Как доехать в хутор Ботановский
Представьте: живете вы себе на антарктической базе. За окном холод и снег круглый год, но у вас тепло, вкусная еда, безлимитный интернет и туристические негры с телками в мини-юбках. Все как в цивилизованном мире, если не считать того, что раз в пол-года вы встречаете сантехника Петровича в фуфайке и с разводным ключом в руках, который второй год не может отладить ваш теплый толчок. «Хули ты тут, мудло, макулатуру свою раскидал» — говорит он указывая на томики Буковски, Улицкой и Ремарка, аккуратно сложенные на полочке близ унитаза. Настроение у вас, безнадежно портится, а тут еще вас приглашают в вагончик коворкинга на вечеринку по поводу новой картины Тима Миллера, где подают смузи приготовленный по рецептам прошлого сезона. И вот вы уже попиваете с коллегами эту дрянь и соглашаетесь с тем, что Антарктида — хоть за последнее время и была неплохо отстроена, все равно остается жуткой дырой на фоне цивилизованного мира. Да что тут говорить — даже нормальную жидкость для вейпа не купить: всю последнюю неделю в продаже только жидкости со вкусом клубники, ананаса, яблока, киви, манго, лимона, табака, вишни, морской соли и солнечного ветра.
И тут, из глубины вагончика раздается хриплый хохот. Оборачиваетесь и видите страшного человека в лохмотьях, с обмороженным лицом, ампутированными пальцами и беззубым от цинги ртом. Он страшен, пьян и беспрерывно курит, вынимая изо рта вонючую сигарету только для того, что-бы сделать еще несколько больших глотков из украденной у техников канистры с техническим спиртом. В вагончике все моментально замолкают. Все с нескрываемым отвращением смотрят на этого странного человека, не понимая кто он и как его пустили с улицы в чистый вагончик.
Страшный человек хрипит и булькает, не то в приступе хохота, не то в агонии. Но спустя несколько минут успокаивается, подкуривает новую синарету, отпивает еще пару глотков из канистры и полнейшей тишине говорит.
Двадцать семь лет назад я прибыл в качестве младшего техника на станцию «Южная Антарктика». В те времена еще не было никакой автоматизации: всю работу техники выполняли руками или с помощью нехитрых приспособлений. К счастью, на «Южной» был значительный механизированный парк. В распоряжении техников и инженеров бурения были тридцать восемь тракторов «Антарктика 12ДТ», шесть мотоплатформ, шесть кранов, два аварийных самолета на случай эвакуации. Работала электростанция на двести тридцать пятом уране — единственная в Антарктиде, котельная, льдоплавильня, цех мониторинга шурфов и лаборатория гидроанализа, экспедиторский корпус и рота охраны.
Основной задачей нашей станции была добыча льда и хранение ледяных запасов. Для этого велись разработки на глубине в несколько сотен метров, откуда по транспортеру лед доставлялся на поверхность и грузился на мотоплатформы. Раз в несколько дней, загруженная мотоплатформа отправлялась экспедиционным корпусом на станцию «Тито». Сейчас от нее осталось только несколько наиболее крупных ангаров, а на тот момент это было крупнейшая база западного сектора. По прибытию очередной мотоплатформы, на станции открывали очередной ангар и мы загружали его льдом под завязку. После этого, двери ангара заваривались, а по периметру выставлялась вооруженная охрана.
Если после заполнения ангара, на платформе оставался неразгруженный лед, то его везли в льдоплавильню, где топили в специальных котлах, после чего сливали образовавшуюся воду в отработанные штольни. Все проходило в обстановке строжайшей секретности, поскольку была большая опасность, что технология работ и данные о запасах льда могут попасть в руки недоброжелателей, которые смогут дестабилизировать добычу. Перед каждым заступлением на вахту персонал подписывал восемь актов о неразглашении, четыре акта о конфиденциальности и заявление на допуск к секретным работам. Кроме того, каждому технику выдавалось под роспись четыре ключа, о назначении которых никто не знал, поскольку данные о местоположении замков, к которым прилагались эти ключи были в ведении сотрудников секретного отдела, которые работали на Большой Земле и никогда не появлялись на станции.
