Там, где всё будет новым... (Неместная, часть 2)⁠⁠

Эпиграф: Каждое слово, которое вы прочитаете, бессмысленно – вы просто тратите напрасно очередную частичку своей жизни… («FC»)

ЗДЕСЬ

– Кто эту образину чешуйчатую так лаяться научил?

– Какую, папенька?

– Да чудо трехголовое, – кивнул царь в окно.

Василиса подошла к подоконнику и прислушалась. Внизу Яга травила очередную байку.

– Два дня пролетело, я и не заметила. Мужчина он, конечно, – нынешним не чета. Рядом с таким спокойно, даже если вы эти два дня, считай без привалов, сквозь лес идете. С виду ¬– обычный, а энергия исходит невероятной силы.

Яга замолчала, окунувшись в воспоминания. Кащей, будто бы и не слушал только что, принялся выписывать странные формулы на листе пергамента, а левая голова Горыныча, не выдержав, решила подтолкнуть старушку к продолжению.

– Ну, так?

– Ну и в драке он хорош, глаз не отвести. Уж не знаю что за школа, но когда мечом машет, выглядит странно, смертельно и главное – асинхронно. Никогда не угадаешь, что в следующее мгновение выкинет, – Яга вновь замолчала.

– Ну, так? – вновь попыталась расшевелить её голова Горыныча. Теперь – правая.

– А любовник был какой!..

– Ну, так?

– Ну и где он ругается? – спросила царя Василиса.

– Ну, вот же, раз за разом: мудак, мудак, мудак.

– Папенька, вам явно нужно что-то решать со слухом. Он говорит «ну так».

– Точно? – засомневался царь. – Попробую повнимательнее послушать.

И самодержец высунулся из окна почти наполовину.

ВНЕ

Засыпая я умирала и просыпаясь рождалась заново. Воскресала.

КОГДА-ТО, ГДЕ-ТО

Геральт был великолепен. Настолько, что Юля засыпала даже без намёка на сновидения. И ей абсолютно не мешало то, что в первую ночь это была лежанка из травы и тонких ветвей, на лесной поляне, а во вторую – набитый соломой матрац, который сам Геральт с ноткой иронии в голосе назвал приличным ложем.

Тот Геральт, который был в книге, ей нравился. Этот ничем не отличался. Ведьмак был идеальным попутчиком, каким-то шестым чувством ориентирующимся в хитросплетении лесных тропок, замечательным любовником, тонко понимающим не только моменты, когда ускориться или не спешить, но и уделяющим необходимое количество прикосновениям «до», грубости «во время» и нежности «после». Впервые в своей жизни, ведя пальцами по его шрамам, девушка чувствовала исходящую от мужчины силу и мощь. Впервые в жизни чьи-то шрамы ассоциировались у неё не с уродством, а с мужеством.

«Всё-таки есть во мне изрядная доля авантюризма, – думала девушка, – если я вспомнила о гаджетах и удобствах только на третий день того абсурда, который происходит. Ну, или мужик хороший попался».

Вода из лесного ручья, подстреленная Геральтом дикая птица, неумело зажаренная на костре, запеченное мясо с овощами, которое им подали в корчме, сиротливо стоящей метрах в пятистах от города. Свирепый взгляд ведьмака на кметов, прервавший начавшееся было обсуждение Юлиных прелестей… Всё это накрылось медным тазом сразу после наступления третьего дня. Точнее, сразу после Юлиного пробуждения. А может, даже чуть раньше.

Реальность стартовала с грохота распахнутой двери и отдалённого голоса Геральта:

– Йен, это не совсем то, что ты подумала…

– Да я вообще не думала, кобель ты белогривый! Я знала! С самого начала знала, что добром это не кончится!

Девушка вскочила с набитой соломой лежанки, в чем мать родила, увидела пышущую гневом темноволосую фурию с неестественно-фиолетовыми глазами, в строгом, не лишённом вкуса одеянии и весьма увесистым украшением в форме звезды на шее.

В следующее мгновение обнаженная Юля почувствовала, как её тело отрывается от пола и, устремившись по воздуху, впечатывается в стену. Да там и остается, не доставая ногами до пола.

– Йен, я…

Дверь так же громко захлопнулась, как и открывалась, оставив ведьмака по ту сторону конфликта. Несколько раз вздрогнула – видимо, ведьмак попытался высадить её плечом – но не поддалась.

