Эй, толстый! Третье с подливой. Глава 12
Насчет мщения через час Виталя, конечно, погорячился. Адский план, который вылупился из яйца его разума, требовал долгой дороги. Дорога вела на вьетнамский рынок в Коптево. Собственно, то, что замыслил Глист, являлось несомненной авантюрой – как, собственно, и все, что он когда-либо в своей жизни замышлял. Виталя Глист внезапно открыл для себя, что он – безусловный авантюрист. И любовь к внезапным приключениям, умение вляпываться в самые сомнительные из них – является определяющей чертой его характера.
Глист вышел на «Войковской», перешел на МЦК. Эскалаторы были чудовищно узкие. Виталя подумал, что жирный Саня, наверное, никогда на МЦК не ездил. Он бы просто не втиснулся в пространство этой движущейся лестницы. Он бы или не поместился, или застрял – ни вперед, ни назад. И попробуй этого жиртреста еще выцарапай оттуда, не разломав ничего. «Надо будет как-нибудь приколоться», – подумал Виталя.
Как-то в детстве, морозной зимой, он задразнил жирного. Тот за ним погнался. Виталя юркнул сквозь дырку в больничном заборе (около больницы игрались), а жирный за ним погнался и застрял, как Винни-Пух в кроличьей норе. Мало того, жирный еще зачем-то лизнул металлический прут в заборе (Виталя его не заставлял). И плюс к тому, что застрял, так еще и языком к железяке приклеился. Как его тогда отлепили, Виталя сказать не мог, ибо съебался, бросив товарища. Глист еще в младенчестве начал пестовать свою аморальность и не мог поступить иначе. Но как-то жирного отлепили. Правда, он проторчал в заборе достаточно долго, замерз, обоссался, да к тому же язык ободрал. Жрал потом с трудом, превозмогая боль. Но на Виталю не пиздел. Наверное, дорожил им. Хотя, положа руку на сердце, хуевей друга, чем Виталя Глист и представить себе нельзя. Наверное, таких хуевых друзей вообще в природе не бывает. Однако Саня – святой долбоеб – чем-то в этой дружбе дорожил, зачем-то она ему была нужна.
Электричка подошла быстро. Станция «Коптево» была следующей, и Глист даже толком не успел потупить на промзоны за окном, как уже приехал.
Дороги к рынку он не знал, но спрашивал у бабулек и местных теток. Те показывали направление, и Глист несся вдоль бетонных заборов и стремноватого вида хрущевок.
Рынок оказался большим и чуть-чуть вонючим. Над ним витал химический запах нового кожзаменителя. Глист мчался вдоль бесконечных прилавков со всяким дешевым барахлом.
– Козя! Козя! – заманивал его продавец курток. – Покупай козя, десево козя.
Где-то играла восточная музыка, в которую вплетался мяукающий голос.
Но Глисту нужны были кафе. Первое из них было беспонтовым – с шаурмой, дошираком и кофе в бумажных стаканчиках. Здесь теснились рыночные работяги. Не то.
А вот второе было заведением вьетнамской кухни. С убогими столиками и изображениями каких-то буддистских демонов на плакатах – оно было сплошь набито хипстерами и богатыми тетками. Все они жрали какую-то вонючую хуйню и совершенно искренне изображали удовольствие.
Глист подбежал к стойке.
– Мне нужны урехисы, – сказал он.
– Арахис нет. Нет арахис, – покачал квадратной головой вьетнамец в белом халате.
Блин. Как объяснить?
– Подкласс эхиурид, – продолжал Глист.
Вьетнамец устало смотрел на него.
– Морские черви, – взмолился Глист. – Я знаю, что во Вьетнаме их едят.
– Едят, – согласился вьетнамец у прилавка. – Здесь нет. Моря нет. Червей не едят.
Третье кафе нашлось в подвале. Тут тоже жрали хипстеры. Воняло жиром.
– Эхиуриды! – набросился Глист на неопределенного возраста вьетнамку за прилавком. – Морские черви!
Безвозрастная вьетнамская тетка хлопала глазами, пытаясь понять, что надо этому юнцу, который словно бы извивался перед ней, в силу своей природы.
– Урехисы их еще называют, – объяснял Глист, сложил пальцы рук щепотью, развел ладони в стороны.
Тетка не понимала.