Так мы работали больше года. Во время моей второй зимы я заступил на обычную вахту и буквально спустя пару часов погас свет во всех отсеках, пропала связь с Большой Землей, а по аварийному каналу связи удалось поймать только сигнал настройки радиооборудования. Это был Большой Панантарктический сбой. В течение тринадцати суток мы в полной темноте запускали и настраивали реактор, что больше напоминало восход Солнца в ручном режиме.
На четырнадцатые сутки энергообеспечение было восстановлено, еще через два дня полностью была восстановлена связь с Большой Землей. Примерно три месяца мы работали как и раньше, за это время были отправлены две мотоплатформы со льдом. Третья платформа была уже наполовину загружена, когда на нашем участке появились незнакомые люди, одетые в рабочую одежду. Они явно не понимали своей задачи, ходили по отсекам с отрешенным видом иногда предлагая случайным техникам свою помощь.
— Это связисты из центра сообщения — пояснил мне инженер. Вчера вышел приказ начальника станции, о том, что связь с Большой Землей разрешается осуществлять только высшему командованию без допуска технических специалистов.
— Зачем?
— Из соображений секретности. Есть опасность, что кто-нибудь из связистов может получить доступ к информации о местонахождении замков от ключей и сообщить их не тому, кому следует.
— А кому следует? Зачем вообще эти ключи?
— Ты дурак что-ли? Второй год работаешь и до сих пор спрашиваешь такую чушь. Работай иди — недовольно поморщился инженер и ушел.
Спустя еще два месяца я проснулся от непривычного рева. Так звучал только самолет, но последний борт прибыл на станцию неделю назад и в ближайшие два месяца никакого авиасообщения не планировалось. Вместе с остальными техниками я оделся и вышел из вагончика.
Холодный, обдуваемый ветром аварийный самолет был на полосе один. Второго аварийного самолета не было. Свежевычищенную полосу вновь заносило снегом. Кто-то включил аварийную сигнализацию, но все системы работали штатно и динамики оповещения молчали. После этой ночи мы еще пять дней работали как обычно. Догрузили платформу и собирались к новой отправке на «Тито».
В обед шестого дня прозвучал сигнал общего сбора. К собравшимся в столовой инженерам и техникам вышел инженер узла связи и сообщил, что все радиооборудование уничтожено, а все командование станции отсутствует, за исключением начальника, тело которого инженер обнаружил при проверке линии связи.
Через два дня было обнаружено, что восемнадцатый ангар вскрыт и опустошен. Судя по количеству наметенного снега и состоянию тел у дверей — склад был открыт еще тогда, когда оба аварийных самолета были на полосе. Никто не знал, что находилось в этом складе, но вокруг него всегда была усиленная охрана из отдельного взвода.
Началась паника. Рота охраны сняла оцепление с объектов, в том числе с загруженной мотоплатформы. Техники, инженеры и более крупное начальство кинулось растаскивать с мотоплатформы куски льда и уносить в свои вагончики. Там он моментально таял, поэтому люди снова бросались к мотоплатформе. Начались столкновения, появились первые раненые.
Через восемнадцать часов с ленты транспортера перестал поступать лед, но по ее центру потянулась кровавая полоса. Еще через несколько часов транспортер остановился. Как позже выяснилось — клети шахт были отключены, а персонал дрался за куски льда у мотоплатформы, поэтому рабочие в течение двух смен не могли выйти на поверхность. Замерзая, они попытались подняться по транспортерной ленте, но та шла по слишком узкому каналу и бедолаг зажало в узкой трубе. Лента шла не останавливаясь протирая вначале их одежду, а после кожу. Люди умирали страшной смертью, но крики их с такой глубины были не слышны. Очень быстро замерзшие тела застопорили ленту и сработало аварийное отключение транспортера. Больше в шахту никто не спускался.
На восьмые сутки беспорядков была объявлена эвакуация. Поскольку увезти всех на одном самолете было невозможно, командир роты охраны приказал заглушить реактор и заминировать лабораторию гидроанализа. Под прикрытием автоматчиков он завел в самолет специалистов с наивысшим допуском секретности: инженеров связи, инженеров энергоустановки и экспертов лаборатории. Несколько техников бросились к самолету, но были застрелены.
