Рассказ путешественника во времени, который попал на войну⁠⁠

Я бежал с поля боя. Ни что не могло меня остановить. Лишь смерть. Я мечтал о том, что убегу домой, в свое поместье, где буду в безопасности. Когда я спасался, у меня не было других мыслей, только желание спастись. Уйти как можно дальше и быстрее от увиденного на поле безжалостного сражения. Как тяжко это и не выносимо смотреть на гибель человечества. Я и раньше видел смерть, я видел боль. Но таких массовых сражений, я не мог себе даже представить. Тысячи солдат стреляют, спрятавшись в траншеях, их машины позволяют им убивать в сотни раз больше друг друга.

Я был настолько напуган, что убегая с поля боя, я совсем не заметил своего ранения. Мое плечо пронзил кусок металла. Лишь убежав достаточно далеко, я смог почувствовать едва терпимую боль. Вся моя рука и рубаха были покрыты кровью.

Преодолев, может несколько десятков миль, под покровом ночи, я оказался возле одиноко стоящего дома. Я был напуган и истощен, и сперва побоялся приблизиться. Но ранение подтолкнуло меня к порогу.

В этом небольшом доме, меня встретили добрые люди, увидев мои грязные одеяния, они протянули мне сверток чистой одежды, налили мне молока и накормили хлебом. Я благодарил их низким поклоном, ведь я не понимаю их речи, они говорят на языке, который мне еще не доводилось слышать. Но я понимаю их добрые и благородные намерения помочь. Мне был слышен этот голос сердечной человечности, голос, не требующий слов. Я понял лишь их имена. Отец Давид, жена Ада и две дочери Сара и Лия.

Ада и Сара помогли мне с металлическим осколком. Когда они обрабатывали мою рану, я боли почти не заметил, ведь я прибывал в недоуменном ужасе. Грохот и боль преследовали меня, и казалось, что стальная птица пронесется над домом и сбросит на него бомбу и разрушит. Я ощущал присутствие смерти, всюду.

Пару дней я приходил в себя. После увиденного на поле сражения, из памяти вырвать это будет, боюсь, невозможно. В окрестностях нет других домов, семейство, проявившее ко мне сострадание, единственное в этой долине. Может в нескольких милях стоит город или деревня, но на горизонте лишь раскинувшиеся леса и луга.

Неужели я убежал настолько далеко, что сумел обогнать войну? Столь безжалостную и сокрушительную бойню. Здесь мне не слышен раскат взрывов и крики человеческой боли. Сколько же я смог пробежать, спасаясь от гибели?

Как странно это, побывав в сражении, хоть и недолго, вновь вернуться к быту. Но даже когда я помогаю им, ношу воду из колодца или переваливаю сено, я оборачиваюсь назад, и предо мной вдруг возникает эта стальная машина, и я жду, когда прогремит его пушка. Потом я прихожу в себя и продолжаю работу.

Весьма жаль, что они не смогут ответить на мои вопросы относительно того, где я нахожусь, почему они имеют подобные машины и во многом превосходят нас в технологическом прогрессе. Куда же я попал, блуждая по миру?

Наверное, я просто умер и оказался в ужасном месте, где люди превратились в безжалостных существ, желающих убивать и приносить страдания. Мир, наполненный любовью и трепетом, остался в прошлом, теперь он погребен под толщью трупов. А смех и радость сменились выстрелами и ужасающими воплями страданий.

Что это за мир, что это за место, где убийство считается обыденным деянием?

Ночь я провел в хлеву. Проснулся от громких криков. От разрывающего сердце детского плача. Два вооруженных солдата пришли к их дому и вывели их во двор. Мне тяжело об этом писать, мне даже думать об этом больно. Как страшен и печален детский плач. Но видеть это было мне невыносимо. Я наблюдал за этим, спрятавшись в хлеву, как подлый и ничтожный трус. Я видел, как солдаты безжалостно расстреляли всю семью.

