Саксофонист
Вечный дождь барабанит по всему, по чему только можно барабанить в этом месте, наполняя пустые улицы холодной, сырой и такой привычной всем музыкой.
Тем не менее, в этот серый вечер в ресторане было довольно много людей. Впрочем, к этому тоже уже давно все привыкли- заведение является одним из самых дорогих и популярных в городе. Ежедневно сюда приезжают поужинать различного рода чиновники, богатеи и просто люди, желающие понять, каково это- ни в чём себе не отказывать.
Если посмотреть на всю эту суматоху из окна невысокого дома, стоящего напротив одноэтажного ресторана, можно ясно увидеть, как всю длинную серую улицу освящают тёплым жёлтым светом лишь редкие тусклые фонари вдоль дороги и прозрачные стены самого заведения. В находившуюся на ней дверь раз в несколько минут, вылезая из машин, под зонтом входили солидные мужчины в смокингах и очаровательные дамы в длинных платьях.
Единственный видимый островок жизни на чёрно-белой улице ярко светился и как всегда кипел. Даже на большом от него расстоянии чувствовалось движение, которое в нём происходило.
В общем, обычный вечер. В большом зале сидело множество людей и уже по привычке недоумевало по довольно старому поводу. Никто не мог понять, почему в левом углу зала роскошного ресторана стоит сцена? Живой музыки здесь уже давно не было. Но ещё большее недоумение у гостей вызывал мужчина, на этой сцене находившийся.
Сцена выступала над полом всего на каких-то двадцать сантиметров, не больше, и сама по себе она была небольшая. На ней с трудом умещался в самом углу чёрный рояль со столь же чёрной скамьёй, а, прислонившись к стене, рядом теснилась небольшая деревянная лавочка, на которой с трудом хватило бы места для двух человек. На этой самой лавочке и сидел загадочный мужчина.
На вид лет ему было 40-50, он был довольно низок, из-за этого имел плотное телосложение, но не был толстым. Скорее, его можно было бы назвать "маленьким крепышом".
Выглядел он довольно опрятно, на нём был чистый пиджак цвета слоновой кости, такие же брюки, блестящие туфли и шляпа под цвет костюму. Он сидел с невыносимо печальным лицом и смотрел в пол перед собой, изредка на его лице проскакивала лёгкая улыбка, немного пугающая неопытных гостей заведения какой-то странной ноткой сумасшествия. Слева от него, опершись на скамеечку, лежал саксофон. Периодически мужчина брал инструмент в руки и, не отводя глаз, легонько его потирал.
Для людей, регулярно посещающих ресторан, этот человек стал некой достопримечатальностью заведения. О нём иногда говорили, его обсуждали, однако никто толком не знал, кто он и зачем тут сидит, и к этому давно все привыкли. Тот, кто спрашивал об этом у официантов, не получал никакого внятного ответа- создавалось лишь впечатление, что те сами толком ничего и не знают. Владелец ресторана на подобные вопросы всегда отвечал что-то вроде "Просто не обращайте внимание", стараясь как можно быстрее перевести тему.
Так у посетителей зародилось несколько легенд о происхождении загадочного мужчины. Некоторые утверждали, что он психически болен, и владелец держит его здесь из жалости, другие говорили о том, что это обыкновенный бездомный, пережидающий здесь постоянную непогоду, что, конечно, было одной из глупейших теорий, однако рьяно отстаивалось её сторонниками, не видящими более никакого разумного объяснения присутствия этого человека здесь; кто-то считал, что дело здесь нечисто и в конце концов старались обходить это заведение стороной.
Так или иначе, этот мужчина сидел на том самом месте каждый день, с открытия ресторана до его закрытия, с утра до ночи, и никто не знал, чего он здесь ждёт.
Никто даже не догадывался, сколько он уже тут сидит: год, два, пять лет?
