Отрывок про Варвару⁠⁠

Вечно вторая при ком-то, Варвара и в этом походе оказалась в роли моего заместителя, а не командиром. Хотя местные законы настаивали на обратном. Но ее устраивало. Власти она не утратила, а ответственности не несла. Зато превосходно пользовалась организаторским талантом – в сочетании с врожденным интриганством. В умениях ее матери вертеть ситуацией я убеждался не раз, а дочка прекрасно переняла науку добиваться целей обходным путем, нежданно для остальных участников процесса.

Когда мы только разбивали лагерь в этом уютном местечке, будущая преподавательница уже плела козни, строя планы внутри планов и заставляя окружающих действовать по своему хотению. Проведенная игра по сплочению команды имела подозрительные причины и окончилась не совсем ожидаемым результатом. Варвару это не удручило. В ее красивой светловолосой головушке уже зрел другой план.

Когда в образе человолчьей стаи мы изгнали неприятеля (наверное, позднее все же расскажу об этом событии подробнее), меня, за которым следовали вновь ставшие двуногими Варвара, Майя и Ярослава, встретил восторженный гомон – искренний, ликующий, с юморным подкалыванием и задоринкой:

– Наш четвероногий защитник! Гроза крепостных! Да здравствует человолк Чапа – лучший командир среди человолков, и лучший человолк среди командиров! Хвала командиру! Алле хвала за такого командира!

Возвращение вышло триумфальным. Косясь и посмеиваясь, одевшиеся ученицы воздавали нам хвалу, а затем, словно сговорившись, скопом бросились на меня. Конечно, сговорились. Как ни отбивался, я оказался схваченным, пятнадцать всегда поборют одного, если этот один не имеет права убить или покалечить напавших. Меня принялись качать, три прибывших со мной соратницы тоже подключились. Особенно усердствовала Варвара.

– Ра-аз… два-а… три-и… – скандировал забавлявшийся хор.

Я подлетал и падал в подставленное море рук.

– Четы-ыре… пя-ать… ше-эсть…

Меня переворачивали в воздухе, подкидывая то так, то эдак.

– Се…

Кто-то не удержал, кольцо рук прорвалось. Хорошо, обошлось сотрясением земли, а не мозга.

– Аааа-а!!! – Проказницы разбежались в разные стороны, едва я начал подниматься.

Варвара, Майя и Ярослава улепетывали вместе со всеми. Где-то за деревьями им отдали одежду. Моя стопка по-прежнему лежала у пригорка. Сквозь деревья за мной наблюдали десятки озорных глаз.

Одеваться пришлось на виду, повернувшись спиной. Жизнь в стае приучила не обращать внимания на подобные мелочи, это ведь мелочи, если не имеют последствий. А какие последствия у веселого подглядывания? Девушки хоть и вышли из детского возраста, но в стадию унылой взрослости не вошли, ребячливость и желание пошалить проглядывали в каждом поступке. Представляю, что творили бы в прежней школе мои одноклассницы, если бы тоже учились одни, без мальчиков. Вплоть до одиннадцатого класса. Затем в институте – без парней. Интуиция и полученное за последнее время знание людей подсказывали, что игривым любопытством, как у местных, дело бы не ограничилось. Ведь «жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы».

Ну, любят у нас выдергивать из контекста. И не только у нас, это общемировое заболевание – перевирать масштабное чужое, чтоб подкрепить авторитетным мнением корыстное и куцее свое. А что было у Николая Островского? «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». В цитировании окончание фразы, как правило, убирали, оно не вписывалось в новые реалии. Зато активно следовали продолжению: «И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее». Обидно, что призыв к достойной жизни подняли на стяг сиюминутных удовольствий.

Облачившись в замызганные юбку и рубаху, я обул сапоги и опоясался портупеей с оружием.

– Не обижаешься? – Пряча улыбку, ко мне подошла Варвара. – Девочки от радости. От всего сердца.

Позади нее сбилось в кучку виновато переглядывавшееся стадце.

– Понятно, от радости, – ворчливо ответил я. – Не для забавы же, в самом деле.

