Первое Провидение. Часть 1⁠⁠

Шкуры щекотали обнаженную кожу. В очаге и жаровнях плясал огонь, размазывая по стенам густые тени. В миске тлели травы и корешки, распространяя густой возбуждающий аромат. Только Кукушка мелко дрожала вовсе не от страсти, а от страха перед тем, что вот-вот должно было случиться. Когда завеса из стеганого войлока отодвинулась в сторону, она жалобно пискнула и крепче прижала покрывало к обнаженной груди.

На пороге стоял Волк. Он не потрудился одеться, и было видно, что человеческое тело его покрывал густой темный волос, напоминавший проволоку. Волк широко расставил крепкие, словно бревна, ноги, скрестил на груди ручищи. Плечи его укрывала лоснящаяся шерсть, а к шее крепилась огромная волчья голова с оскалившейся пастью.

Кукушке стало дурно. Она была самой красивой в деревне и с детства слушала, что ей уготована особая честь, особая доля. Если б она знала, что судьба её - понести ребенка от волчьего племени, то сбежала бы. И плевать на темное небо, на котором почти не появлялось солнце, и на липкие туманы, и на горящие в вечном сумраке глаза. На Хозяина, который приходил каждый год и собирал кровавую жатву. Плевать, что по пророчеству от всех этих бед мир спасёт сильнейший из сыновей, которого ей предстоит выносить. Только бы не смотреть на этого огромного получеловека-полуволка, не чувствовать запаха шерсти, что исходил от него.

Волк опустился рядом с ней на четвереньки, подался вперед, втягивая носом воздух. Сидящую перед ним девушку трясло от пальцев ног до кончика носа. Плотная, полногрудая, белая, она пахла сдобой и страхом. Она могла бы показаться красивой, если бы не животный ужас в глазах. Впрочем, Волка тоже всю жизнь готовили к этому дню, поэтому он придвинулся ближе и прижал девчонку к полу.

***

Мальчик родился нормальным: синюшным и крикливым, как самый обычный ребёнок. Кукушка до смерти боялась увидеть у него волчью пасть, но когда ей передали сына, разрыдалась от облегчения. Прошла всего пара часов после родов, когда в жаркую комнату вошли жрецы. Кукушка подняла усталый взгляд. Пятеро невысоких мужчин в грубых рясах с капюшонами встали вокруг ложа, тихие, мрачные, словно жнецы. Они загородили свет от жаровен, отчего стало полутемно и особенно душно. Кукушка судорожно, повинуясь древнему инстинкту, прижимала хныкающего мальчика к себе. Он дергал ручками и искал грудь.

– Отдай избранного нам, – велел жрец, протягивая руки. У него был глухой скрипучий голос. Кукушка исступленно замотала головой. – Отдай, иначе мы заберем и его, и твою жизнь силой.

– На карту поставлено слишком много, – прошелестел другой. – Судьба мира, ты знаешь.

– Плевать, – с пересохших губ сорвался едва различимый шепот. Грудь заливало черное отчаяние. – Мой сын. Мой.

– Подумай, скоро прибудет Крот и возьмёт тебя в жёны. У него есть убежище, деньги и даже лошади. И защита от Хозяина. Ни вы, ни ваши будущие дети не попадут на Жатву. Взамен отдай нам избранного, как предначертано.

Кукушка плакала. Она все еще чувствовала, как болит и ноет между ног, как грубые тряпки под ней намокают от крови, а ей уже приходится расстаться с ребенком. Но сил сопротивляться темной молчаливой силе не было. Бережно, словно величайшее сокровище, она протянула сына вперед. Он закричал, и красивое лицо её скривилось от сдерживаемых рыданий.

Жрецы больше ничего не сказали. Приняв младенца в белое покрывало, они обернули его в два раза и молча вынесли из убогого домишки.

