Посёлок  Жагура⁠⁠

Иван Янгель очень любил свою жену и всячески ей угождал в меру своего здоровья. Вот привезут, например, три куба березовых чурок на зиму, вы себе думаете Иван Моисеич будет сидеть сиднем и горестно смотреть на них через засиженное мухами окошко? Да нет же! Любой Жагуреец вам скажет, что не найдёте вы его дома – он с гармошкой около кучи дров сидит на пресамом расхорошем бревне и раздаёт Рассыпуху налево и Барыню направо с таким чуйством, что замолкали последние безголосые воробьи в посёлке. А Дора Марковна Коных – евойная жена-опускала колун в чурку по шестому и двенадцатому такту музыки с придыханием:

- Ииииииэээээххх! – и аккуратные поленья отлетали к ногам Иван Моисеича.

- Может перекур? – Иван Моисеич остановился на пол-такта, колун застрял в сучковатой чурке на середине.

- Ваня! Вот никогда нормально кончить не можешь! Ну и как вытаскивать? Эх! Говорила мне мама, не выходить за этого ленивого еврея!

- Я не еврей, я русский…

Дора Марковна провела мощной рукой по черным курчавым волосам Ивана Моисеича, подергала кривой длинный нос:

- Русский, русский – глаз узкий… Пойду Федьку позову…

Федька как обычно, после долгих ночных гуляний спал не понять где, наконец, он был найден в дровянике - спящим, с прижатой к груди лопатой, мать не удивилась – и не такое видела.

- Лопату с бабой перепутал ?

-А? нет….. за червями собрался… да чего-то сморило…

- Сморило его… иди колун мне вытащи, а то отец опять начудил…

Федька одной рукой вытащил колун из чурки:

- Мать! А пожрать?

- Вначале дрова переколи !

- Да тут часа два … а я на рыбалку еду….

- Ну дак сделай за полчаса! Мать сказала!

Дора Марковна была по отцу - Коннов, но при выдаче паспорта не знали как будет это в женском роде и прописали Коных, потеряв буквы. Потом в разных ведомостях она проходила под фамилией Коная, что, как казалось, больше походило на женскую фамилию. Временами ее фамилию путали с Конской, и так появилась в поселке ДораКраснаАрмия.

- Мать! Я всё! – Федька зашел в дом босой с колуном в руке, рубаха на нем почти истлела и дымилась.

- Молодец… - холодно ответила Дора Марковна, - вопросы к тебе, когда кончишь блядовать и женишься падлюка?

Отец только грустно руками развел – ну а что, сына, пора, двадцать пять уже, всё-таки…

- Умеешь ты настроение испортить…

- Стоять! Короче, бестолочь степная, слушай мать сюда в оба своих грязных уха - сегодня придет ко мне учительница по русскому, Наталья Григорьевна, там ей надо заполнить бланки, ведомости на жильё, да не важно в общем, не твоё дело! А твоё дело - чтоб был в семь дома! В баню сходи, да босиком перестань ходить – октябрь уже! Маугли! И чтоб завел с ней умный разговор и пригласи её, она девушка городская, образованная, таких дураков, как ты на раз видит, так что больше молчи, её слушай!

- Так говорить или молчать? И куда мне с ней сходить?

- Не перечь матери! Ну куда ты своих баб водишь?

- Нуууууу... в лес… на речку…. на речку… в лес…

- Сходи с ней в библиотеку, ей понравится. Ну а там…

- А там не торопись, сынок, - Иван Моисеич вставил своё слово.

- А там сынок, действуй решительно! – перебила ДораКраснаАрмия

- В библиотеке? – переспросил Федька, подпирая головой косяк

- Ой, дурак…..

А тем временем Наталья Григорьевна, утирая слёзы, бежала в поселковую больничку им. Ф. П. Гааза. Для этого ли она – отличница курса, училась пять лет, чтобы вот так попасть! Её оставляли на кафедре института, через пять лет могла быть кандидатом наук! А что сейчас? Всё! Жизнь сломана навсегда! И угораздило же её уехать за тыщу верст от мамы! Всё завтра же домой! Но жизнь сломана навсегда! Чтобы его смыло! Этот поселок! Чтоб…. Она прокручивала мильён проклятий. Зайдя в помещение она воткнулась в стойкий запах хлорки и грязных стен. Боже! И это больница! нервы были на пределе. ЗОПИСАТСЯ НА ПРИЁМ В КАБ1. Эта табличка была последней каплей, что вывело на новый уровень истерику Натальи Григорьевны – отличницы, почти кандидата наук. Она зарыдала в голос, расталкивая, рыбаков с крючками в губах и прочих людей в грязной одежде с пьяными и не очень травмами - она неслась к главврачу. Почти пинком открыв двери она застала его за чашкой чая и бутербродом.

