Эй, толстый! Пятый сезон. 49 серия
Оксана поняла: Понос заметил то, что она его узнала.
«Блин! Что же делать?» – думала старшая сестра.
Но что она могла предпринять? Уйти со сцены и тем самым провалить все представление? Оставаться здесь? Да? И чтоб Понос на нее пялился? Да и пусть пялится, жалко, что ли? А если рот разинет? Да не будет этого. Он слишком чмошен и труслив, этот Понос.
Оксана почти успокоилась.
Сияющая госпожа говорила так складно и убаюкивающе, что от нее исходила уверенность. «Девочки, все будет хорошо!» – успокаивала крепкая, как у лошади, спина сектантки Эльвиры.
Кто-то в зале уже поверил сияющей госпоже. Две тетки в дешевых куртках стали раскачиваться из стороны в сторону, как на сеансах Кашпировского. Какая-то бабулька быстро и мелко крестилась. Припадочного вида пожилая мать пихала острым локотком в бок своего тощего, плешивого сынка с головой в форме продолговатой тыквы. Она продолжала колоть его своим острым локотком, а сынок что-то нервно шептал бледными губами. К своему удивлению Оксана прочла по его губам: «Да не дрочил я! Не дрочил!»
Оксане было не до смеха. Но вдруг на нее напало хихиканье. Такое с ней три-четыре раза случалось в школе, на уроках. Оксана просто начинала ржать над какой-то ерундой, а остановиться не могла. А смех у нее всегда был очень заразным, и вскоре вслед за Оксаной ржать начинал весь класс. Эти приступы внезапного смеха очень бесили училок. Кончалось все, как правило, плохо. Училки вызывали маму или (если везло) вместо мамы в школу отправлялся папа. Но чаще все-таки мама. В школе она начинала наполняться злостью, как ванна горячей водой из-под крана. А стоило выйти за пределы школы, как мама затаскивала Оксану в гаражи и начинала пиздить. Не так, чтобы сильно больно, но обидно.
– Вот тебе, манда проститутская! Вот тебе за то, что меня позоришь!
С первых таких пиздюлей Оксана запомнила, что смеяться опасно. Смех имеет свои последствия. За него приходится расплачиваться болью и слезами. Вот и сейчас приступ смеха, напавший на Оксану из-за плешивца и его мамочки, напоминал о школьных годах. Дурные предчувствия усилились. Но в то же время старшую сестру невероятно веселил этот лысеющий онанист.
«Он же, сука, старый! А мамочка запрещает ему дрочить! У-ха-ха!»
Смех был как припадок. Он сотрясал дело, бугрился в теле, как чужой под скафандром астронавта. Он был заразен. Смех мгновенно перескочил на повторюшку-Олю, и вскоре та тоже веселилась, сама не зная, чему. Но от души. Такой вот парадокс.
Сияющая госпожа Эльвира стала явно паниковать.
– А ну, прекратите ржать! – шипела она. – Как вам не стыдно! Что вы здесь устраиваете?
А народ в зале пребывал в недоумении. Прекратили раскачиваться тетки, креститься бабки, даже мамаша престарелого онаниста вплавилась взглядом в сцену с гримасой внезапной ненависти.
– Святые девочки смеются, – нашлась госпожа Эльвира. – Они смеются над несовершенством человеческой природы.
– Да они просто торчат! – крикнул кто-то из гопников.
«Я крутая! – поняла Оксана. – Меня за наркоманку принимают!»
И от этой мысли она стала смеяться еще сильнее, еще жизнерадостнее.
***
Каждый смешок этой твари был для Поноса пощечиной.
«Она же надо мной смеется! – понял Вова. – Вот же тварь! Тварь!»
Вова привык к тому, что женщины над ним, случается, прикалываются. Но настолько цинично, оскорбительно и прилюдно над ним не потешались еще никогда. Вова остро ощутил все свои обиды, почувствовал остывающее говно под штанами школьной формы, встретился с горьким взглядом мамы: «Обосрался? Как не стыдно?! Ты же большой, Вова!» Вову снова ошпарило презрением отца. Горечь позора закипела желчью. Зазвучали в ушах оклики: «Э, Понос!» И снова приходило шокирующее понимание, что это к нему, к Вовочке так обращаются. Снова отмолотили по роже все пощечины и пиздюли. А все из-за этой бабы! Она ему, Вове, жизнь сломала. Вот кроме шуток. Дьяволица! И как она надсмеялась над ним после выпускного. Как Вова ей поверил, открылся, а она ему прямо в трепещущее нутро наблевала.
