"От Самайна до Хеллоуина - история колдовской ночи" ч.1⁠⁠

Что ж, попробуем.

Начиная цикл статей об артуриане и кельтской мифологии в целом, я подумал - ведь на носу Хэллоуин! И тема для первой статьи пришла сама собой.  *Т.к. букав получилось очень многа (все-таки, писать околонаучные тексты у меня пока выходит лучше, чем художественные), я решил разбить статью на 2 части.

Зарядили дожди, опавшие листья кружатся в печальном хороводе под аккомпанемент холодного ветра, осень полновластно вступила в свои права. Близится конец октября, а вместе с ним самая таинственная и мистическая ночь года — Хэллоуин. Наверное, именно загадочный ореол, окружающий этот праздник и оставляющий саму его суть, собирает ему столь богатую паству вот уже полтора столетия. С каждым годом торжество обретает все больший размах, уже давно выйдя за рамки англоязычных стран, где Хэллоуин и родился.

Многие знают, или хотя бы слышали, что современный Хэллоуин возник из древнего кельтского праздника Самайн, мистической ночи, когда граница меж зримым и потусторонним миром истончается, и всяческая нечисть (не обязательно злая), а также души умерших свободно разгуливают среди смертных, а особо рассеянных могут и утащить к себе. Знают также, что 1 ноября — это христианский День всех Святых, и вроде как Хэллоуин — это его канун. Но может ли церковный праздник сочетаться с «парадом нечистой силы», произошедшем от языческого торжества? Какая на деле связь между кельтским Самайном, Днем всех Святых и современным Хэллоуином? Давайте разбираться.

Откуда есмь пошла..

Вопрос о взаимоотношениях этих, если задуматься, совершенно разных празднеств, весьма непрост и по сей день вызывает множество споров. Сведения о кельтском Самайне дошли до нас в изложении римских авторов либо средневековых христианских монахов — источники, объективность которых, как минимум, вызывает сомнение. Но, чем богаты, как говорится. Из них мы знаем, что праздновался он (по современному календарю) в конце октября-начале ноября, в течение 7 ночей — трех до новолуния, и трех — после (по другим источникам — 3 ночи). Все хронисты подчеркивают большой размах торжества и его огромное значение для кельтов. Очевидно, что в их культуре он занимал одно из центральных мест. Любопытно, что как таковой Самайн отмечался только жителями британских островов. У континентальных кельтов существовал аналогичный праздник, но назывался он по-другому.

Дата 1 ноября как празднование Дня всех Святых была утверждена папой Григорием III в VIII веке, хотя до этого он еще с IVв. отмечался в июне. Его каноническое название — Собор всех Святых. Символизировал он поклонение Агнцу, описанное Иоанном Богословом в своем «Откровении» (оно же «Апокалипсис»). Под Агнцем понимался, само собой, Иисус Христос. В этот праздник воздавалась хвала всем проповедникам слова Божия, как канонизированным, так и тем, чей подвиг во имя веры остался неизвестным (для людей, но не для Бога). Кстати, за поклонением Агнцу, согласно Иоанну, следовало снятие седьмой печати и собственно Апокалипсис, т.е. конец света. Вероятно, этот мотив, пересекающийся с мистическим, даже хтоническим смыслом Самайна послужил одной из причин позднейшего «сращивания» двух праздников. Причины переноса даты Дня всех Святых нам неизвестны, однако средневековый англосаксонский хронист Беда Достопочтенный в своей «Церковной истории народа англов» (Historia ecclesiastica gentis Anglorum) писал, что на Британских островах этот праздник начал отмечаться 1 ноября значительно раньше, именно под влиянием традиций Самайна. Рискну предположить, что папа руководствовался стремлением «христианизировать», переделать прочно укоренившийся в сознании людей языческий праздник в христианский — метод, весьма широко использовавшийся церковью на раннем этапе ее истории.

Однако, удалось это сделать лишь отчасти. Кельты — народ свободолюбивый и всегда железно державшийся за свои традиции. Искоренить вековое наследие оказалось не так-то просто, и мы имеем множество свидетельств того, что дохристианские праздники продолжали отмечаться в кельтских странах — Шотландии, Ирландии, Уэльсе, Бретани — вплоть до XVI-XVIIIвв. Впрочем, для нас, потомков славян, в этом нет ничего необычного — вспомните хотя бы русскую Масленицу. А в Ирландии, всегда стоявшей особняком в культурном плане, Самайн праздновался с широким размахом и соблюдением всех древних ритуалов еще XIIв, т.е. через семь столетий после принятия христианства. Именно из этого своеобразного «двоеверия», сплава католических обрядов и древней кельтской веры в сверхъестественное и возникли зачатки современного Хэллоуина.

