Ронин.Глава 10.Каждый самурай⁠⁠

Ронин.Глава 9- Канитель(окончание)

Каждый самурай должен уметь пользоваться авторучкой. Если самурай не попал авторучкой в глаз врага с первого раза, значит, ему надо тренировать удар авторучкой.

Вакуум. Состояние материи, когда одинокий атом мечется в безвоздушном пространстве и не сталкивается с себе подобными. Не знаю, на точность формулировки не претендую, но душевное состояние у меня было подобное. Да и в голове как тот атом металась одинокая мысль : 'Как жить дальше?' Чувствовал я себя по большому счету инопланетянином. Ценность моя, полезность, приспособленность к жизни стремилась к нулю. Ведь, по сути, кем я был, и что я мог?

ТВМ - техник виртуального монтажа. Не скрою, специальность редкая. На телевидении я был почти бог. Я мог сделать день ночью, а ночь днем и усеять небо звездами. Я мог пролить дождь и посыпать землю снегом, опалить все огнем и обрушить цунами. Я мог населить мир невиданными созданиями и тварями с фантастическими возможностями. Я мог создать человека со своей индивидуальностью, со всеми привычками и манерами, со своей неповторимой внешностью, которую мог омолодить и состарить. Мог сделать его каким угодно. Добрым или злым. Умным или глупым. Веселым, ироничным и смешным. Но все это я мог там. А здесь для воплощения моих возможностей не было ни технического, ни программного обеспечения. Подайся я в этом времени на телецентр, и что я там обнаружу? Каменный век. Куча неизвестной, непонятной аппаратуры. И все мои знания и умения применения просто не найдут. Но что я мог ещё, что умел в этой жизни? В недалекой юности я любил шокировать девушек своим нестандартным образованием и своими хобби. Так, например, помимо фехтования, я занимался верховой ездой, ходил в тир, увлекшись одной танцовщицей, в восемнадцать лет стал посещать школу бальных танцев. Но ничего из этого совершенно было не нужно в реальной жизни. По крайней мере, за умения эти денег не платили. А без них существовать оказалось совершенно невозможно. Казалось, клеймо стертого преследовало меня в другом мире и времени.

Когда на станции Сороковой к остановке подошел наконец автобус марки ПАЗ, и толпа людей ринулась в него как на штурм Бастилии. Я сразу понял, верное название. В ПАЗ людей набилось, как в щель тараканов. И в этой сутолоке пухлая женщина преклонного возраста, восседавшая на сидении рядом с водителем, начала кричать и требовать деньги за проезд. Началось, с тревогой подумал я, деньги. Сколько их у меня? Просунув руку в карман тесных брюк, я нащупал мятую бумажку. Три зеленых рубля, много это или мало?

Для проезда оказалось много, судя по той горсти мелочи, что я получил на сдачу. Но как прожить на них дальше? И что делать. Впрочем, в тот момент я гнал от себя эти мысли.

Главным мне было добраться до главпочтамта и дать телеграммы. Поэтому, когда автобус въехал в город, на первой же остановке я сошел, и поперся до почтамта пехом, экономя деньги и оглядывая город, ставший вдруг таким не знакомым. Нет, конечно. Не совсем.

Кое-какие здания были и в моем времени, но пятьдесят лет назад не было соседствующих с ними, да и сами здания были выкрашены в другой цвет, были моложе и смотрелись от этого иначе. Улицы сменили названия и номера домов, но сами улицы остались прежними. Реки асфальта, которые не меняют своего русла и направления. Меняются только окружающие берега, становясь выше. Впрочем, дно у рек тоже меняется. Асфальт с каждым ремонтом как ил в реке становится толще. Но пока он серый и тусклый от пыли.

Автомобилей до того мало, как и прохожих, что у меня сложилось впечатление, что город вымер. С удивлением и интересом я разглядывал окружающий меня город и редких людей на улице. Люди шли не торопясь. Люди почти такие же как и в мое время.

Одеты только по-другому. Да и лица, пожалуй, у них были другие. Открытые лица. Лица людей, которым нечего было скрывать. Не было в фигурах и походках ни излишней суетливости, ни показной деловитости. Люди шли по своим делам просто, не задумываясь, о том какими они кажутся другим встречным. Может это мне поначалу так показалось, но я как-то сразу поверил в этих людей, поверил в их искренность и бескорыстность. Ощутил в душе некое умиление, словно встретил кого-то родного и близкого, который знает про тебя все на свете, и ты знаешь его. Хотелось обратиться к первому встречному и поведать ему о своем приключении и попросить совета, как жить дальше. И очень может быть первый встречный войдет в твое положение и даст совет и поможет, просто так как баба Катя, дав три рубля.