Кто-то спросит, а почему же никто не подошёл к этому человеку и не поинтересовался лично? Что ж, а подошли бы к нему вы сами, будь вы в окружении, где каждый человек хочет показаться лучше перед всеми другими? Кажется, скажи им о том, что этого можно не делать, и все они тут же разденутся догола и начнут танцевать на столах, попутно оскверняя столь ими любимое заведение, теперь для них не имеющее никакого смысла.
В общем, за всё время ни один посетитель не рискнул подойти к странному человеку на сцене и что-либо ему сказать, ни разу.
И этим вечером всё было как обычно, бывалые гости заведения уже не обращали на мужчину никакого внимания, недавно пришедшие же наоборот не могли найти тему для разговора более уместную.
Шёл дождь, мужчина сидел на скамейке на низенькой сцене, посетители сидели за столами, а из хорошо спрятанных по углам колонок на весь зал доносилась ненавящивая музыка. Так было год назад, два, пять лет. Всё было как обычно.
Но дальше всё пошло совсем по странному для всех сценарию.
Неожиданно для себя самого, человек на сцене поднял глаза и ясно увидел, что к нему направляется девушка с огненно-рыжими волосами, в красивом длинном красном платье. Она шла не спеша, но едва ли в этой медленной походке кто-то смог бы отметить хоть малейшую неуверенность и гордыню. Её глаза горели очень ярким голубым цветом, она ощущала на себе удивлённые взгляды всех людей, сидящих за столами позади неё, и вскоре ступила на Богом забытую сцену. Она не оборачивалась, держала себя в руках и устремила свой взгляд вперёд, на скамейку и сидящего на ней удивлённого и теперь заметно нервничающего мужчину.
Вскоре она села рядом с ним. Его тёплый взгляд излучал полную растерянность и непонимание ситуации. Её же хрустальный взгляд, столь уверенный несколько мгновений назад, теперь отражал некую замятость. И правда, девушка действительно не могла найти подходящих слов, видимо, потерявшись в собственных вопросах. Но она не растерялась и через несколько секунд, будто забыв поздороваться и вскоре молча осознав это, с неловкой улыбкой всё же задала тот самый волнующий всех вопрос:
– Почему вы здесь сидите?
Мужчина, как только услышал её слова, отвёл глаза в пол и, не скрывая жуткого волнения, сделал вид, что, судя по всему, не расслышал вопрос. Со стороны не сложно было заметить его полный эмоций взгляд. С таким взглядом люди обычно узнают о том, что случилось нечто страшное и дело обстоит очень плохо.
Девушка смотрела на него и спустя полминуты снова сказала:
– Скажите... Что вы здесь делаете? Зачем вы сидите здесь?
Он замялся и наконец с опаской посмотрел в её горящие глаза. Они горели ярче всего на свете и могли бы с лёгкостью затмить собой всё освещение длинной улицы, на которой находился ресторан. В них отражалась Вселенная, в том числе удивлённые лица гостей заведения, внимательно следящие за происходящим, стараясь не подавать вида, и пытающиеся услышать хоть слово из странного разговора.
Но на сцене никакого давления со стороны не чувствовалось, и наконец мужчина решился довольно странным образом довериться незнакомке. Бывают моменты, когда хочется рассказать совершенно всё, что знаешь, человеку, которого встретил только что, и это желание овладело им в то мгновение. Его следующие слова будут первыми за долгое время. Он немного выпрямил спину, выйдя из своего обыкновенного чуть сгорбленного состояния, и с лёгкой улыбкой сказал:
– Я играл музыку.
После этих слов, довольно странных и звучащих как-то несвязанно, неловкая улыбка отразилась и на лице девушки, приняв окрас искренней заинтересованности. В глазах её виден был живой интерес.
– Что же вы играли? И зачем всё таки сидите здесь?– довольно медленно и ненавязчиво продолжала она.
В этот момент улыбка неожиданно стёрлась с лица мужчины, оно приобрело прежние беспокойные черты.
– Я не знаю,– недоверчиво ответил он.
– Но... как же так?– с едва заметной улыбкой и внешней уверенностью старалась не упустить нить разговора незнакомка.
