Итоги
Интересно, а можно ли сказать про тьму «ослепительная»?
Эта мысль настолько заняла его, что Эдик даже забыл испугаться. А может страх не возникал ещё потому, что происходящее очень походило на его полуосознанные сны, которые с ним иногда случались: он понимал, что всё вокруг – нереально, но управлять событиями так и не научился.
Нет, он, конечно, помнил и грохот, и скрежет металла, и звон разбитого стекла – но это казалось ему таким же неправдоподобным, как и эта густая темнота без единого проблеска света.
Как он ни старался, освоиться не получалось. Не проявлялись очертания предметов, не было слышно ни одного звука кроме его дыхания. Сначала ему было скучно. Потом всё же стало не по себе. А потом он разозлился, и сделал шаг вперед. Раздался громкий хлопок, и внезапно помещение, в котором он находился, залило ярким, холодным белым светом.
Комната оказалась небольшой, идеально квадратной и бестолково пустой: единственный столик с двумя стульями стояли прямо в центре, едва занимая хотя бы восьмую часть помещения. Эдик сделал несколько кругов по комнате, убедился, что в ней нет ни дверей, ни окон, ни даже люстры или лампочки – свет, казалось, лился из стен, потолка и даже пола. Вздохнув, сел на один из стульев.
На втором тут же появился из ниоткуда пожилой мужчина с седыми волосами, аккуратной бородой и немного похожий на его начальника. Строгий взгляд только добавлял сходства – ну ни дать ни взять вызвали «на ковёр».
В руках мужчины возникла очень толстая книга в красивом переплёте. При открытии она оказалась чем-то вроде журнала для записей, только очень уж большого и вычурного, с немного пожелтевшими от времени страницами.
- Имя? – нарушил тишину седой. Голос был густой, низкий, но не сказать что приятный. У Эдика тут же сработал годами тренированный рефлекс – он выпрямил спину, чуть наклонил голову, понизил голос на один тон и гордо произнёс: «Эдуард». Его собеседник так долго, пристально и насмешливо смотрел на него, что Эдик сник и пискнул: «Эдик».
- Ну, Эдуардом ты хочешь итоги подводить или Эдиком, мы ещё разберёмся. Я – архангел Гавриил. А ты – умер. Если не хочешь, чтобы за тобой очередь собралась, а, поверь – лучше тебе этого не хотеть, давай сделаем всё быстро.
- Как – умер? – опешил Эдик. Даже если это ему и снится, такой сон ему не нравится. Он судорожно перепробовал все привычные способы выйти из кошмара – щипался, хлопал себя по щекам, прикусывал язык. Было больно. И не помогло.
- Обыкновенно – умер, - взгляд Гавриила стал совсем скучающим, - превысил скорость, не справился с управлением. Ты думал, ты этой накладкой на номера камеры обманешь? А обманул себя. Молодец. Надеюсь, этот вопрос мы закрыли. Это тебе теперь торопиться некуда, а у меня работы полно. Следом за тобой мать-одиночку на переходе собьют. Она умрет, а дети живы останутся. Знаешь, как она горевать будет? Ты это точно слушать не захочешь. А принять я её не смогу, пока тебя не оформлю – правила. Так что давай, соберись уже.
Эдик ошеломленно молчал. Да, он действительно сегодня, устав от постоянных штрафов, налепил хитрую обманку на номера. И правда, злорадствуя, разогнался на трассе быстрее обычного. И удар он помнит, и скрежет… Выходит, не приснилось?!
Гавриил же воспринял молчание как знак согласия, и продолжил:
- Чтобы не было вопросов: ада нет. Рая тоже нет. Страшного Суда – уже нет. Был, когда вас несколько сотен миллионов было, теперь уже нет. Не справляемся. Часть работников Суда перевели в Производство душ, потому что Он уже не успевает столько созидать. Ангелы, конечно, хуже Творца работают, души так себе получаются, мелкие – но хоть что-то. Ангелов-хранителей тоже туда почти всех перевели. А вы всё плодитесь и плодитесь, - Гавриил неприязненно поморщился.
- Теперь о тебе: после смерти душа либо возвращается в мир, в новом теле, либо уничтожается как брак. Перебирать твои поступки за всю жизнь уже некогда – этим только при Страшном Суде занимались. Сейчас всё упростили: ты говоришь своё имя, под которым тебя знают и любят. Называешь трёх человек, которым ты дорог. Если они искренне горюют по тебе – душа укрепляется, набирается силы и перерождается. Если нет – уменьшается и исчезает. Да ты сам по ходу поймёшь. Самая важная – третья встреча. Даже если первые две неудачные, третья тебя может спасти. Так что скажешь, как тебя регистрируем, Эдик-Эдуард? – спросил Гавриил и уставился ему прямо в глаза.
