На Курсе 2. Крым
«Shine On You Crazy Diamond»
Pink Floyd.
… или – сияй, сумасшедший мергель.
Геофак.
Глава 1.
Маха.
Ранний рассвет, назойливыми бликами, пробивался сквозь плотную цветастую шторку. Наброшенная на деревянную палку поверх каменного отверстия, та служила ночной преградой в самодельном окне пещеры. Маха дернула ткань в сторону и за «каменной рамкой» вырубленного несколько столетий назад проема, открылся потрясающий вид…
Зеленое море хвойно-лиственного леса, с небольшими вкраплениями бело-желтых островков, образованных возвышающимися пологими скалами, плавно уходило к горизонту, окаймленному – длинной, синей полосой Каламитского залива. Тени, на природной глади долин и яйл, от быстро проплывающих белых тучек, равномерно сменяясь - на более яркие солнечные просветы, оживляли этот древний утренний пейзаж.
Огромные освещенные пространства, мягко покрывались темными плотно-прозрачными пятнами, напоминая монотонную работу, постоянно крутящегося гигантского осветительного прибора, расположенного где-то очень далеко от человеческого глаза.
Девушка немного замирала у каменного проема, встречая, всегда - такие разные и такие прекрасные рассветы. Спать долго на высоте, около 500 метров над уровнем моря, когда солнце к тебе прорывается первой и во всей красе открывает новый день, было по крайней мере (как ей казалось), проявлением чувства неуважения к тому месту, где она сейчас проживала.
Здесь, на плато, все было чуть быстрее, чем внизу. Первым вставало солнце, раньше чем в долине начинал накрапывать дождь, и легкий снег, заглядывающий иногда в конце октября, всегда цеплялся сразу за сосны, гордо стоящие на каменных обрывах.
На третий год проживания в горных условиях, Маха могла безошибочно определять погоду на весь последующий день, наблюдая только за восходом и чувствуя направление ветра. Поведение птиц и насекомых, в изобилии составляющих ей компанию здесь круглые сутки, было так же лучшим барометром для планирования будущих действий.
Постояв некоторое время у гладкой ниши, она, словно умываясь невидимой влагой, двумя открытыми ладонями плавно провела по длинным черным волосам, тонкой шее, обнаженной груди и далее, по высоким бедрам. Вновь рожденные солнечные лучи, омыли все ее тело и открыли этому дню, еще раз проснувшуюся душу.
«Новый день – новые возможности!» – про себя сказала девушка, вспоминая одну из любимых фраз духовного Дады, такого же сейчас жителя древнего Мангупа, как и она сама…
Набросив на плечи, привычным движением через голову легкую накидку, Маха прошла вдоль желтой рифленой стены пещеры к выходу. Перед тем как оттолкнуть, сбитую из старых досок и хвойных веток, импровизированную дверь, она остановилась перед куском мутного зеркала.
Маха всегда это делала в одной и той же последовательности. Левая сторона лица, прикрытая длинной черной прядью, в зеркале, при тусклом утреннем свете, отображалась первой. Отведенный медленно рукой за затылок черный волос, открывал смуглую высокую скулу под выразительным глазом. Ровный профиль носа (практически идеальной формы), выгодно подчеркивали снизу точеные, как у этнической индианки, красивые уголки губ.
Так, постояв несколько секунд перед зеркалом, Маха медленно поворачивалась другой стороной лица.
Не быстро, как при первом взгляде на себя, она поднимала вверх, правую прядь ровных волос… Словно маска из серого оплавленного пластика, покрывала пространство ее лица от виска, до низа правой щеки. Наполовину сгоревшее ухо, практически без мочки, только подчеркивало высокую степень ожога, полученного нею той холодной осенью. Девушка, рефлекторно прикрыла ладонью изувеченную часть лица. Сейчас, она видела перед собой образ дикой самки, с проникновенным колючим взглядом, под первобытной густотой черных волос и красивым ртом, застывшим в полуулыбке «амазонки», готовящейся заколоть своего самца, после любовных объятий…
Так, до сих пор на нее действовала, до конца еще не ушедшая - нервная рефлексия, овладевшая ею полностью на несколько месяцев, после того ужасного ночного пожара.