А сейчас смеется. Над ним! Превратила жизнь в задротский кошмар и смеется!
– Святые девочки забавляются над вашими грехами! – вещала в микрофон сектантская тетка. – Над несовершенством человеческой природы!
– Да они просто торчат! – заорал какой-то урел.
«Сейчас же, немедленно! – сказал себе Вова. – Ты имеешь шанс растоптать эту тварь. Подставить ее, отомстить за позорное стылое говно в штанах. Я же тем говном семью нашу разрушил! Отец к матери охладел, ушел через три (или четыре) года. И он мной брезговал. Я это знаю. Когда он случайно натыкался на меня, то первым выражением его лица была брезгливость. Это только потом он улыбался. А так он смотрел на меня как на кучу говна! Моя жизнь – это ад! Я мог бы ебать нормальных телок, а не спидозных шалав. И это все она! Тварь, которая изгадила мне жизнь – выдает теперь себя за святую невинность!»
Вова вскочил с места и завопил.
***
Оксана все еще смеялась. Мамочки! Какой бред! Что она здесь делает? И это было весело.
– Они аферистки! – раздался дребезгливый голос.
Это был Понос. Его серые глазки бегали по телу и лицу Оксаны.
– Молодой человек! – осадила одноклассника сияющая госпожа.
На секунду Оксане показалось, будто Эльвира задавила Поноса. Тот даже подался жопою к креслу – вот-вот сядет.
Но Понос вдруг дернулся, словно что-то его обожгло. И он заорал:
– Да она проститутка!
– Кто? – наехала на него Эльвира.
– Вот эта. Оксанка.
– Это не Оксана, – высокомерно осадила Поноса сияющая госпожа. – Святую девственницу зовут Ирина.
И снова, казалось, победила. Но только казалось.
Оксана уже не смеялась.
Понос заозирался, выпучил глаза и завопил:
– Ирина? Хуина!
– Не материтесь в нашем присутствии, – холодно сказала Эльвира. – И вообще! Охрана! Вас сейчас выведут!
– Аферистки! – орал Понос. – Да она мне хуй мацала!
– Тебе? – недоверчиво посмотрел на Поноса один из гопников.
– Мне! – захихикал Вова.
В зале раздавались смешки. Возмущались женщины.
– Она проститутка! Вот эта вот! – вопил Понос, указывая на Оксану.
Из других уст Оксана обрадовалась бы этим словам. Но сейчас возмутилась.
– А ты чмо! – закричала в ответ Оксана. – И вонючка!
– Ты его знаешь, что ли? – спросили гопники.
– Да я с ним за одной партой сидела, – крикнула Оксана, понимая, что плетет что-то не то. Но остановиться уже не могла.
– Так, девочки, пойдемте! На выход, на выход! – засобиралась госпожа Эльвира.
– Вот видите! – кричал Понос.
– А помнишь как ты прямо в классе обосрался? – крикнула в ответ Оксана.
В зале уже ржали. Сияющая госпожа схватилась за голову, отпустила Оксану, и девушка подбежала к краю сцены.
– И никакой хуй я тебе не мацала, урода кусок. Даже не мечтай.
– Она матерится! – крикнула какая-то бабка (кажется, дрочерская мамочка).
– Вот видите, она проститутка! – ликующе возопил Понос.
Сзади на Оксану набросилась сияющая госпожа, обхватила за талию, стала уволакивать со сцены.
– А ты трусы постирай хоть раз в жизни! – крикнула Оксана Вове. – Воняет от них, что глаза режет!
Разъяренный Понос ринулся на сцену. А Оксану уволакивала Эльвира. Девушка отбивалась от сектантки локтями. Понос уже почти залез, когда наперерез ему бросился Глебас, перехватил агрессора и ударил бывшего Оксаниного одноклассника кулаком в нос.
– Аферисты наших бьют! – понеслось по залу.
Мамочки! Весь зал был за Поноса. Люди повскакивали с мест. Кто-то просто кричал, кто-то размахивал кулаками, а кто-то по примеру Поноса, лез на сцену, у края которой уже вовсю шла махаловка.
Глебас схватил стойку от микрофона, и носился по краю сцены, как Бон Джови. Только в отличие от рок-звезды он хуячил этой стойкой по головам и рылам тех, кто лез на сцену. А вот невнятный очкарик-сектант, которому Оксана никогда бы не дала, оказался бойцом, что надо. Он схватил огнетушитель и обрушивал его на головы тех, кто штурмовал боковую лестницу. Две тихие тетки из секты держали другой подъем. Баба Надя валялась на сцене, то ли имитируя сердечный приступ, то ли действительно – с ним.