Так новорожденный избранный попал в руки жрецов. Он никогда больше не видел матери, и имя Волчонок, данное ею, было забыто. Его заменило старинное Катэр с мощным воинственным значением. Жил Катэр в монастыре свидетелей Последнего Дня, не знал ни теплого отношения, ни ласкового слова, зато заботились о нём добросовестно, учили лучше иного жреца и кормили вдоволь. Мальчик рос хмурым и нелюдимым, но от него не требовалось ни легкого нрава, ни проявления чувств, только послушание и ежедневное обучение.

Катэр родился в дождливый день, и дождь сопровождал его всю жизнь. Занимаясь на тренировочной площадке, он чувствовал, как маслянистые капли лупят его по голове, шее и спине, стекают за ворот. Темное небо заволокли низкие тяжелые тучи цвета свинца с кроваво-красное каймой, что дарило невидимое солнце. Рядом разверзся карьер. Некогда в нем добывали глину, а теперь его доверху наполняла серая грязь, и от дождя на её поверхности лениво расходились широкие круги. Засмотревшись, Катэр пропустил удар, не устоял и шлепнулся в вязкое месиво.

– Слабак! – заорал Агнар, перекрикивая шум. – Мелкий ублюдыш, вставай!

Он со всей силы ударил ногой упавшего мальчишку. Бедро пронзила боль. Катэр зарычал, растирая ушибленное место.

– Вставай! – кричал Агнар. Высокий, широкоплечий, он был одним из самых выдающихся воинов Последней Эпохи. Один из немногих, кто выжил в битвах, где полчища людей сходились с полчищами, а реки краснели от крови. Агнар много вспоминал о тех славных временах, потирая расшитое шрамами лицо, и сердце его заходилось от злости и тоски. Вот на что он теперь годен, только гонять волчоныша-голодранца. Захлебываясь ненавистью к нему и себе, Агнар замахнулся ногой для следующего, сокрушительного удара, но Катэр вывернулся из-под него, словно угорь.

– Вот так, – Агнар оскалился то ли в одобрительной, то ли в устрашающей усмешке. – Никогда не сдавайся! Никогда. Иначе смешают с дерьмом.

Катэр едва успел поднять свой деревянный меч, как на него обрушились удары. Учитель сдерживался, бил медленно и относительно слабо, но Катэр все равно едва успевал парировать выпады и отступал шаг за шагом к карьеру. Агнар скалился, дождь заливал его изуродованное лицо, освещаемое вспышками красных молний. И тут сердце у Катэра замерло, а глаза стали размером с монету: под пяткой оказалась пустота. Обрыв. Он раскрыл рот, нелепо взмахнул мечом.

– Руку! – закричал Агнар.

Катэр едва не застонал от облегчения, хватая скользкую пятерню учителя с короткими сильными пальцами. Они встретились глазами: двенадцатилетний мальчишка и старый воин, – и как будто между ними промелькнуло понимание… а в следующее мгновение Агнар толкнул его прямо в серую жижу.

Катэр разинул рот и заорал. Он падал всего секунду, но для него она длилась вечность, в течение которой он смотрел в ухмыляющееся лицо учителя. Потом вода сомкнулась над головой, забилась в рот и уши. В нос ударил резкий железный запах глины. Молотя руками от испуга, Катэр выбрался на поверхность, жмурясь, отплёвываясь.

– Агнар! – заорал он, срывая голос. – Агнар, помоги!

Но того уже не было на краю обрыва. Ушёл. Катэр почувствовал, как горло перехватывает от саднящей обиды и отчаяния. Он плавал очень плохо, а вонючая вода была такой ледяной, что начало сводить ноги. И всё-таки он поплыл, кое-как, поминутно хлебая серую жижу, он работал попеременно руками и одеревеневшими ногами, с упрямостью дикого зверька цепляясь за жизнь. Добрался до крутого берега, пытался выбраться, но грязь скользила под пальцами. Раз за разом Катэр скатывался обратно в воду, и сил становилось всё меньше. Он скулил, и из глаз текли непрошенные злые слезы, которые тут же смывал дождь. В какой-то момент он понял: ему не выбраться.