Само название произошло от английского «All Hallow’s Eve», т.е. канун Дня всех Святых — ночь, предшествующая собственно Дню всех Святых — All Hallow’s Day. Со временем оно превратилось в Halloween. Но уж коли мой грядущий цикл, которому и посвящена эта серия статей, основан на кельтской мифологии, давайте поподробнее остановимся именно на Самайне, его истории, содержании и наследии.

Дела давно минувших дней

История Самайна уходит корнями в глубину веков. По мнению некоторых исследователей, этот праздник имеет очень древнее, доиндоевропейское происхождение и восходит еще ко временам каменного века. В качестве аргумента предъявляется ряд каменных могильников эпохи неолита в Ирландии, чьи входы обращены точно к восходу солнца в дни Самайна. Также подтверждением этой теории может послужить связь праздника с душами умерших предков, отмечаемая почти во всех его описаниях. Такая связь, по мнению ученых, может быть отголоском культа предков, одной из древнейших форм религии у большинства народов мира. Вероятно, кельты, пришедшие на Британские острова около VIIIв. до н.э., могли перенять традиции праздника от аборигенов, как и некоторые другие элементы своей мифологии (например, ирландские предания о фоморах, о которых мы поговорим ниже).

Как бы то ни было, Самайн пустил прочные корни в религии и культуре островных кельтов. Произношение «Самайн» (иногда еще «Самхейн»), укоренившееся в русскоязычной литературе, является неверной транскрипцией древнеирландского Samain, Samuin или Samfuin (читается «Сáвань»), обозначавшего последний месяц осени, время сбора последнего урожая. Его, в свою очередь, возводят к прото-кельтскому samani — «собрание», «сходка», имеющему аналоги в санскрите (sámana) и готском (samana) языке, что подтверждает важное значение этой даты и праздника, который был к ней приурочен. В современных кельтских языках Samhain (ирландский), Samhainn/Samhuinn (шотландский гэльский), Sauin (мэнский гэльский) произносится как «Саунь» и означает «ноябрь».

Как уже отмечалось выше, праздновался Самайн с большим размахом в течение нескольких ночей подряд. Римляне, описывая кельтские обычаи, называли его «Три Ночи Самониоса» (trinux[tion] samo[nii]) и кельтским «Новым годом». Любопытно, что те же римляне сравнивали Самайн со своим днем мертвых Лемурии, хотя он отмечался 13 мая. Именно это сравнение положило начало дальнейшему отождествлению Самайна с праздником мертвецов и нечистой силы. На деле никаких иных доказательств того, что в языческие времена он ассоциировался со смертью, у нас нет. Вероятно, такой славе Самайн обязан впечатлительности первых христианских миссионеров, которым любые языческие ритуалы казались дьявольскими и кощунственными. Скорее всего, изначальный смысл торжества заключался в его сезонном значении как праздника урожая и окончания года. Древние кельты делили год на две половины, светлую, открывавшуюся около 1 мая праздником Бильтейн, и темную, начало которой и отмечал Самайн. В это время с полей собирался последний урожай, а скот перегонялся на зиму с пастбищ в теплые стойла. Часть скота традиционно шла на убой, а значит, сытное пиршество становилось неизбежным. Что касается связи с потусторонним, то она являлась обязательным атрибутом любого древнего празднества. Мировоззрение древних людей было пропитано верой в сверхъестественные силы — богов, духов, демонов, а любой момент «перехода» воспринимался как время, когда грань материальным, земным миром и миром незримым истончается, делая возможным проникновение из одного плана бытия в другой. Такой момент, безусловно, наделялся сакральным значением. Отсюда и многочисленные предания о встречах с феями, духами и другими сверхъестественными существами, практически всегда имеющие место именно в эти даты.

Ну а что касается связи с загробным миром, то здесь тоже нет ничего удивительного. Древние люди всех культур ощущали постоянную незримую связь с умершими предками, являвшуюся неотъемлемой частью веры в сверхъестественное, и для них подношения покойным родственникам, особенно в дни важных торжеств, были вполне естественным делом. Любопытно, что, например, в ирландских сагах часто можно прочесть о ничем не мотивированном запрете выходить из дома в ночи Самайна. Этот факт нередко трактуется, как подтверждение того, что за порогом буянит нечистая сила. Однако, не исключено, что такой запрет также связан со значением праздника как времени перехода, и человек, нарушивший его, рискует не вступить в новый год, а навсегда затеряться в безвременье уходящего.

