Эй, толстый! Пятый сезон. 40 серия
Советский паспорт горел плохо. Он упал в огонь кверху обложкой. И ту – багровую, с серпом, молотом и земным шаром – словно бы и не брало ничего. Она только вздувалась, как раз в районе земного шара, словно сквозь этот глобус пыталось прорасти что-то – какой-то наглый, дерзновенный росток, огненный бамбук!
– Не горит, – сказала Оксана.
– Сгорит, куда денется, – ответила Маруся, вороша угли кочергой из арматуры.
Глобус, наконец, лопнул, взорвался,вспыхнул иссиня-оранжевым пламенем. Словно цветок. Небывало прекрасный, затмевающей все своей пиздатостью.
«Я больше не Оксана, – думала девушка. – Меня не найдут».
По новому паспорту Оксану звали Ириной. Ей уже было восемнадцать лет. Паспорт стоил 60 тысяч. Вообще дешево. Чуть больше, чем они проебали в автобусе в первый день побега.
Маруся настояла на том, чтобы обзавестись аттестатом зрелости. И действительно, старый аттестат Оксана взяла с собой в побег, но какой от него был толк, если по паспорту у нее получалось другое имя? Пластмассовая девушка рассказала сестрам, что паспорт обычно берут в комплекте с аттестатом. Потому что без него совсем уж никуда. Вот и Оксана взяла паспорт как все – вместе с документом о среднем образовании. Тот оказался троешным, а ведь Оксана в школе была твердой хорошисткой с тремя пятерками. Она, конечно, возмутилась, а Маруся объясняла, что какая, в принципе, разница? Главное, мол, своя голова на плечах. Но с этим Оксана согласиться не могла. Со своим прежним аттестатом она могла поступить в вуз, а с этим фальшивым позорищем – куда пойдешь? Пиздец!
Старый аттестат тоже полетел в огонь. Его Оксане было жальче, чем советский паспорт.
На Ольгу тоже пришлось потратиться. В сорок пять тысяч обошлось свидетельство о рождении. И теперь она была Людмила. Пятнадцать тысяч пришлось накинуть за то, чтобы фамилии совпали. Еще пять тысяч ушло на какие-то говняные документы для школы.
– Мне что, в школу придется ходить? – возмутилась Оля. Она тоже была недовольна.
– Ну, конечно, – ответила Маруся.
– Блин! Ради этого я сбегала из дома, чтобы снова попасть в школу?! – негодовала младшая.
Жизнь на воле разочаровывала. Она была не такой пиздатой, как представлялось. Вместо бурного веселья сестры рухнули в болото унылого, вязкого отстоя.
Их выселили в деревню. Они жили в деревянной развалюхе в какой-то жопе Московской области. В деревне, кроме них, жили две или три бабки и иссохший старый алкаш в фуфайке на тельняшку и отвратительных, никогда не знавших стирки, штанах.
Оксане хотелось ебаться. Но здесь сделать это было совершенно не с кем. Оксана изнывала и по ночам остервенело натирала пизду. Терла так мощно, что девушке казалось, что вот-вот произойдет возгорание. Что пизда брызнет искрами, как бенгальский огонь.
В первые дни Оксана отчаялась и захотела соблазнить кого-нибудь из охранников. Тех было трое. Один был похуистического вида прибалт Витаутас. В банде его называли Унитаз. Сам себя их охранник называл Витасом.
Оксана вертелась перед ним, крутила попой, на что-то надеялась. На четвертое его дежурство, забыв о приличиях, бросилась в атаку.
– Хочешь меня, Витас? – спросила Оксана.
– Чего? – оторопел прибалт.
А девушка уже летела на него, словно нырнула в море с пирса. Она стала его неловко обнимать, попыталась обвить его ноги своей. Вышло как-то неловко, неуклюже, как проход пешеходов по лужам под крокодилью гармошку.
Витас оттолкнул ее. И Оксана рухнула на деревянный пол. Стало очень обидно. Она заревела. Олька тоже заревела за компанию.
– Ты меня ударил! Ударил! – верещала Оксана.
– Не лезь ко мне, дура! – разозлился Витас.
– Ты пидор! – поняла девушка.
Витас замахнулся на нее.
– Я не пидор! – сказал он. – Просто яйца мне в Афгане оторвало, на Саланге.
– Да ладно? – удивилась Оксана.
Витас как-то странно провел рукой по горлу. И Оксана поверила. А что было делать?
Охраняли их еще здоровенный Стас-Экстаз. Но он был совсем пизданутый. Сестры его боялись. Не говорил ни о чем. По ночам стонал. Не спал и стонал.
Зато с третьим, Валерой, шанс, кажется, был. Оксана набросилась и на него – под вечер, в то самое невыносимое время, когда в деревне становилось совсем тухло. Да, у Валеры было кольцо на пальце. Ну, да Оксана ведь и не собиралась уводить его из семьи.