И тут на голову ему обрушилось что-то тяжёлое, отчего Катэр тут же ушёл под воду. Он бы так и остался внизу, пошёл бы ко дну, потому что силы его иссякли, но за шумом воды послышались едва различимые голоса. Неужели кому-то было до него дело? Любопытство пересилило страх и усталость, и Катэр высунул грязную голову.

– Живой! – послышался мальчишеский голос.

– А я говорила! Эй, внизу! Хватайся за веревку.

Катэр посмотрел наверх. Там мельтешили едва различимые силуэты, три или четыре. Маленькие, тонкие. Думать было некогда, и Катэр схватился за толстую веревку, которая огрела его по голове с минуту назад.

Выбравшись на берег, он завалился на спину. Из груди вырывалось хриплое дыхание, глаза было невозможно открыть из-за дождя, что лупцевал его по лицу, но Катэр не жаловался. “Жив. Жив. Жив”, – билось у него в голове.

– Ты как в воде оказался?

Катэр разлепил глаза, чтобы тут же встретиться со взглядом насмешливых серых глаз. Над ним склонилась незнакомая девчонка. Прежде он никогда не разговаривал ни с женщинами, ни с девочками, и в обычной ситуации его захватило бы волнение, но тогда он слишком устал.

– Тебе повезло, что мы за хворостом пошли. И что дождь погнал нас домой на полпути.

– Ты кто? – спросил он.

– Я Куница. И я спасла тебя.

– Эй, Куница! – раздался звонкий мальчишеский голос. – Помогай верёвку скручивать. Чего я один?

Катэр лежал на земле, прикрыв глаза, и вслушивался в добродушную перебранку. Он остро чувствовал, что у этих детей свой собственный мир, и несмотря на один возраст, ему никто не будет рад.

***

Агнар сидел на ступенях жреческой обители и курил самокрутку. Рядом с ним стоял брат Ансель, худой и прямой, словно жердь проглотил. Несмотря на навес, который должен был защитить от дождя, Ансель натянул на голову капюшон. Оба они наблюдали, как по дороге шли четверо детей: трое ребятишек из ближайшей деревни и Катэр, выше прочих на целую голову и намного шире. Он еле плелся, припадая на одну ногу, и брат Ансель почти потерял терпение, пока дождался воспитанника.

– Добрался таки, – усмехнулся Агнар. Он замахнулся, чтобы выкинуть окурок в лужу, но осёкся и потушил его о ступень под цепким взглядом жреца.

– Ты где был? – спросил брат Ансель таким тоном, что по телу Катэра пробежал озноб.

– С друзьями играл, вишь? – усмехнулся Агнар. – Нет ему дела до твоих указов.

Щеки Катэра вспыхнули от несправедливости, в груди разлилась жгучая ярость.

– Я в карьер упал! – отчаянно заорал он. – А они спасли меня!

– И зачем ты в карьер полез? – поинтересовался Ансель. Агнар устроился поудобнее, мол, расскажи, дружок, как всё было. Катэр смотрел на него исподлобья, со всей ясностью понимая, что одно лишнее слово, и со следующей тренировки живой он не уползет.

– Я оступился, – буркнул он, клянясь себе, что отомстит Агнару, дайте только срок.

– Да с выродышами этими остался играть, – мрачно отозвался Агнар, не сводя взгляда с Катэра, и тот не отвел тёмных глаз.

– У нас будет серьезный разговор, брат Катэр, – заявил Ансель, и когда он скрылся в обители, учитель сгрёб Катэра за грудки, коротко прижал к груди, а потом оттолкнул.

– Зачем сбросил меня? – вскинулся Катэр. – Разве не знаешь, что я избранный?