– Вы их едите! – заявил Глист.
– Я ницё не ем! – пискнула тетка. Открыла рот, показала зубы. – Я все продаю. Ницё не ем. Больсие порция.
Виталя уже было отчаялся, но тут помощь пришла, откуда он не ждал.
– Ты имеешь в виду таких вот грязно-розовых толстых червей? – спросили его женским голосом от одного из столиков.
Глист повернулся на голос. С ним заговорила чувиха в очках и черном балахоне. Сама чувиха была на лицо вроде бы ничего, но балахон был уродливым. Он словно что-то скрывал. Глист, тем не менее, ощутил оживление.
– Да-да! – сказал он. Надежда вспыхнула в нем, как газовый факел над месторождением.
– Их здесь называют хай-чанг, – сказала чувиха. – Жарят в масле, как рыбные молоки. Мне понравились.
Виталю будто по яйцам ударили.
– Тебе понравилось? – чувствуя себя идиотом, пробормотал он.
– Ну, да. Вкусные, на самом деле. Надо просто не думать, что это черви. Ну, если ты в первый раз их пробуешь. А если в первый раз нормально их переваришь, то потом еще вкусней кажутся, потому что ты знаешь – да, это черви, а я их ем. Это круть невероятная.
– Круть! – ошарашенно повторил Глист. Он поймал себя на мысли, что слушает эту женщину с удовольствием. И это было странно. Ведь в его системе ценностей телки обладали зачаточным разумом и несли, как правило, однообразную, стандартную и скучную хуйню про тряпки и какую-нибудь Бузову.
А тут на тебе – в червяках разбирается. Это было достойно уважения.
А затем уважение Витали подпрыгнуло до небес, когда чувиха обратилась к продавщице и заговорила на непонятном мяукающем языке. Глист разбирал только уже знакомые слова «хай-чанг». И больше ничего.
Зато вьетнамская тетка понимающе кивала, искорка разума затлела в ее раскосых глазах.
– Она спрашивает, в каком масле тебе их поджарить, – сказала чувиха.
– Не надо масла, – завопил Глист. – Дайте мне живых.
– Ого, друг мой! Да ты крут! – сказала девчонка в балахоне. – Ты любишь сырых хай-чангов?
– И живых! – сказал Виталя.
Во взгляде чувихи загорелось благоговение. На Глиста давно так не смотрели. Да что там давно? Никогда! Ни разу в жизни! Особенно женщины!
Виталя приосанился и, сам не зная почему, заизвивался.
– Ты такой прикольный, – хихикнула девчонка. Затем снова выслушала продавщицу и спросила: – Сколько возьмешь?
– А сколько есть? Надо посмотреть.
Вьетнамка куда-то ушла.
– Я Марианна, – сказала чувиха.
– Прикольное имя, – буркнул Глист.
– Двойное. Нас двое, – пояснила чувиха в балахоне. – Меня можно просто Машей звать. Ну, а с Аней как-нибудь познакомлю.
– Так ты… вы – близнецы?
– Ну, типа того. А тебя?
– Даниил! – назвался Глист полюбившимся вымышленным именем. Не свое же здесь палить. Хватит и того, что он паспорт показывал, когда на купюры из банка приколов бухло покупал.
– Очень приятно! – Маша протянула руку.
– И мне, – захихикал Глист.
Вышла вьетнамская тетка с прозрачной пластмассовой коробкой, в которой кишели грязно-розовые толстые черви, так похоже на сытых, довольных жизнью аскарид.
– Сколько весять? – спросила тетка. – Килограмм возьмешь, скидка будет.
– Не, килограмм много. Грамм двести.
Тетка стала липкими щипцами грузить червяков в бумажную коробку.
«Кто ж так делает? – мысленно завывал Виталя. – Они же умрут!»
– Три тысяся рублей, – заявила тетка.
«Чото дохуя», – подумал Виталя. Но на него с восхищением смотрела Марианна. И он решил не скупиться.
– Я не верю, что ты их ешь сырыми, – сказала новая знакомая.
– Ха! – сказал Виталя. Тоже мне – испугали ежа голой жопой, светило гельминтологии – безобидным морским червяком.
