Один за два, или два класса за один год (7)
7-8 лет. Часть 1.
Двухлетний ремонт-1
Сразу после переезда мать и её мать начали делать ремонт, и первым делом было решено сделать из раздельного санузла совместный; снять дверь на кухню и антресоли над ней; гипсовую стену, которая делала из проходного трамвайного вагона отдельную комнату и коридорчик -- снести, потому что: 1) "мы живём вдвоём, нам прятаться не от кого"; 2) "мне не нужны тёмные закутки"; 3) мать "не любит клетушки". Рабочий, которого пригласили сносить стену в санузле, несколько раз выразил сомнения в рациональности данного действия, на что мать и её мать возмутились, что за плату он должен молча делать что ему скажут, а вечером громко и долго обсуждали его наглость. Естественно, тогда и сейчас я была согласна с рабочим, потому что впоследствии мне было совсем не приятно наблюдать мохнатые гениталии родительницы с торчащим из них шнурком от тампона, когда она стирала бельё в тазу в ванне, не одевшись после душа "чтобы не потеть", а мне хотелось в туалет.
Тяжесть преступления, или как тяжести связаны с преступлением (границ комнат)
Гипсовую стену решили сносить силами дедушки, потому что "чужой тут всё разнесёт". Во-первых, мне было стыдно, что квартира принадлежит матери, а стену разбирает дедушка. Во-вторых, вместе со стеной была снесена моя надежда на свою комнату -- потому что из единственной оставшейся отдельной комнаты мать захотела сделать столовую. То есть комнату, где будет стоять стол, а люди будут сидеть вокруг него и чинно принимать пищу из сервизных тарелок с подтарельниками, потому что на кухне надо только готовить, а есть -- в отдельном помещении. Мне пообещали выделить дальний вагон трамвая, который в плане строительства был "летней комнатой" -- неотапливаемым помещением с окнами на обе стороны дома и выходом на лоджию. Эту комнату мать и её мать решили утеплить, обшив деревом и стекловатой. Когда привезли доски, их таскали соседи, в том числе парочка мальчишек лет 10, и мать матери. Не помню, чтобы мать сама таскала доски, в то время как я упорно рвалась, но мне не давали "поднимать тяжёлое", и мне было ужасно обидно, стыдно и завидно "почти ровесникам". Я чувствовала себя "принцессой-белоручкой", "хрустальной вазой", "тем, кого берегут" и прочими позорными объектами. Мне с 5 лет было противно отождествляться с "красавицей", которая не должна делать ничего тяжёлого и беречь свою "красоту" -- я считала, что с малого возраста надо быть достойным человеком: сильным, смелым, всё умеющим.
Я всё же выбила право донести охапку коротких обрезков, а после много раз громко заявляла, что я хочу, могу и буду поднимать тяжёлое, и когда вырасту, то пойду работать грузчиком (в промежутках между работой шофёром, лётчиком, машинистом, пожарным и водителем троллейбуса). Мать матери со стандартной издевательски-угрожающей улыбкой (больше всего похожей на "Люююдк, а Людк!") сказала: "И будешь пить с другими грузчиками водку!", на что я ответила: "Они будут пить водку, а я буду пить сок!" Мать матери не нашлась что ответить, только несколько раз повторила: "Они будут водку, а ты -- сок! Вот и хорошо!", и осталась стоять с кривой усмешкой.
Когда впоследствии рабочие П. и С. утепляли комнату, мать постоянно бегала к ним поговорить, выведывая все подробности жизни и восторгаясь их умениями/достижениями/говоря лестные фразы. Они проходили в дальнюю комнату через всю квартиру, и мать с её матерью, радушно улыбаясь, говорили им не разуваться, только вытирать ноги о влажную тряпку. Когда весёлый С. пришёл в первый раз и, снимая ботинки, наступил ногой в носке на место своего пыльного (но без жидкой грязи) уличного ботинка, мать и её мать заставили его снова обуться, хотя он не понимал, зачем. Но уже понимала я: пол, по которому прошёл человек в таком носке, считался грязным, на него нельзя было наступать, чтобы "не разносить грязь по квартире" (понятное дело, "нечистоплотность" С. вечером обсудили). Если я случайно наступала на невидимую "грязную" область вокруг пути/сам путь после первого прохода от входной двери в дальнюю комнату, и потом не разувалась при входе в другие комнаты, мать или молча показывала мне страшную гримасу, тряся пальцем, а потом елейным голосом продолжала разговаривать с рабочими; или зажимала меня в кухне и шипела мне в ухо; или, если я была недалеко от рабочих: "Ай какая нехорошая девочка", наигранным голосом и с угрозой на лице. Когда рабочие спрашивали, почему же я нехорошая, мать отвечала с двусмысленной улыбкой: "Она сама знает. Она всёёё знает, правда же, дааа?"