Хорошо однако, что эйфория моя от встречи со старым городом прошла, и я поддавшись настроению не подошел к первому попавшемуся полицейскому и не поведал ему о своей судьбе. Исход был бы очевиден. Я оказался бы на конечной остановке автобуса 25ого маршрута. А именно в областной психиатрической больнице. Но, тогда я ещё об этом не знал. А полицейские по дороге не попадались. Не было ни дорожных патрулей, ни камер наблюдения, ни фотоаппаратов. Автомобилей было мало. На полупустых перекрестках никто никуда не торопился и не сигналил нервно стуча по клаксонам. Одинокий самосвал, нагруженный доверху кирпичом, выстоял положенное время на светофоре и тронулся, как только сменился свет. А ведь движения не было? Не было помехи ни справа, ни слева? Не было камер? Не было дорожных полицейских? Да в наше время не будь 'всевидящего ока' эта машина проехала бы, наплевав на светофор. Что может остаться безнаказанным, то разрешено - такой негласный закон дорог нашего времени. Иное кажется странным. Прислушиваясь к своим ощущениям, я понял, что помимо умиления пыльный грязный город вызывал ощущение мира и покоя. Словно там в моем будущем идет бесконечная невидимая война. Ты это не ощущаешь, не сознаешь потому, что родился во время войны, и вырос во время войны, и все происходящее изо дня в день и нервный темп жизни воспринимаешь как должное. Но чтобы понять истинную картину жизни нужно увидеть другую. И лишь увидев, почувствовав это другое, иначе начинаешь смотреть на тот мир, в котором жил.

***

- Вот,- сказал я, протягивая заполненные бланки в окошечко. Бланков было три. Ленинград, Купчино, дом 7 квартира 69. Новокузнецк, улица Пирогова 10 квартира 37.Целиноград, улица Революционная 18 квартира 6. Юрию, Татьяне, Валентине. Все верно.

А младшему Александру передадут. По крайней мере, я на это рассчитывал. Адреса я помнил по старым письмам, хранящимся в особом ящике нашей семьи. А на память я не жаловался. Со школы помнил все стихи, какие когда-либо учил, помнил закон Ома для участка цепи, и постулаты Бора, помнил, что в 1613 году Михаил Романов был избран Земским собором на царство. Помнил, где находятся тычинки, пестик, рыльце. В общем, много чего как казалось ненужного, которое никогда, ни при каких обстоятельствах не пригодится. Помнил зачем-то адреса дальних предков и родственников, которые как нельзя кстати оказались в запасниках памяти. Что меня несколько обнадеживало и радовало. Кто его знает, как жизнь повернется? Может ещё что пригодиться и понадобится.

- Паспорт? - спросила строгая женщина, даже не взглянув на бланки.

- Чей?

- Ну не мой же? - возмутилась телеграфистка.

- Извините,- дома забыл.

- Вот с документами и приходите.

- Девушка, - обратился я с заискивающе угодливой интонацией,- А может как-нибудь без паспорта? Я живу далеко, а телеграммы срочные.

- Срочными оформить хотите? Срочные будут дороже.

- Нет-нет,- перепугался я,- не надо срочными, простыми. Только отправьте пожалуйста?

- Не приму. Мало ли что вы написали, может у человека после вашей телеграммы неприятности будут. А отвечать кому? Вот с паспортом приходите - оформлю.

- Девушка, да какие неприятности? Вы на текст посмотрите?

Она посмотрела и, кажется, просветлела лицом, слегка улыбнувшись.

- Ну, хорошо...Отправлю. Только почему без подписи?

- Да я собственно им не кто.

- ? - последовало немое удивление.

- Соседка моя, бабушка захворала, вот боюсь как бы чего не вышло. Решил её порадовать детей собрать.

- Ну что ж вы сразу так не сказали? - облегченно вздохнула телеграфистка, - Тогда надо написать - мама в тяжелом состоянии. И всё.

- Да не хочется людей пугать,- вздохнул я,- Поэтому просто и написал - приезжай к маме.

Телеграфистка согласно кивнула и принялась что-то считать.

- С вас два рубля шестьдесят копеек, - объявила она, вернувшись к действительности.