Такого ужаса Эдик не испытывал ещё никогда. Он облизнул пересохшие губы и спросил:
- А если откажусь?
Седовласый усмехнулся.
- В привидений веришь? – Эдик отрицательно покачал головой. Гавриил усмехнулся ещё шире и злорадно ответил:
- Вот и зря.
Выхода не было. Чтобы не видеть суровое, осуждающее лицо архангела, Эдик крепко зажмурился и начал перебирать в памяти всех, кто имел сейчас значение.
Кто знает его как Эдика? Мама, одноклассники, первая жена, сын.
С мамой он разругался пять лет назад. Она очень осуждала его за развод, за новую работу и жену. Попрекала тем, что он мало общается с сыном, и что редко приезжает к ней. Устав от постоянной критики, Эдик раздул скандал из-за какой-то мелочи, сказал матери что больше не хочет её видеть и уехал. Он, правда, присылал ей иногда деньги, и справлялся о её здоровье у тётки – маминой родной сестры, но вряд ли это его сейчас спасёт. Тётка, кстати, тоже отпадает.
Мысль об одноклассниках заставила его вздрогнуть даже здесь, после смерти. Ребёнком Эдик был хилым и болезненным, и его всегда гнобили. Без особой жестокости, но сколько же он получал обидных прозвищ, сколько раз его не брали в игры, и сколько его портфель работал мячом для хулиганов, он уже даже и не сосчитает. Особенно ему вспомнился Витька Иванов, который в девятом классе отобрал у него вещи в раздевалке после физкультуры, и выпихнул его, почти голого, в коридор, полный девчонок…
Жена и сын.
После таких детства и отрочества Эдик был жутко закомплексованным. Как Лида обратила на него внимание – вообще загадка. Она относилась к молодому студенту не как к хилому мальчишке-нескладёхе, а как к мужчине – гордилась его успехами, всегда ставила во главу угла его интересы, помогала и поддерживала, а когда они поженились - обеспечивала ему комфортный быт. Под её чуткой заботой он воспрял духом и воспарил над былыми неудачами.
А потом понял, что ему тесно.
Тесно в их ипотечной «однушке». Тесно в роли мужа – вникать в бытовые неурядицы, выслушивать её бабьи проблемы, ездить к тёще на огород. Он думал, что рождение сына поменяет его отношение, но стало только хуже. Лида сделалась толще и ворчливее, квартира будто уменьшилась в метрах, еда перестала быть разнообразной и вкусной, а полы – чистыми.
Он честно терпел три года. Потом стал похаживать налево. Через пару лет завёл себе первую постоянную любовницу – Милочку. А ещё через два года Мила пришла к нему домой в его отсутствие и все рассказала Лиде. Развод был быстрым – к этому времени он уже закрыл кредит, и просто оставил всё нажитое опостылевшей жене и сыну, с которым так и не удалось по-настоящему сблизиться. С тех пор у Эдика было правило – ни одна любовница не должна задерживаться больше чем на год.
Да и вообще после развода он кардинально поменял свою жизнь. Через бывшего однокашника устроился работать в крупную организацию, и стал усиленно делать карьеру. На новом месте представлялся исключительно Эдуардом, последние свободные деньги тратил на дорогие костюмы и сигареты, даже если и приходилось потом месяц питаться только макаронами. Его очень вдохновило интервью генерального директора одной большой корпорации, особенно фраза: «Хочешь быть Старшим партнёром – веди себя как Старший партнёр». Вот Эдик всеми силами и строил из себя Эдуарда, и даже стало получаться. Тринадцатичасовые рабочие дни принесли первое повышение и хороший доход. Понимая, что женатый сотрудник выглядит более солидным и благонадёжным, он опять завёл себе жену – Снежану. Она отлично вписалась в картину его новой жизни – хорошо смотрелась в трёхкомнатной квартире с евроремонтом, вкусно готовила и тщательно следила за собой, привлекая к себе и к нему внимание нужных людей на корпоративах.
