Рабочий случай
Работал я как-то в микрокредитах. Да-да, знаю, что там с людей в три шкуры дерут, плохо это и вообще, я не человек. Но оправдания ради, скажу, что отработал там недолго. Но был один случай, который я помню до сих пор.
Пришла мне заявка на клиента, к которому надо было ехать и оформлять кредит. Сумма небольшая, всего тридцать тысяч. Проценты как всегда бешеные, но не в этом суть.
Приехал я к ней, долго стучался в дверь, прежде чем открыли. Хозяйка, женщина в возрасте, поприветствовала меня и впустила в квартиру.
Обычная такая квартира, советская мебель вперемешку с Икеевской. Чисто, аккуратно. В общем, ничего примечательного.
Я попросил ксерокопию ее паспорта. Она принесла.
Помню, когда оформлял ее, смотрел на ксерокопию паспорта и она там так молодо выглядела. Сорок два года, как сейчас помню. Квадратное немного лицо, широко посаженные глаза и ровные до плеч волосы.
Разговор завязался как-то случайно, как это часто и бывает. Я отдавал ей карточку на которую приходят деньги и брал у нее первый платеж. Когда она давал мне тысячу двести, то тряслась вся. Всё боялась, чтоб ее не обманули. Я без лишней суеты рассказал ей повторно условия, она задумалась. И вроде как неудобно ей было спрашивать, но она все равно говорила-говорила и нет, да спросит, точно все честно и точно не обманут? Так слово за слово, она начла рассказывать, как ее выгнали с собственной комнаты.
Жила она в коммуналке. Однажды пришли два человека и купили комнату у соседей, затем начали создавать условия, чтобы остальные соседи оттуда съехали. Отрезали трубы отопления, сломали газовую плиту, сломали общий холодильник, канализацию, туалет, ванную. В общем сломали все до чего дотягивались руки. Полиция молчала, так как не было преступления. Вы там живете, вам там и договариваться, - говорили они, - а пока лично вашего не сломали, то и дело завести не можем.
В итоге все соседи съехали, одна она осталась с дочкой. Затем умер ее отец и, как бы абсурдно это не звучало, смерть отца была ей на руку. В общем она переезжает в квартиру отца так как с соседями этими, дело доходило уже до рукоприкладство. Они ей выходить запрещали и насильно заталкивали обратно в комнату.
Только вот историю мне эту рассказывала старуха. Старуха, которая три года назад выглядела как тридцатипятилетняя. Тогда я лично убедился, во что тяжелая жизнь может превратить человека. Лицо ее все покрылось морщинами, особенно возле глаз. Миллионы маленьких морщинок. Нет ни одного нижнего зуба и волосы как солома – сухи, редкие и седые. Да и сама она выглядела не ахти… сутулая, плечи постоянно к груди прижимает, взгляд подозрительный и очень испуганный. И мне так не хотелось, чтобы она расплакалась. Я, можно сказать, боялся этого.
Короче перебралась она в квартиру отца, так они ее и там нашли. Порезали ей дверь ножом, а потом в звонок звонили и в квартиру ломились и это в четыре часа ночи. Я тогда представил воочию, как ей было страшно. У нее никого нет. Родственников нет, друзья разъехались, она одна с дочкой. В четыре часа ночи раздается стук в дверь и крики. Дочь просыпается и в слезы, ей около шести примерно. Женщина подходит к двери, а оттуда мужской голос басом: «Ты чего это комнату бросила тварь? А продавать ее нам кто будет? Мы тебе дверь порезали, можем и по горлышку пройтись. Поэтому подумай. Мы вернемся».
Она тут же отбежала от двери и начла успокаивать дочку. Хотя саму трясло как в лихорадке.
После этого случая, она естественно пошла в прокуратуру, точнее она уже не раз туда ходила, где ей и объяснили, как происходит отжим квартир.
Подыскивается коммуналка. Все жильцы проверяются на родственников и, если нет серьезных людей, то они абсолютно чисто, с юридической стороны, приобретают одну из комнат. После чего начинается своего рода геноцид местного населения. Местного, в смысле соседей. Таким образом, все бегут как с тонущего корабля крысы. Продают им же по дешевке и бегут оттуда. А по дешевке продают, потому, что никто у них дороже-то и не купят, с такими-то соседями.
Но сделать власти ничего не могут.
