Ольф. Обратный отсчет. 3..⁠⁠

Поняв, что на постель я ее не пущу, Челеста разочарованно покрутилась, устраиваясь, подстелила халат и, наконец, успокоилась на мягком теплом полу.

Скинув свой халат, я блаженно вытянулся. Ну, денек.

Снизу головкой страуса вытянулась тонкая ручка.

– И финестри. Кьюди.*

*(Окна. Закрой)

Пальчик указывал на ночной ландшафт.

– Убрать или поменять? – осведомился я.

Над уровнем кровати взвилась растрепанная головка.

– Кьюди!* – Бровки сошлись на сморщившейся девичьей переносице, а вспыхнувшие недовольством коричневые прожекторы – на недалекой моей.

*(Закрой)

Поднятые ладошки схлопнулись ребрами.

– Клоуз?* – догадался я, повторив жест.

*(Закрыть)

Курчавый кустик с укором склонился набок, выражая в отношении меня столь сильное удивление, словно я малолетний недотепа, взявшийся за дела, в которых ничего не смыслю.

Вздохнув, я затемнил помещение до абсолютной кромешности.

Все повторялось. Вначале ей свет тоже мешал, пока…

А действительно, пока – что?

Пока Челеста не обрела во мне друга. Возможно, кого-то больше, чем друга. Тогда ее привычки отошли на второй план, девушка приняла мои правила.

Блаженные времена кончились, мы снова стали слагаемыми, но не суммой. Вместо x+y=z вернулась ненаучная конструкция x+y=x+y, без вариантов. Вот такая странная, но вполне жизненная математика, где конечная z в уравнении появляется, только если оба неизвестных идут навстречу друг другу.

* * *

Проснулся от счастливой неги. Тело пело и плясало. Потянувшиеся руки задели что-то. Мгновенно все вспомнив, голова вскинулась, приказывая окнам открыться.

Челеста умиротворенно посапывала, приткнувшись ко мне спинкой. Когда только перебраться успела. Корабль меня не будил, поскольку угрозы не чувствовал.

А тело мое, напомню, не только пело, но и плясало. Потворствовать инстинктам я не собирался, потому вытянул с краю халат и прикрыл девушку.

Она сонно скинула его:

– Нон вольо!

*(Не хочу!)

Вторая и последующие попытки прошли с тем же успехом. Психанув, я вылез из будуара.

Челеста выползла из постели только к завтраку, когда я уже громко чавкал, нарочно стремясь разбудить. Изумленно уставившись на пищевые щупальца, она долго играла с ними, прежде чем съесть. Халат, шорты, юбка и платье вновь были с негодованием отвергнуты. Она даже белья надеть на себя не позволила.

Корабль хорошо лечил тело, но не голову. То ли не умел, то ли не хотел. У меня с медициной пути вообще параллельные, каждый шел своей дорогой, пересекаясь лишь в неотложных случаях. Как лечить Челесту, я не знал.

Может, она все вспомнит, если попадет в места, где случалось хорошее?

Я повез ее к пингвинам. Антарктика встретила суровостью и мраком. Плотной стеной валил снег, завывала вьюга, в отношении которой моя подопечная проявила искреннее любопытство.

– Коза?*

*(Что это там?)

Со словом «коза» обычно связан вопрос, скорее всего, меня спрашивают про снег. Если девушка забыла столько всего, то про снег подавно.

– Кусачие белые мухи, – объяснил я с грустью.

Как грудничку на руках у мамаши. Ее бы на ручки, да сисю в рот. Количество оставшихся включенными извилин показывало, что моя юнга недалека ушла от указанного состояния, но находившееся передо мной недоразумение обладало собственными сисями. Это рвало мозг. На расстоянии протянутой руки – живая женщина в самом соку, а толку?!

Челеста прыгала от одной части панорамы к другой, пытаясь заглянуть за край. Восторгам и вопросам не было конца.