Был только один минус. При Лиде он пошёл налево от скуки и за свежей красотой. Со Снежаной скучно не было – она вела активную светскую жизнь, постоянно его вовлекая; а выглядела всегда как с обложки журнала. Но она совершенно не умела слушать. Когда Эдик жаловался на усталость, она корчила гримаски и твердила «Эдуард, ну ты же знаешь, хорошие должности требуют труда и упорства!». Если пытался отвертеться от очередного приёма в субботу – давила: «Эдуард, там будут нужные люди! Ну же, я уже погладила тебе рубашку и подобрала галстук!».
Первое время, под предлогом общения с сыном, он сбегал к Лиде. Она варила борщи и терпеливо слушала его. Но когда Эдик понял, что его начинает тянуть туда, обратно – в старенькую обшарпанную квартирку, к полноватой неухоженной женщине, он ужаснулся и нашёл другой способ. Лилечка, Сонечка, Лялечка – в мире оказалось полно молоденьких, не слишком обременённых моралью женщин, готовых скрасить досуг тоскующего мужчины средних лет с хорошим достатком, в обмен на красивые подарки и дорогие курорты пару раз в год.
Так что с теми, кто знал его как Эдика, он давно уже утратил прочные связи.
Но кого же взять из знакомых Эдуарда?
В первую очередь, конечно, жену. Он никогда не отказывал Снежане ни в чём – лучшие наряды, роскошные украшения, стилисты-косметологи… Она уже давно не работала, ведь он полностью обеспечивал ей все условия. Даже если и не было у них какой-то неземной любви, как минимум она должна горевать об окончании своей беззаботной жизни и о нём – как источнике этой жизни.
Вторым, наверное, будет Сенька Зорькин. Ну в смысле, Арсений Викторович -тот самый однокашник, что устроил его на работу. Они до сих пор общались и вместе участвовали во многих проектах, так что его внезапная кончина должна не на шутку огорошить и огорчить коллегу.
А вот с третьим именем было сложно. Лилечка и Сонечка были поочерёдно отправлены в отставку спустя год отношений, согласно его, Эдиковым, правилам. Срок Лялечки ещё не подошёл – они встречались всего полгода, и как раз скоро должны были лететь на две недели в Доминикану. Пятизвёздочный отель был уже оплачен, отпуск получен, Снежана предупреждена о затяжной «командировке». Лялечка, конечно, очень расстроится сорванной поездке, но ведь архангел сказал «которым ты дорог, кто искренне горюет по тебе». По поездке Лялечка горевать будет искренне, а вот насчёт условия про «дорог» - совсем не факт.
Дальше в голову лезли ещё менее значимые имена и лица – партнёры по теннису, приятели из клуба охотников, его подчинённые… из тревожных раздумий его вырвал многозначительный кашель Гавриила, и громкий, жёсткий голос:
- Ну? Какие три имени пишем? Ты уснул что ли, эй!
Эдику пришлось открыть глаза. И до этого не очень-то дружелюбный архангел сейчас просто излучал раздражение и нетерпение. А ещё комната начала как-то вибрировать, свет – мекнуть, и Эдик понял, что следующая несчастная совсем на подходе. Он торопливо произнёс:
- Снежанна, Арсений… а третье я ещё не знаю, можно мне подумать?
Гавриил записал имена.
- Запретить я тебе не могу. Но лучше бы тебе не медлить. На случай для таких как ты, с двумя вариантами имён и всего с двумя поручителями, есть свой протокол. Подписывайся и вали отсюда. – Казалось, терпение архангела совсем иссякло. Эдик никак не мог понять, чем же он так не угодил – ну да, не святой, но и похуже есть люди: воры, убийцы, наркоманы… Чего этот дед к нему так прицепился? Он было уже совсем решил возмутиться и вызнать всё про этот особый протокол, как в комнате появилась женщина средних лет с совершенно безумным взглядом, полным страха и отчаяния. Видимо, в отличие от него, Эдика, она ярче запомнила свои последние мгновения и не приняла их за ночной кошмар.
Женщина в панике оглянулась, и, не найдя никого кроме них с Гавриилом, вдруг закричала – оглушительно, на одной ноте, с бесконечным ужасом в голосе. Уже через три секунды Эдик спешно выхватил ручку из рук Гавриила, не глядя поставил подпись в последней заполненной строчке журнала и исчез.
Гавриил подошёл к женщине и обнял её. А она заплакала – горько, навзрыд, сквозь слёзы повторяя имена своих детей. Архангел гладил её по голове и молчал. Его работа была сделана, он услышал всё, что нужно – но у него было ещё несколько минут до появления следующего усопшего.