Вернувшись в рощу у озера, первым делом все бросились к апельсинам. Пальцы рвали, выжимая в подставленный рот, зубы выгрызали мякоть из разодранных половинок, звуки стояли, словно стая волков лакомится человечинкой. Но до чего ж завидно и аппетитно. Разум все еще обиженно бухтел, а рука не удержалась. Сладковатая кислота брызнула в нёбо, обтекла язык, разлилась по пищеводу и подбородку. Остановиться удалось, только откинув третью корку. Тогда я встал посреди полянки, упер руки в бока и выдал во всеуслышание:

– Нужны дрова. Кто не принесет – всыплю по мягкому месту похлеще ваших четверодителей. Ну, чего стоим?!

Прозвучало совсем не шутливо – я еще не отошел от проделки со мной.

– Не имеешь права! – заявила в ответ Антонина.

– Мы в походе, здесь правила устанавливаю я. Объявляю, что теперь у нас есть телесные наказания.

Я был зол. Не позволю больше над собой насмехаться.

Варвара подхватила Антонину и увела с глаз долой. Царевны занялись костром. Я подготовил для него удобное место, наковыряв и притащив камней для установки «котлов», то есть оставшихся у нас четырех шлемов.

– Не отдам, – внезапно встала в позу Антонина, когда Варвара по моему приказу попыталась изъять девайс. – Он закоптится, а подшлемник испортится.

– Нет проблем. – Я равнодушно пожал плечами и продолжил раскладывать хворост. – Апельсинов много, с голода не помрешь.

– Не поняла.

Я пояснил свою незатейливую мысль:

– Кашу будем есть без тебя.

– Шлемов нет у многих, они свои выбросили! – возмутилась Антонина. – Они тоже не должны есть!

Ее крупное тело выпрямилось, а правая рука, к ужасу других царевен, легла на меч.

– Бросить шлемы был приказ – для тех, у кого не осталось сил двигаться в них, – сказал я громко, чтобы слышали все, и чтобы не осталось недомолвок и двусмысленностей. – Если ты свой сохранила, это тебе в плюс. Ты сильная и ответственная. Это здорово. А твой шлем теперь нужен для общего дела.

Под взорами, которыми на нее глядели, Антонина смирилась. Гордо задрав нос, она кинула мне шлем, словно пожаловала милостыню нищеброду.

Воду поставили на принесенные камни. Собранная сухая трава вспыхнула от искры кремня, занялись веточки. Постепенно разгорались более солидные дрова, за неимением топоров нарубленные мечами. Я сидел на корточках, вороша поленья. Рядом подсела Варвара:

– Нужно посмотреть твою рану.

– Ты уже посмотрела, – хмыкнул я.

– Нужно посмотреть внимательно, – не отлипла девушка, – вдруг что-то серьезное.

– На серьезном я бы не сидел.

– А если загноится? Тогда необходимо прижечь или присыпать травами.

– Разбираешься в травах? – удивился я.

– Я разбираюсь в людях, и у меня есть человек, разбирающийся во врачевании.

Хорошо, что рядом в этот момент проходила Амалия. Я попросил ее, приподняв юбку на одной ягодице:

– Посмотри, пожалуйста, Это не серьезно?

Та бросила мимолетный взгляд.

– Заживет.

– Спасибо.

К неудовольствию Варвары вопрос исчерпался. Она задумалась о новом.

Когда вода в шлемах закипела, ученицы все вместе посмотрели на меня – видимо, готовить в школе не учат. Всю жизнь их кормили другие.

– Антонина, неси крупу, – распорядился я.

– Почему я?

– Ты самая сильная. Клара, наберешь в горсть и будешь сыпать, пока не остановлю. Теперь делаем себе ложки: находим подходящую ветку, отрубаем, очищаем и выстругиваем углубление.

Ближайшие минуты все были заняты. Майя от усердия высунула язык, Кристина, наоборот, сжала зубы до побеления щек, Феофания прикусила нижнюю губу. А ненапрягшихся скул вообще не было – царевны старались изо всех сил, и работа лицевых мышц, видимо, как-то им в этом помогала.

Я иногда помешивал веточкой варево, не зная, сколько его надо варить. Ничего, горячее сырым не бывает, после пытки апельсинами съедим все.