Пингвинов пришлось поискать. До побережья, где они обитали, вьюга не дошла. Сквозь мутную пелену светило солнце, это радовало, иначе как объяснить большой глупышке, что на электросварку смотреть нельзя? А ярко-яростное ядерное солнце на искряшем снегу будет похлеще сварки, поскольку сразу везде. Возможно, корабль вылечит слепоту, но лучше не доводить.

– Делициа дель анима миа! – Челеста увидела неповоротливых (на суше) птиц почти перед носом, поскольку я подвел корабль впритык. Пингвины на невидимого соседа внимания не обращали, а если видели, то хорошо скрывали. – Андьямо?*

*(Прелесть моя! Пойдем?)

Она собралась тут же выскочить к ним голышом.

Запрещающий взмах рук замер по дороге. Может, шок от холода вправит мозги? Если простудится, корабль вылечит.

– Давай, раз приспичило.

На всякий случай корабль сдвинулся от засеянного черным белого поля – метров на сто от крайнего живого столбика. Это возмутило девушку, она вырвалась в открывшийся проем наверстывать…

Словно в нос кулак прилетел. Ноги по колено провались в хрустнувший наст, тельце скорчилось, глаза превратились в нечто не от мира сего. Рот открылся, оттуда вылетело облачко, кожа пошла пупырышками и обрела паровую ауру. Словно душа улетала в рай.

Первыми словами были:

– Ке белецца!*

*(Какая красота)

Интонация сразу сменилась. Ноги по инерции сделали пару шагов вперед, выполняя начальное желание хозяйки. Каждый шаг дался с трудом, ступню пришлось задирать выше пояса, и только безмерное любопытство не дало ей сдаться сразу же.

Злой мороз добил рецепторы, власть в недоумевающее замершем организме принял инстинкт самосохранения.

– Фа фреддо!* – завопила Челеста, начисто забыв о пингвинах.

*(Холодно!)

Очнулась? Если нет, то можно подсобить и усугубить. Я тоже выскочил в чем был, и вместо объятий помощи, в которых бедолага мечтала оказаться, для усиления эффекта она получила снежком в лоб. Личико скуксилось, собираясь реветь, но слезы выморозились, и это ужаснуло еще больше. Тянувшиеся ко мне ручи опустились. Взгляд заставил бы любого взрослого застрелиться на месте. К счастью, у меня имелся мотив жить дальше. Сквозь сыпучую колючесть я пробурился как можно ближе, мой вес повалил девушку, руки принялись натирать ледяным крошевом – до воплей, до стонов и хриплого кашля от мороза, что заполонил легкие. Объект испытаний брыкался, осваиваемые мной места извивались, а зубы старались укусить, но не могли сделать это одновременно с криками.

Один из ударов коленом достиг цели. Под животом будто что-то взорвалось, меня скрючило. Девушка бросилась бежать. Ну, как бежать. Насколько позволял снежный покров.

– Аютами!*

*(Помогите)

Видимо, зовет на помощь. Кого, пингвинов? Они наблюдали с некоторой долей интереса, но только крайние. Основную массу события, разворачивавшиеся в такой вдали от любимых себя, не волновали. Мельтешащее вертикальными фигурками поле полностью игнорировало нас.

Очухавшись, я впрыгнул в корабль, тот догнал несчастную. Пойманную под мышки, ее выдернуло из сияющего плена. Посиневшие ноги взбивали воздух, пока не уперлись в закрывшийся люк.

– Мольто фреддо,* – донеслась очередная жалоба на жизнь. Сказано было театрально в никуда, не столько мне, сколько любому, кто откликнется и поможет. Так ведь больше нет никого, уважаемая барышня. Снова она поступает как ребенок, который хочет пожаловаться маме на маму, чтоб она помогла, но при этом чтоб знала, что на нее обижены.