- Вот,- высыпал я на тарелочку всю наличность.

***

Интуитивно я всегда, или почти всегда обращался с вопросами и за помощью к противоположенному полу. Несмотря на сварливость, неуёмное любопытство и некоторые другие недостатки, женщины всегда или почти всегда сердечней, общительней, чем мужчины. И если с мужчиной мне было неловко выглядеть дураком, не знающим элементарных вещей этого времени, то с женщиной я надеялся, все можно было превратить в неудачную шутку, нелепое заигрывание. В крайнем случае, включить дурака и сослаться на потерю памяти - тут помню, тут не помню. Ехал в поезде, с верхней полки упал. Так я и поступил, обратившись к бабушке, сидящей на лавочке у 'Дома быта'.

- Бабушка, извините. Вы не скажете, а где можно денег заработать?

Старушка в туго подвязанном платке плотнее прижала кошелку к телу и посмотрела на меня как на говорящую лошадь.

- Иди отсюда охальник! Ходят тут всякие! Такой молодой, а уже нажрался с утра!

- Да, нет. Я, правда, не знаю. У меня документов нет. А без документов нигде не берут.

- Иди отсюда! Сейчас милицию позову! Рожа твоя бесстыжая!

Я совершенно не находил свою рожу бесстыжей, но почувствовал как к ней прилила кровь. Во избежание дальнейшей ругани и появления милиции, пришлось развернуться и уйти. Шагая по направлению к вокзалу, я обдумывал тот вариант, что на оставшиеся тридцать пять копеек было бы неплохо перекусить. Солнце близилось к зениту, а утрешние пирожки бабы Кати я успел переварить. Запах жареного мяса витал поблизости.

У ресторана 'Турист' стоял мангал. Гордый джигит с пресыщенным сытым видом лениво

обмахивал мангал куском картонки разгоняя аппетитные запахи и белый дым по сторонам.

- Почем шашлык?

- Пятьдесят копеек, - ответил джигит,- Пиво есть. Пиво будешь?

- А пиво почем? - вздохнул я, видя, что шашлык не потяну.

- Тридцать пять копеек.

Пиво я тянул, но пить его вприкуску с запахом шашлыка, но без шашлыка было извращением. За спиной шашлычника располагался киоск, в котором он хранил, видимо пиво и мангал после работы. В окошке будочки красовалась картонка с категоричной надписью - 'Пива нет! Не постучи'.

- Слушай, а ты не знаешь где можно денег заработать? - от безнадеги обратился я к джигиту.

- Да везде,- улыбнулся джигит.- Что служивый, деньги нужны?

- Ага. Вот с поезда выкинули. Без денег, без документов остался, - стал я излагать свою легенду.

- Вах, вах! - покачал он головой,- А я думаю, почему такой оборванный? Дембель? По пьяни подрался?

Я не знал кто такой дембель, но на всякий случай кивнул.

- На. Держи,- протянул он палочку шашлыка, нанизанного на тонкую алюминиевую проволоку.

- У меня нет денег,- честно признался я,- Только тридцать пять копеек.

- Держи, говорю, Акрам угощает. Я Акрам,- представился шашлычник,- Вот пива возьми.

С артистичностью достойной фокусника он извлек из воздуха бутылку жигулевского пива. Отказаться от угощения я не мог. Шашлык был, честно говоря , на любителя. Уксуса в нем было много, а мясо замариноваться не успело. Жесткий был шашлык. Пиво тоже не первой свежести. Впрочем, дареному шашлыку в зубы не смотрят. Сжевать пять кусочков мяса было не долго.

- А чего у тебя табличка такая,- спросил я указывая горлышком бутылки на картонку в окошке.

- А? - обернулся Акрам,- А это чтоб менты не гоняли. Гоняют меня за пиво.

Из его пояснения я догадался, что торговля пивом противозаконна.

- Так что делать мне, где работу найти не подскажешь? Я не местный не знаю тут ничего?

- До дома доехать надо? - уточнил Акрам.- Иди на вокзал, найдешь бич-бригаду, вагоны, которые разгружают. За вагон червонец дают. Два вагона, два червонца. Соображаешь? Вот на билет и будет.

- Спасибо тебе Акрам! - повеселел я. - Давай я тебе в благодарность табличку подправлю.

Пива нет. Не беспокоить. Так правильней написать будет.

- Грамотный? Да? - озлобился внезапно Акрам,- Пошел отсюда! Меня учить будет!

