Сотворение истории (3)⁠⁠

Заканчиваем знакомство с книгой Ричарда Коэна.

Ну вот мы и добрались до моей любимой главы в книге. Она называется «Плохая история» и посвящена манипуляциям с фактами и вообще предвзятости. Намеренно вольное обращение с источниками – долгая традиция, получившая развитие под неусыпным оком власти. Ещё Тацит начинал свои Анналы следующими словами:

Деяния Тиберия и Гая, а также Клавдия и Нерона, покуда они были всесильны, из страха перед ними были излагаемы лживо, а когда их не стало - под воздействием оставленной ими по себе ещё свежей ненависти.

Прошлое можно не только исказить, его можно просто выдумать. Шведский король Карл XIV не мог быть Четырнадцатым, потому что у них было всего восемь Карлов-королей. Как минимум двоих римских пап тоже не существовало.

Особое место в фальсификации истории принадлежит Китаю. Ещё Конфуций выдумал не соответствующий фактам древний Китай, для продвижения своих теорий будущего. И он был не один. Общепринятая хронология китайской истории охватывает период 5000 лет. Если удалить всю поддельную историю, то останется всего половина.

О прошлом необязательно врать. Можно просто замолчать неудобные факты. Можно, в конце концов, уничтожить архивы. Сжечь Александрийскую библиотеку. Ещё Рамзес Второй сбивал имена своих предшественников с фасадов зданий, выстроенных ими. А некоторые правительственные записи эпохи наполеоновских войн были засекречены в Британии и в семидесятых годах прошлого века.

Избирательность и подтасовку фактов автор ставит в упрёк и современным историкам, в числе которых находится Дэвид Ирвинг, получивший скандальную известность своим отрицанием Холокоста. С ранних лет он отличался симпатиями к Гитлеру и попросил вручить ему «Майн кампф» в качестве приза за победу в школьном соревновании. Получил вместо этого немецко-русский технический словарь. Он бросил университет, где учился на экономиста и отправился на работу в ФРГ, где выучил язык и узнал о бомбёжке Дрездена. Про неё он и написал свою первую книгу. Книга получила широкую известность. Так он стал историком-самоучкой. Последовали другие труды, которых накопилось около тридцати. Они выставляли историю Второй мировой войны в более благоприятном для фашистов свете. И, надо сказать, хорошо продавались. Они содержат и прекрасные исследования, и «плохую историю». Материал выстроен так, чтобы оправдать Гитлера и приуменьшить Холокост. Это привело к тому, что его перестали называть историком вообще. Автор справедливо спрашивает, чем принципиально он отличается от Геродота с Цезарем, работавщих подобными методами. Лишь тем, что имеет неугодные убеждения?

Ирвинг уже давно издал первых два тома своей трилогии о Черчилле. Он нещадно критикует этого «великого британца» за то, что тот профукал империю. Конечно, эта критика не добавляет ему популярности на родине. В прошлом году, являясь уже глубоким стариком, он смог дописать третий том, охватывающий период Второй мировой. Всё было готово к изданию, но неожиданно он утратил часть текста. Пришлось начинать всё сначала. Переписал по-новой – появилась новая проблема: не берутся издавать. Ни один издатель в Британии. Нужно печатать на свои. Своих средств, однако, не хватает, и Ирвинг пошёл по миру с протянутой рукой. Сомневаюсь, что у него получится.

Ревизионизм цветёт и пахнет в Японии, страдающей от «комплекса жертвы». Некоторые её историки отрицают сам факт Нанкинской резни. Печатаются альтернативные учебники истории. Ревизионисты открыто заявляют:

История – это не только что-то, что включает обнаружение и интерпретацию фактов. Она также что-то, что должно быть переписано в соответствии с изменяющимися реалиями настоящего.