Потом, после опускания правой ладони вниз, резкий эмоциональный всплеск, сменялся обычно чувственным наплывом другого рода. Взгляд затухал, и начинали немного влажнеть уголки глазных проемов у переносицы.
Она знала причину таких перемен в своем настроении. Физическое увечье, полученное после пожара в пещере под «Иудейским мысом» (более двух лет назад), уже не вносило свои коррективы в повседневный образ ее жизни. Если, еще год назад, она могла стрелой броситься на любого обидчика, только за смешок в ее сторону, то сейчас, более плотно прикрыв отросшим волосом правую часть лица, Маха просто игнорировала любые проявления эмоций в свою сторону.
Здесь, высоко на плато, среди руин древнего города-государства, без новостей, газет и телевидения, внутренние процессы удивительным образом уравновешивались - с внешними, становясь единым целым. Даже, при очень сильном желании - себя жалеть или наоборот – всех ненавидеть, эти состояния всегда через небольшой период становились «беззубыми» и пустыми. Что-то иное приходило им на смену, более сильное и чистое. Как бывает, когда маленькие рассорившиеся братик и сестричка, сразу успокаиваются при появлении доброго папы.
Она улыбнулась своему отражению в зеркале, и, чуть характерно тряхнув густыми волосами, тихо произнесла:
-Да, не зря меня в свое время сравнили с Маришкой, потом так и прозвав – Махой!
При этом вспомнив, о постоянном упоминании «соседями» по плато, о ее сходстве с вокалисткой группы «Shoking Blue», красавицей брюнеткой – Маришкой Вереш.
Июльское солнце, мягко подсвечивало небольшое пространство перед входом в ее жилище. Вырубленное стараниями средневекового человека, оно и сейчас готово было надежно служить, современному социальному беглецу или искателю неиссякаемого, внутреннего света. Не зная прямого пути к пещере, заблудший турист или рыскающий в поисках неформалов мент, мог попросту свалится в ближайший овраг или того хуже – покатится вниз, с голой скалы обрыва. Густой кустарник и хвоя «Соснового мыса», надежно прикрывали еле заметную тропу к ее небольшому входу.
Ворона уже ждала, на своем месте хозяйку пещеры. Оседлав край большого валуна, она крутила остроклювой головой по сторонам, иногда направляя свой птичий взгляд вниз, после раздающихся оттуда звуков. Удары топора и отголоски громких криков с долины, доносились сюда наверх очень четко, в тихое утреннее время. Маха, прихватив для своей любимицы остатки зерен и каши, подошла к сероватому камню. Ворона, переступая с лапки на лапку, радостно взмахнула крыльями. «Людей с палатками стало больше, - подумала девушка, заглянув через ветку кустарника вниз, - уже даже начали, что-то копать, видно готовят места под фундаменты домов».
Место бывшего поселения в долине, сейчас занимали уже около десятка палаток. Возвращающиеся потомки, депортированных в 1944 г., местных жителей ни у кого не спрашивая, стали здесь палаточным городком. К лету они начали возводить уже стационарные дома, на местах ранее принадлежащих их предкам. У которых, кстати, так же никто не спрашивал согласия перед поголовной депортацией в республики Средней Азии. Быт вернувшихся татарских семей, не сильно отличался от спартанской обстановки жителей главенствующего над ними массива – Баба-Даг. Поэтому видимо и отношения, между вернувшимися татарами и «индейцами» с плато над ними, сложились добрые, почти соседские, как и полагается у людей, волею судеб оказавшихся рядом.
Мотивы принятия решений - стать практически первопоселенцами, начать все сначала, конечно же, у новых соседствующих групп, были совершенно разные. У крымскотатарских семей – это, прежде всего, естественное человеческое желание - вернуться на свою историческую Родину, на землю предков. А вот у разношерстных жителей древнего Мангупа, причин обособиться на главенствующей горе, было определенно по более…
От очарования этими местами, с возможностью жить один на один с природой, до - банального бегства, от социальных обязательств к отсутствующим здесь ограничениям: в манерах, одеяниях, сексе, потреблении наркотиков и алкоголя.