Волшебница подошла к скованной магическими путами девушке и оценивающе оглядела её. Спустя пару мгновений невидимая хватка ослабла, плавно опустив Юлю на пол. К этому моменту Юля тоже успела разглядеть соперницу, мысленно отметив детали. Если горб Йен в Аретузе выправили – осанка была идеальной, то с лицом явно предпочли не сильно заморачиваться. Нос был самую чуточку длиннее, чем стоило бы, сексуальности в тонких губёшках – минимум, брови вразлёт, но одна едва заметно скошена. Что-то не так с подбородком, тоже самую малость. Мужики, конечно, таких деталей не замечают, но всё же. Да и грудь, пусть и немного, но проигрывает Юлькиной. Оценив внешний вид магички, Юля интуитивно почувствовала преимущество. «Анджей, Анджей, – подумала девушка, – не мог, что ли, Геральту любовь посимпатичнее придумать? Или это моя фантазия её такой рисовала?»

– А тебе норм с такими духами? – совершенно буднично спросила Юля, пройдя к кровати и начав одеваться.

– А что не так? – опешила волшебница.

– Да ну капец, сирень и… – Юля повела носом, улавливая детали аромата, – крыжовник? Они ж не сочетаются.

– Разве? Мужчины находят этот аромат чарующим.

– Мужики в этом аромате унюхивают детство, – ультимативно заявила Юля. – А все мужики – немножко дети. Кто-то больше, кто-то меньше.

– И? – еще больше растерялась чародейка.

– Поэтому и к сиськам тянутся, ¬– схохмила Юля. – А к тебе тянет тех, у кого сильнее развит эдипов комплекс. Не задумывалась над этим?

Остатки гнева на лице волшебницы уступили место задумчивости. Размышляя об услышанном, Йенифер принялась теребить амулет на шее. А Юля решила закрепить успех.

– И, раз уж на то пошло, можно было не врываться сюда, как разъяренная фурия, гремя дверью и швыряя людей в стены. Достаточно было постучать и озвучить претензии, – девушка уже оделась и уселась на грубо сколоченный табурет, облокотившись на не менее грубый стол. – Присаживайся, Йенифер.

– А ты дерзкая, – сообщила чародейка, принимая предложение присесть.

– Какая уродилась.

– Где уродилась, кстати?

– Далеко, – Юля попыталась сформулировать ответ таким образом, чтобы он был короток и понятен волшебнице, но ограничилась двумя словами: – Неместная, короче.

Как бы странно это не выглядело со стороны, спустя несколько минут женщины уже приветливо беседовали. Как будто одна и не заставала другую в постели своего возлюбленного. Спустя еще несколько минут Йенифер прокричала за дверь, чтобы Геральт принес вина. Тот не рискнул заходить внутрь и прислал вместо себя корчмаря.

Спустя еще полчаса, когда хмель ударил в голову, развязав языки и окончательно настроив на доверительный лад, Юля провела чародейке ликбез на тему комплексов, заложенных в подсознание с детства. А Йенифер – разоткровенничалась.

– Я не понимаю, люблю его или ненавижу. Порой мне хочется размазывать по стенам таких как ты, чтобы он был только моим. А иногда мне кажется, я согласна делить его с другой, лишь бы он был счастлив.

– Не-не-не! Я, конечно, особа раскомплексованная, но не настолько. Групповушечку, это вон, к Борху Три Галки. У него зерриканки-воительницы за такой расклад. Руками, ногами и тем, что между ног, тоже.

– Кто такой Борх Три Галки? – Йенифер была удивлена.

– Геральт в курсе.

Лицо волшебницы, почти оттаявшее за время разговора, вновь посуровело. И она закричала в сторону двери, подбавив в голос истерически-стальных ноток:

– Геральт, сукин сын! Чего я не знаю о Борхе и его потаскухах?

– Упс, – пробормотала Юля, понимая, что сболтнула лишнего.

Реакция на вопль чародейки, который наверняка слышала вся корчма, была странной. На первом этаже послышалась ругань. Затем что-то загрохотало, наводя на мысли о перевернутой мебели. И ещё раз. В какофонию звуков вплёлся звон стали. Внизу явно началась потасовка. Серьёзная.

Йенифер вскочила со стула. Хмель с чародейки слетел в одно мгновение – лицо стало серьезным и сосредоточенным.

– Оставайся тут, – бросила она и вышла за дверь. А уже в коридоре с ненавистью выкрикнула: – Скоя’таэли!

