», - горько усмехнулся Гаврилов. Сотрясатель основ из него и впрямь оказался неважный. Одно дело – пинать режим, зная, что за этим ничего не последует, но совсем другое – публиковать материал, который взбудоражит весь остров, понимая, что можно лишиться жизни. И никто не будет особо возражать: материал вызовет волну недовольства и настроит против автора почти весь остров, то есть власть и большинство населения, которое власть искренне любит и всемерно поддерживает.

Но, возможно, в этом и состоял план Обухова? Пошуметь, стать заметным. Хотя, почему стать? Он уже заметен. Сперва скандал с полицией, затем премия… Сейчас, после такой статьи, он точно не пропадёт среди бела дня. Но зачем, зачем, чёрт побери, и кому это может быть нужно? Вывод ручной оппозиции на новый уровень? Какие-то разборки между ведомствами?

Гаврилов снова крепко задумался, попытавшись взвесить все «за» и «против», но информации было слишком мало и пришлось обратиться к интуиции. Она говорила, что публиковать эти материалы нужно обязательно и немедленно. Да и Рем, разобравшись в себе, понял, что сам очень хочет выстрелить папкой Обухова прямо по президентскому дворцу. Он отчаянно искал аргументы в пользу публикации, а не оправдывал собственное бездействие.

Решение было принято, рубикон перейдён и Гаврилов, захватив с собой документы, отправился, чуть не подпрыгивая от переполнявшей энергии, за компьютер с настроением перевернуть к чёртовой матери весь мир.

Он работал весь день, прервавшись лишь пару раз – для того, чтобы забросить в себя приготовленную как нельзя кстати еду, и закончил глубоко за полночь, когда был уверен в том, что теперь-то всё идеально. Сомнения вызывало только то, что статья больше напоминала художественный очерк и была предельно субъективной и эмоциональной.

«Я держу в руках фотографию Вероники Гонзалес», - перечитал он в сотый раз. «Это жена Рауля Гонзалеса, преподавателя экономики в Государственном Университете. На её лице кровоподтёки, а всё тело в синяках, царапинах и ссадинах. Почему я знаю это? Потому что она обнажена и мертва. Лежит на самом верху братской могилы на Сахарной Горке».

«Когда статья выйдет, грянет буря», - с мрачным удовлетворением подумал Гаврилов и попробовал представить последствия. Отмахиваясь, впрочем, от тщеславия, уже усадившего его на белого коня и вручившего лавровый венок, спасителя от тирании.

Недовольство? Определённо, да. Даже если учесть, что к проворовавшимся чиновникам, зарвавшимся силовикам и "предателям"-политзаключённым отношение хуже некуда, подобная жестокость и беззаконие вызовут как минимум недоумение. Но всё же большая часть ему не поверит. Людей, которые приняли какую-то сторону, очень трудно переубедить. Будь документы хоть трижды настоящими, с личной подписью Президента – они объявят это фальшивкой, а того, кто полезет в их уютный мир – лжецом.

Беспорядки? Возможно. Кто-то обязательно воспользуется этим случаем, чтобы подзаработать политический капитал. Ручная оппозиция, например, вполне может выйти на улицы с громкими лозунгами и крепкими молодыми маргиналами.

Падение авторитета Президента? Нет, это вряд ли. Пока Земмлер делает вид, что не знает о происходящем и наказывает попавшихся соратников, никто и не подумает, что в этом есть и его вина. Он, если подсуетится - а он обязательно подсуетится - выйдет сухим из воды и сумеет даже поднять градус обожания за счёт показательной порки виновных. Так уже бывало - так почему бы такому не произойти и теперь?

А может, именно в этом всё дело и Гаврилова таким хитрым образом использовали для поднятия авторитета Президента? Или в качестве повода для новой чистки в агентстве? Или всё куда проще и огласка кошмаров Сахарной горки просто сделает мир лучше и заставит власти хоть что-то сделать для того, чтобы покончить с этими ужасами?

Непонятно. Непонятно.

Гаврилов потёр уставшие глаза. Что бы ни происходило, верить словам Обухова о самостоятельности, не стоило. Не похож он на доброго самаритянина.

Спустя несколько дней Гаврилов вернулся в "Голос острова" - повёз статью лично, не доверив её электронной почте. В редакции всё было точно так же, как и в прошлый визит, разве что гамак пустовал - лишь на дне перекатывался сор и лежала пара сухих потрескавшихся листочков. Альенде встретил Рема настороженным взглядом из-под чёрных кустистых бровей.

- Могли бы просто прислать в электронном виде... - сказал он и осторожно, словно подозревая, что Гаврилов прячет в ладони отравленный шип, принял из рук писателя распечатку статьи - несколько листов бумаги, скрепленные степлером.

Рем следил за тем, как двигаются, пробегая строку за строкой, глаза редактора, как каменеет его лицо и проступают на лбу капли пота. Ладони начали мелко подрагивать, брови сошлись на переносице и стали похожи на большую лохматую чёрную гусеницу.

Последние страницы Альенде уже не читал – просмотрел бегло, оценил копии документов (оригиналы Гаврилов не решился брать с собой), после чего достал из ящика стола пачку сигарет, пододвинул поближе пепельницу, щёлкнул массивной золочёной зажигалкой и закурил.

- Так. Роман Викторович… - начал он, зажмурившись и потирая переносицу. – Кажется, мы с вами в прошлый раз друг друга не так поняли.

Гаврилов почувствовал, что сейчас как никогда раньше нужно быть напористым.

- Нет. Я всё понял правильно, - уверенно сказал он.