Далее он произнес кучу слов по большей части непечатных. И я в недоумении и с легким чувством вины пошел по указанному адресу. Но не туда, куда он послал меня вторично, а к вокзалу.

***

Что-то был не так с этим миром, здорово не так. А скорее всего 'не так' было со мной.

Я изначально неправильно оценил этот мир и людей в нем. Не так они реагировали на мои слова. И хоть доброта им была свойственна, взять хотя бы шашлычника с синей щетиной от самых глаз, накормившего первого встречного. Но в целом отношения были сложнее, а не такие пасторальные, как мне показалось в начале. Новый мир принялся вносить свои коррективы, в моё мировоззрение, снимая флер и розовые очки.

Деревянный трап из доски, прокинутый в вагон, гнулся под весом грузчиков и скрипел, аккомпанируя вялые матюги испускаемые людьми скорее по привычке, а не со злобы.

- Давай, давай! Шевелите колготками! Машины простаивают! - подгонял нас завсклад в синем халате. Халат крепился, но трещал на объемистом, лоснящемся животе. Казалось ещё миг, и он брызнет пуговицами, и они разлетятся в разные стороны как осколки от гранаты.

- Сам давай! У нас давалка сломалась! - вяло отругивались грузчики.

Все были в белом. Мучная пыль просыпалась из мешков, покрывая сединой кепки и волосы, плечи, лица. Пыль забивалась в нос, и я уже несколько раз чихал. Поначалу не тяжелые мешки становились все тяжелее и тяжелее, усталости я не чувствовал, только ноги переставали меня слушаться. Они подгибались под моим весом с мешком, сгибались в коленях, ступни ходили как на шарнирах, норовя подогнуться в сторону. Пару раз я пытался упасть, но вовремя приседал с мешком на плечах и падения таким образом избегнул. На ватных ногах я подошел за зарплатой. Синий дирижабль с пуговицами сунул мне три бумажки. Одну синюю и две желтых. Семь рублей посчитал я.

- А почему не десять?

- Шевелиться надо, а не ходить как беременный! - отрезал завсклад и отвернулся.

Фото колобка в профиль. Третий подбородок выпирал больше первого и как воротник жабо прикрывал волосатую грудь, просматриваемую через расстегнутую рубашку.

Мне казалось, что я работал не хуже других и мешков перетаскал не меньше. Но на первый раз решил не спорить. Жалко было только одно. Одежда моя пропиталась мучной пылью. Армейский китель совершенно потерял парадный вид. Сколько я не трусил его, но прежним он становится, не хотел. Шашлыка на семь рублей получалось много, а вот как с одеждой? Гардероб мне нужно было обновить и как можно скорее. Осень.

Ночи были холодные, но более подходящее место для ночлега, чем подвал пятиэтажки я искать не рискнул. В любом месте могли затребовать документы, которых не было. Влажный сырой воздух, насыщенный запахом нечистот и кошачьего туалета. Рваный обгорелый матрас на трубах отопления лучше, чем ничего.

Ужин я закупил себе, уложившись в рубль, с тайной надеждой, что этих продуктов мне хватит ещё и на завтра. Рацион включал в себя следующее: банка кабачковой икры, банка кильки в томате, булка хлеба и пачка сигарет без фильтра, которые грузчики назвали 'нищий с палкой на горе'. Официально же на них была надпись 'Памир'. Подобрав кусок провода в изоляции, я провел себе свет до лежака, запитавшись от электрического щита в подвале. Патрон с лампочкой пришлось позаимствовать в соседнем подъезде.

Неудобств было много, но с ними я думал бороться и героически их преодолевать.

Зарабатывая двадцать рублей в день и, едва таская ноги, через неделю я прибарахлился. Электрическая бритва 'Харьков', трикотажный спортивный костюм, свитер, брюки, куртка и ботинки.

Обзавелся чашкой, ложкой и кипятильником, чтоб заваривать чай. Ночью я спал чутко. То коты орать начинали, то молодежь заглядывала угостить никотином и алкоголем подрастающий организм. Пару собратьев по несчастью забредали. На всех я реагировал одинаково, орал страшным голосом не обещающим ничего хорошего, и гости ретировались. Потому как связываться неизвестно с кем, да в полной темноте себе дороже. В общем, неделю осадного положения я выдержал, и прятал покупки в электрический шкаф, а на выходные врезал замок. И с чистой совестью и грязным телом отправился в баню, держа подмышкой сверток со сменой белья.