Раздались выстрелы и рухнули безмолвные тела, оставив все страдания. Солдаты расстреляли их, и ушли, словно ничего не случилось. И глядя на это, я ненавидел себя, за то, что я слаб и бессилен, за то, что я подлое и гадкое ничтожество, которое не смогло помочь им. Я ненавидел весь безжалостный мир наполненный злобой. Что могли им сделать, эти маленькие девочки?

Я упал перед ними на колени и взывал их к прощению, я был безумен. Злоба меня переполняла, злоба к этим солдатам, к этим слабакам с оружием, я хотел разорвать их на куски. Но еще больше я злился, осознавая свою ничтожность перед ними, ведь у них было оружие, которому я, увы, был не в силах противостоять.

Что это за существа такие человекоподобные? Ведь я не могу назвать их людьми. Этих существ, так безжалостно и хладнокровно прервавших беззащитные детские жизни. Может я попал не на ту планету, которую когда-то покинул, может это другой мир с другими существами?

То малое, чем смог я им помочь, это предать их тела земле, я выкопал одну большую могилу, обернул их тела простынями и похоронил.

Прошло, наверное, дней девять после того, как я покинул дом семейства, чью гибель, к сожалению, смог наблюдать. Мне горестно по сей день. Я скитался в лесах и брел без оглядки. Я не слышал раскатов пушек и звуков разрывающихся бомб, я шел в молчании, в тишине. В лесу, где казалось, я должен чувствовать покой, я был безумен. Я был напуган, истощен и запятнан кровью. Теперь мне известно, что видеть боль, бывает тяжелей, чем ее ощущать. Быть может, мне стоило защитить их и разделить с ними их страдания, погибнуть с ними и упокоиться во мраке.

Но, к сожалению, или к счастью моему, я выжил, и теперь я испытываю эту боль от тяжелых воспоминаний.

Я набрел на небольшой дом одиноко стоящий на просторной поляне. Я не стал вторгаться в его просторы, беспокоя его жителей, и прилег за холмом, неподалеку. Я был так истощен, что стоило мне коснуться теплой земли, я мигом заснул.

Меня разбудила молодая девушка. Она стояла надо мной и удивленно смотрела. Рана моя сочилась кровью. Она, возможно, подумала, что я уже мертв, хотя, быть может я живой покойник.

Эта милосердная юная дама, с белоснежно чистой кожей, черными глазами и распущенными черными кудрями. Она привела меня в свой дом. Там у нее раненый парень, по-видимому, солдат. Может даже один из тех, что убили семью, меня приютившую. Я стал думать об этом, когда девушка та, дала мне, возможно, его одежду, серую военную форму, в штанах у которой, было две окровавленные дырки, а у парня того, что лежит на кровати, два ранения в ноге.

Парень тот одет в пижаму. Его одежда чище, чем моя пропитанная кровью и грязью. Он много говорит. Я его не понимаю, но в лице его я вижу чувство искреннего стыда, он словно оправдывается перед безмолвной девушкой. Она не произносит ни слова, лишь продолжает за ним ухаживать, вытирая пот с его лба и заглядывая на повязки. Я полон гнева, при мысли, что этот парень, подобен тем солдатам, расстрелявшим безобидных людей.

Эта прекрасная и удивительная особа. Она с любопытством рассматривала мой журнал, в котором я делал пометки. Наши взгляды встретились, и я ей кивнул, дав понять, что не буду возражать, если она почитает, если сможет понять.

Она едва улыбалась, читая мою первую запись, посвященную Натали. Она читала с любопытством, когда она на меня посмотрела, я вдруг испытал некое смущение. Она долго и неотрывно читала мои записи, и взглядом она словно пугалась и удивлялась порой. Я, глядя на нее, словно ожидал, пока она завершит и ненароком задремал.