- Простите? – Альенде, не ожидавший такого выпада, поднял взгляд, в котором читались настороженность, гнев и – где-то глубоко-глубоко внутри – тщательно скрываемый страх. – Что в таком случае не так? Вы пропустили мои слова мимо ушей? Или просто с ума сошли? – голос начал дрожать от еле сдерживаемого гнева. Редактор очень хотел повысить голос, но держался. – Да тут за одно только прочтение светит как минимум пять лет. Про содержимое не говорю – там как минимум три статьи с отягчающими. Раздолье для Агентства. Что вы творите, Гаврилов? Хотите меня под монастырь подвести?!

- Нет. Не хочу, - Рем стиснул зубы. Но ответ редактору был не нужен.

- Вы злы, Гаврилов, я это вижу. Вы зависимы, вынуждены выполнять приказы и я вас прекрасно понимаю. Но, чёрт побери, если вы хотите уйти из жизни красиво – просто подите и застрелитесь напротив дворца президента. Не втягивая в это дело меня.

Рем стиснул зубы.

- Статью нужно опубликовать, - твёрдо сказал он, глядя Альенде прямо в глаза.

- Но зачем?.. – простонал редактор, - Хотя… Думаю, я вас понял. Откуда эти материалы? – судя по выражению лица, он уже знал ответ.

- Обухов, - коротко ответил писатель.

Альенде хлопнул себя по колену от избытка эмоций.

- Ну конечно! – воскликнул он. – Я так и знал…

- Ой, да что вы знали? – не выдержал Гаврилов. – Да, материалы дал мне Обухов. Я этого не скрываю. Какая разница, если документы, которые попали ко мне в руки – настоящие? Всё это – не приказ, а моя личная инициатива. Это же кошмар! Настоящий кошмар! Люди должны знать, только так можно положить этому конец. Что бы вы делали, если бы узнали то, что знаю я?

- Да ничего бы я не делал!..

Жадно высосанная тремя мощными затяжками сигарета упокоилась в пепельнице, зажигалка щёлкнула ещё раз. Дышать в комнате стало трудно, сизый дым стелился, оседая на белом виниле стен, бумаге, одежде и волосах. В носу у Гаврилова неприятно защекотало, хотелось подойти и распахнуть настежь окно, чтобы вдохнуть полной грудью.

- Что будет со мной после этой статьи, вы думали?! – Родриго перешёл на повышенный тон. - А с вами? А с теми, кто будет её набирать, верстать, печатать? Об этом не говорил ваш друг Обухов?! Это не материал, это готовый приговор для тех, кто к нему прикоснётся! Молчите! – прервал он писателя, уже открывшего рот для ответа. – Я точно не знаю, каким образом этот сукин сын взял вас в рабство, но советую как можно быстрее соскакивать с крючка. Это настоящий дьявол. Или как минимум его поверенный.

Третья сигарета. Редактор просто проглатывал их и Гаврилову стало дурно.

- Повторяю, Обухов тут ни при чём. Статья моя. Решение моё. И, чёрт бы вас побрал, Альенде, я хреново разбираюсь в журналистике, но мне кажется, что это – именно то, чем должна заниматься ваша газетёнка! Да откройте вы уже чёртово окно! – взревел он и, не дожидаясь разрешения, вскочил и распахнул его сам. Тёплый чистый воздух заполнил лёгкие, в которых, как казалось, уже собрался изрядный налёт смолы и никотина. Рем закрыл глаза и выругал себя за приступ ярости.

- Что-о?! – взвился Родриго. – Самоубийство – не моя работа, молодой человек. И не какому-то хлыщу-фантасту учить меня тому, что нужно делать. Ты гроша ломаного не стоишь, как журналист, и ещё будешь меня учить тому, что и как надо делать? Не забывай, что я – твой начальник! И мне решать, выйдет статья или нет! Поэтому забирай свои бумажки и проваливай ко всем чертям!

Гаврилов выругался и, забрав распечатку, в два шага пересёк комнату, подняв небольшой ветерок, всколыхнувший бумаги на столе редактора.

- Стой! – Родриго остановил его у двери, как и в прошлый раз.

- Что?

- Когда я только создавал эту газету, то был намного моложе. Как ты, - он говорил спокойно, видимо, остыл так же быстро, как раскалился. - И тоже хотел разоблачать, громить власти, быть за правду и справедливость. Но жизнь показала, что это никому не нужно. Помяни моё слово, справедливость и правда – всего лишь красивые слова, которые используют проходимцы, когда хотят тебя обмануть.

- А что, если это твой единственный шанс сделать что-то реально стоящее? – вскинул голову Гаврилов. Он демонстративно положил статью на заваленный картонными папками офисный стул, стоявший у стены. – Спасти жизни. Да, жизни людей второго сорта, но – жизни. Какова цена всем выпускам «Голоса», если они ничего не изменили? Зачем столько испачканной бумаги?..

Альенде побелел.

- Пошёл вон!

Гаврилов хлопнул дверью так, что задрожали оконные стёкла и вышел с твёрдым намерением больше не возвращаться в редакцию ни под каким предлогом. В троллейбусе его трясло от возмущения всю дорогу, мозг прокручивал спор раз за разом и подыскивал новые, куда более убедительные реплики и доводы, чем те, что прозвучали. Но это было бесполезно, всё бесполезно.

Вечер прошёл впустую, зато наутро в квартире Гаврилова раздался телефонный звонок с неизвестного номера.

- Здравствуйте, Роман Викторович. Да, это Обухов. Родриго этой ночью сбежал за границу и я, как его заместитель, теперь временно буду занимать место исполняющего обязанности главреда «Голоса». И да, я тут в бумагах нашёл вашу статью. Она принята, выйдет в следующем номере.