СДАЁТСЯ С ПОДПИСКОЙ⁠⁠

Глава 4

Мама смотрела на меня так, будто я только что объявила о намерении полететь на Луну на самодельной ракете из картонных коробок.

— Ты собираешься переписать их сценарий? — спросила она с сомнением.

— Именно! — я почувствовала прилив вдохновения, которого не испытывала уже давно. — Если они используют нарративные структуры, чтобы программировать поведение, то я могу использовать те же инструменты против них.

— Алиса, дорогая, это не так просто, — мама покачала головой. — Они годами разрабатывали эту методику, проводили эксперименты, собирали данные...

— А я годами пишу сценарии и выстраиваю структуры, — парировала я. — Плюс у меня есть генетическая предрасположенность к нарративам, не так ли?

Мама вздохнула и налила себе еще коньяка.

— Я помню одну вещь из экспериментов, — сказала она, глядя в стакан. — Объект может сопротивляться программированию, если осознает структуру нарратива и намеренно действует вопреки ей. Это как... как проснуться во сне и понять, что ты спишь.

— Значит, мне нужно проанализировать их сценарий, выявить ключевые точки и придумать альтернативные варианты развития событий, — я уже мысленно набрасывала план действий.

— И как ты собираешься это сделать? — спросила мама.

— Начну с того, что перечитаю «Автор и соавтор» с критическим подходом. Потом исследую все, что смогу найти об этом Викторе Лозинском и его методах. А затем... — я сделала паузу для драматического эффекта, — затем я напишу свой контрсценарий.

Мама выглядела скептически, но в её глазах мелькнула искра надежды.

— Береги себя, — сказала она, крепко обнимая меня на прощание. — И помни, не доверяй никаким совпадениям. В их методике нет случайностей.

Я вернулась домой под утро, чувствуя странную смесь страха и азарта. Перед сном я достала флешку и снова открыла файл «Автор и соавтор».

На этот раз я читала его как профессионал, анализирующий структуру сценария. Выписывала ключевые сцены, поворотные моменты, эмоциональные триггеры. Искала закономерности и шаблоны.

Сценарий был составлен мастерски, это нужно признать. Классическая трехактная структура с четкими поворотными точками. Главная героиня талантливая, но недооцененная сценаристка (привет, проекция!) обнаруживает загадочный текст, который каким-то образом предсказывает её будущее. Постепенно она втягивается в расследование, встречает загадочных персонажей, находит подсказки... А в финале оказывается в архиве киностудии, где должна украсть некие документы, но сталкивается с охранником и в борьбе убивает его.

Я нахмурилась. Что-то здесь не сходилось. Зачем Лозинскому понадобилось программировать меня на убийство? И почему я должна красть какие-то документы, если они сами имеют доступ к архиву?

Разгадка пришла внезапно, им нужен козел отпущения! Они хотят, чтобы я проникла в архив, нашла что-то ценное для них, а потом взяла на себя вину за убийство, которое, вероятно, планируют совершить сами.

Отличный план, ничего не скажешь. Только вот незадача, я не собиралась в нем участвовать.

Я провела весь следующий день, анализируя сценарий и разрабатывая контрстратегию. Выписала все ключевые триггеры, которые уже были активированы:

1. Исчезновение арендатора

2. Обнаружение сценария с предсказанием будущего

3. Звонок от продюсера с предложением работы в архиве

4. Информация о странной смерти соседа

5. Открытие комнаты с документами в подвале

6. Встреча с матерью и получение информации о проекте

А теперь, согласно их сценарию, должны последовать:

1. Моя поездка в архив в пятницу вечером

2. Поиск там неких секретных документов

3. Столкновение с охранником/свидетелем

4. Убийство этого человека в целях самозащиты

5. Мой арест и обвинение в убийстве

— Ну уж нет, — сказала я вслух, разглядывая свои записи. — Этот финал мне не нравится.

Я начала набрасывать собственный сценарий, где главной героиней была я, а антагонистами Виктор Лозинский и его команда психологов-манипуляторов. Первые шесть пунктов оставались неизменными, они уже произошли. Но начиная с седьмого, я планировала существенные изменения.

В моей версии я действительно еду в архив, но не одна. Я беру с собой свидетелей, людей, которым доверяю. Я не ищу никаких секретных документов, а вместо этого собираю доказательства против Лозинского и его команды. И уж точно никого не убиваю.

Но это был только начальный набросок. Мне нужно было гораздо больше информации о Лозинском и его методах, чтобы создать по-настоящему эффективный контрсценарий.