Люк самолета закрылся под яростное рычание оставшегося на базе персонала. Самолет загудел и люди озлобились еще сильнее. Гул самолета и ненависть людей на полосе нарастали довольно долго, но никто так и не двинулся с места. Неожиданно, двигатели самолета начали затухать, открылся люк и пассажиры вышли на полосу.
Никто после так и не смог вспомнить, что послужило сигналом к наступлению. В какой-то момент толпа техников, рабочих и инженеров кинулась на солдат, а те, даже не спрашивая приказа, открыли огонь. Люди обезумели. После, те кто остался в живых, рассказывали, что после запуска двигателей, по салону самолета потекли струйки воды. Чем теплее становилось в салоне, тем больше текло и капало отовсюду. Во всех ящиках, багажных отсеках, среди проводов в электрошкафах лежали спрятанные аккуратные бруски льда.
После этого на станции наступил холод. Запускать реактор оказалось некому. Несколько инженеров были убиты у самолета, двое погибли при попытке запуска, а еще четверо бесследно пропали. Люди сливали из бочек и техники топливо и грелись им в вагончиках. Склады с продовольствием были до верху забиты ледяными слитками, а выброшенные продукты все сильнее заносило снегом. Люди дрались раскапывая мешки с макаронами. По станции прокатилась волна самоубийств. Поговаривали о случаях людоедства.
Так прошла первая зима. Бортов С Большой Земли не было. О нас никто не вспоминал. В ноябре стало немного потеплее, солнце стало подниматься все выше. Нас осталось очень мало, участились случаи каннибализма и возникли драки за новый ресурс — топливо. Несмотря на это, наступило некоторое подобие порядка. Проход к складам разрешался только в определенные часы по расписанию. Нарушители лишались возможности подходить к складам в течение трех суток. За соблюдением расписания следили несколько вооруженных солдат. Власть принадлежала нескольким людям, чьи вагончики находились ближе всего к продовольственным складам и топливному хранилищу: старшему механику цеха мониторинга шурфов, рабочему шахты, экспедитору и технику льдодобычи. Формальную власть осуществлял экспедитор. Появилось даже подобие торговли. Снег замел мертвые тела и разбросанный вокруг мотоплатформы лед.
В январе, в самый разгар лета, неожиданно для всех по станции прозвучал сигнал общего сбора. Придя в холодную столовую мы обнаружили там экспедитора, рабочего шахты и одного из автоматчиков. Слово взял экспедитор.
— Коллеги, мы находимся в катастрофической ситуации. Но, несмотря на это, нам следует оставаться людьми. Да, мы думали, что скоро за нами придет помощь. Этого не произошло. Но не следует опускать руки и терять надежду. Мы не должны есть друг друга. Мы не должны убивать друг друга. И обкрадывать друг друга мы тоже не должны. За время этих долгих месяцев я поддерживал порядок. Но за моей спиной, и за вашей спиной, друзья, старший механик и техник льдодобычи постоянно нарушали утвержденное мной расписание. Благодаря командиру взвода охраны это выяснилось. Вчера он обходя вагончик техника льдодобычи нашел его открытым. В нем лежали тела самого техника и старшего механика. Эти недолюди убили друг друга в порыве жадности. В их вагончиках стояли полные канистры топлива, лежали свечи, еда, много еды! И даже табак и спирт!
Люди сглотнули слюну и оскалились.
К сожалению, я слишком слаб. Поэтому предлагаю считать главным командира взвода охраны. Он наведет настоящий порядок. Продукты и топливо, найденные у этих негодяев предлагаю разделить между всеми поровну.
Сидящий рядом рабочий шахты согласно кивал головой. Через неделю после того, как командир взвода был назначен старшим его нашли повешенным в собственном вагончике.