– Какой же ты избранный, – усмехнулся Агнар, – если б не всплыл? Это был урок тебе, волчоныш. Никому не доверяй. Никому и никогда.

Тем же вечером Катэр сидел на коленях в выхоложенной комнате обители. Где-то там, за стенами, трещал огонь в очаге, но Катэр был лишён его тепла. Он вытянул руки вперед и тонкий прутик с пронзительным свистом раз за разом опускался на покрытую тонкими шрамами кожу.

– И прогневали. Люди богов. И послали великие Анху, и Латта. И Мортор в наказание им проклятие. Чудовище великое, – он делал небольшие паузы каждый раз, когда прут опускался на руки. – Черное, как бесконечная тьма. И столь огромное, что заслонило оно небосвод. И прозвали его Хозяином жизни и смерти. И принялся Хозяин. Забирать жизнь. Заволокло небо тучами черными, и скрылось солнце, и пролились дожди ядом. Попрятались звери, засохли сады… – он замолчал, и тогда брат Ансель напомнил:

– И опустели города, и остались на тронах цари…

– И остались на тронах цари ни живы, ни мертвы. Каждый год приходит Хозяин. И забирает женщин и мужчин в уплату неискупимого греха, – Катэр втянул воздух сквозь сжатые зубы после очередного особо злого удара, почувствовал, как треснула кожа и потекла по предплечью горячая струйка крови. – А коль не получит Жатвы своей, то уничтожит. Уничтожит города и селения, и каждую душу, и каждую тварь. И будет так отныне и до скончания веков, пока не иссякнет всякая жизнь.

Брат Ансель стоял над коленопреклоненным учеником, словно карающий ангел.

– Хорошо, а теперь Первое Провидение.

Катэр сжал, разжал кулаки.

– Но придёт день, и явится на свет сын человека и волка, и будет он таким сильным, каких не было ни до, ни после. И в день, когда луна взойдет над его головой в шестнадцатый. Раз. Выйдет он напротив Хозяина и вступит в бой смертельный. И победит Хозяина. Разойдутся тогда тучи черные, и укажет луч кровавого солнца путь к свободе…

Прут опустился на его руки в последний раз. Кожа вздулась толстыми рубцами, посинела. Кое-где выступили крупные бусины крови. Катэр сидел, опустив голову, и на лбу его блестел пот.

– Мой возлюбленный брат, – голос Анселя сделался мягким, едва ли не нежным. – Ты понимаешь, за что постигло тебя наказание?

– За то, что упал в карьер? – прохрипел Катэр.

Ансель печально покачал головой, словно сокрушался о нерадивости ученика.

– За то, что тратишь драгоценное время своё на недостойные глупости. Тебе не должно быть дела ни до кого из людей вне обители. Только мы желаем тебе добра. Мы и твои учителя.

Перед внутренним взором Катэра вновь появилось отдаляющееся лицо Агнара в карьере.

“Никому никогда не доверяй”.

– Твое предназначение велико, – продолжал брат Ансель. – Если ты не можешь идти по предначертанному пути, мы вынуждены помогать тебе. Никто в обители не рад твоей боли или твоему страданию. Я прошу одного: будь благоразумным, как благоразумен каждый из нас.

Катэр оставался на коленях, глядя на изувеченные руки и не видя их. Вопросы жгли разум и язык, но он держался, молчал, потому что не должен сомневаться в пророчестве и жрецах. Однако когда Ансель потянул за ручку двери, чтобы оставить послушника в одиночестве, Катэр вскинул голову и спросил:

– Почему они не славят меня?

Жрец замер на пороге. Тусклый свет, пролившийся из коридора, очертил его худой строгий профиль.

– Что?

– Почему люди не славят меня? – смелее повторил Катэр. – Почему не молятся на меня и не приносят дары? Я же должен спасти их от Хозяина жизни и смерти. Однако те дети… они даже не знали, кто я.