*(Очень холодно)

Я метнул корабль в сторону экватора, на первые же теплые острова. По дороге хотелось согреть окоченевшую девчонку растиранием, но она вновь принялась отбиваться, руки-ноги молотили как мельница в ураган. Мне снова едва не досталось. Тогда корабль обездвижил угрозу хозяину. Дальше я обращался с обезволенным глупым созданием как с куклой, переворачивая, как заблагорассудится, и делая, что требуется.

Кровообращение восстановилось еще до того, как под нами скрипнул раздавленный раскаленный песок.

Необитаемый атолл состоял из единственной песчаной отмели. Большего не требовалось. Вне корабля Челеста пришла в себя, я опрокинул ее на рассыпчатую сковороду и стал валять по песку, перекатывая с боку на бок. Теперь она не сопротивлялась. Происходящее воспринялось веселой игрой. Лицо расцвело, как герань на теплом подоконнике, руки вытянулись над головой, помогая моим усилиям. Ей стало хорошо. Недавнее стерлось из памяти, мы снова дружили.

– Перо нон ми фай иль соллетико! Аббастанца!*

*(Ну не щекоти меня! Хватит!)

Я остановился. Челеста приняла протянутую руку. Бурно дыша, мы поднялись, ладони принялись отряхивать песок, который куда только не влез. Мои глаза косились: ну как?! Что-то изменилось?

Девичьи пальцы беспардонно шуровали там, куда в чужом присутствии не лазят. В смешном приседе Челеста сгибалась в три погибели, в растянутой коже старательно выискивались колючие точечки, периодически девушка выпрямлялась и заглядывала на себя через плечо. Устав трудиться самостоятельно, она опустилась на четвереньки.

– Ми пули ди саббья.*

*(Почисть меня от песка)

Просит помощи? Моя ладонь осторожно погладила ей растрепанную шевелюру:

– Челеста, я…

– Нон! – Взбрыкнувшие плечи переместили руку на лопатки. – Ла тэста э мольто спорка, э допо. Пулирми ла скьена э иль седэрэ.

*(Нет. Голова очень грязная, это потом. Почисть мне спинку и сзади)

– Может, лучше помыться?

В неуемной черепушке уже бродила новая мысль. Челеста вскочила на ноги. Губы вдруг растянулись в беспокойной улыбке, она присела…

Мое лицо успело унестись в сторону. Когда обернулся, напарница закапывала ножкой мокрую выемку. Ноль смущения. Зато удовольствия полные штаны, которых нет.

Пингвины и мороз не сработали. А что, если попробовать вариант «Спящая красавица»?

На внезапный поцелуй Челеста отреагировала по-детски: хихикнула и отмахнулась.

Тоже не то. Или я не так подступился? Чтоб разбудить, нужно постараться, а губы, едва ткнувшись, сразу разбежались в стороны. Разве ж это поцелуй, от которого приходят в чувство?!

Сформулирую точнее: нужен поцелуй, от которого не просто приходят в чувство, а приходят чувства. И я подошел к делу со всей основательностью. Совесть понимала, что поставлено на карту, и со вздохом прикрыла глаза.

Челеста убегала от меня, считая это игрой. Песок взметался из-под ступней, что задирались высоко и озорно – добыче хотелось, чтоб песчаная стена помешала охотнику. Не тут-то было. Руки сграбастали улепетывавшую дичь, горизонт опрокинулся, борьба перешла в партер. Девушка не понимала, чего я хочу, но отбиваться принялась серьезно. Ей не нравился мой настрой, он выглядел совсем не дурашливым, как у нее, и не заботливо-умилительным, каким должен быть у опекающего родителя. Между кожами скрипел песок, мягкое давилось, острое впивалось. Наконец, распятое тело замерло подо мной, мышцы расслабилось, изучающий взгляд залез в подкорку: дескать, если это игра, то плохая игра, не нравится.

Теперь, когда препятствия в лице раскинуто-прижатых рук и ног устранены, мой рот впился в лежавший под ним. От вдавившего сверху усилия девичий затылок сделал вмятину в песке, лицо попыталось вывернуться. Я не дал. Едва ворочавшаяся голова закопалась по уши, взгляд стал испуганным.