– Так...– послышалось спустя несколько секунд от смотрящего в пол человека.
Паузы между репликами становились всё больше, и напряжение разговора росло.
– Извините, пожалуйста... Но ведь кому кроме вас знать, зачем вы здесь? Ведь должны быть какие-то причины, по которым вы тут сидите.
– Да, пожалуй.
– Не противьтесь. Я всего лишь хочу узнать. Вы хотите довериться мне?
Недолгое молчание.
– Доверьтесь мне. Расскажите,– не отступала девушка, явно поражённая собственным рвением к разговору и немного теряющая чувство реальности от волнения.
Следующую минуту их слуха касался лишь шум дождя, тихая и странная музыка и ненавязчивый шёпот сидящих в зале людей.
– А вы правда хотите этого?– мягко ответил он после продолжительного молчания и очень печального, будто бы даже немного наигранного, вздоха.
– Да, я этого хочу.
– Это долгая история.
– А я никуда и не спешу.
По поведению незнакомки действительно было видно, что она никуда не спешит и в самом деле готова к продолжительному рассказу. Людские взгляды по-тихоньку отставали от сцены, всем уже успела наскучить практически не слышимая болтовня. По-прежнему шёл дождь, играла музыка (уже, казалось, заметно тише), красивые глаза горели голубым огнём, затмевая всё вокруг для того, кто находился с ними на одной сцене. И после продолжительного молчания мужчина наконец заговорил:
– Хорошо, я расскажу вам. Только если вы пообещаете слушать.
– Я обещаю.
– Хорошо... Я начну.
И после уже привычной паузы он начал свой рассказ.
Рассказ о том, как жил саксофонист. Жил не богато, не скромно, без семьи. О том, что ему с детства говорили, что таким лёгким, как у него, можно только позавидовать, и о том, что музыка какое-то время была единственной вещью в этом городе, способной доставить ему наслаждение.
– Так шло время, проходило моё детство и отрочество,– продолжал он, как-то неловко перескочив через довольно большой период своей жизни– И вскоре я устроился на работу в этот ресторан. В этом ресторане я должен был играть музыку на саксофоне на этой самой сцене, на которой сейчас сидим мы с вами. Но я играл не один,– особенно печально сказал он, после чего подождал несколько десятков секунд и продолжил,– Она была лучшей пианисткой этого города.
Дуэт, исполняющий живую музыку в новеньком ресторане, имел явный успех. Некоторые люди ходили в ресторан специально для того, чтобы послушать их игру. Голубоглазая пианистка и энергичный улыбчивый саксофонист выступали на этой сцене каждый день с утра до вечера и ничуть не уставали, поднимая ресторан в ряды самых лучших заведений города одной лишь музыкой.
– И это было нечто большее, чем просто музыка. И наше с ней общение было чем-то большим, чем просто общением,– задумчиво говорил он – Вы представить себе не можете. Наше с ней общение не ограничивалось словами, наоборот. Оно не ограничивалось ничем. Когда мы играли вместе, между нами была такая близость, которую сейчас никто не может себе даже представить.
Она была весёлая, практически всегда улыбалась, и даже во время игры самых сложных партий улыбка ни на секунду не слезала с её чистого лица. Этой вечной заряженностью они делились друг с другом, как в стенах ресторана, так и за его пределами.
В их общении была только лишь лёгкость, та, что витала в воздухе во время их игры на небольшой сцене в окружении наслаждающихся музыкой людей. Казалось, даже самый ужасно относящийся к музыке человек мог с ходу влюбиться в неё.
В эту девушку были влюблены десятки человек.
– Мы шли с ней душа в душу 7 лет, пока её не настиг рак лёгких,– продолжал он, снова по-странному быстро проскочив внушительный период жизни – Последние полгода она была прикована к постели, я был с ней всё это время,– пауза – В ресторан на этот период взяли других музыкантов, чтобы сцена не пустовала. Эти полгода мы провели в одной комнате. Я видел, как она угасала и это было самым ужасным, что мне приходилось видеть за всю мою долгую жизнь. А через полгода она умерла. Лёжа в кровати в последний день, она не сказала ни слова. Её последние слова я прочитал в её глазах,– рассказывал он, делая уже привычные паузы между предложениями всё больше.