Ансель молчал с минуту, которая тянулась, словно каша из жреческой трапезной.

– Потому что они боятся тебя. И ненавидят.

– За что? – в голосе его слышалась горечь, какой прежде не испытывал Катэр. Правда он никогда и не знал, насколько жаждет человеческого тепла, которого был лишён.

– За то, что ты тот, кто ты есть. Люди жадны и жестоки, Катэр. Они хотят своё спасение, но не хотят за него расплачиваться.

– Тогда почему я должен это все делать?! – он развел кровоточащими руками, охватывая одновременно себя, и обитель жрецов, и всю свою жизнь.

– Потому что таково твоё предназначение. Ты был рожден, чтобы спасти этот мир. И ты сделаешь это.

Катэр уронил голову на грудь. Он остался один в темной холодной комнате. Гнев вскипел в груди, он сжал кулаки и зарычал сквозь зубы. Катэр не понимал, на кого отчаянно злится, никогда ранее его не захватывали такие чувства, и по неопытности своей решил, что во всем виноваты дети, мелкие, мерзкие, испорченные твари. А особенно сероглазая Куница. И Катэр поклялся себе никогда больше не видеться с ними.

***

Первая встреча Катэра с Хозяином произошла, когда ему исполнилось пятнадцать. Он сильно вытянулся к тому времени и был выше всех жрецов, а по ширине плеч мог посоперничать с двумя служителями разом. Однако он  продолжал если не любить, то бояться их, безошибочно определяя ядовитую опасность за внешней строгостью и спокойствием.

В то утро Катэр проснулся со смутным ощущением тревоги. Дурные предчувствия скрутили его кишки, и за завтраком он хмуро шлёпал ложкой по жирной каше.

– Что, тоже чувствуешь? – сиплым голосом спросил брат Тарт. – Хозяин близко.

Катэр в глубине души знал это. Каждый год он чувствовал эту тревогу, что электрическими разрядами пронизывала густой вонючий воздух, и год от года ощущения эти становились только сильнее.

– Я пойду с вами. Хочу посмотреть на этого Хозяина, – с хмурой решимостью заявил Катэр, и слова его вызвали одобрительный шёпот. Только брат Ансель с гулким стуком опустил кружку на стол и заявил:

– Никуда ты не пойдёшь.

– Что? Но почему?

– Потому что я так велю. Переложишь южную стену: сквозняки между щелями гуляют, а у меня спина больная.

– Нет! – дрожащим голосом возразил Катэр, едва ли не впервые на его памяти. – Я хочу знать, кто мой противник!

Ансель рассердился, нахмурился.

– Ну так возьми лучше вилку и воткни себе в живот, раз так не терпится подохнуть, – говорил он резко, отрывисто. – Потому что, пока ты будешь смотреть на зло, оно будет рассматривать тебя. Давай, принеси ему на подносе всё, что мы вкладывали в тебя пятнадцать лет.

– Брат Ансель…

– Не о чем тут более говорить.

Катэр перетаскивал огромные камни к южной стене, когда увидел вереницу жрецов, что потянулась прочь от обители. В сером дневном свете с надвинутыми на глаза капюшонами они казались древними призраками. Катэр замер с валуном в руках, наблюдая неспешную процессию. Он не проникся отповедью Анселя, о нет. Он был уверен, что имеет право посмотреть на своего единственного и главного врага, более того, обязан это сделать. Ему просто стоит быть чуть осмотрительнее, а уж в ловкости ему равных не найдётся.

Как только жрецы скрылись, Катэр последовал за ними. Сердце сжималось от непонятной радости. Он в жизни своей практически не отходил от обители, всё его обучение проходило на её территориях, и даже воины приходили к нему, а не он к ним. И вот Катэр вышел в большой мир и вмиг почувствовал себя как будто обнаженным. Ему было холоднее, чем ожидалось, словно стены не могли больше защищать его от ветров с проклятых равнин. И вместе с тем он наконец почувствовал себя свободным: ничто больше не давило на него сверху, не сжималось кольцом вокруг широких плеч.