Как только рабочие уходили, мать снимала "приличное" платье, снова наряжалась в рваную майку и трусы, делала недовольное лицо и приказывала мне не выходить из комнаты, пока она будет "мыть полы". Если я наступала одной ногой на путь рабочих, выходя в туалет/за вещью, а потом проходила в комнату, мать начинала причитать, что из-за меня ей теперь мыть ещё целую комнату, по нескольку раз за час подбегала и трясла перед моим лицом руками, обличая: "Это же не тыыы моешь, а яяя, вот этими руками, я из-за тебя все руки отстирала!" Я была не против помыть полы, но мать считала, что я "развезу грязь". Мать таскала воду в эмалированном тазу громадного радиуса, который она несла перед собой, напрягаясь и стуча пятками, меняя его после каждой комнаты, а полы мыла тряпкой, наклонившись руками вперёд, хотя в доме было не менее одной "лентяйки" -- мать считала, что "лентяйкой" хорошо не вымоешь. Впоследствии, этот таз, несмотря на его неудобство, мне требовалось наполнять и носить для помывки обуви, "тяжестью" он не считался.
Без окон и дверей, полна горница маньяков
Санузел и кухню решили выложить тёмно-зелёной плиткой от пола до потолка, для окончания работ наняли женщину-маляра-штукатура, за которой неотрывно наблюдала мать матери. Мать и её мать в принципе "стояли над душой" у всех: рабочих, меня, играющих детей во дворе, со словами: "Ну давай, делай, что ты стоишь, не обращай на меня внимания... Не так делаешь! Здесь надо замерять вот так, а не иначе, я знаю! Неправильно крутишь отвёрткой. Слишком грубо дёргаешь, ай-мамонькиии, ты сейчас унитаз сломаешь, ванну поколешь!!! Играть в эту игру надо не так. Сейчас я пойду и твоим родителям расскажу, как ты себя ведёшь. Что это там вы говорите, я всё-всё слышу!"
Однажды мать матери в очередной раз достала штукатура, что та неправильно наносит затирку на плитку, и штукатур отказалась работать; мать наливала своей матери валерьянку, пока та в переживаниях ощупывала плитку. Я, с одной стороны, злорадствовала, с другой -- ревновала. Мать волновали плитка и самонакручивание её матери по поводу затирки (самонакручивание -- потому что маляр явно лучше знает, что делает, чем два лица, которые первый раз в жизни видят отделку плиткой вблизи), а то, что я провожу летний солнечный день взаперти, неважно. И в этот момент за мной "зашли" 5 ровесниц, которым мать, видимо, от растерянности, елейным голосом ответила, что я выйду. Я, находясь в дальней комнате, первый раз заплакала от радости (тихо и скрытно) -- что за мной зашли. Я вспоминала фразу из рассказа "от маленькой радости люди смеются, а от большой -- плачут" -- для меня возможность пойти гулять была громаднейшей радостью, почти целью жизни на тот момент. Допросив меня, откуда девочки знают мой адрес и удостоверившись, что я их не звала, мне разрешили пойти погулять одной(!) на 15 минут (не опечатка), спросив у одной из девочек имя, со словами "мы Alphastrange с тобой отпускаем". Впоследствии мне угрожали, что если я не буду соблюдать условия гуляния (показываться каждые 15 минут, а в целом в день гулять не более 45 минут, то спрашивать будут с того, "с кем отпустили".) До этого мать и её мать вбивали мне в голову, что в каждом кусте сидит маньяк, который хочет меня изнасиловать, а потом убить, сыпали кучей примеров подобного рода из газет, от знакомых и из телевизора. Я, видя, что состав детей на улице не меняется настолько быстро, чтобы каждому маньяку в кусте доставалось по ребёнку, упиралась и требовала выпускать меня одну. И даже если бы внушаемое соответствовало действительности, я была бы не против отдать жизнь за возможность всласть нагуляться одной, наигравшись с ровесниками во все игры вдоволь, и чтобы рядом не было матери и её матери.
Продолжение следует.