Пронзивший их пылкие «кастанедовские» умы - дух вселенского равенства и свободы, рисковал здесь развеяться в парах ничем не прикрытых пороков и зависимостей. Обратную дорогу - туда вниз, никто для «индейцев» не закрывал, но и ждать их - «диких и освобожденных», то же перестали, а стать прежними многие из них уже не могли, и в большинстве случаев - не хотели…
Маха, неторопливо готовилась к спуску в долину. Подвязала волосы косынкой, так что бы, черные пряди максимально прикрывали обе стороны лица, оставив видимое место, только для пространства глаз, носа, рта и подбородка. Достала из пещеры серо-зеленый рюкзак, сложила в него разноцветные пакеты с какими-то травами, и потом разложила рядом на камне широкий кожаный пояс, с двумя навешенными на него удлиненными мягкими емкостями.
В ближайшем селе Терновка, жила дальняя родственница ее умершего более десяти лет назад, отца. Известная на всю округу целительница была одна, и как полагается местной «ведьме», обитала в небольшом доме - на краю села. Большой брезентовый рюкзак, в котором были только травные сборы, заказанные бабой Тоней и пара кожаных бурдюков на широком ремне - это все, что ей было нужно с собой.
Сменив легкую накидку, на более удлиненную цветастую тунику, она направилась по прикрытой старой лозой и густым плющом тропинке, в сторону крутого спуска с плато, к дороге, ведущей в Терновку.
На выходе из лесного массива «Соснового мыса», уже непосредственно на открытом пространстве плато ее окликнули с соседней тропы, круто «ныряющей» в овраг к палаточному поселению.
- О! Привет «Пещера»! – услышала она знакомый голос.
- Привет, привет Ганджа … – чуть обернувшись, спокойно ответила Маха на приветствие «соплеменника» по Мангупскому обществу.
За некоторую отрешенность и удаление, даже от местных «горцев», в последний год, ее все чаще и чаще, стали так называть.
Невысокий парень, с длинными рыжими волосами и такой же бородой, в истертых практически до дыр камуфляжных штанах и серой майке, приветственно взмахнул знакомой, свободной от торбы рукой. На правом плече, у него висела бело-черная мешковидная сумка, поддерживаемая им снизу правой рукой. Чуть прихрамывая и изогнувшись под тяжестью ноши Ганджа приблизился к Махе.
- Давно тебя не видел. Не здесь была?
- Здесь, - коротко ответила девушка.
Ганджа плюхнулся на мягкую траву и с удовольствием вытянул босые ноги перед собой.
- Садись, я угощаю, - сказал парень. – Я у Амета был внизу, он начал вино привозить из Красного Мака, от родственников. Продает его археологам, которые здесь наверху, у старого храма расположились. С весны что-то там роют…
Из мешка-сумки, показалась мятая пластиковая бутылка, наполненная доверху красной жидкостью. Ганджа, сделал несколько глотков и протянул сосуд Махе.
- Я археологов привел к нему, когда те, заскучав здесь, начали поиски «ларька с красной ртутью». Вот он меня теперь и благодарит, - вещал со смешком парень, пока Маха пила сладкое вино.
Потом посмотрел на снаряжение своей знакомой и вопрошающе, жестом руки показал, типа: «ты вниз?»
- Я, к бабке в Терновку, - ответила Маха.
- Ну-у, привет, бабе Тоне! Особенно от Макса и его Микки. Я их в Севасе видел, с неделю назад. Они еще с какими-то двумя «цивилами», в Карелию собирались. По местам силы проехаться.