– Врача! Врача! – стонала она.
Но всем было насрать на бабу Надю. Потому что побоище уже переползло на сцену, которую обороняли очень слабые силы. Что они могли против объединенной мощи всего зала?
– Бей бля-дей! – скандировал зал. – Бей бля-дей!
Глебаса повалили на сцену, и сейчас он орал и закрывался ладонями и коленями, а его щипали какие-то старухи. Кривоголовый очкарик еще стоял на ногах, но и то – каким-то чудом. Его били в три кулака, а какая-то баба щипала его за жопу, отчего боец подпрыгивал на месте. Теток просто сбили с ног. Сияющую госпожу Эльвиру схватили за волосы, поставили подножку, случайная злобная тетка вцепилась ей в лицо. Ни Оксану, ни Олю никто не бил. Пока. Но к ним подбирался Понос, поливая сцену кровью из разбитого хрюкала.
– Нас сейчас убьют! – радостно пискнула Оля.
Оксана тоже обрадовалась. Но было и страшно. Тем более, что на сцену вышел и давешний маньяк в очках и шляпе. Да и сорокалетний дрочер тоже был где-то рядом. И лысые страшные гопники.
Девушек окружили, деваться было некуда.
И тут у входа в зал стало что-то происходить. Раздался дружный рев:
– Наших бьют!
Это, наконец, с большим опозданием прибыли сектанты, застрявшие на ЛиАЗе. Тот, не иначе, как чудом, вдруг завелся и довез верующих к кинотеатру «Таджикистан».
Как засадный полк в Куликовской битве, помчались в бой крепкие, свежие силы сектантов. Мужики вырывали с мясом кресла и кидали их в сторону сцены. Впереди неслись самые крепкие, они врезались в толпу, сшибали людей с ног, кувалдами кулаков били по рожам, добивали ногами и локтями.
Во всем зале воцарилась кровавая неразбериха. Взлетали в воздух кресла, чьи-то сумочки, ботинки. Кто-то кричал, кто-то прыгал. А госпожа Эльвира вновь была на ногах. Из расцарапанного лица текла кровь. Где-то поодаль вставал и Глебас. Физиономия у него была как у зомби.
– Уходим! – крикнул Глебас.
И сектанты стали отступать к выходу, благо сейчас прорваться к нему стало уже не за пределами возможностей теории вероятности. А сияющая госпожа бросилась к бабе Наде. Схватила ее за руку, стала хлопать по щекам. И вдруг страшно закричала:
– Умерла-а! Убийцы! Вы ее убили-и!
Весь воинственный кураж агрессивной толпы мигом сошел на нет. Разгневанные люди вдруг стали, абсолютно не сговариваясь, выходить из зала. Кто-то даже убегать, как зачинщик драки – Понос.
Зал опустел.
– Надо «скорую» вызвать! – суетилась Эльвира.
– Не надо «Скорой», – возразил Глебас. – Где «скорая», там и менты. Заебемся объяснять.
Мужики подхватили бабу Надю, без особого труда вынесли ее из зала. Правда, у самого выхода случайно въебали ее головой о дверной косяк. Оксана надеялась, что произойдет чудо, и баба Надя воскреснет. Но та не шевелилась и, кажется, начала костенеть.
Сектанты набились в старенький ЛиАЗ. Тот закашлялся, и тряско снялся с места парковки.
– Нам не повезло, – вздохнула Оля, прижимаясь в толпе сектантов к старшей сестре.
– Конечно, вам не повезло, – раздался голос матери Эльвиры. – Из-за вас, проституток, погибла баба Надя.
– Мы не виноваты.
– Мда? – издевательски сказала госпожа Эльвира. – Вы не виноваты, а мы очень злы. Вам, девочки-припевочки, будет очень плохо. Я уж постараюсь.
***
Хоть Вова Понос и вылетел из зала, как ошпаренный, вскоре, уже на улице, его походка приобрела плавность и стала даже немного летящей. Вова Понос был счастлив. Он отомстил. На душе было чисто и радостно. Она сияла, как свежеотмытый унитаз.
«Теперь у меня все будет хоро…» – начал было думать Понос, как его внезапно сбила машина.
Сбив, протащила метров десять. Остановилась. Это был шестисотый «мерседес». Из него вышел смуглый надменный человек.
– Иэ! Куда прешь, тварь! – заорал он уже на мертвого Поноса.
На лице у Вовы застыла улыбка. Он умер совершенно счастливым и отмщенным.
Продолжение следует...