Следовать её указанию Юля, естественно, не стала. Выскочила следом за магичкой и лишь успела увидеть происходящее внизу побоище: перевернутую мебель, наседающих на Геральта со всех сторон противников. А в следующее мгновение Йенифер из Венгерберга подскочила к ведьмаку, сделав несколько пасов руками, и обхватила его за торс.

– Ты ж мешаешь ему драться, – процедила сквозь зубы Юля.

Но в следующее мгновение она поняла, для чего волшебница это делает – Геральта и Йен окутало серебристое сияние, от которого во все стороны брызнули аморфные пятна искрящегося марева, деформирующие всё на своём пути, разбрасывающие противников в стороны, заставляющие шипеть их тела, как жир на раскалённой сковороде.

Несколько сгустков энергии, врезавшись в ступени, ведущие на первый этаж, мгновенно прожгли доски в местах соприкосновения с деревом, обдали жаром наблюдавшую с этих ступеней Юлю и в следующее мгновение лестница рухнула. А вместе с ней и девушка.

Сверху на неё обрушилась какая-то балка, и Юля отчетливо услышала треск ломающихся ребер в грудной клетке. Приглушённый, будто сквозь вату. Открыла рот, чтобы закричать, но из горла вместо вопля забулькала кровавая пена.

– Я же просила, – в отчаянии произнесла волшебница, присаживаясь рядом. – Зачем ты вышла из комнаты?

– Береги Геральта, – прохрипела в ответ, плюясь кровавой пеной, Юля. – CD-Projekt испортит эту сюжетную линию.

– Кто?

Объяснять не хотелось. А ещё не хотелось вот так умирать. Грязная, вся в саже...

ЗДЕСЬ

– Э! Батя! Э! Бать! – позвал Горыныч, пытаясь растолкать пьяненького крестьянина, слушавшего байки Яги, да так и захрапевшего подле поленницы. – Долго я тебя будить буду? Э! Бать!

Крестьянин открыл один глаз, пьяно уставился на морду Горыныча, пробормотал:

– Теща, как ты задолбала… – и снова нырнул в объятья Бахуса и Морфея.

– Доченька, – наблюдая из окна за суетящимся Змеем, позвал царь, – а он опять сквернословит, Горыныч твой.

– Во-первых, он не мой, а свой собственный. Во-вторых, я не развешиваю уши вдоль подоконника, когда кто-то разговаривает о чем-то личном.

– Хорошенькое дело, – возмутился самодержец, – он его отмужеложить грозится. А я внимания не обращай?

– Что? – округлила глаза Василиса и снова подошла к окну.

– Вот, видишь? Говорит: ебать давай.

– Э, Бать, вставай, – продолжал тормошить пьяного Горыныч, – почки застудишь.

– В очко... Что? – спросил царь у дочери.

– Папенька, вы, когда умываетесь поутру, уши всё-таки тщательнее мойте, – посоветовала Василиса и вернулась к своим делам.

ВНЕ

Имея много мыла, можно отмыть всё, что угодно.

ГДЕ-ТО, КОГДА-ТО

Грязная, вся в саже. Блин, это ж надо! Но она ведь не могла лечь в постель, не приведя себя в порядок? Не пили же вчера. И что это за кровать такая? Стоп! Верона, Замок Фольтеста, корчма. Ромео. Геральт, Йенифер. Сон? Во сне? Но если сейчас она, наконец, проснулась, то почему не у себя дома и где томик Шекспира?

В соседней комнате, отделенной занавеской, заскрипело и стукнуло об пол, будто кто-то сделал шаг на костылях по видавшему виды паркету. Еще раз.

– Грязная тварь! – донёсся дребезжащий голос из-за занавески.

Выяснять, кто же там скрывается, не было никакого желания, и напуганная Юля метнулась к открытому окну. Повезло – частный дом, первый этаж. Перевалившись через подоконник, девушка, как была в пижаме, выбежала за калитку, открыла рот, чтобы позвать на помощь, но увидела крокодила.

Прямоходящего крокодила.

В костюме.

С курительной трубкой во рту.

С двумя таким же прямоходящими крокодильчиками, вышагивающими рядом.

Отличие было не только в росте, но и в одежде – маленькие рептилии были наряжены в костюмчики матросов.

– Я тебя съем, грязнуля! – прорычало существо.

– А-а-а-а-а! Говорящий крокодил! – в панике заорала Юля, метнувшись обратно во двор и закрывая калитку.

– По утрам умываясь и вечером тоже, – сообщила рептилия с той стороны забора, – вероятность дизентерии снижая, не оставишь шанса глистам.

