Секта свидетелей дивана. Ларион
Не подозревала, что жизнеописание нашего дивана окажется таким эпичным. Начало здесь.
От ремонта Петрович диван защитил и выкинуть не дал. Оказалось, что оформление в корпоративном стиле будет в кабинетах не всех сотрудников поголовно, а только там, где работают с клиентами. И водители вступились: куда уносить такой прекрасный диван, а им где сидеть? Петрович смирился с тем, что у дивана теперь есть фанаты, а он – что-то вроде продюсера, который следит, чтобы его подопечный был цел и невредим, протерт от майонеза и крошек, а уровень продавленности соответствовал нормативу.
Когда я пришла сюда работать, диван уже отстоял года три-четыре, на нем отсидели практически все сотрудники, а некоторые – еще и отлежали. Такое оказалось притягательное седалище.
А потом случилось страшное номер четыре. День рождения Лариона. Высокий, спортивный, белокурый, он был главным дизайнером и главным холостяком конторы. А у Петровича проходил еще и главным подозреваемым в сексуальной эксплуатации дивана – особенно когда после очередного веселого вечера наутро у сего последнего оказалась расшатана спинка.
- Петрович, пойми, у меня нет мотива к совершению этого преступления, - втолковывал Ларион завхозу. – У меня квартира свободная, я могу в любой момент кого угодно привести - на диван, на подоконник, на кухонный стол, на вешалку в прихожей. Ищи среди семейных.
Но Петрович все равно смотрел недобро - и не без причины. Ларион был из тех людей, чей пример заразителен. Рядом с ним стыдливо женатые коллеги вдруг резко начинали хотеть стать холостяками, так же весело чудить в компании девиц и носить футболки с провокационными принтами.
Перед очередным днем рождения Лариона, не доверяя бесстыжему ловеласу, Петрович решил уберечь любимый диван самым радикальным способом – покрасив потертости. Собирался давно, а тут отличный повод. На листе формата А4 он распечатал объявление: «Диван окрашен, трогать запрещено» - и прикрепил к стулу рядом с диваном. А сам приоткрыл окно, чтобы сквознячок поскорее высушил получившееся произведение и, довольный своей житейской смекалкой, ушел домой. Но сквознячок оказался порывистым ветром, лист бумаги оторвался и улетел на пол. А народ, не подозревая, что ему подготовлена мина-ловушка, поспешил праздновать днюху Лариона.
Сначала все шло как обычно: «Здесь не спрашивали аусвайсы, здесь лилось вино и звучали вальсы, здесь теряли дамы головы, влюбляясь во всадников без головы»... Кто-то выходил покурить, а кто-то, как оказалось - тихонько пробраться в кабинет завхоза для других личных надобностей. Под конец веселого вечера измазанными краской цвета детской неприятности оказались трое, причем из тех, на кого никогда в жизни не подумаешь, - две женщины пенсионного и предпенсионного возраста и один молодой, но уже очень богобоязненный мужчина, женатый на дочери священника. Первая пара, слегка запачкавшись, быстренько свинтила из кабинета завхоза и никому ничего, естественно, не сказала, а вторая была настолько нетрезва, что даже не заметила подвоха, так что уделалась куда сильнее.
На другой день женщины кляли Петровича на чем свет стоит:
- Ты что, хотел нас подставить перед мужьями?!
- Теперь плати за химчистку!
- Так подавайте в суд на меня! – заорал Петрович. – Расскажете мировому, что я вам не дал сношаться на рабочем месте с чужими мужиками!
- Мне, может, плохо стало от текилы! – не сдавалась одна из женщин. – Я прилечь хотела!
- Да не свисти, Ариадна Рафаэльевна! Сначала ты прилечь захотела, а потом тебе плохо стало, что ты не туда прилегла!
Репутация Лариона как отпетого типа только укрепилась.
Диван Петрович покрасил заново.
Страшное номер пять пришло откуда ждали: предыдущий директор ушел на повышение, а нам назначили юную барышню. Кристина Ромуальдовна вплыла походкой от бедра, а с ней весело цокала лысая собака в красных ботинках. Тут Петрович осознал, что тайный секс посторонних людей - не самая плохая карта, вытащенная диваном у судьбы. Потому что Кристина Ромуальдовна оказалась женщиной с редким чувством прекрасного. И диван ей не понравился. А ее собаке редкой ссыкливости - напротив.
Даже не знаю, продолжение следует или окончание. Что-то я расписалась.