Женщина эта, еще про свою подругу говорила, которая посоветовала обратиться на телевидение, дабы придать огласке этот произвол и попытаться всколыхнуть общественность.
- Но куда я с таким профилем? – сказала она мне, показывая на лицо. – Ходила уже я по Петровкам 38 и на НТВ звонила и в Чрезвычайные Происшествия, но там тоже ничего толкового не сказали.
Я лишь слушал и редко отвечал. Мне было искренне жаль ее.
Одна, с ребенком.
Я никуда не спешил, но целый час проговорить, а точнее выслушать человека, которого видишь впервые в жизни, довольно странно. И я не хотел уходить, потому как знал, что ей больше не кому это высказать. Дочке своей? Кому?
Она боялась, что они вернутся, и в тот момент, я понял, почему она так долго не открывала дверь.
Я почувствовал, что она вцепилась в меня как в последний островок надежды. Вряд ли она думала, что я ей чем-то смогу помочь. Ей просто хотелось выговориться.
И она это сделала.
В ее глазах я видел настоящее лицо паники. Это, пожалуй, самое сильное чувство, которое читалось в ее поведении.
Честно признаться, мне был неприятен рассказ. Какой-то осадок даже сейчас, спустя столько лет, поднимается внутри. Но все-таки приятно от того, что я ей хоть чем-то помог. Может и незначительно, но все же…
Черт, до сих пор так отчетливо помню ее испуганное лицо. До встречи с этой женщиной, мне казалось, что подобные истории начинаются и заканчиваются в телевизоре. А тут, передо мной стоит реальный человек.
Она была много раз близка к настоящим слезам, но все сдерживала себя. Я видел, как увлажнялись ее глаза и видел, как они начинали блестеть, после чего она, прерывала речь, отворачивалась и что-то бубнила, типа: Ну ладно, было и было! Хватит об этом. Особенно тебе выслушивать это незачем, - говорила она мне, - ты вон, молодой, у тебя все будет хорошо. И после таких фраз, снова возвращалась к рассказу.
В итоге она получила займ, я взял первый платеж и ушел по своим делам, а она осталась в отцовской квартире, наедине с дочкой, дожидаться своих «соседей».
Так как я говорил, что отработал недолго, то и окончания истории не будет. Честно, я не знаю что случилось дальше, но случай этот я помню до сих пор.
Пришла мне заявка на клиента, к которому надо было ехать и оформлять кредит. Сумма небольшая, всего тридцать тысяч. Проценты как всегда бешеные, но не в этом суть.
Приехал я к ней, долго стучался в дверь, прежде чем открыли. Хозяйка, женщина в возрасте, поприветствовала меня и впустила в квартиру.
Обычная такая квартира, советская мебель вперемешку с Икеевской. Чисто, аккуратно. В общем, ничего примечательного.
Я попросил ксерокопию ее паспорта. Она принесла.
Помню, когда оформлял ее, смотрел на ксерокопию паспорта и она там так молодо выглядела. Сорок два года, как сейчас помню. Квадратное немного лицо, широко посаженные глаза и ровные до плеч волосы.
Разговор завязался как-то случайно, как это часто и бывает. Я отдавал ей карточку на которую приходят деньги и брал у нее первый платеж. Когда она давал мне тысячу двести, то тряслась вся. Всё боялась, чтоб ее не обманули. Я без лишней суеты рассказал ей повторно условия, она задумалась. И вроде как неудобно ей было спрашивать, но она все равно говорила-говорила и нет, да спросит, точно все честно и точно не обманут? Так слово за слово, она начла рассказывать, как ее выгнали с собственной комнаты.
Жила она в коммуналке. Однажды пришли два человека и купили комнату у соседей, затем начали создавать условия, чтобы остальные соседи оттуда съехали. Отрезали трубы отопления, сломали газовую плиту, сломали общий холодильник, канализацию, туалет, ванную. В общем сломали все до чего дотягивались руки. Полиция молчала, так как не было преступления. Вы там живете, вам там и договариваться, - говорили они, - а пока лично вашего не сломали, то и дело завести не можем.
В итоге все соседи съехали, одна она осталась с дочкой. Затем умер ее отец и, как бы абсурдно это не звучало, смерть отца была ей на руку. В общем она переезжает в квартиру отца так как с соседями этими, дело доходило уже до рукоприкладство. Они ей выходить запрещали и насильно заталкивали обратно в комнату.