В день Жатвы люди ходят к обрыву, Катэр знал это. Но вид, который открылся перед ним, заставил споткнуться и резко выдохнуть – настолько он поражал воображение.

Внизу лежала Долина Смерти. Она простиралась вперёд и стороны, бесконечная, чёрная. Здесь не росло ни травинки, ни куста, и вся она была истыкана остовами обуглившихся деревьев, словно уродливыми шипами. А за ней, у самого горизонта, возвышались развалины старого замка, тянущего кривые пальцы обрушенных башен к стальному небу. Между двумя из них, самыми большими, протянулся чудом уцелевший мост. От вида замка похолодело за лопатками: он был символом великих эпох, безвозвратно канувших в прошлое, всего того, что потеряло человечество. Его искореженный скелет предрекал будущее мира, неизбежно печальное. По легенде, именно там восседал на троне своем проклятый король, истлевший, озлобленный, но всё ещё живой, если то можно было назвать жизнью.

Оторвав взгляд от замка, Катэр оглядел людей, стоявших перед ним. Казалось, здесь собрались жители всех ближайших поселений. Не только люди, но и волки, лисы и даже парочка эльфов-изгнанников, сохранивших от своих предков слегка заостренные уши да непривычно тонкие черты лица. Все они забыли о распрях и взаимной ненависти перед лицом общего ужаса, а потому растянулись вдоль края обрыва и смотрели вперёд.

Все виды Долины Смерти, и величественного замка древних королей, и толпа людей – все меркло перед лицом Хозяина. Взглянув на него в первый раз, Катэр ощутил страх, который прежде был ему неведом. Страх, какой бывает перед холодными темными глубинами Великого Моря, яростными и безразличными одновременно. Ужас от осознания, что вся твоя сила, вся воля  ничто перед лицом этого могущества.

Хозяин состоял из тьмы, был её воплощением. Он впитал в себя яд туманов, и пепел пожарищ, и отравленную воду. Поднимался над долиной огромной тёмной тушей, раскачивающейся из стороны в сторону, и на глазах замерших людей принялся меняться. Вот вверх вытянулась голова, и на ней образовались уродливые наросты, вот обозначились короткие толстые ноги, а затем отделились длинные руки до самой земли. Вспыхнули огнем четыре разных глаза, моргнули и уставились вперёд, на дань, что покорное стадо притащило ему на этот раз.

Внизу кто-то закричал. Женский визг расколол вязкую тишину, взметнулся к небу. Катэр вздрогнул. Сжав челюсть, чтобы зубы не стучали так громко, он принялся проталкиваться вперёд, ближе к краю, и никто не останавливал его. Взглянув вниз, он увидел, что перед Хозяином стоят на коленях жертвы. Их руки были стянуты за спиной, некоторые из них упали на землю и бились то ли в приступе, то ли в рыданиях. За спинами жертв стояли жрецы с обнаженными мечами, и в их начищенных клинках отражалась клубящаяся тьма. Тех, кто решил бы убежать от Хозяина, ждала смерть от руки жреца.

Толпа вдруг ахнула, подалась назад, увлекая за собой Катэра. Краем глаза он увидел, что Хозяин качнулся вперёд, выпростал чёрную руку и схватил какую-то женщину за голову. Люди вокруг и внизу за голосили, но первая жертва в ужасе смотрела на Хозяина, не в силах даже пикнуть. Он прижал её к тому месту, где мог бы быть рот, и как будто принялся пить. В этот момент женщина наконец закричала, и кровь её текла по морде чудовища и смешивалась с темнотой, из которой он состоял. Отбросив пустую оболочку, Хозяин потянулся за следующей жертвой.

Первое Провидение. Часть 2