Ганджа, грустно вздохнув, потер правое колено. Его легкая хромота, стала следствием жестокого избиения того, патрульными омоновцами в Терновке. Тогда в середине декабря, он и еще пара таких же жителей Мангупа (Макса и Микки), возвращались из Залесного, к своим зимовкам на плато. В районе замерзшего озера, перед татарскими палатками, их остановили вышедшие из ментовского «Пазика» несколько пьяных омоновцев.
Той зимой, учредили какой-то милицейский праздник, что вроде нового дня милиции Украины. Встреча с блюстителями порядка, для троих неформалов, оказалась очень даже не приятной. Откупится, от вновь рожденных украинских милиционеров, молодым «индейцам» было нечем. Ни «травы», ни денег, у них тогда с собой не было. А, силой слова, победить пьяного социально-классового врага в форме, не представлялось никакой возможности…
Из сельского участка, после издевательств и унижений, их под утро - просто выбросили в поле, у заснеженной тропинки с окраины Терновки, ведущей на Мангуп.
Местный участковый посоветовал им больше не попадаться ему на глаза, а лучше и того, по быстрее всем им там - передохнуть, чтобы не таскаться нарядам милиции на высокое плато с постоянными облавами.
Избитых до переломов парней и изнасилованную Микки, выходила тогда, Махина родственница, местная целительница - баба Тоня.
- Они, после того случая с ментами, на Фиолент в «Митрополичьи сады» перебрались, - продолжал свой рассказ Ганджа, - потом в Севасе тусили, и вот, на север собрались. Карелия, Прибалтика …
– С марта к «Вавилону» не спускалась… - задумчиво сказала Маха, вспомнив ту жестокую историю.
- Ясно, - уже чуть бодрее говорил Ганджа, доставая из мешка круглую лепешку. – Там все - то же, только страны и поселенцы вокруг Мангупа меняются, как всегда это и было.
Потом, характерно махнув рукой в направлении долины, вольно процитировал строки из песни Егора Летова:
- … все те же лица, все та же - срача!
Разломав лепешку пополам, он протянул одну из частей девушке. Маха махнула головой в знак благодарности. Парочка, мирно расположившись на мягкой траве, среди теплых камней и совершенно отстранившись от всего вокруг, просто жевала вкуснейшую молочную лепешку, запивая ту, ароматным вином.
Со стороны, они могли показаться обычному человеку, перемещенными во времени гостями из хипповых 70-х. Ветер легко разбрасывал по сторонам рыжие волосы и бороду Ганджи, свободно приподымал над спиной Махи цветастую тунику, гладил светло-желтую траву каменистого плато, создавая подобие легких волн, равномерно возникающих вокруг двоих, одиноко сидящих людей.
Было похоже на то, будто непосредственные участники легендарного «Вудстока», пришли вспомнить свои фестивальные будни, на то же место, лет так через двадцать…
Эти двое и еще несколько десятков таких же «индейцев», как и они сами, являлись яркими представителями первой волны поселенцев, пришедших сюда на высокое плато Баба-Дага, в конце 80-х.
Немного странное поколение, в котором действительно начали прорастать идеи и верования, имеющие свои прочные позиции в западных субкультурах. Пришедшие к нам на закате Страны Советов, они (идеи и верования) очень отличались от музыкальных посылов "Боба" и арт-чудачеств «митьков», а именно тем, что получили здесь – практическое воплощение.
Увлекаясь, и не давая своим порывам остановиться, новоявленные клоны: Кена Кизи и Джека Керуака, Джона Леннона и Дженис Джоплин - предпочитая стиль натуры и естественности единения с природой - уходили на высокое плато Мангупа, что бы сбить с себя всю городскую нечисть и никчемную по своему проявлению, человеческую зависимость от внешней атрибутики.
Первые зачатки ямайского растафарианства и индейской мудрости племени Яки, индийского буддизма и последующего за ним - психоделического транса от дзена, с сюрреалистическим погружением в недры внутреннего мира, получили в умах крымских индейцев свою «прописку» именно здесь – на Мангупе.