Я решила начать с того самого места, где все эти странности начались, с моего загадочного арендатора.

Взяв копию его паспорта, я отправилась к своему старому приятелю Мише, который работал в полиции и иногда помогал мне с материалом для детективных сценариев.

— Миша, мне нужно пробить человека по базе, — сказала я, протягивая ему копию.

— Алиса, ты же знаешь, что это незаконно, — ответил он, уже протягивая руку за документом.

— Знаю. Но это вопрос жизни и смерти. В буквальном смысле.

Миша внимательно посмотрел на меня, вздохнул и взял паспорт.

— Подожди здесь.

Через полчаса он вернулся.

— Что-то странное с этим твоим Кириллом Марковым. По базе он проходит как профессиональный актер. Работал в основном в малобюджетных постановках и рекламе. Но вот что интересно, три месяца назад он внезапно получил работу в какой-то закрытой исследовательской группе. И с тех пор о нем ни слуху, ни духу.

— Актер, — пробормотала я. — Конечно! Им нужен был человек, который сыграет роль в их маленьком спектакле.

— Алиса, во что ты впуталась? — Миша смотрел на меня с тревогой.

Я решила рискнуть и рассказала ему сокращенную версию истории про странного арендатора, про сценарий, предсказывающий будущее, про подозрения насчет манипуляций. Опустила только часть про секретные эксперименты и участие в них моей матери.

— Звучит как сюжет для хорошего триллера, — сказал Миша, когда я закончила. — Но я бы на твоем месте был осторожнее. Если этот Лозинский действительно затеял какую-то игру с тобой в главной роли, лучше не ходить туда, куда он тебя направляет.

— Я и не собираюсь, — соврала я. — Просто хочу разобраться, что происходит.

Миша посмотрел на меня с сомнением.

— Послушай, я могу попросить пару ребят приглядеть за тобой в ближайшие дни. Неофициально, конечно.

— Спасибо, но не нужно, — я улыбнулась. — Я буду осторожна.

Уходя, я спросила, как бы между прочим:

— А насчет Бориса Коржавина, который недавно умер... Что говорит официальное расследование?

Миша нахмурился.

— Откуда ты знаешь про Коржавина?

— Он жил в моем доме. Я его пару раз видела.

— Странная история. Официально сердечный приступ. Но следователь, который ведет дело, заметил некоторые несоответствия. Например, следы борьбы в квартире. И странные уколы на шее, которые не смогли объяснить.

— И что, дело закрыли?

— Нет, оно в процессе. Но я слышал, на следователя оказывают давление сверху, чтобы закрыть его поскорее.

Интересно. Очень интересно.

Попрощавшись с Мишей, я отправилась в библиотеку. Мне хотелось найти больше информации о Георгии Лозинском, отце Виктора и основателе проекта «Нарратив».

В архивах научных журналов я нашла несколько статей, опубликованных Лозинским-старшим в 1970-х годах. Все они были посвящены влиянию структуры повествования на восприятие и поведение читателя/зрителя. Ничего откровенно зловещего, просто научные исследования на стыке психологии и литературы.

Но в одной из статей 1974 года Лозинский упоминал о «потенциальной возможности создания текстов с программирующим эффектом, способных направлять поведение реципиента в заданное русло». Он писал об этом как о теоретической возможности, которую еще предстоит исследовать.

Судя по всему, вскоре после этой публикации исследования Лозинского перешли в закрытый режим, больше его имя в открытых источниках не встречалось.

Я пролистала подшивки газет за конец 1980-х, в поисках упоминаний о профессоре, и наткнулась на крошечную заметку в разделе некрологов: «16 ноября 1989 года скончался выдающийся ученый, доктор психологических наук Георгий Аркадьевич Лозинский. Церемония прощания состоится...»

16 ноября 1989 года, всего через восемь месяцев после моего рождения. И примерно в то же время, когда моя мать вышла из проекта.

Совпадение? Вряд ли. Но какая связь между этими событиями?

Я вернулась домой, в голове полно вопросов и теорий. Оставался один день до встречи в архиве, и я должна была подготовиться.

Первым делом я позвонила маме.

— Ты знала, что Георгий Лозинский умер в ноябре 1989 года? — спросила я без предисловий.

Пауза.

— Да, — наконец ответила она. — Это случилось через несколько месяцев после твоего рождения и моего ухода из проекта.

— Это связано?

Снова пауза.

— Возможно. Я не уверена. Но его смерть была... странной.

— В каком смысле?