Незнакомка сидела с печальным видом, чувствуя какую-то пустоту и безысходность, но, казалось, больше не из-за услышанных переживаний странного мужчины, а из-за того, что ощущение тайны и магии начинало пропадать.
– В тот день,– продолжал он– я почувствовал сильную боль в лёгких, которая не отпускает меня до сих пор. После её смерти я вернулся в ресторан, дабы почтить её память, теперь я играл один. Но это продолжалось недолго. Пока её лёгкие умирали, я в буквальном смысле чувствовал это на себе. Прошло немного времени, и я больше не мог играть. Я брал в руки инструмент, и тот не мог издать ни звука, как я ни старался,– тут рассказчик сделал самую большую паузу– Разумеется, и играть в ресторане я не мог. И вот сейчас я сижу здесь, в том же самом, но абсолютно новом ресторане, на той же сцене, рядом с роялем, на котором она играла. Музыка сейчас другая. Она идёт не к сердцу, а к ушам, поэтому и живые музыканты стали не нужны, уж простите за ворчливость. Но даже если бы я мог играть и мой труд был востребован, я бы не смог отпустить это место. Мне некуда идти. И я сижу здесь каждый день, воспроизводя в памяти эпизоды из светлого прошлого. Я... Я знаю, что лучше отпустить прошлое, мне это говорили... Но у меня нет выбора. Только здесь я могу жить. На том самом месте, на котором в своё время было живо простое человеческое счастье,– очень медленно странным тоном произнёс он– Простите меня.
Наступила долгожданная пауза в разговоре, казалось, длившаяся полжизни каждого из них. Мужчина практически не изменился в лице- ещё печальней оно стать не могло. Девушка сидела с таким же лицом, с каким саксофонист встречал её какое-то время назад, сидя на своей скамеечке.
По глазам этой девушки можно прочитать абсолютно всё, и сейчас в них читалось то, что в её голове закончились все слова и по этой причине было невозможно подобрать так нужные в этот момент. Вместо этих слов было долгое молчание.
Нужные слова всё же подобрались через пару минут:
– И... Насколько долго вы тут сидите?
– Ровно двадцать лет.
– Двадцать лет!– чуть громче, чем хотелось, искренне удивилась девушка, но её уже никто не слышал, все столики давно были пустыми. Создалось впечатление, что недавний рассказ в прямом смысле ускорил время, иначе нельзя было объяснить такое быстрое его течение.
Сквозь дальнейшее молчание послышался звук шагов, из кухни вышел официант и неспеша подошёл к сцене:
– Извините, ресторан закрывается,– мягко сказал он и, взяв в руки зонт и опустив голову, медленно направился в сторону двери.
Опять молчание. Сквозь него уже можно было разглядеть тихий и скромный плач девушки, который объяснить или описать чем-либо невозможно.
Спустя минуту немного дрожащий мужской голос сказал:
– Простите, я должен идти. Ресторан закрывается.
Через ещё минуту на сцене не было ни саксофониста, ни его повидавшего жизнь инструмента.
Вечный дождь барабанил по всему, по чему только можно барабанить, акомпонируя тёплому плачу сидящей на лавочке молодой рыжей пианистки, которую недавно пригласили играть в популярном ресторане на праздничном мероприятии. Всё как обычно.
Вечный дождь барабанил по всему, по чему только можно барабанить. Однако в эту ночь впервые за несколько лет из невысокого дома напротив ресторана можно было услышать невыносимо печальные звуки старого саксофона, внезапно наполнившие всю длинную серую улицу тёплой и такой непривычной для всех музыкой.
Музыкой, когда-то знакомой с простым человеческим счастьем.