Но и Валера оказался неласков – он отшвырнул Оксану прочь. В отличие от Витаса, Валера не стал сдерживаться, а залепил девушке пощечину – да такую, что онемела щека и заныли зубы.
– Не смей больше, блядешка! – сказал он, зловеще зыркая. – Никогда не смей.
– Ты импотент! – завопила Оксана.
И снова выхватила обидную оплеуху.
– Я ебусь только когда сам этого хочу, – заявил Валера. – И не с малолетками.
Жизнь в деревне была каким-то колоссальным невезением. Оксана чувствовала, что просирает молодость. В деревне они отсиживались, пока пластмассовая Маруся делала им в городе документы. Сестры охуевали от скуки.
Зима сменилась холодной весной. Потом потеплело, настал апрель. Оксана изнывала от бешеного желания. В ней бурлили весенние соки. Она стала как мартовская кошка.
Оксана чувствовала, что дичает. Ей уже казалось, что нет на свете никакой Москвы, что весь мир кончается на пороге вон того леса. И все – дальше нет ничего. А если кажется, что и есть что-то, так это, скорее всего, приснилось.
Весна вокруг клокотала соками, как чайник, свистела трелями влюбленных птиц, но никакого шанса побурлить вместе с природой, посвистеть вместе с пернатыми у Оксаны не было. Такое положение дел представлялось ей чудовищным.
«Ебаться! – каждую ночь загадывала она у природы, огромной зеленой волшебницы. – Я так этого хочу! Ну, пожалуйста, милая природа! Пошли мне хоть кого-нибудь, хоть горбатого, хоть жирного!»
И в полусне, когда начинает уже мерещиться всякая сюрреалистическая хуйня, природа-мать будто бы стала показывать ей кандидатуры, как сваха Гундарева фотографии мужиков из любимого маминого фильма «Одиноким предоставляется общежитие». На этих фотках были сплошь уроды. Один сутулый, скрюченный. Другой гадостный – с густой россыпью прыщей. Третий – с торчащими зубами и диким взглядом. Четвертый – милый такой толстячок. Правда, толстячок – слабо сказано. Брюхо у этого парня изрядно так, на полметра, наверное, нависало над ремнем. Но морда, вроде, милая. По сравнению с прочими.
«Вот этого, матушка! – попросила Оксана у природы. – Дай мне вот этого, пожалуйста! Любить его буду!»
И мигнула мать-природа своим зеленым глазом, и Оксана усвистела по бобслейной трассе молодого сна.
***
На исходе апрельского томления, переходящего уже в майскую безнадегу, в деревню приехала пластмассовая Маруся, показала девочкам новые документы. Тогда-то юные беглянки и узнали, как их отныне будут звать, а Оля еще и подобломалась со школой.
У младшей сестренки на природе тоже ехал крышняк. У нее завелись какие-то воображаемые друзья. Она с ними хихикала, шепталась, называла пупыпами. Пупып было не то двое, не то трое. Звали их Улюль, Булюль и Хиштаки-Саритануль.
«Вот бы мне так счастливо пиздануться, – думала Оксана. – Так ведь нет. Пизда в огне, душа в пламени. Сгорю заживо!»
– У вас осталось чуть больше четырехсот тысяч, – сказала Маруся.
Деньги лежали у Маруси, в городе. Так целее будет. К тому же Маруся их как-то прокручивала.
– Но четыреста, – продолжала она, – это ваш депозит. А поскольку я пускала ваши деньги в оборот, вам полагается доля с прибыли. Пятьдесят тысяч.
Сестрички не обрадовались. Эти заботы были далеко от них.
– Нам надо подумать, как вам жить дальше, – сказала Маруся.
Хорошо, хоть Маруся умела готовить и сварила сестрам борщ. И в то же время она ворчала и наезжала.
– Чем вы тут питаетесь?
– Пельменями из сельпо, – пожаловалась Оля.
Это была истинная правда. Пельмени покупали им охранники. Сами девочки мечтали хоть одним глазом увидеть то сельпо. Мечтали об этом, как о поездке в Диснейленд.
– Это ужасно, – сказала пластмассовая девушка.
– Мы привыкли, – вздохнула Оля.
Борщ оказался неимоверно вкусным. Только он оказался способен примирить Оксану с постылым существованием.
– Что ж, девочки, – сказала Маруся, когда сестры наелись. – Давайте подумаем, кем вы хотите быть.
– Проститутками, – выпалили Оксана и Оля почти одновременно.
– Нет, – ответила Маруся. – Проститутками вы не будете.
– Почему? – закричала Оксана. – Почему вы лишаете нас всех радостей жизни? Почему мы дуреем от скуки в этой жопе мира? Может быть, наше призвание – быть проститутками?
– Во-первых, это не ваше призвание, – сказала Маруся. – А во-вторых, я видела настоящих проституток. Такого и врагу не пожелаешь. Не стоит идти по этой дороге.