Суета и спешка, как тяжелые спазмы от внешнего мира, уступали тут место простыми и легкими – спокойствию и принятию… Смена имен - на удобные клички, и терминология применяемая местными обитателями, ко всему окружающему их миру, так же носила эволюционно-неизбежный характер. Отсюда и – растафарианский «Вавилон», как обозначение всей низменности и обмана внешнего, потребительского мира, и казалось бы не всегда приятные прозвища, типа – «Ганджа», ассоциативно напоминающие курильщика марихуаны и всякие там простые - «ништячки», как обозначение продуктово-алкогольных подарочков, оставленных сознательными туристами для местного неформального общества...
Здесь, на высоком плато, установились и получили путевку в жизнь, свои - устои и ценности, иногда радикально отличающиеся от всего того, что преподают и утверждают там – внизу, в лицемерно-порочном «Вавилоне».
У подножия горы, действительно менялись страны и населяющие их люди. Приходили новые законы и обозначения, звучали разные языки и почитались другие, осовремененные традиции.
Только, на гордо стоящем плато в самом сердце горного Крыма, в течении нескольких веков, (после падения в ХV столетии, последнего византийского оплота - княжества Феодоро), практически ничего не менялось.
Ганджа достал сигареты. Потом, чуть замер и одновременно с улыбкой свободной рукой показал на боковой карман своих штанов. Следующим, что увидела Маха, был прозрачный пакетик с травянистой зеленой субстанцией внутри.
- Давай приколотим? – сказал парень.
Маха дала ответ не сразу, но уверенно:
- Нет, пока не буду. Спускаться думаю по «мышеловке», перед монастырем. Давно там сама не ходила. Стремно.
«Трава», «молоко», «конфетки», «кашка» и всякие там другие духовно-питательные вещества, так же свободно гуляли по Мангупу, как и обычные продукты по городам и селениям вокруг древней горы. Строгие нормы морали низменного «Вавилона», здесь, напрочь отметались жителями пещер и гротов. Понимание собственной открытости, прежде всего перед самим собой, приводило их к закономерным вопросам: «Почему? Зачем? И, какая разница?»
Если в каждом, мало-мальском сельском магазине полно водки, табака и всякой там другой гадости, то - это нормально, а травку покурить, так - это зло и преступление. Почему?
Или, зачем? В каждом фильме показывать сцены с употреблением алкоголя и курением сигарет, а потом трубить по школам и предприятиям о вреде пагубных привычек. А по телевизору, и того больше, утверждать – «об постоянной заботе, о здоровье будущего поколения».
Так, какая же все-таки разница между видами дурмана? Ответ прост – никакой! И то, и то – зло, порок и убийство генофонда будущих поколений. Но! Если понять, очень простую вещь, что формируемая правящими элитами «вавилонская» реальность направлена, прежде всего - на подчинение себе подобных, только низших по их пониманию слоев населения, то - все становится на свои места. Подчинение через: зависимости и одурманивание сознания ложными пояснениями.
«Гадость и отраву, конечно же можно, но только ту, которую мы произведем и продадим вам. Потребляйте спиртное ответственно… Старайтесь курить только на свежем воздухе…» - и, тому подобные оправдания (своего зелья), транслируют нам власть имущие.
И не дай Бог - гражданин задумается! Нельзя. Как - так?! Что это, за вопросики такие про наркотики! Что значит, вы хотите понять: почему алко-яд даже рекламируют, а марихуана – жесткое табу? Вы что, хотите разрушить общество нормальных людей? Чего это вы, так интересуетесь, чем отличается пагубное воздействие никотина (которое разрешено государством!!!) - на здоровье человека, от расслабляющих опиатов и канабиса, (запрещенных строгим законом).
И, что это за крамольный интерес, в конце концов: почему одни яды рекламируют и легально продают с прилавков магазинов, а за другие (порой, и менее убийственные), стараются упечь любого неофита за решетку.
Врачи мямлят, что-то там, об ответственности за самого себя, так и не желая пояснить разницу. Родители, напиваясь, только машут руками, мол, сам все поймешь, когда вырастешь. А, государство – строй «вавилонский» - используя информационную меди-машину, только потирает ручки от сверхприбылей, получаемых после реализации «медленных убийц», в красивых упаковках и емкостях. На которые у него, полная – монополия!