Прав был академик Покровский, ох прав. Ревизионисты поощряют патриотизм самообманом. Кого удивит, что японцы не осудили ни одного своего военного преступника? В феврале 2007 года премьер-министр Абэ заявил об отсутствии доказательств, что власть отправляла в солдатские бордели женщин на захваченных территориях. Прошли годы, Абэ потерял пост и снова занял его, и ему пришлось извиняться, а государству – платить компенсацию немногим оставшимся в живых.

Но, положа руку на сердце, можно ли вообще назвать страну, которая бы не «чистила» свою историю? Автор пишет, что это нехорошо, что жизнь с фальшивым прошлым до добра не доведёт. Эх, коли так, то всем нам каюк... Джордж Оруэлл сокрушался, что в наше время оказалась оставленной даже идея о том, что прошлое вообще может быть правдиво описано. Главными виновниками для него были Ленин со Сталиным. При Сталине иметь неугодное мнение было всё равно, что играть со смертью. Сталинских историков Коэн сравнивает с крысиным королём. Оказывается, такое на самом деле бывает: крысы переплетаются хвостами и продолжают жить и здравствовать долгое время в таком состоянии. После смерти Сталина наступила Хрущёвская оттепель, стало можно критиковать вождя, но по-прежнему нельзя было критиковать линию партии. А потом и оттепель закончилась с отставкой Хрущёва. Историю писали не в архивах и университетах, а на партийных конференциях.

Перестройка положила этому конец. Историки, писавшие в стол, показали свой настоящий цвет. Особенно усердствовал Волкогонов, который оттоптался на всех красных вождях. Западным историкам позволили работать в российских архивах. Их книги издают в России, но не без проблем. Их снабжают нужными предисловиями и делают менее доступными для широкой публики. Особенно это касается книг Энтони Бивора, писавшего о «зверствах советских войск». Подвергаются преследованию организации, изображающие историю страны в невыгодном свете, например общество Мемориал. Школьные программы вычищаются от альтернативных учебников, хоть на бумаге конкуренция на рынке присутствует. Учителям выдаются методички с предпочтительными оценками Сталина (хороший), Хрущёва (плохой), Брежнева (хороший) и прочих вождей. Всё это говорит о возрождении контроля власти над историей. Почему? На фоне путинской ностальгии по Советскому Союзу просматривается желание возродить у народа гордость за свою страну. Именно в этом духе учитель должен рассказывать историю, а не мазать Родину грязью.

Автор считает, что у Путина не выйдет и подтверждает свой тезис фактом из биографии самого Путина, который в свою бытность офицером КГБ сжигал в срочном порядке документы о шпионской деятельности своей организации в ГДР. Бумаг было так много, что не выдержала и вышла из строя сама печь. Пришлось резать и рвать, и всё равно окончательно уничтожить не удалось. Многое смогли восстановить при новой немецкой власти, в том числе с помощью компьютера, который собирает обрывки воедино.

Манипуляции с фактами особенно наглядны в случае фотографий. С них могут стереть неудобные персонажи (как Ежова рядом со Сталиным). Могут не стереть, а просто отодвинуть (как спутников Мао). Или переснять без них (как Эйзенхауэра без любовницы).

Сталин с Ежовым и без

На переднем крае истории находятся те, кто её создают. Люди пишут дневники, журналисты сообщают о событиях. Пресса выросла из новостных сообщений частных лиц и правительств и служила для многих инструментом влияния на политику, а не средством информирования публики. Она стала массовым продуктом с появлением автомобилей и универмагов, нуждавшихся в рекламе. Если раньше о зарубежных новостях рассказывали письма из-за рубежа, то в девятнадцатом веке появились специальные корреспонденты. В число журналистов, которых особо выделяет автор, вошли Уильям Говард Рассел, рассказывавший на страницах «Таймс» о Крымской войне, уже упомянутый выше Оруэлл, воевавший в Испании и вещавший по радио Би-Би-Си, а также Светлана Алексиевич, которую он называет «устным историком». Достижения последней называются «экстраординарными». Её документальные свидетельства трудно читать, но она фильтрует их таким образом, что добавляет эмоций и поэзию в текст. Можно ли её назвать писателем, а не журналистом? Можно, на Западе всё можно: и писателем, и историком, и Нобеля за литературу вручить.