– Но мы же ничего больше не умеем, – вздохнула Оксана. – Да что там, мы, наверное, и в проститутки не годимся. У нас никогда ничего не было.
– Когда-нибудь это изменится, – подмигнула Маруся живым глазом.
– Поскорей бы.
– Я понимаю, – сказала пластмассовая девушка. – Я тоже хочу того же, что и вы.
– Вы?
– Конечно. Все этого хотят, на самом деле.
– И у вас это было? – жадно спросила Оксана (теперь уже, впрочем, Ира).
– Было.
– У вас? Вы же…
– Я умею добиваться своего.
– А меня научите?
– Может быть, – усмехнулась Маруся.
***
На следующий день они поехали в Бирюлево. Маруся сидела на пассажирском сиденье. За рулем был Марат – страхолюдный бандит со свирепой рожей. Один глаз Марата был затянут пленкой, отчего взгляд этого человека становился реально невыносимым.
– Девчонки! – сказала Маруся. – Мы едем к вашему папе, который выигрывает деньги.
– Мы к нему не вернемся, – сказала Оксана.
– Никто от вас этого и не требует, – успокоила пластмассовая девушка. – Мы просто не отдадим ему вас. Но мы скажем… Точнее, Марат скажет, что вас убьют, если ваш папа не выиграет нам джек-пот.
– А вдруг он не выиграет? – испугалась Оксана.
– А мы попробуем, – подмигнула Маруся. – Зачем думать о плохом? Но вы должны сделать вид, что боитесь, и желательно разреветься. Понимаете?
– Я разревусь без проблем, – заявила Оксана.
Москва, от которой она отвыкла в деревне сейчас кружила своей вонючей грязной каруселью. Но как же увлекателен был этот хоровод! Вот и знакомое до дрожи сумрачное Бирюлево – щерится зубьями помоек, таращится конъюнктивитными глазами пятиэтажек.
Вот и родной дом.
– Сидите в машине, – сказал девочкам Марат. – Какая, говорите, квартира?
Оксана чувствовала, что цепенеет от ужаса. Сейчас появится мама. Безумная, страшная. Как с ней разговаривать? Разреветься быстрее, лишь бы только избавиться от этой проблемы.
А вдруг папа? Как смотреть в глаза этому бесхребетному убийце. О чем с ним говорить, если Оксана его презирает? Остается только реветь.
Марата не было долго. Вышел он злым.
– Поговорил с соседями, – доложил он. – Короче, что говорят. Дочки пропали на новый год – это про вас. Потом, говорят соседи, пропал и муж. Вот был-был, а потом куда-то делся. Но он такой тихий, незаметный был, что его и не хватился никто.
– Съела, – упавшим голосом пробормотала Оксана. – Мама съела папу.
Оля разревелась.
– А где их мама? – спросила Маруся.
– В дурдоме.
– Блядь! – сказала Маруся. – Простите, девочки!
Весь путь обратно, в деревню, девочки проревели. Никакого притворства в этих слезах не было.
Мысль о том, что папу съели, была Оксане невыносима. Это какая же жуть! Мамаша, получается, затолкала его в себя, превратила в говно. Как же так? От этих мыслей тошнило. Какой же кошмар пережил папа в последние часы жизни? Но, собственно, этим и должно, наверное, было закончиться.
Маруся привезла девчонок в деревню, сдала Витасу. А сама вместе с Маратом уехала.
– Я хочу умереть, – сказала Оксана сестре, когда они лежали в спальне темной и холодной избы.
– Я тоже, – ответила Оля.
– Жаль, что это произойдет не скоро, – вздохнула старшая. – Впереди ведь у нас – целая ебаная жизнь!
– А давай умрем завтра? – сказала Оля.
– А как? С курятника броситься? Тут же даже машины не ездят, в этой перди!
– Я знаю как, – сказала Оля. – Мы отравимся грибами. Завтра пойдем в лес, уговорим Витаса. Он все равно тупой, так что мы наберем поганок и мухоморов, налопаемся их и помрем.
– Это, наверное, больно, – предположила Оксана.
– Не знаю, – хихикнула Оля. – Хотя Улюль, Булюлю и Хиштаки-Саритануль говорят, что это весело.
– Весело?
– Ну, конечно! Ты умрешь в мультиках. А вокруг тебя будет как в фильме «Кто подставил кролика Роджера». Всякие звери веселые.
– Ты пробовала эти грибы! – догадалась Оксана.
– Ну, конечно! Не все же с тобой в избе изнывать.
– Ах ты, маленькая шмакодявка!
– Ну, так как? – спросила Оля.
– Я за, – ответила Оксана. – Мы встретимся там с папой.
– Ура! Мы завтра сдохнем! – обрадовалась Оля.
Настроение у сестер вдруг улучшилось, и они скатились в сон по бобслейной трассе.
Продолжение следует...