Весь сложный ответ здесь, в одной простой фразе: «государственная монополия на производство веществ, формирующих твое сознание».
«Тот, кто управляет веществами, тот управляет – сознанием, тот, кто управляет - сознанием, тот управляет – миром». Примерно таков, был посыл неразумному человечеству, от официального изгоя и «врага №1» Соединенных Штатов Америки, легендарного ученого и философа – Тимоти Лири!
Вопрос: А почему, так же не оправдывают (по медиа-ресурсам), все остальные дикорастущие снадобья?
Ответ: Так, должна же быть и другая, темная сторона, то есть – зло злостное, для обывателя, конечно же.
Но, на самом деле - это территория выработки, для очень больших ребят. С мировыми сетями своих фармацевтических производств, с толпами наркокурьеров и изобилием обычных городских аптек…
Пришедшие на высокое плато люди, (первой волны), еще не дошедшие до состояния полных «обдолбышей», может так глубоко и не рвали свои умы, сложными вопросами, но они уже тогда поняли всю лицемерную суть окружающего их, разлагающегося общества.
Стало ли это для них, выходом или спасением? На этот вопрос, со временем, видимо каждый из местных «индейцев», получил свой внутренний и глубоко-индивидуальный ответ.
Ганджа не стал дальше уговаривать свою знакомую на совместную раскурку. Он, так же как и остальные обитатели плато понял, еще год назад, что Маха - закрылась. Как в общении, так и по месту обитания. Где-то там, на «Сосновом мысе», была ее пещера. Среди зайцев, коз, орлов и хоть редко, но еще встречающихся - диких кабанов.
- Сегодня к вечеру планируешь вернуться обратно? – спросил, выдыхая синеватый дым Ганджа.
- Да.
Девушка медленно расстегнула широкий пояс с длинными бурдюками по бокам. Потом откинулась назад, и ее спину словно обняло самое преданное ложе, всегда готовое быть рядом. Вино расслабило, вкуснейшая лепешка приятно насытила привыкший к фруктам и грибам желудок.
За контуром выпирающих лопаток под серой майкой и копной длинных рыжих волос, раздавался уже более размеренный голос Ганджи:
- Я, Даду видел вчера. Звал он всех на «Дырявый», мол, чего расшатались по мысам, одичаем скоро так. Давайте соберемся.
Потом серая майка, чуть приподняв плечи, сбросила их вниз.
- Говорит, сегодня в – Акустической - наши будут петь, группа – «Акустика». Да ты их знаешь – те, харьковчане с севастопольскими. Сейчас они, по более выходить к «цивилам» начали. Мотаются из города в город, - да поют на площадях. Такое же и название взяли, как пещера на дырявом мысе.
Ганджа с полуоборота, посмотрел на Маху:
- Это я под концерт, в долине, у Амета – тарился!
При этом самодовольно постучал по черно-белой сумке.
- Круто! - в небо сказала Маха. – Обязательно буду.
Сейчас она лежала на самой мягкой траве, в самом чистом месте планеты Земля, понимая, что это благо, как доступно, так и понятно – только ей одной, и никому больше.
Вдали, на фоне соседствующего массива, появились несколько похожих фигурок людей. Они шли быстро, определенно зная направление.
- А вон они, археологи мои, - указывая пальцем, в сторону идущих, проговорил Ганджа. – Тоже видно, у татар подтарились.
Потом он встал, посмотрел на Маху сверху. Вытащил несколько сигарет из другого кармана штанов, и протянул их девушке со словами:
- Бывай «Пещера», до вечера.
По местным меркам, это был «царский» жест. Обычно курящие здесь (просто табак) жители, формировали свои «козьи ножки» из выпотрошенных «бычков» встреченных ими по дороге. А вот цельные сигареты, не говоря уже о папиросах - это было, скорее исключение, граничащее практически с везением.