– Коза фай?!* – вырвалось в виде мычания, которое сразу подавил мой язык.

*(Что ты делаешь?)

У нее во рту было полно песка. Смешанный со слюной, он хрустел на моих зубах, втягивался губами. Я продолжал целовать. Грудная клетка расплющила бедняжку, даже мягкое сделав острым.

– Баста!*

*(Хватит!)

Переводить не требовалось. Все всколыхнувшееся во мне тотчас вернулось в норму. Подо мной не женщина, не девушка, которая нравится. Спящая красавица осталась в своем сне. Белоснежка вернулась к гномам.

Что же попробовать еще? Что проймет, как вернуть взрослость во взрослое тело?

Купание с отмыванием заняли некоторое время, и корабль полетел в Кхаджурахо.

Трущобы, где гонялись за маленьким воришкой, остались неузнанными. Тогда я сделал главное, ради чего прибыли: высадился с девушкой прямо у нескромных скульптур.

Сначала Челеста не поняла, зачем мы оказались на древних камнях.

– Смотри! – приказал я, тыча пальцем в то, что недавно постеснялся бы иметь в поле зрения в присутствии девушки, которая нравится. После связавших нас событий это из провокационно-подзуживающего и просто любопытного перешло в разряд отвратительного. Из небытия выплыло необходимое английское слово: – Лук!*

*(Смотри)

Челеста присмотрелась к изображениям… и ничего не поняла. Разглядывая, она просто веселилась.

– Гварда, че ун азино! – Личико обратилось в другую сторону. – Э ун элефантэ пикколо!*

*(Смотри, ослик! И маленький слоник!)

И это не сработало. Только вогнало в краску.

Попытки продолжились. Я вновь поднимал Челесту на Эйфелеву башню, заглядывал в бассейн к французскому политику и давил неисчислимостью пирамид. Высаживал на небоскребы. Спускал в пещеры Айсризенвельт на плато Тенненгебирге. Показал с минимальной высоты злополучное стрельбище в моем городе. Может, случившееся плохое что-то всколыхнет?

Ничего.

Еще попытка:

– Смотри!

Руки вынули из кладовки предмет, за которым она так гонялась.

– А что сейчас покажу! Помнишь?

Перед глазами-угольками вспыхнул экран видеокамеры.

Ничего не загорелось. Угли потухли. Только смешок раздался при взгляде, как по огромному каори пробирается гладкокожая фигурка.

– Челеста э ун шиммиа!*

*(Челеста обезьянка)

Я отчаялся. На все девушка взирала безучастно и отстраненно, видела как в первый раз. Если восторгалась, то как малое дитя. В перелетах сидела или лежала рядом, прижимаясь, не смущаясь меня, не стыдясь за себя. От бесстыдной детскости было не по себе. От исчезнувшей взрослости стало невмоготу. Однажды ночью я решился на крайнюю меру. Челеста лежала рядом на животе – безмятежная, полностью довольная жизнью, глядевшая десятый сон, в то время как ко мне не мог прийти первый. Нежная щечка лежала на тыльной стороне ладоней, кудряшки разметались, вдоль кровати струилось ладное тельце. О том, что было между нами, девушка не помнит, как обо всем, что связано со взрослой жизнью. Вдруг инстинкты сработают, и сонные желания тела пробудят уснувший разум?

Я поднялся.

– Челеста, ты спишь?

Мертвым сном. Ни отклика, ни вздоха. Губки неслышно шептали что-то, словно разговаривая с собой, под закрытыми веками разворачивается какая-то своя, неизвестная мне жизнь. И внутренний полководец взметнул флагом: «Вперед!» Передвижные башни окружили объект готовящегося прорыва, десятка чутких разведчиков исследовала все входы-выходы в бастионах противника. Нападения никто не ждал. И таран ударил в ворота.