Первое что сделал новый начальник — назначил смертную казнь за людоедство. Расстрелы были проведены перед всеми на одной из мотоплатформ. Тела оставили на холоде и на следующий день они куда-то пропали. Изменился порядок поиска продовольствия. Отныне, откапывать еду можно было всем, но десятую часть найденного требовалось сдать в фонд чрезвычайного запаса. Из нескольких солдат была сформирована инспекция общественного контроля, которая проверяла вагончики и помогала из чрезвычайного запаса людям которые были обречены на смерть. Это редко помогало прожить им больше чем пару дней, но люди с воодушевлением восприняли новую инспекцию. Была сформирована бригада уборщиков, которые за дополнительный паек расчищали основные пути. Но самое главное, удалось запустить аварийную электростанцию. В вагончики впервые за долгие месяцы пришло тепло и пропала необходимость в топливе.
Так продолжалось до начала осени. Усилившиеся морозы делали процесс поиска еды все более сложным. Налог на еду подняли с десяти до двадцати пяти, а спустя две недели до пятидесяти процентов. В середине марта топливо стало заканчиваться. В вагончиках вновь стало холодно. Люди потянулись с канистрами по старым местам, но буквально через несколько дней вышло распоряжение о запрете хищений топлива. За хищение жители вагончика лишались еды на четверо суток. Электростанция работала все хуже — голодные люди умирали прямо на вахте. Ввели расстрел за хищение топлива. Инспекция общественного контроля начала искать в вагончиках излишки продовольствия и топливо. Все найденное изымалось. Никто уже не обращал на умирающих внимание.
В начале мая электростанция остановилась. Было объявлено, что топливо иссякло, хотя все знали, что это не так. Кроме того, персоналу электростанции было запрещено под страхом расстрела общение с кем бы то ни-было кроме солдат. Налог на еду вырос до семидесяти процентов. Люди искали еду втайне, отдавали четверть найденного солдату и еще половину от того что осталось инспекции. Участились угрозы расстрелов. Бригаде уборщиков перестали выдавать дополнительный продовольственный паек, но под угрозой расстрелов заставляли работать.
Семнадцатого мая загудели двигатели «Антарктики», что стоял возле моего вагончика. Выйдя на холод я увидел в темноте удаляющиеся огни трактора с прицепом-вахтовкой для перевозки рабочих между станциями. Из последних сил я догнал его и залез на заднюю платформу. Я не знаю зачем я это сделал. Очень быстро станция пропала из виду, а я стал замерзать. Впрочем, это уже не имело никакого значения. Я закрыл глаза и приготовился замерзнуть.
Очнулся я на станции «Полярная». По рассказам, в тот день два солдата, приближенных к командиру взвода погрузив продовольствие и топливо отважились доехать до ближайшей антарктической станции. Выведя четырех трактористов под автоматами они заставили их загрузить полный прицеп еды, топлива и ледяных слитков. При загрузке один из ящиков упал на тракториста и тот остался лежать без движения. Никто не обратил на это особого внимания. Но после того как трактор отъехал от станции на безопасное расстояние один из водителей вырвал у задремавшего солдата автомат. Трактористы вывели солдат из кабины и приказали раздеться. На таком холоде шансов выжить у них не было, зато был случайно обнаружен я. Живой, хоть и с отмороженными пальцами.
Трактор доехал до «Полярной» без прицепа. Говорили, что на следующий день на «Южной» разъяренная толпа убила командира взвода охраны. Найденных в его вагончике продуктов и топлива хватило бы на всех еще на одну зиму. Но спустя неделю на станции «Южная», вернее том что от нее осталось, приземлился спасательный вертолет.
Мужик забычковал окурок, посмотрел на нас и вдруг дико расхохотался. «Ну вы и дебилы» — говорил он сквозь мерзкий булькающий смех — «Это-ж сказка!». Он закурил еще одну сигарету, затянулся, отхлебнул из канистры и продолжил.
— На самом деле пальцы я отморозил когда пьяный на зимнюю рыбалку поехал, а зубы я выбил когда на меня конвектомат упал. Но знаете, в одном я все-таки прав — мужик еще раз отхлебнул из канистры, затянулся и посерьезнел.
— Вы все тут, все как один. Вы нихрена не можете себе представить что такое настоящая дыра на фоне цивилизованного мира.
P.S. Название таково, поскольку изначально этот текст должен быть посвящен проблемам навигации, картографии и транспорта (целиком он есть тут http://городшахты.рф/kak-doehat-v-hutor-botanovskij/).