- ЗОПИСАТСЯ! Б..ть! Без мягкого знака! С..а! Через «О»! Вы же грамотный человек! Ну что за х…я кругом творится!? Ну это же невозможно! – Наталья Григорьевна сама не ожидала от себя такую плотность забористых слов на единицу времени и немного остыла.

Главврач – человек повидавший, и не такое, тем более, признавший молодую учительницу сразу - среагировал моментально:

- Голубушка, Наталья Григорьевна, - он нежно взял ее под локти, - нервы, нервы, нервы… голубушка вы моя. Это такая пакость. Давайте ка я вам микстуры дам, очень знаете-ли хорошо помогает.

Доктор плеснул коньяка в мензурку и дал выпить учительнице.

Поморщившись, Наталья Григорьевна глотнула.

- Я вас уверяю, всё лечится. Рассказывайте.

Наталья Григорьевна зарыдала в плечо доктора, и начала рассказывать, что ей и холодно в этом нелюбимом поселке, и что класс некрасивый, и что дети не учат уроки, и ваш, доктор! ваш сын! тоже не делает домашнее задание! и что Петька Семёнов из восьмого а играл на нее в карты! и что Машка Самойлова из девятого класса имеет уже четвертый! вы понимаете доктор! четвертый! размер груди! а она не уверена, что у неё и второй, и что физрук постоянно на нее пялится, хотя женат четыре раза, и самое главное…

- У меня задержка… - Наталья Григорьевна зарыдала, - я дура, дура, мне было так одиноко… а тут он…

- Ну давайте посмотрим.. а насчет Машки Самойловой не переживайте. Она второй раз второй год сидит…

- Ужас какой…Так я и шла к гинекологу…

- К Эльвире Карловне? Да что эти женщины понимают в гинекологии! Ложитесь на кушетку.

- Прямо на кушетку?

- Ну а как? Знаете ли, я в полевых условиях бывало … а тут – чистота.

Доктор взял две столовые ложки, продезинфицировал. Осмотр прошел быстро.

- У меня к вам один вопрос – а это не Семаков из одиннадцатого а ?

Наталья Григорьевна зарыдала.

- Меня посадят…. за совращение… я не хотела…. так получилось… ему на вид лет двадцать пять… он такой здоровый… а я у них не веду уроки…. я не знала…, - всхлипывала она. – А вы как узнали?

- А он мне сам рассказал. Это ж мой сосед. Да и на учете он у нас…

- Ну всё… теперь вся школа узнает…и мама…, - еще сильней зарыдала учительница.

- Не узнает, я ему сказал, что его посадят за совращение молодых учителей русского языка. Двадцать лет на урановых рудниках.... Ну а вам только от триппера вылечиться надо, даже без анализов говорю, потому как здесь сто процентов попадание есть. А в остальном всё в порядке.

-Ааааа….

-Ааааа - это нервы, голубушка. А давайте еще по сто седативного? Хотя вам нет, теперь нельзя… а табличку сменим… Я вас на уколы запишу, сегодня и начнем.

- Аааааа… я руссичка-венеричка… , - и рыдая упала на кушетку…

Стоя в одних трусах по колено в ледяной воде с удочкой Федька рассуждал о тщетности мира и мудрости матери: всё-таки в библиотеке тепло! Иногда библиотекарша наливала чай и давала пряники особенно читающим гостям. Вот только ради пряников Федька был согласен сидеть в библиотеке и смотреть книги, хотя сама библиотекарша ему не нравилась. В очках она была умная и злая, а без очков – не красивая и старая, ну как старая – всего на год старше. Но Федьке не нравилась ни такая, ни такая. Но пряники и чай…

- Борьба противоречий.. , - вздохнул он, и вытащил ещё одного здоровенного сазана. Ещё он мечтал полежать в больничке. Вокруг светло, ты спишь целый день, ещё и кормят! Три раза ! Эх… он даже думал, что его отвезут в больничку, после того, как он, убегая от Ленкиного мужа, голый выпал с третьего этажа. И уже лёжа на асфальте мечтал, что за ним едет скорая с сиреной и несут санитары на носилках… Но он всего лишь напугал бабок на лавочке, и баба Нюра, глядя на его голое распластанное тело, лишь просипела, закатив глаза:

- Ангел… за мной… пора мне… прощайте… деньги на похороны лежат в…

Её начали тормошить, тереть щёки и уши, Федька понял, что больничка накрылась и потихоньку утёк. Пришедшая в себя баба Нюра, долго охала, спрашивала своих бабушек-подружек не проболталась ли она насчет похоронных, и кто был этот стервец, который выдал себя за Херувима…

И тут у него созрел план: он поведёт учительницу в библиотеку, и там напоит её чаем с пряниками! Ресторан, одним словом! Гениально! А действовать он будет решительно и смело – правда, он еще не решил как, но для начала пусть смотрит библиотекарша на него с учительницей и не думает, что если он не несет четвертый год книгу, то он не обязательно потерял «Робинзон Крузо». Просто… забыл, может, или другу дал почитать…

Наталью Григорьевну встретили в доме Янгеля-Коных чаем и пирогами. И даже не спросили про опухшее лицо от слёз, так и сказала Дора Марковна:

- Дорогая моя, я вас даже спрошу за слёзы которыми вы рыдали, а я вижу, что вы рыдали. Я вас спрошу за пирожки с мясом. Очень цимес?

- Да…как у мамы.

- Ну так а я за шо? Родная моя! Пусть как у мамы! Я вам скажу больше, чем вкусность у этого пирожка, так и зовите меня – мама Дора. Да вы берите ещё и ещё и ещё и с собой ещё два. Наташенька Григорьевна, я вам так скажу – все слёзы от мужиков, вот смотрите на меня, вот смотрите, видите, я не рыдаю, а почему? Да потому что мужик послушный! А Семаков!? Он же последний дэбил на деревни! И он вам сдался!? Вот Федька…

Наталья Григорьевна рванулась из-за стола держа в руках по пирогу и жуя во рту:

- Как?! И вы!? Откуда?! Знаете!? Как!?

Она грохнулась на стул, закрыла лицо пирогами и заплакала.

- Откуда я знаю шо он дэбил? Так у него папа, дай Бог ему здоровья, был бестолочь, трактор утопил в болоте. Вот скажите, нормальный человек поедет за ягодой на тракторе? Конечно нет! А Петр Семаков –старший поехал и утопил! И вы своим умом думаете, что Петр Семаков –младший будет у него Ландау? Или может быть он родился у него Лёней Вайсбейном? Нет! Он тоже балбес! Такой балбес, что отец не мог ему имя придумать больше, чем своё.

- Я своим умом уже ничего не думаю…, - горестно сказала Наталья Григорьевна, размазывая слезы. – Мне хочется уехать домой к маме, а не оформлять у вас документы на бесплатное проживание от сельсовета…

- Вы только посмотрите в окно, нет вы посмотрите! Что видно? Река. А там? Там тайга! Красота! Ну где вы такое себе в городе найдёте? А воздух? А? Сладючий!

- Ну да… за сто километров никого… не зря к вам декабристов ссылали…

- Вот именно! Ихние гены в нас на текут!

- Нет такого слова…, - сказала Наталья Григорьевна глядя в одну точку, меланхолично жуя пирог.

- Слова нет, а благородные гены есть! Федька – чистый Муравьев-Апостол!

- Его повесили, - также меланхолично ответила Наталья Григорьевна.

- Ну тогда… Робеспьер чистой воды, особенно в профиль!

- Это француз, его тоже казнили…

- Эх, Наталья Григорьевна! Умной- то быть тяжко поди! То повесили, то казнили! А прислали тада кого? Чистых благородных кровей дворян и прислали к нам… Да вы кушайте пирожки, Наталья Григорьевна, а может по писят сомогоночка? Я такую слезу гоню, мммммм! На свеклЕ.

- На свёкле! Дора Марковна! Ё! Ударение на Ё! Что же вы все такие здесь безграмотные!? То возвратные глаголы пишут без мягкого знака! То проверочную гласную не знают! Тада! Писят! Деревня! – и Наталья Григорьевна забрала квитанции, позволяющие ей жить в квартире за счет сельсовета как молодому специалисту, положила пирожки в сумку, Дора Марковна так осталась стоять с графином самогона из свЁклы-свеклЫ, открытым ртом и двумя стопками. В дверях Наталья Григорьевна столкнулась с опоздавшим Федькой.

- Вылитый Бестужев-Рюмин! – сказала Наталья Григорьевна.

- А? – и посмотрел на мать.

- Х.. на! – и вышла хлопнув дверью.

С улице они услышала «свеклА» и инфернальный смех Натальи Григорьевны.

- Что это с ней ?

- Сына, если ты на ней не женишься, ты будешь не только дэбил каких мало но, и поц каких нет, - немедленно выпила стопку самогона.

продолжение следует…