На Мангупе, в то время, негласным девизом, если кратко, можно было считать изречение: «Нам делить здесь нечего…»
Еда, сигареты, алкоголь и наркотики здесь на высоком плато, если выражаться образно, считались - общим достоянием. Не поделиться с таким же как и ты - «индейцем», съестным или «дурью», было признаком твоего полного «отстоя» или проявлением вшивого нутра «квартирантишки». Так, в то время называли залетных «домашних» деток, забегающих на Мангуп весной или летом, на парочку дней, с полными рюкзаками еды и косметики. Только для того, чтобы потом целый год рассказывать по своим «бурсам», как они были дикими и освобожденными на древней горе.
«Хороший, он – Ганджа, - затягивая ремень обратно вокруг пояса, думала Маха, - по своей сути – хороший. Открыт своим, и до чужого горя не равнодушный. Его - это место, его».
Не имея желания видеть, кого-либо из туристов или ученых, она пошла к южному обрыву, через лесистые рощи по крутому краю плато.
По дороге Маха, все же увидела несколько разных групп людей. На возвышенности, со стороны «Дырявого» мыса, расположились четыре персоны. Судя по их выверенным позам, и симметричному нахождению друг к другу – это была глубокая медитация. Все больше и больше, особенно к лету, сюда - к развалинам древнего города с потрясающими видами вокруг, прибывало новых искателей себя и различных контактеров, с неведомым и мистическим.
Парочка длинноволосых и совершенно голых «хиппи», в одежде только из трав и листьев на откровенных местах, собирали татар-чай и чабрец, на открытых полянах. Их одинаково длинные волосы, заплетенные извилистыми лианами и цветами, только подчеркивали визуальную силу слияния данных особей с окружающей их природой. Маха узнала пару. Это были молодые люди из белорусской Лиды. В первые сезоны они приезжали только на лето, а потом начали оставаться здесь на круглый год. «Зеленые», (как их нарекли местные), так же, как и она, определенно обособились от традиционного «мангупского общества». Отказ от мясного и алкоголя, обычной одежды и причесок, делал их больше похожими на первобытных «маугли», случайно попавших на время в городские условия. И, потом с удовольствием, вернувшихся в родное лоно природы.
Еще сбоку мелькали какие-то особи, но Маха, намеренно приостанавливаясь или ускоряя шаг, избегала со всеми встречи.
Подойдя к краю южного склона Баба-Дага, она остановилась и медленно опустилась на теплый камень. Словно давно ожидающая отдельная вселенная, полностью объяла все ее тело и душу. Порывы ветра, огромными и чистыми массами, раз за разом накатывались на крутой склон, ласково пропуская через себя: камни, деревья, Маху, все живое и не живое вокруг. Так здесь было всегда. Только с той разницей, что гармония лета, уступала место - гармонии осени, зимы, весны и дальше, дальше, дальше…
Впереди, пологие склоны соседствующих высот, берущие начало от чистых полей, сменялись зелеными, густо-засаженными лесом, плоскими вершинами. Бело-желтые выступы которых, отсвечивали красивым золотистым блеском. Узкие ленточки тропинок, хорошо просматривающиеся в ясную погоду, убегали, под тенистые своды многолетних сосен и буков. Ровный пейзаж, изумрудных, покрытых синеватой дымкой гор, сливался с неземной красотой идеально-голубого неба. Только небольшие «барашки» тучек, зацепившись за дальние высотки, придавали слегка рукотворный характер величайшему зрелищу. Словно рука художника, желая оживить общую картину, легкими светлыми мазками добавила контрастности к готовой работе.
«От каких планетных ураганов.
Этих волн гранитная гряда».
Эй, всегда вспоминались эти строки, из творчества Максимилиана Волошина, при виде таких потрясающих пейзажей, с разных сторон Отец-горы.
Силуэт одиноко сидящей девушки, в цветастой тунике, с развивающимися на ветру волосами на краю крутой скалы, вполне может быть - одним из вечных символов древнего города на высоком плато.
Конец 1 главы.