– Японский городовой! Это ж сказка про Мойдодыра! – осенило девушку.

И всё стало на свои места.

Чего от неё требуется? Помыться? Да с радостью! После условий, в которых она путешествовала с ведьмаком и переделки в корчме, это будет нелишним. В конце концов, что такое говорящая мебель из ванной комнаты в сравнении со сжигающим всё на своём пути маревом? Детские сказки.

Спустя пять минут она нежилась в наполненной до краёв деревянной бадье; мочалки, зависнув над бортиком, ждали команды приступать, а скрипящий умывальник на ножках, стоя где-то за головой, читал лекцию о гигиене.

Немудрено, что под монотонное бормотание Юля задремала, наслаждаясь благоуханием мыла, отдающего розами, в горячей воде, дарящей ощущение комфорта.

ВНЕ

Мыло – показатель цивилизованности.

ВСЁ ЕЩЕ КОГДА-ТО

Из дремоты её вырвал розовый аромат, ставший гораздо ощутимее и потерявший мыльную примесь. Монотонное бормотание и поскрипывание сменилось птичьим щебетом, а вода остыла. Да и сама емкость была другой. Совершенно другой. Это была не здоровенная овальная бадья, а произведение искусства, возможно, даже целиком золотое. Стояла ванна в саду, на небольшой, выложенной камнем площадке, которую со всех сторон окружали розы.

– Ну а чего? – спросила Юля сама себя. – Если со мной непрерывно творится какая-то дичь, то почему не прийти в себя в золотой ванне?

– Госпожа моя ненаглядная, – послышался скрипуче-сиплый голос.

– Оба-на! – испуганно воскликнула девушка, погружаясь в воду, чтобы максимально скрыть под пеной обнаженное тело. – Кто здесь?

– Задремала, моя хорошая? – буднично, но с ноткой нежности поинтересовался голос.

– Кто ты?! – вертя головой, спросила девушка. – Где ты!?

– Я твой верный раб, неизменный друг. И всегда с тобою невидимо.

– Ну, вообще прекрасно! – хлопнула ладонью по воде Юля. – Ролевых игр мне еще для полного счастья не хватало! Показывайся давай, недоразумение. И халатик какой-нибудь принеси? Пожалуйста.

По тропинке, ведущей к стоящей посреди роз ванне, прямо по воздуху поплыл халат и большое махровое полотенце. И всё так же, словно из ниоткуда, вновь раздался сиплый голос с хрипотцой:

– Не проси, не умоляй ты меня, госпожа моя ненаглядная, распрекрасная раскрасавица, чтоб лицо показал я противное, да и тело своё безобразное.

– Всё страньше и страньше, – пробормотала Юля, когда халат с полотенцем зависли в полуметре от неё. – Подглядываешь, извращенец?

– Как могу посметь красоту твою я разглядывать обнаженную? – просипел голос. – Ведь такое моё поведение нарушает нормы приличия.

– Н-да, и рифма хромает, – пробормотала Юля себе под нос. – А не врёшь?

– Если ты, краса ненаглядная, сомневаешься в том, что честен я – вот те ширмочка по периметру. Чтоб твои сомненья развеялись.

Вокруг ванной из воздуха материализовалась плотная, непрозрачная ширма.

– Абсурд, конечно, – пожала девушка плечами и вылезла из ванной.

Вытирая влагу с тела и накидывая халат, она подумала, что «Аленький цветочек» вполне приемлемый вариант. Могло бы быть и что-нибудь в духе «Синей бороды». Бегай потом по замку, прячься от полоумного. Она вообще впервые за последних несколько суток задумалась, почему происходит то, что происходит. За исключением обрывков предположений в голову ничего не приходило.

– Давай расставим точки над «i», – взяла девушка быка за рога, выходя из-за ширмы. – Тебе хочется, чтобы особь противоположного пола испытывала к тебе любовь, несмотря на все твои внешние изъяны. Именно поэтому тобой была выбрана тактика задабривания девушек с помощью хорошего к оным отношения и придания их пребыванию здесь максимального комфорта?

– Э… – донеслось из воздуха.

– Н-да. Это я, кажись, слишком витиевато выразилась. Упростим. Ты хочешь, чтобы гипотетическая избранница полюбила твою демо-версию?

– Э… – повторил воздух.

– Блин, – пробормотала Юля себе под нос, – надо завязывать со сложными формулировками.

– По-простому скажи, моя девица, не используй слова мудрёные, – предложил голос. – Твои речи мне непонятные. Очень сложно ты изъясняешься.