Последняя глава в книге посвящена телевидению. Традиция рассказывать об истории с телеэкрана появилась уже в 1957 году с появления Алана Тейлора на британском телевидении. Со временем внимание рассказчиков переключилось с королей, президентов, войн и бедствий на социальную историю. Внимание американцев приковывают сегодня Дэвид Старки и Кен Бёрнс, британцев – Саймон Шама. Признаться, я не очень внимательно прочитал главу, поскольку она посвящена исключительно англоязычным историческим трансляциям, которые я не смотрел и не смотрю. Интересным образом в ней всплыл Нил Фергюсон, о последней книге которого «Площадь и башня» я рассказывал. Нил любит набрасывать на вентилятор своими провокационными взглядами и ниспровержениями признанных допущений. Большим плюсом его является сведущесть в экономике и финансах, правда об этой сведущести говорит чаще всего он сам. Критики у него хватает, и от историков, и от экономистов.

В послесловии автор заключает, что история всё-таки продвинулась за последнее время вперёд, как в плане качества, так и охвате, и в новом знании. Но знание это находится в осаде со стороны невежд и манипуляторов, нашедших новые средства для распространения своих взглядов. И всё же современная техника идёт на пользу и добросовестным исследователям тоже. Книгу завершает цитата из Уильяма Прескотта, перечисляющего, какими качествами должен обладать историк. Автор приписывает ещё кое-что от себя и заключает:

Вряд ли необходимо добавить, что подобного монстра никогда не было и не будет.

Не был монстром и Ричард Коэн, написавший эту книгу. Ему не хватило, на мой взгляд, объективности, кругозора, краткости, а также увлекательности. Мне жаль времени, потраченного на «освоение» семи сотен страниц. Предвзятости у автора – хоть отбавляй. Да он и предупреждает заранее. Самые значительные историки у него – родные англосаксы, а у русских, кроме Толстого, уважения заслуживают лишь «чернушники» типа Солженицына или Алексиевич, которой дали Нобеля за произведения, списанных с магнитофонных интервью. Разумеется, публиковались самые гадости. В этом и был её труд, как писателя. Если бы она публиковала всё подряд, то это стало бы «чистым журнализмом», по её же словам. А так – писатель...

Но я отвлекаюсь. Автору милы свои писатели, он немногословен, описывая историков из других стран. За исключением древних, конечно. Но и у англосаксов хватает своих трупов в подвале. Империя давно почила в бозе, но только лишь в последние десятилетия набрали силу антирасистсткие и антиколониальные исследования. «Чёрную» историю ему пришлось включить в книгу после того, как её отказались издавать в США (и всё равно потом не издали). С антиколониализмом – по-другому, он американцам не столь интересен, и потому можно «не заметить». Можно задуматься о причине подобной слепоты. Быть может, он желает сохранить патриотизм в народе? Тогда зачем было катить бочку на Путина, у которого такая же задача?

Книга слишком длинна. Больше пишется о биографиях конкретных историков, чем о том, что они дали миру. Делается это слишком многословно и нудно. Мне трудно понять цель автора. Хочешь писать хронику – пиши академически. Хочешь развлечь читателя – пиши интересно и сжато. А то – ни то, ни сё получилось. Без конъюнктурных реверансов («чёрная», женская, «инвалидная» главы) вышло бы и короче, и адекватнее. Главы о Библии и «плохой» истории – хороши, но их всего две из 22. Уложился бы автор в триста страниц – было бы лучше.

Стоит ли читать предвзятую историю? Стоит, потому что другой просто нет. Все мы люди. У каждого своя картина мира, которая неизбежно накладывается на его произведения. Этим тезисом начинает и этим заканчивает автор. И если мы хотим, чтобы наше собственное мировоззрение было более адекватным, надо читать. Надо читать всех, потому что хоть в «каждой игрушке свои погремушки», выбирать из которых нам придётся самим.