Он вытащил из коробки упитанного червяка, напомнившего вдруг Саню жирного, закинул его себе в рот и принялся жевать. На вкус червяк был не то, чтобы сильно гадким, но горчил, шевелился и брызгался какой-то едкой хуйней. Он, конечно же часто размышлял, какие аскариды на вкус. Такими он их и представлял. Только аскарид есть опасно – Виталя и не пытался этого делать, – а это вполне себе безобидные создания.
В глазах чувихи загорелись лампочки восхищения.
– Ну, ты крут, чувак! – сказала она.
Глист захихикал и пошел на выход. Надо было срочно мстить.
***
«Вот я баран!» – такая вот неожиданная мысль ошеломила Виталю на выходе из вьетнамского рынка. Почти у самых ворот. – «Вот я, сука, дятел!»
Он помчался обратно, пронесся мимо прилавков, сквозь мяукающую музыку и скрип скотча, которым торговцы энергично обматывали коробки. Он вбежал в кафе, волнуясь, боясь не успеть.
Марианна уже выходила, и Глист чуть не сбил ее с ног.
– Даниил? – удивленно спросила чувиха.
– Да, – сказал Глист, стесняясь, кривляясь, извиваясь и хихикая. А дальше он произнес вообще немыслимое: – Дай мне свой телефон?
– Хорошая мысль! – сказал Марианна (или Маша). – Записывай. 986-936…
– Ага! – сказал Глист, вбивая цифры в чахлый список контактов. Потом нажал вызов. – А это вот я.
– Ты торопишься? – спросила Маша.
Сейчас Глист разглядел то, что его смущало, что было в этой Маше не так. Сиськи! Одна сиська была явно больше второй. И та, которая большая, была, кажется, бесформенная. Но и вторая тоже была. Но меньше, правильных очертаний, их можно было угадать сквозь ткань.
– Ну, вообще-то да.
– Ты бежал и вернулся?
То, что Глист вспотел, было трудно, в общем-то, не заметить.
– Ага, – сказал Виталя.
– Ты такой милый, Даниил. Жду звонка. Пока!
Она улыбнулась. Душу Глиста словно окатили теплым и сладким компотом.
«Неужели я влюбился?» – подумал он.
А потом побежал мстить.
***
Долго ждать возле дома Лены не пришлось. Глист рассчитывал на долгую засаду. И он бы высидел. Он думал о Маше, и мысли его были сладкими. Их хотелось смаковать. Глист представлял, как они ходят, держась за руки. Как Маша смотрит коллекцию гельминтов. Как они целуются, и поцелуи проходят под одобрительное шуршание червячьих тел. Глист гладит ее сиськи – и большую, и маленькую.
Лязгнула дверь подъезда. И походкой пьяной, разнузданной стервы на каблуках вышла Лена.
Вот он, момент! Глист совершенно не боялся. Сегодня он уже совершил поступок немыслимой храбрости – спросил у девушки телефон. Этот кураж еще не прошел. Глист встал со скамейки, где сидел, затаившись, баюкая коробку с червями, и заступил дорогу этой сволочной суке.
– Мальчик-дуремарчик! – осклабилась Лена. – Ты решил меня преследовать, сладкий?
На секунду Глисту захотелось съебаться. Будь он прежним, он бы так и сделал. Но сейчас он был храбрым. Сегодняшний день его изменил.
– Пошел нахуй отсюда, мальчик, – буровила бухая Лена. – Если ты не сдриснешь, у тебя будут большие пробле…
Глист раскрыл коробку и швырнул червяков ей в лицо.
– …бле…
Жирные бледно-розовые черви цеплялись присосками за накрашенную морду, сыпались за шиворот.
– …бле…
И тут Лена завопила. Она кричала страшно, отдирая от лица червей, давя их, пачкаясь слизью. В какой-то момент она перестала вопить, и стала блевать в ближайший цветник.
Глист развернулся и пошел. Сверну за угол и побежал. Из покинутого двора доносились страшные крики.
Глист знал, что теперь жизнь этой мерзкой пизды превратится в ад. Она будет свято убеждена, что заразилась одним из самых злоебучих гельминтов. Теперь любое бурление в животе, любая головная боль станет для нее кошмаром.
Ну, и хорошо. Нельзя обижать гельминтологов.
У входа в метро Глист уже забыл про эту извивающуюся среди червяков мразь. Все его мысли, как черная дыра приблудный звездолет, засосала любовь.
Продолжение следует...