Она всегда была здесь⁠⁠

Зовут меня Степан Петрович, мужик я старой закалки. Всю жизнь в егерях, тайгу знаю как свои пять пальцев. Сорок с лишним лет по лесам исходил. Теперь на пенсии, доживаю один свой век в доме на старом заброшенном хуторе, что еще от деда остался. Дом большой, бревенчатый, для одного – почитай, что хоромы. Только я да мой пёс Волчок в нем и живём.

Рука не поднялась хозяйство продать, как Маринушки моей не стало. Дети давно в городе, свою жизнь ладят. А как рак её сгубил, так и остались мы с Волчком вдвоем. Дом без женской руки ветшает, сиротеет.

Как-то раз, наработавшись за день в огороде да с дровами, решил перед сном пройтись. Участок у меня большой, до самого леса тянется. Обойдешь по меже разок – и спать можно со спокойной душой. Воздух был холодный, стылый, Волчок семенил рядом, к ноге жался. Гляжу на него – и будто не один я на свете.

Сотни раз я этой тропой ходил. Но в тот вечер, уже к дому поворачивая, что-то заставило меня голову поднять. Глянул на окно второго этажа – на нашу с Мариной спальню. И на миг мне померещилось, будто за занавеской мелькнула чья-то фигура.

Я застыл, вглядываясь в черное стекло. Там никого быть не могло! Я в ту комнату уж года три не заходил. Не мог. Всё там как при ней осталось, даже запах ее, казалось, еще не выветрился. Злость меня взяла такая, что в глазах потемнело: какой-то бродяга или вор влез в мой дом, в самое дорогое. Такого я стерпеть не мог.

В дом влетел, сапог не снимая, по лестнице скрипучей взмыл наверх.

Комната была пуста. Точно такая, какой я ее оставил. Ни пылинки не стронуто. Я обшарил все углы, заглянул в шкаф, под кровать. Никого! Постоял немного, чувствуя себя старым дурнем. Показалось, с кем не бывает. Но жуткое чувство, что здесь кто-то был, всё не отпускало.

Следующей ночью меня разбудил рык Волчка. Пёс с вздыбленной шерстью оскалился уставившись в потолок. Я сел на кровати, прислушался. И тогда услышал. Скрип. Сверху. Можно было бы списать на старый дом, но слух у меня острый – я четко разобрал шаги. Медленные, осторожные. Прямо над головой. Прямо в НАШЕЙ спальне!

Думал за ружьем сбегать, да передумал. Был уверен, что с любым, кто там окажется, и голыми руками справлюсь. Схватив тяжелый фонарик, я снова поднялся наверх.

И снова – пусто. Комната нетронута, будто сам воздух в ней застыл. Злость-то прошла, а вместо нее подкатила жуть.

В доме что-то завелось.

Через день спустился на кухню посреди ночи воды попить и обомлел – свет горит. Тусклая лампочка над столом. Я точно помнил, что выключал. Тут сомнений не осталось. В моем доме кто-то есть. И снова меня взяла жуть. Позвонил участковому, сказал, что кто-то по дому шастает. Он приехал, обошел все, но, понятно, ничего не нашел. Похлопал по плечу, мол, звони, Петрович, если что. А я по глазам вижу – не верит, думает, старик от одиночества совсем тронулся.

А следующую ночь я до самой смерти не забуду!

Ворочался, сон никак не шёл. Решил снова проверить ту спальню. Сам не знаю, зачем. Может, думал, успокоюсь. Открыл дверь и замер на пороге.

По всему полу были разбросаны вещи Марины. Ее платья, кофты, платки... Я ведь сам их аккуратно в сундук сложил после ее смерти. Теперь они валялись повсюду.

И тогда я увидел её!

В дальнем углу, у окна, спиной ко мне стояла женщина. Она перебирала Маринино платье, прикладывала к себе будто примеряя. Лица я не видел, но сразу понял – не Марина это. Ростом пониже, сутулая, какая-то... неказистая. Чужая. Не должно ее здесь быть.

Такого страха я отродясь не знал! Не думая, я заорал и кинулся на нее. Она обернулась. Лица я так и не разглядел, будто смазано оно было в темноте, но хищный блеск глаз увидел. Она метнулась мимо меня, чуть не сбив с ног, пронеслась по лестнице и выскочила за дверь. Когда я выбежал во двор, ее и след простыл.

Мы с Волчком обшарили весь участок, но не нашли ни следочка.

В ту ночь я не спал. И еще много ночей после. Сам не свой стал, от каждого скрипа вздрагивал, ружье теперь всегда у кровати стояло. Как-то вечером сидел в горнице и снова увидел её. Она стояла в саду, у старой яблони, и казалось, смотрела прямо на меня. Просто темная фигура в лунном свете. Наблюдала за мной.

Сердце оборвалось. Я схватил ружье и выскочил на крыльцо. Волчок рядом, шерсть дыбом. Она не двигалась. Я выстрелил в воздух. Грохот разорвал ночную тишину. Только тогда она медленно повернулась и и шагнув назад скрылась в лесной темноте.

С тех пор я её не видел. Но легче от этого не стало. Живу в вечном ожидании. А самое страшное случилось вчера.

Решил я окончательно убрать вещи Марины, сжечь их, чтобы не было больше приманки для этой нечисти. Открыл старый сундук, начал вытаскивать платья... и на самом дне нашел дневник жены. Последний. Тот, что она вела, когда уже почти не вставала с постели.

Я сел и начал читать. И кровь застыла у меня в жилах.

За месяц до смерти Марина писала, что видит в комнате женщину. Маленькую, сутулую. Думала, что от действия сильных лекарства ей мерещится. Писала, что эта женщина стоит в углу и просто смотрит. Будто ждет чего-то. В последней записи, сделанной за несколько дней до смерти, было всего несколько слов, выведенных дрожащей рукой:

«Она примерила мое подвенечное платье. Она мне улыбнулась. Она ждет, когда дом освободится».

Я сидел в пустом доме, сжимая в руках дневник. И тогда я понял. Эта нечисть не залезла ко мне в дом. Она уже была здесь! Давно. Она все это время просто ждала. И я ее не выгнал, а просто заставил выйти наружу.

Теперь каждую ночь я сижу у окна. Волчок лежит у моих ног, не сводя глаз с темной кромки леса. Мы оба знаем, что она там. Она не ушла. Она просто ждет подходящего момента, чтобы вернуться в СВОЙ дом.