Касательно даты Самайна тоже нет единой точки зрения. Кельты, как и многие древние народы, пользовались лунным календарем, а значит, дата праздника, скорее всего, была плавающей. Известно, что все праздники перехода приурочивались к новолунию, и есть сведения, что Самайн отмечался либо на третье новолуние осени, либо через двадцать один лунный день после первого полнолуния, следующего за осенним равноденствием. Такие вот заковырки. Кстати, это полнолуние среди сельского населения англоговорящих стран по сей день иногда называют «Урожайной Луной» (англ. «Harvest Moon»), что, вероятно, является отголоском древних традиций Самайна. А следующую за ним полную луну (т.е. наиболее близкую к самому празднику) величают «Луной Охотника» (англ. «Hunter’s Moon»). Возможно, такое название является причиной, по которой Самайн связывается с богом-охотником Кернунном в некоторых неоязыческих традициях.

Крайне скользким является и вопрос о существовании человеческих жертвоприношений у кельтов вообще, и на Самайн — в частности. Неопровержимых доказательств того, что подобная практика имела место, у нас. Нет, однако, и убедительных доказательств обратного. Учитывая вышеприведенный тезис о докельтском происхождении праздника, осмелюсь предположить, что принесение в жертву людей на столь важном торжестве в языческие времена вполне возможно. Существование такой практики в различных древних обществах является доказанным фактом. О существовании каннибализма и, вероятно, человеческих жертвоприношений у племени аттакоттов, проживавшем на территории современной Шотландии, писал в IVв. н.э. Святой Иероним в своем «Письме к Океану» (ad Oceanum). К слову, замарались здесь и самые ярые поборники «цивилизованности» — римляне, у которых этот обычай был полностью запрещен лишь в 97г. до н.э. Кельты вполне могли перенять эту практику от более древнего населения Британских островов, позднее заменив человеческие жертвы принесением в жертву животных. Ну а после принятия христианства, когда Самайн продолжал широко отмечаться, любые жертвы, разумеется, были заменены символическим подношением части урожая или других неодушевленных предметов. Отдельно стоит сказать о кельтском обычае вывешивать в Самайн на стены жилищ отрубленные головы или черепа врагов (а по некоторым сведениям, и умерших родственников), упоминаемом некоторыми античными авторами. К нему применимы все те же утверждения, что и к человеческим жертвоприношениям. После перехода в христианство эти жутковатые символы уступили место резным фигуркам из репы со свечкой внутри. Такие фонарики должны были помочь душам умерших найти дорогу в загробный мир. Ирландские и шотландские эмигранты принесли этот обычай в Новый свет, где репу быстро заменили на тыкву — она была доступнее и дешевле. Так появился главный атрибут современного Хэллоуина — знаменитый «Джек-С-Фонарем».

Erin Go Bragh!

Отдельно хочу остановиться на сведениях о Самайне, содержащихся в древнеирландских сагах. Этот материал, хоть и записан христианскими монахами начиная с X века, представляет богатейший пласт информации о дохристианской религии и мифологии кельтов. Согласно ему, Самайн в древней Ирландии являлся одним из четырех важнейших праздников в году (другими были Имблок, Бельтейн и Лугнасад), отмечавших поворот «Колеса Года». А сага «Сватовство к Эмер» и вовсе ставит его на первое место в этой четверке. Как уже было сказано, Самайн, как и Бильтейн, воспринимался как момент «перехода», когда врата меж планами бытия распахивались и жители одного мира могли проникнуть в другой. Но ирландские сказания подчеркивают, что Бильтейн являлся праздником возрождения, начала лета и расцвета витальных сил, «ночью живых», в то время как Самайн — праздником угасания и начала зимы, «ночью мертвых». Однако, тут необходимо отметить, что в древнеирландском обществе сказания передавались исключительно в устной форме, а записаны они были, как уже отмечалось выше, служителями церкви спустя несколько столетий. Вполне вероятно, что здесь мы имеем дело с двусторонним процессом — монахи, кодифицируя мифологию, стремились придать языческим временам и связанным с ними традициям зловещий, демонический окрас, в то время как последующие поколения ирландцев, под влиянием такой трактовки (как мы помним, многие языческие праздники отмечались кельтами и после крещения) и сами стали воспринимать их подобным образом. Во всяком случае, по сообщениям фольклористов, в XVII-XVIII вв. среди ирландских и шотландских крестьян он уже прочно ассоциировался со смертью и сверхъестественным.