– Будь по-твоему, – вздохнув согласилась девушка. – Своего ты вида стесняешься, да считаешь, что ты уродливый. И поэтому так стараешься, окружая заботой и нежностью? Хочешь, чтобы твоя избранница полюбила тебя заранее, чтобы внешность твоя противная не смогла послужить преградою?

– В корень зришь ты, моя хорошая, как по писаному всё озвучила. Злой колдун наложил проклятие, лишь любовь разрушит которое.

– Извини, чувак, тя-же-ло! – сообщила Юля. – Я по-простому, ок?

Невидимое чудище молчало. И девушка посчитала это согласием.

– Я вот, знаешь, чего понять не могу: с чего ты взял, что отходя от общепринятых эталонов красоты, ты перестаёшь быть занятным собеседником, ответственным компаньоном или хорошим другом?

– Э… – вновь послышалось откуда-то из воздуха.

– Да не придуривайся. Всё ты понимаешь. Строить из себя романтика-поэта курицам этим безмозглым будешь. Тем более, разговариваешь ты всё равно белым стихом, без рифмы.

– Ну… – замялся невидимый собеседник, – наверное, да.

И воздух перед ней, сначала загустел, затем наполнился искрами, и в следующий миг на месте воздушных колебаний появилось оно.

Внимательно разглядев мутанта, девушка пожала плечами.

– Бывает, чо.

– И не боязно тебе, девица?

– Вяжи!

– Извини. И чего, не вызывает отвращения?

– Ой, я тебя умоляю. То ты фильмы ужасов времен девяностых не видел. Да, блин, мне фалоиммитатор на день рождения и то страшнее дарили.

– Не понял.

– Может оно и к лучшему? – пожала плечами Юля. ¬– Короче говоря, мой тебе совет: не надо прятаться. Огненные буквы на стенах, голоса из пустоты, самонасыпающиеся в тарелки десерты, самоналивающиеся в бокалы вина – это угнетает гораздо больше, чем твой внешний вид.

– Почему?

– Ну а поставь себя на место любой твоей гостьи. Поставил?

Уродец задумался ненадолго, а потом кивнул.

– Вокруг тебя всё вкусно, всё дорого и богато, а потом бонус в виде Рона Джереми, только чешуйчатого и с ушами как у гоблина.

– Рона Джереми?

– Рон Джереми, это порноактер такой. Он некрасивый. Везет мне на непонятливых мужиков, блин. Когда проснусь, пересмотрю своё отношение к мужикам. Недаром же во сне у всех один и тот же недостаток… во сне? Твою мать! – что-то блеснуло в сознании девушки, и она внезапно сменила тему: – Слушай, а у тебя есть снотворное и галлюциногенные грибы?

ВНЕ

Просыпаешься… в странной кровати. Где – у Маши и Медведей, в Спящей Красавице? Просыпаешься… в Златовласке, в Царевне-Лебеди. Где бы ты ни была, где-то посреди сказки, – это твоя жизнь, и с каждой минутой она подходит к концу. Если можно проснуться в другом времени и в другом месте, нельзя ли проснуться другим человеком?

ВСЁ ЕЩЁ ГДЕ-ТО

Из сна её вырвало звонкое пение. Так сразу и не поймешь, а сон ли это вообще.

Юля встала и сделала пару шагов в сторону звука. Но замерла. Она поняла, что было не так – расстояние до земли. Сантиметров тридцать-сорок.

Девушка опустила голову вниз и... разразилась радостным матом. Потому что увидела рыжие, пушистые звериные ноги, переходящие в черненькие лапки. Значит, проснуться можно не только в другой истории. Но и кем-то другим. Чем не эволюция? А если долго не спать в подходящей истории, то можно и разобраться с тем, как всё устроено.

– Я колобок, колобок... – донеслось с тропинки.

– Ну, что ж, значит, пора выяснить, насколько вариативна эволюция сознания, – ухмыльнулась Юля-Лисичка, – но сначала завтрак, – и вильнув хвостом, побежала навстречу говорящему хлебобулочному изделию.

ВНЕ

Шесть месяцев я не могла спать. Когда у тебя бессонница – всё нереально; всё очень далеко от тебя, всё это – копия, снятая с копии, которая в свою очередь снята с копии.

И СНОВА ЗДЕСЬ

– Ты глянь, опять буквы кто-то на стене намалевал!

Все трое повернулись к стене дворца. Там, здоровенными, метра по полтора каждая, буквами было написано «ХОЧУ БАБУ ПОТОЛЩЕ».