Челеста! Милая, родная, любимая. Ну пожалуйста, ведь мужчины не плачут, даже если со стороны это не так, проснись, Челеста, что тебе стоит?!

Фигурка подо мной дремотно повозилась, не понимая происходящего.

– Ке ту фай?* – Девушка недовольно взбрыкнула.

*(Что ты делаешь?)

Я попытался продолжать наступление, но руки уже не справлялись с очнувшимся противником. Свернутое набок личико окрысилось:

– Ста, э змэттила, рагаццо каттиво!*

*(Перестань, прекрати же, скверный мальчишка!)

Меня едва не снесло мощным вывертом тела… которое вдруг ослабло и безвольно грохнулось обратно. Корабль среагировал на угрозу.

– Бэ, коза че?*

*(Ой, что это?)

Я как можно резче отвернулся.

Полное фиаско. А на следующий день – новая напасть:

– Челеста муорэ!*

*(Челеста умирает!)

– Что случилось? Кровь? Э-э… как бы объяснить. Это нормально для девочек твоего возраста.

Боже, что за наказание. Или это именно наказание?

Я ухаживал за девушкой еще несколько суток. Показывал новые места. Вновь и вновь возил по старым.

Прогресс отсутствовал. Стало окончательно ясно – необходимо профессиональное вмешательство.

Город Рим не произвел на коренную обитательницу никакого впечатления. Равнодушный взгляд скользнул по громадам Колизея, Ватикана и древней круглой штуки рядом с Ватиканом, не знаю названия того замка. Гигантский кальмар вокзала, Испанская лестница и знаменитый фонтан не пробудили ни грана узнавания. Вместо этого глаза скосились на более интересное, пальцы с интересом занялись завитками внизу живота.

На этот раз я был непреклонен – скрутил, впихнул в нижнее белье, затем столь же насильно одел пихавшееся создание в заштопанное красное платье и туфли. От получившегося наивного образа гламурные фотографы сошли бы с ума. Небесное создание, девушка с глазами ребенка. Мечта обложек.

Мечта останется мечтой. Чмокнув на прощание, от чего она недовольно увернулась, я высадил Челесту на закрытой территории больницы с красным крестом и надписью «Оспедале».

В голове стоял туман. И в глазах.

* * *

Нет такого понятия, как «неплохой человек». Ни рыба, ни мясо – это соя или другой заменитель, нечто похожее на настоящее, но не настоящее. Неплохой – ни плохой, ни хороший. Никакой. Не способный ни на плохие поступки, ни – к сожалению – на хорошие. Вообще не способный на поступки. Я прекрасно знал это и еще помнил, что лучше сделать и каяться, чем не сделать и каяться, а данное правило относить исключительно к вещам, за которые не стыдно. Потому я, наверное, хороший человек. В принципе, конечно.

Но хорошему человеку требовались условия для проявления своих качеств. Документы, например, заглянув в которые не отправят в кутузку. Еще – чувство собственного достоинства, подкрепленное незапятнанной репутацией. За это требовалось побороться.

Оставался последний бой. С Задольским. За правду.

За правду, за справедливость, за мир во всем мире – это лучшая война на свете, поскольку оправдывает любую подлость. Как сказал один мальчик, мир – это когда все хорошие поубивают всех плохих.

Я за мир. Но не таким способом. «Не убий». «Не лги». «Не возжелай». Попробую воевать по этим правилам. Я вытащил переданную в ресторане визитку, включенный телефон начал грузиться, сонно помигивали сменявшиеся картинки экрана. Корабль плавно курсировал над троллейбусными проводами центрального проспекта.

– Алло.

– Кто это? – ответил женский голос.

– Оль… Олег. Через Нину. Ты просила позвонить, говорила, что в курсе проблемы и знаешь решение.

Мне показалось, что Анжела уронила трубку. Поочередно донеслись грохот, чертыхание, возня. После небольшой паузы – восклицание:

– Я же просила позвонить сразу! Ладно, что-нибудь придумаем. Ты где сейчас?