В саге «Юношеские деяния Финна» (ирл. Macgnímartha Finn, англ. Boyhood Deeds of Fionn) рассказывается о чудовищном великане Айлене (ирл. Áillen), который каждый Самайн приходил к королевскому дворцу в Таре (священной столице древней Ирландии) и сжигал его дотла своим огненным дыханием. Никто не мог противостоять монстру, т.к. он перед этим предусмотрительно усыплял обитателей крепости чудной игрой на арфе. Разносторонняя личность, не правда ли? Но, как водится в сказке, однажды нашла коса на камень — Айлен нарвался на одного из величайших ирландских героев Финна Маккула. Тот, как и подобает мифическому богатырю, чихать хотел на всякое колдунство и преспокойно укокошил зловредного гиганта своим магическим копьем, чем прославил свое имя и заслужил пост главы королевской дружины. В этой же саге говорится о том, что каждый Самайн славнейшие мужи со всей Ирландии шли к волшебному холму Бри Эйле (ирл. Brí Eile) «навестить живущую там прекрасную деву». Цели визита повесть не уточняет (но мы то с вами догадываемся, да?)), однако дева высказывает пророчество, что каждый такой визит кто-то должен быть убит чтобы «отметить повод». Какой, она тактично умалчивает. Я же могу лишь посоветовать «славнейшим мужам» впредь аккуратнее наносить визиты «прекрасным девам». От греха подальше.

«Книга Захватов» (англ. Book of Invasions), мифическая библия древней Ирландии, сообщает нам, что люди Немеда (одного из легендарных прародителей ирландцев) вынуждены были каждый Самайн отдавать две трети своего зерна, молока и детей (!) чудовищным фоморам (явно не в педагогических целях). В фоморах, «демонах нижнего мира», исследователи видят отголоски верований древнего, докельтского населения Ирландии, которые с прибытием кельтов в идеологических целях были быстро переделаны в чудовищ. История, обожающая чудные курьезы, с приходом христианства проделает тоже самое с богами самих кельтов. Ирония, однако. Так вот, этот сюжет, по мнению ученых, представляет собой аллегорию древнего обычая «задабривания» злых и разрушительных сил смерти и зимы, олицетворением которых и выступали фоморы. Древний человек, чья жизнь (и смерть) была привязана к земле и всецело зависела от ее щедрости, видел в природных явлениях, таких как бури, град, засуха — происки злых, враждебных людям сущностей, и старался всячески их ублажить.

Ирландская мифология содержит также немало эпизодов, когда в жертву на Самайн приносились не какие-нибудь отщепенцы или преступники, а — ни много, ни мало — короли! Такие сюжеты мы видим в саге «Разрушении дома да Дерга» (др.‑ирл.Togail Bruidne Dá Derga), а также в «Анналах четырёх мастеров» (ирл. Annala na gCeithre Máistrí) и «Старинé мест» (др.‑ирл.Din(d)senchas). Последние два сообщают, что Самайн в древней Ирландии был связан с поклонением злому богу Кром Круаху (др.‑ирл. Cromm Crúaich), чей каменный идол возвышался на равнине Маг Слехт (др.‑ирл. Magh Slécht). Перед этим идолом приносились в жертву первенцы, в обмен люди ждали щедрого урожая. А в один Самайн сам Верховный король Ирландии Тигернмас умер во время ритуала возле идола, а с ним три четверти его людей в придачу. Переусердствовали, наверное.

Мотив ритуальной смерти правителя во время важного праздника является весьма распространенным в кельтской мифологии в целом, не только в ирландской. Вероятно, он проистекает из старинного кельтского обычая, согласно которому восшествие на трон воспринималось не как восхождение на вершину пирамиды власти, но как ритуальный брак короля с землей (в буквальном смысле) — матерью всего живого, родительницей и кормилицей, без щедрости которой люди погибнут. Король здесь выступал не столько как господин, повелитель, сколько как слуга народа, гарантия его процветания, ведь земля кормила всех. В этом ключе сюжет о принесении в жертву короля на празднике, призванном задобрить силы смерти и зимы, выглядит объяснимо — мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Вернее, отдать концы. Историки полагают, что подобная практика принесения в жертву «отбывшего свой срок» или не оправдавшего доверия правителя вполне могла существовать в ранней истории кельтов. Затем ее заменило символическое «умерщвление» чучела, символизирующего короля, как у нас на Масленицу. Я лишь добавлю, что нам, жителям XXI века, есть чему поучиться у древних кельтов — представьте, как подобная практика подстегнула бы некоторых современных чиновников!

Продолжение следует...