Я проснулся от тихого плача. Я подошел к ней и увидел открытую страницу, на которой я написал про гибель той милосердной и благородной семьи. Она произнесла их имена Давид, Ада, Сара и Лия. Возможно, они были знакомы. Я видел боль в ее глазах, я был не в силах сдержаться. В памяти моей возник тот ужас, тот грохот оружия, сокрушивший тех людей. Я едва мог вдохнуть. Меня обуяли ужас и скорбь. Тогда я вновь упал на колени, словно в стыде преклонившись. Она взяла мою голову и положила ее себе на колени, и я завопил, словно испустив из себя эту боль, я рыдал словно дитя. А она сложила голову на мои плечи, и также как и я проливала горестные слезы.

Я проснулся в углу, где мне было постелено сеном. На полу лежал мой журнал, а рядом с ним, неведомое мне ранее деревянное перо, с твердыми чернилами внутри, этим пером я и сделал эту запись.

Моя рана заживает. Девушка, приютившая меня, не произнесла ни слова. Порой она лишь подходит ко мне и проверяет ранение. Она не говорит, возможно, здесь и сейчас это ни к чему.

Парень тот иногда пытается со мной говорить, но я, увы, не понимаю его слов. Я ему ничего не говорю, ведь и он не поймет моих слов. Он замолкает, когда к нему подходит девушка и проверяет повязку на ноге, он стыдливо уводит взгляд в сторону, он искренне смущен. Когда их взгляды встречаются, по его щекам, порой, стекают слезы, хоть он и пытается сдержаться. Возможно он один из тех, кто расстрелял семью Давида, хотя, мне это неведомо.

Здесь тихо, и не слышно пушек. Над нами лишь раз пролетели стальные птицы. Я смотрел на них, — на то, как с грохотом пронеслись они над моей головой, сотни стальных птиц. Ужасные машины, несущие погибель.

Неужели война, это единственное к чему пришли люди в этих краях? В траншеях, я видел солдат, и сомневаюсь, что хотя бы один из них искренне желает убивать подобных себе, с такой жестокостью, а если это так, то люди эти, к сожалению больны.

Мне уже доводилось бывать в сражениях, я в них даже участвовал, но, скорее, как наблюдатель, не по своей воле, разумеется. А здесь, не поле боя, здесь поле смерти и разрушения человеческих жизней. Я видел лишь мгновения этого ужаса, но ужас тот меня заставил броситься в бега. Теперь я здесь, вдали от всего, потерянный, разбитый, раненый, но живой.

Ужас вновь нагрянул. Он словно преследует меня.

Мы спали, когда в наш дом ворвались два солдата. Это были те солдаты, я их узнал. Один из них, подошел ко мне и, взяв меня за ворот мундира, стал трясти и громко кричать. Затем он ударил меня по лицу, после чего направился к раненому парню. Как мне показалось, они его узнали и начали избивать. Затем, один направился к девушке, он ударил ее и бросил на кровать. Она не произнесла ни звука, лишь закрыла лицо руками.

Я встал. Я был лишен сомнений и страха. Ни что не могло тогда, меня остановить, лишь моя смерть, мысли о которой в то мгновение я тоже был лишен. Солдат, избивавший раненого парня, повернулся ко мне и в глазах его я увидел мгновение ужаса, поглотившее его всецело. Руки мои жадно и разъяренно вцепились в его шею. Я давил на нее, и желал давить столь сильно, чтобы поддонок тот не смог в жизни сделать ни единого вдоха. Я видел, как он становился покорным, в нем не было ни гнева, ни злобы, лишь покаяние. В мгновение своей гибели он будто осознал весь мрак и ужас своих деяний.

Во мне бушевал гнев, словно наделивший мои руки каменной силой, и тот солдат был не силах противиться воле моих смертоносных ладоней. Раненый парень тот, выхватил у него оружие, и без сомнений приставил к его виску и нажал на курок. А я наблюдал, как глаза его наполнились кровью, стекающей по его щекам багровыми слезами. Он безмолвно начал падать, но мои руки не отпускали его шею. Я с трудом смог отпустить, его бездыханное тело, опустившееся предо мной на колени.