– А ты?

– В машине. Скажи куда, я подъеду.

– Скажи, где ты, я подойду.

Собеседница вздохнула:

– Еду в сторону центра. Давай встретимся на остановке напротив почтамта и поедем…

– Никуда не поедем. Поговорим в машине.

– Тогда сзади строящейся элитной высотки. Знаешь? Между ней и уже построенной.

– Ты там? – Я направил корабль в нужную точку.

– Почти.

– По какой улице едешь?

– По Ленина.

Чуточку свернув, я увидел в потоке знакомый приземистый автомобиль. Уже недалеко.

Опередив плюющееся бензиновыми парами недоразумение, некоторыми считаемое за высшее достижение человеческого разума, корабль сделал круг над местом встречи.

Поле грядущей битвы за светлое будущее (мое) ничем не обеспокоило. Подозрительных машин не маячит, редкие прохожие пробегают быстро. Камеры наблюдения имеются, но далеко, одна на перекрестке и три на огороженной территории недавно сданной элитки, которую потихоньку начали обживать жильцы. Радиус действия перекрывал только подъездные пути. Если не лезть, куда не надо, то меня все устраивает.

Корабль завис у столба между двумя деревьями, где появление из ниоткуда не заметно. Спрыгнув на землю, я затаился в тени.

Машина Анжелы остановилась между заборами стройки и готовой многоэтажки. Дверца приоткрылась, девушка красиво вышла, словно работала на камеру. Сегодня на ней между туфлями-лодочками и шедевром парикмахерского искусства имелись короткая юбка, подчеркивавшая идеальный низ, и нечто вроде низкой майки с накинутым на плечики пиджачком, не дотягивавшим до талии, которые вместе преображали и вычурно подавали зубодробительный верх. Она принялась озираться.

Я не торопился. Думал, чем могу ее заинтересовать, чтоб добиться сотрудничества или хотя бы информации, которой, как хвалилась, она владеет. Просьбу Нины Анжела в грош не ставила, значит, нужно найти точку соприкосновения, выгодную обоим. О «пропавших» документах она знает, тогда вопрос: что теперь сделает? Сдаст меня Задольскому? А смысл? Чтобы купить свободу, о которой говорила с Василием Платоновичем? (Кстати, неплохо бы узнать, до чего договорилась. И в какой сфере усердно заработанную свободу она потом употребит).

Задольскому известно, что документов у меня нет. А Анжеле – известно?

Еше вопрос: права ли Сусанна насчет особых отношений босса с неусидчивой на одном месте секретаршей? Имеется в виду не помощь в снятии гормонального напряжения и, конечно, не любовь – какая любовь у таких людей? Некая ментальная связь, секретные деловые узы, которые связывают людей, вместе занимающихся чем-то втайне – ставит ли Анжела такой нематериальный актив выше возможных дивидендов, если их пообещают другие?

Я покрутил ситуацию с разных сторон. Все же, сдаст она меня надоевшему шефу-любовнику или не сдаст?

Если знает, что я не при чем – зачем меня ловить? Объявившись, могу лишь навредить показаниями. А если тоже думает, что документы взял я… Вот мой козырь. Пообещать поделиться возможностью давления на босса с помощью будто бы имеющихся у меня…

Стоп. «Не лги». Или, для любителей древних витиеватых формулировок, «не лжесвидетельствуй». По мне, так это однофигственно, любой, кто открыл рот, уже свидетель с приставкой «лже».

Вернемся к нашим овцам. Допустим, я добьюсь помощи этим способом. Выбью признание в оговоре. Восстановлю доброе имя. А Анжела? Я же изначально подставлю ее, как Задольский меня.

Ничего не придумывалось. Только мозги себе сломал.

Девушка нервно прогуливалась взад-вперед, смотрела на часы, хмурилась. Не став больше испытывать ее терпение, я вышел из-за деревьев.

– Я здесь.

(финал через один пост)