Вскоре около костра собрались все ученицы, запах привел. Перенесенные из огня шлемы прочно сели в подготовленные углубления.

– Прошу к столу! Объявляю обе… – я посмотрел на горизонтально пробивавшиеся с запада лучи и поправился, – ужин открытым. Прошу черпать осторожно. Горячо.

– Не маленькие, – вновь отделалась привычной фразой Варвара, отпихивая меня плечом.

В шлем потянулись сразу полтора десятка ложек.

Ели одновременно из нескольких шлемов, никому не мешая, прилюдно чавкая и цокая от удовольствия.

– Вечером устроим большую стирку, – шепнула мне Варвара.

После многодневного плена рубахи и штаны царевен превратились в грязные рваные ошметки. Ночевки в пещере и лесу лоска не добавили. Моя трофейная одежда, снятая с убитого рыкцаря, пахла тоже отнюдь не Хьюго Боссом. Проблема, однако. Только как бы ее решить так… поаккуратнее? Чтоб радикально, и при том без обиженных и виноватых. Попозже, решил я, придумаю деликатный способ. Существуют проблемы более злободневные: пища, безопасность, скорейшее достижение отрядом освобожденных территорий. Поэтому я возразил:

– Завтра все равно идти через грязь и снова потеть. Потерпите до возвращения к своим.

Варвара презрительно сморщилась:

– Сразу видно – мужчина.

– Одежда до утра не высохнет, – ткнул я в очевидное.

– Не твои проблемы.

– Как раз мои!

Варвара вновь поглядела на меня, как владелец бронированного Роллс-Ройса на рискнувшего остановить гаишника:

– Девочки больше не могут ходить в грязном. Сегодня будет стирка.

Она отклонилась от меня, снова зачерпывая корявым подобием ложки и отправляя еду в рот – как бы известила, что тема закрыта и обсуждению не подлежит.

В недавнем желании остаться с Томой в горах и дать бой догонявшим рыкцарям, Варвара проявила удивительную смесь трусости с отвагой, она предпочла возможную опасность страшащей неизвестности. Но неизвестность выиграла у опасности. Тогда амбициозная девица загнала претензии на значимость подальше и с удовольствием отказалась от лидерства, возложив его на плечи того, кто рискнул. И всегда держалась рядом, чтоб подхватить, когда этот взваливший на себя ответственность надломится. Иногда сама провоцировала. Толчок мог оказаться исподтишка или внаглую, как у Аглаи во время игры в «желайки». Варвара, виртуально получив по зубам, в таких случаях откатывалась на исходные позиции, помахивала хвостиком и вновь подлизывалась. Сложный человек. Впрочем, где я видел простых? Надо уживаться и делать общее дело с теми, которые есть. А если они все с прибабахом, то кто сказал, что я сам без него?

Когда последняя ложка доскребла остатки, я объявил:

– Нужно создать подразделения. Трудно уследить за всеми.

– А ты не следи, – буркнула Антонина.

– Почему? Мне нравится, когда он за мной следит, – ровным голосом сообщила Ярослава.

Я по-командирски строго глянул на нее: не до шуточек в таких вопросах.

Ярослава спокойно выдержала взгляд, а затем подмигнула. Ну, Варвара, устроила бедлам. Тимбилдинг делает из толпы команду, а Варвара сумела превратить команду в толпу. Тогда вопрос: не этого ли она добивалась?

Хороший вопрос. Обсужу его как-нибудь наедине с собой.

– Как будем делиться? – спросила Амалия.

– На пятерки.

– Как в сестричестве! – воскликнула Кристина.

– В первой, – не дал я себя отвлечь, – Варвара, Кристина, Антонина, Ярослава и Клара. Руководит пятеркой Варвара. Когда она выполняет роль старшей всего отряда, в пятерке ее заместит Кристина. Все ясно? Во второй: Майя, Александра, Любава, Феофания и… – Я указал пальцем, сделав извиняющийся умоляющий взгляд.

– Ефросинья, – обидчиво назвалась очень худенькая темненькая царевна.