Второй, что пытался изнасиловать девушку, обернулся, как только прогремел выстрел. Он был напуган и пытался спрятаться за беззащитной девушкой. Тот парень в него не выстрелил сразу, боясь поранить девушку.

Я подошел к кровати. Он сопротивлялся. Девушка вырвалась из его рук, и я бросился на него и начал избивать. Каждый удар проливал на него мой гнев, словно донося до него ту боль, что он причинял. И с каждым ударом мой гнев покидал мое сердце. Я становился от него свободным. Но в один миг мой кулак замер над моей головой. Я словно осознал, что испустил весь свой гнев и избивать того солдата уже не было смысла.

Он лежал и еле дыша, кряхтел, пытаясь сделать вдох. Его лицо было покрыто кровью. Он едва мог повернуть голову, чтобы сплюнуть сгусток крови из своего рта. Я стоял над ним, не зная, что мне делать дальше, теперь он был беззащитен. Рядом со мной встал тот раненый парень и начал стрелять в него. Выстрелы раздавались один за другим.

Мы собрали вещи и покинули дом. Сейчас мы глубоко в лесу, соорудили хижину, из веток и листьев. Девушка та, и парень тот, лежат вместе. Он с трудом смог успокоить ее, и она сейчас спит, обняв его, а он ее крепко держит, словно оберегая от опасности. Я ранее не видел ее спящей, она всегда была чем-то занята, а спит она так чисто и беззаботно.

Ночью, в том лесу, где мы затаились, меня нашел Гирн. Он в этот раз не улыбался и не был столь рад, как обычно. В тот миг он, как и я был наполнен грустью и болью. Он предложил мне пойти с ним, но взять с собой ту девушку и парня мы не могли, Гирн даже не стал объяснять причин. Он посмотрел на них, заглянув в хижину, и сказал лишь, что с ними все будет нормально. Он откуда-то достал большой ломоть хлеба и флягу воды. Еще он снял с себя теплую шинель и накрыл их. А хижину осыпал ветками деревьев. Мне было трудно их оставить, но сделать это мне пришлось, увы.

Пятьдесят лет спустя.

Мне сегодня повстречалась одна пожилая женщина. Сперва она пристально разглядывала меня издали. А затем, медленно подошла. Я узнал эту женщину. Ее безмолвный взгляд, ее черные глаза и черные волосы, теперь покрытые сединой. Мы молча стояли глядя друг на друга, в ее глазах проступили слезы. Это была та девушка, которая обработала мою рану, в годы войны. Девушка, которую я оставил в лесу с тем раненным парнем. Годы ее не пощадили и выглядит она спустя пятьдесят лет подобающе.

Я должен выглядеть иначе, но, увы, я миновал те годы, что она жила. И все же она меня узнала. Я протянул ей журнал, который когда-то, она уже читала.

Она его узнала, и сперва, не решившись открыть, бережно потирала обложку морщинистой ладонью. Мы сели на лавку. Перед нами в пруду плавали утки. Она, словно с ребячьим любопытством медленно читала, и в глазах ее сменялось настроение. Мне тоже было непросто смотреть на человека, с которым я пережил ужасные события. К тому же человек это был уже стар, в отличие от меня. Она дочитала, а потом не могла оторвать от меня взгляда и с трудом могла поверить. Она ладонью едва коснулась моей щеки, будто хотела убедиться, что я наяву.

Она поблагодарила меня за хлеб, тот, что оставили мы ей перед уходом. Ее благодарность, это единственное, что я от нее услышал. Она ушла, я лишь смотрел ей вслед. Ее встретили двое юных ребят, мальчик и девочка, и крепко обняли, это видать ее внуки. А следом за ними взмахивая тростью их догонял, прихрамывая, тот раненный в ногу солдат, с кем она убегала.