— Официально — сердечный приступ. Но ходили слухи, что его убили.

— Кто?

— Никто не узнал наверняка. Некоторые говорили, что это сделали спецслужбы, когда решили закрыть проект. Другие, что это был кто-то из его коллег или подопытных, кто узнал правду о экспериментах и решил положить им конец.

— А ты... ты могла бы...

— Нет! — резко ответила мама. — Я никогда бы не... Алиса, как ты могла подумать?

— Прости, — я прикусила губу. — Просто пытаюсь связать все ниточки.

— Я ушла из проекта, потому что была беременна тобой и боялась, что эксперименты могут повлиять на ребенка. Ничего больше.

Я решила сменить тему.

— Мама, ты помнишь какие-нибудь детали экспериментов? Что-то, что могло бы помочь мне противостоять их методам?

Мама задумалась.

— Была одна вещь... Лозинский говорил, что эффективность программирования зависит от эмоциональной вовлеченности объекта. Чем сильнее ты веришь в историю, тем больше подчиняешься её логике.

— Значит, ключ в том, чтобы сохранять эмоциональную дистанцию?

— Да, но это непросто. Хорошая история затягивает незаметно. Вспомни, как ты плачешь над фильмами, хотя знаешь, что это вымысел.

Она была права. Даже понимая структуру нарратива, мы все равно поддаемся его воздействию.

— Есть еще кое-что, — добавила мама. — Лозинский верил, что самые сильные триггеры — это моменты выбора. Когда герой принимает решение, читатель или зритель как бы принимает это решение вместе с ним. И если ты заранее знаешь, какое решение примет герой в критический момент, ты можешь сознательно сделать другой выбор.

Это было ценное замечание. Я посмотрела на сценарий «Автор и соавтор» и выделила все ключевые моменты выбора героини. В финальной сцене в архиве их было несколько:

1. Решение войти в закрытое хранилище

2. Решение взять секретные документы

3. Решение напасть на охранника, когда тот обнаруживает её

Если я заранее решу НЕ делать эти выборы, возможно, я смогу разорвать запрограммированную последовательность действий.

Я начала писать собственный сценарий, где в этих ключевых точках принимала другие решения. Но потом поняла, что простого «не делать того, что ожидают» может быть недостаточно. Мне нужен активный план, как переиграть Лозинского.

И тут меня осенило. Что, если использовать его же метод против него самого? Если нарративные структуры так эффективны, почему бы не создать сценарий, который будет программировать поведение Виктора Лозинского?

Для этого мне нужно было лучше понять его мотивацию. Что движет человеком, который продолжает эксперименты своего отца спустя десятилетия? Что ему нужно в архиве? И почему он выбрал именно меня?

Я решила, что есть только один способ получить ответы, встретиться с Лозинским лицом к лицу. И архив был идеальным местом для этой встречи.

Но я не собиралась идти туда неподготовленной и безоружной. Мне нужен был козырь в рукаве.

Я позвонила Мише.

— Помнишь, ты предлагал приставить ко мне пару людей для охраны? Я передумала. Это может понадобиться.

— Что случилось? — в его голосе слышалось беспокойство.

— Завтра в 19:00 я иду в архив Киностудии Горького. И мне кажется, там меня ждет ловушка.

— Тогда не ходи туда, черт возьми!

— Я должна, Миша. Это единственный способ разобраться, что происходит.

Он помолчал, потом вздохнул.

— Хорошо. Я буду рядом. Только обещай не делать глупостей.

— Обещаю, — сказала я, скрестив пальцы.

Следующие несколько часов я провела, дорабатывая свой контрсценарий. Записала его на диктофон и несколько раз прослушала, стараясь запомнить ключевые моменты. Если теория Лозинского верна, и нарративы действительно программируют поведение, то мой собственный сценарий должен стать для меня защитой.

Я решила оставить записку с описанием всей ситуации и своих планов на случай, если что-то пойдет не так. Запечатала её в конверт и написала на нем: «Открыть, если я не вернусь до полуночи». Этот конверт я оставила у соседки, милой старушки, которая даже не спросила, что в нем.

Вечером, накануне встречи в архиве, я сидела у окна и смотрела на звезды, пробивающиеся сквозь московскую дымку. Где-то там, в холодной пустоте космоса, возможно, существуют миры, где никто не манипулирует чужим сознанием через хитро выстроенные истории. Но я жила в этом мире, где сценарии имели силу программировать реальность.

И завтра мне предстояло выяснить, чей сценарий окажется сильнее.

Продолжение следует...