А чего обижаться? Когда народу много, запоминаешь чем-то выдающихся и тех, с кем делал что-то совместное. С этой нас ничего не связывало. Держалась она обособленно, а то, что периодически посматривала на меня заинтересованно и несколько плотоядно, так ведь прочие царевны глядели так же – вроде голодного путешественника, который обнаружил неизвестный фрукт и придирчиво оценивает на предмет съедобности. Даже суматоха всеобщего братания во время тимбилдинга не дала мне зацепки, чтоб выделить Ефросинью хоть как-то. Она была со мной во внешнем круге и не пересекалась до самого конца, когда на мне висла и лезла с поцелуями обезличенно-настырная толпа.

– И Ефросинья, – завершил я формирование пятерки. – Старшая – Майя.

Майя осветилась улыбкой, вскинув ставший руководительским вздернутый нос. Взгляд Ефросиньи сообщил мнение, что подружка заработала командирство через постель – так мне понялась выразительная смесь презрения и зависти. Любопытно, а бывает такое в мире матриархата? Или оно тоже наоборот?

– Во главе третьей пятерки – Амалия. – Оставшихся учениц звали Софья, Ираида, Анна и Марьяна. Я все еще путал, кто есть кто, и решил не позориться. – Пока мы в лесу, командование остается у меня, а дальше поведет Варвара. Также она командует в мое отсутствие.

– Это понятно, – кивнула Варвара. – Интересно, почему делимся именно сейчас.

– Появилась необходимость, – объяснил я. – Все получат задания. Слушаем внимательно, чтоб потом не говорили, что не слышали. Первая и вторая пятерки заготавливают еще дров, третья готовит ночлег, но сначала все выделяют по человеку на посты для охраны периметра. Дальше сами внутри разберетесь, кому сколько дежурить и когда сменяться.

– Согласна, без охраны оставаться нельзя, – сказала Варвара.

– Еще, – перебил я. – Нужно подготовиться к мгновенному отходу. Мешки наполнить и снабдить постромками, чтоб носить за плечами.

Царевны хлопнули ресницами, попереглядывались, и кто-то озвучил общий вопрос:

– Из чего их делать?

Стянув портупею, я оставил только пояс с мечом – все равно идем туда, где рыкцарские прибамбасы вызовут подозрение.

– Вот. Может, кто-то еще пожертвует кожаные перевязи. Если не хватит, раскулачим.

Последнее слово Варваре понравилось. Кажется, она вложила свой смысл.

– А зачем столько дров? – спросили меня откуда-то сбоку.

– Не только дрова несите, еще нужны длинные шесты, лучше с развилками.

– Для чего?

– Для большой стирки, – сообщил я.

Словно солнце вышло прямо под ветвями. Пятнадцать лиц превратились в сияющие светильники. Пятнадцать ртов одновременно улыбнулись. Волшебное слово произнесено!

Приятно приносить людям радость.

Ученицы бросились выполнять приказ и приближать минуту счастья. Только Амалия, глава пятерки, которую назначили ответственной за размещение, осторожно выступила из заметавшейся оравы:

– Где лучше расположить лежак?

Я решил проверить:

– Как сама считаешь?

Она огляделась и решительно заявила:

– Здесь, неподалеку от костра, чтобы тепло доходило.

– Правильно. Только не перестарайтесь, не подпалите.

В голове возник голос Варвары: «Не маленькие!»

Амалия только улыбнулась. На губах всплыл вкус ее губ. Безумие какое-то. Что за день.

Мимо пронеслась с охапкой валежника златовласая Александра. Мои ладони вспотели, фантомно ощутив ее крепкое тело в руках. Захотелось вновь обнять, прижать, погладить по волосам…

Не по этим. По утраченным. Которые так и не погладил.

Которую так и не поцеловал.

Доставучие ученые заявили: за моногамию у человека отвечает гормон окситацин. Примите, распишитесь. Никаких ссылок на совесть и верность. И на желание посвятить жизнь любимому – единственному и несравненному. На отдать все за желание быть с ним и только с ним. Причем все – это именно все, до последнего вздоха. Что же теперь, верить не голосу разума, а науке? А как же Отелло, Ромео с Джульеттой... да мало ли примеров в истории и литературе? Химия, понимаешь. Гормон, говорят. И ничего не поделать – наука, блин ее за ногу. Но почему-то хочется наплевать на такую науку, разорвать в клочья и еще попрыгать сверху. Присутствие гормона, оказывается, определяет, будет тебе верен человек, или нет. А Божья искра и почитание заповедей – коту под одно место?