– Всё так же, как и в прошлый раз.

– Да нет. В прошлый раз в слове «потолще» была не «Е» а «Ять», – поделилась наблюдением правая голова змея.

– Не было ять, – возразила Яга.

– Была ять, – вступилась за левую голову правая.

– Погодите. Правильно говорить не была, а был, – вмешался в начинающийся спор Кащей, оторвавшись от записей на пергаменте.

– Это почему?

– Потому что ять, – Бессмертный нарисовал Ѣ пальцем в дорожной пыли, – это знак. Знак – мужской род. Значит, был, а не была.

– Ну, хорошо, – согласилась средняя голова Горыныча, – пусть будет «был». Был ять.

– Не было ять, – вновь не согласилась старушка.

– Был ять.

– Не было.

– Был ять!

– Не было.

В процессе перебрасывания фразами Горыныч стал нервничать, повышая тон голоса. И спустя буквально минуту все три головы с дымом и пеной изо рта орали:

– БЫЛ ЯТЬ!

А Яга, не повышая голоса, односложно отвечала:

– Не было.

– БЫЛ! ЯТЬ!

Царь, сидя у окошка на втором этаже, прислушивался к разгорающемуся спору.

– Доченька, – сообщил он, наблюдая за оживленно спорящими Горынычем и Ягой, – ну ведь матерится же. Вот, пожалуйста, раз за разом: «блять-блять-блять»…

Василиса устало вздохнула. Объяснять не было никакого желания.

– Сходи, скажи тварюке этой трехголовой, что его за версту слышно. Чтоб не орал. А то дети малые в округе нахватаются, тоже материться будут. Попроси его, чтоб потише был.

Василиса ходить никуда не стала. Только высунулась из окна почти по пояс и проорала, срывая связки:

– ТИШЕ ТАМ, БЛЯТЬ!

Старушка, не ожидавшая, что еще кто-то ввяжется в этот странный спор, задорно взвизгнула:

– НЕ БЫЛО!

– Дебилы, блядь, – сквозь зубы прошипела Василиса. И добавила: – Причём, все.

ВНЕ

И если ты просыпаешься в чужом теле, посреди придуманной кем-то истории, то нельзя ли проснуться там, где новым будет всё? И история и тело.

ГДЕ?

Илиас Долговязый сидел на самой первой ступени парадной лестницы, прислонившись плечом к балясине перил. Он смотрел перед собой, размышляя о том, что сожалеть о неиспользованных возможностях также глупо, как и о возможностях использованных, но не приведших к необходимому результату.

«По крайней мере, она пыталась, – думал Илиас. – Когда-нибудь у неё обязательно получится».

За спиной послышались мягкие шаги, которые Илиас узнал бы из тысячи – так же тихо, когда-то давно, в той самой, прошлой жизни, девушка с французской фамилией ходила между стеллажами, выбирая новый мир.

Отодвинув лежащую подле правителя корону, она присела рядом и положила руку ему на плечо.

– Я сейчас что ни скажу, всё не в кассу, но… – девушка сделала паузу, собираясь с мыслями, а потом продолжила: – Случилось то, что случилось. И это можно только принять.

– Очень жаль.

– Мне тоже. Но мир получился таким, каким получился и магией здесь особо не поразмахиваешь.

– Возможно, со временем ты разберешься, как это работает здесь, и мы вернемся.

– А может, и не разберусь, – пожала плечами та.

Они немного помолчали, затем король спросил:

– Почему ты выбрала жизнь ребенка?

– Всей энергии, что у меня была, хватило лишь на кого-то одного. Если бы я оставила в живых твою жену, то дочь родилась бы мертвой. И горевало бы два человека. Поэтому я сделала выбор в пользу твоей дочери. Ей не нужно будет привыкать к тому, что она сирота. Она будет жить с этим знанием с самого начала. А ты привыкнешь к тому, что твоя любовь погибла. Но, оставь я в живых мать, к смерти ребенка пришлось бы привыкать вам обоим.

Мария замолчала в ожидании хоть какой-то реакции. И Долговязый пожал плечами.

– Как назовешь-то дочку? – толкнула его в плечо девушка.

Илиас Долговязый ответил не раздумывая.

– Юля.

– Юлия ат’Илиас, – попробовала собеседница звучание имени на вкус и, улыбнувшись, толкнула короля локтем в бок. – Ну, не Чапперон-Руж, конечно. Но зато Королева Сентерии!

(с)VampiRUS