Только вот историю мне эту рассказывала старуха. Старуха, которая три года назад выглядела как тридцатипятилетняя. Тогда я лично убедился, во что тяжелая жизнь может превратить человека. Лицо ее все покрылось морщинами, особенно возле глаз. Миллионы маленьких морщинок. Нет ни одного нижнего зуба и волосы как солома – сухи, редкие и седые. Да и сама она выглядела не ахти… сутулая, плечи постоянно к груди прижимает, взгляд подозрительный и очень испуганный. И мне так не хотелось, чтобы она расплакалась. Я, можно сказать, боялся этого.
Короче перебралась она в квартиру отца, так они ее и там нашли. Порезали ей дверь ножом, а потом в звонок звонили и в квартиру ломились и это в четыре часа ночи. Я тогда представил воочию, как ей было страшно. У нее никого нет. Родственников нет, друзья разъехались, она одна с дочкой. В четыре часа ночи раздается стук в дверь и крики. Дочь просыпается и в слезы, ей около шести примерно. Женщина подходит к двери, а оттуда мужской голос басом: «Ты чего это комнату бросила тварь? А продавать ее нам кто будет? Мы тебе дверь порезали, можем и по горлышку пройтись. Поэтому подумай. Мы вернемся».
Она тут же отбежала от двери и начла успокаивать дочку. Хотя саму трясло как в лихорадке.
После этого случая, она естественно пошла в прокуратуру, точнее она уже не раз туда ходила, где ей и объяснили, как происходит отжим квартир.
Подыскивается коммуналка. Все жильцы проверяются на родственников и, если нет серьезных людей, то они абсолютно чисто, с юридической стороны, приобретают одну из комнат. После чего начинается своего рода геноцид местного населения. Местного, в смысле соседей. Таким образом, все бегут как с тонущего корабля крысы. Продают им же по дешевке и бегут оттуда. А по дешевке продают, потому, что никто у них дороже-то и не купят, с такими-то соседями.
Но сделать власти ничего не могут.
Женщина эта, еще про свою подругу говорила, которая посоветовала обратиться на телевидение, дабы придать огласке этот произвол и попытаться всколыхнуть общественность.
- Но куда я с таким профилем? – сказала она мне, показывая на лицо. – Ходила уже я по Петровкам 38 и на НТВ звонила и в Чрезвычайные Происшествия, но там тоже ничего толкового не сказали.
Я лишь слушал и редко отвечал. Мне было искренне жаль ее.
Одна, с ребенком.
Я никуда не спешил, но целый час проговорить, а точнее выслушать человека, которого видишь впервые в жизни, довольно странно. И я не хотел уходить, потому как знал, что ей больше не кому это высказать. Дочке своей? Кому?
Она боялась, что они вернутся, и в тот момент, я понял, почему она так долго не открывала дверь.
Я почувствовал, что она вцепилась в меня как в последний островок надежды. Вряд ли она думала, что я ей чем-то смогу помочь. Ей просто хотелось выговориться.
И она это сделала.
В ее глазах я видел настоящее лицо паники. Это, пожалуй, самое сильное чувство, которое читалось в ее поведении.
Честно признаться, мне был неприятен рассказ. Какой-то осадок даже сейчас, спустя столько лет, поднимается внутри. Но все-таки приятно от того, что я ей хоть чем-то помог. Может и незначительно, но все же…
Черт, до сих пор так отчетливо помню ее испуганное лицо. До встречи с этой женщиной, мне казалось, что подобные истории начинаются и заканчиваются в телевизоре. А тут, передо мной стоит реальный человек.
Она была много раз близка к настоящим слезам, но все сдерживала себя. Я видел, как увлажнялись ее глаза и видел, как они начинали блестеть, после чего она, прерывала речь, отворачивалась и что-то бубнила, типа: Ну ладно, было и было! Хватит об этом. Особенно тебе выслушивать это незачем, - говорила она мне, - ты вон, молодой, у тебя все будет хорошо. И после таких фраз, снова возвращалась к рассказу.
В итоге она получила займ, я взял первый платеж и ушел по своим делам, а она осталась в отцовской квартире, наедине с дочкой, дожидаться своих «соседей».
Так как я говорил, что отработал недолго, то и окончания истории не будет. Честно, я не знаю что случилось дальше, но случай этот я помню до сих пор.