Не хочу верить науке. Я хочу верить себе и своим чувствам. К тому же наука очень часто (хочется сказать: слишком часто) меняет свои взгляды и утверждает обратное – снова заставляя себе верить. Ведь – наука! Но согласно научной же статистике ее непогрешимое святейшество наука ошибается гораздо чаще, чем редко подводящая меня интуиции.

Ощущения говорили: ты влип, приятель. Никакой окситацин ни при чем. Я влюбился. Я любил Зарину. Сердце не верило в ее гибель. Здесь, окруженный сонмом красотулечек, за знакомство с которыми когда-то без раздумий отдал бы левую руку, я тосковал. По несбывшемуся.

Пока мысли гуляли, руки заканчивали сооружать сушилку: чистили от мелких веток длинные жерди, составляли треноги, на них прокидывались поперечины.

Царевны выставили часовых. Игра в камень-нож-лопух определила очередность заступления на охрану в каждой пятерке. Остальные ринулись к озеру стираться.

– Воды наберите во все шлемы, пока достаточно чистая! – крикнул я вдогонку и краем глаза глянул на озеро: зайдя в воду, ученицы постягивали штаны и приступили к стирке. Свисавшие до середины бедер рубашки поплыли полами по воде, доходившей до пояса.

Про меня все забыли. Правильно. Зачем командир, когда все хорошо. Я подошел к дежурившей на отшибе уныло глядевшей во тьму Антонине.

– Иди со всеми, я здесь вместо тебя посмотрю.

– С чего это? – ощетинилась она.

– Не хочу мешать.

Объяснение, что дело не в ней лично, успокоило дозорную, последовал благодарный кивок, и Антонина растворилась в ночи.

Светло было только у костра. Туда периодически подбегали царевны, лица суетливо крутились в поисках меня, вздернутые руки быстро накидывали постиранную вещь на обращенные к костру жерди, и босые ноги вновь уносили владелиц во тьму.

Шлеп, шлеп, – едва слышно. В мою сторону. Взнузданный мозг взревел сигнальной сиреной, пальцы схватились за гнук...

Отбой. Звук пришел со спины, от озера. Из темноты проявилась Варвара, в одной рубашке, вторую вещь, уже постиранную, держа в руках.

– Так и подумала, что ты здесь.

– Поздравляю, гигант мысли.

Антонина в ее пятерке, обязана была доложить. Интересно, чего Варвара приперлась, и чем мне это грозит.

Не девка, а загляденье: высокая, крутобедрая, всюду налита тугой плотью. Под четкими крыльями бровей сверкают умом и чувствами чуть притопленые глаза – то ли серо-зеленые, то ли серо-голубые. Сейчас, во тьме, просто глубокие и блестящие. Крупноватый нос незаметен благодаря притягивающим внимание ямочкам на щеках и большому рту. За многообещающими губами вспыхивают бликами оттертые мелом зубы. Варвара отлично знала о своей привлекательности, но не знала, что не все клюют на холодную классическую красоту. Кроме ума и страстности в глазах хотелось видеть еще кое-что. Душу. Конкретнее: красивую душу. Красоту души. Иными словами, красота должна быть в основном внутри, а не снаружи. Но каждый судит обо всех по себе, оттого и все проблемы в мире.

– Я не принесла дров.

Она повесила штаны на сук и замерла, скрестив руки.

– Ну, не принесла, и что? – не понял я. – Ах, да…

Даже сам забыл о стимуле, озвученном, чтобы подвигнуть веселую компанию на общественно-полезные работы. Зря ей вспомнилось.

– Сама напросилась. Вставай к дереву.

Варвара еще не поняла, что меня злить опасно. Красиво вышагивая, ее длинные ноги прошествовали передо мной в указанное место, руки уперлись в ствол, а позвоночник изящно прогнулся. Спинка наклонилась, глаза томно прикрылись. Девушка опустила голову и замерла, выпукло выгнувшись в мою сторону. На лице расцвела предвкушающая улыбка...

(отрывок из «Зимописи» Петра Ингвина)