***
Эдик открыл глаза в своей квартире. Венецианская краска на стенах, итальянский мебельный гарнитур, парочка мягких низеньких кресел, огромная кровать, сделанная на заказ – Эдик с облегчением и упоением разглядывал свою спальню, постепенно приходя в себя и радуясь, что всё-таки вернулся из того кошмара.
Из глубин квартиры донёсся голос Снежаны. Эдик сначала подумал, что она говорит по телефону, но затем услышал её собеседника-мужчину. Удивился, кто это у них в гостях без разрешения, и начал вспоминать – а какой сегодня вообще день, и какие у них были планы. Может он опять забыл о какой-то светской тусовке?
Голоса становились всё громче; внезапно дверь спальни открылась, и в неё буквально ввалились Снежана и Сенька, самозабвенно целующиеся, и уже полураздетые. Эдик остолбенел от такой наглости, особенно когда они упали на кровать прямо рядом с ним. Он уже было почти начал орать на обнаглевших любовников, как большая Сенькина рука прошла сквозь него, ухватившись за красивую резную спинку кровати.
И тут Эдик понял, что всё-таки ничего ему не приснилось. Он попытался было, без особой надежды, окликнуть жену, но на него никто не обратил внимания. Подойдя к зеркалу, никакого отражения он тоже не нашёл. Эдик в растерянности смотрел на парочку, не зная, что его расстраивает больше – двойное предательство, или то, что он так глупо ошибся в выборе поручителей. И, хоть сейчас это и было вовсе не важно, от поведения Снежаны ему было обидно вдвойне: ему она никогда не позволяла раздевать себя до спальни («не хватало ещё вещи по всей квартире собирать»), снимать с себя бельё («порвёшь, оно дорогое!»), и вообще в постели всегда была сдержанно-отстранённа. Эдик всегда успокаивал себя: «видимо, так ведут себя настоящие леди». Оказалось, что и настоящие леди могут нетерпеливо ёрзать, царапаться и кричать непристойности.
На счастье Эдика, который уже смирился с этой живой трансляцией 18+, Сенька внезапно остановился и отодвинулся от Снежаны.
- Снежа, давай всё же дождёмся, пока схоронят. Ну не по-людски это как-то.
Снежана, ничуть не обидевшись на сокращение своего имени (за что неоднократно «получал» Эдик), недовольно скривилась:
- То есть трахаться в его кабинете, на кухонном столе где он ел, в его машине – это по-людски? А сейчас вот, когда я наконец свободна, у тебя совесть взыграла?
- Ну что ты сравниваешь? – Сенька отодвинулся, – он тогда живой был. Тебе что, день потерпеть сложно?
- Не сложно, - пожала плечами Снежана, - просто не понимаю этих двойных стандартов. А ничего, что ты его с проектом подставить собирался? Это тебе не было неудобно?
- У меня выхода не было. Либо я бы отвечал за свой косяк, либо он. Но раз это я его на работу устроил, то получается он мне должен был. На квартиру он уже заработал, да и опыт тоже.... Ну уволили бы его, но ведь это не конец света. И вообще, ты что, совсем не переживаешь?
Снежана откинулась на подушки и уставилась в потолок.
- Нет. Надоел он мне. Поначалу такой целеустремлённый был, землю грыз чтобы в люди выбиться. А как чуть поднялся – обленился совсем. Приходилось его постоянно пинать, чтоб совсем не скатился. А он больше бабами интересовался, чем карьерой. Думал, что очень умный. «Командировки» у него постоянно, «премию срезали». Придурок, я же всех его коллег и начальников знала. Как ему первый раз премию «срезали», сразу Анатолию Ивановичу позвонила, заступиться хотела. Идиотка. А он сразу всё понял, и отвечал так тактично-сочувственно, гад! «Снежаночка, наверное, он что-то напутал». Господи, я никогда себя такой униженной не чувствовала!
- А чего не ушла тогда?
- Да щас! Я из-за него с работы ушла, и столько сил потратила. С тремя его начальниками спала, чтоб ему повышения давали. А квартиру он до меня еще купил, и что мне – с голым задом уходить? А может так и веселее было – я к каждой «командировке» подарок дорогой выпрашивала, типа скучаю. Так смешно было смотреть как он ужом крутится, чтобы на всё денег хватило… Так что скатертью дорога!
Эдик стоял, опустив голову. Самое ужасное, что ему и возразить-то нечего было бы. Он считал, что его повышения – результат упорного труда, таланта и долгих переработок. Нет, он, конечно, видел, какими глазами на Снежану смотрят его коллеги, но никогда не думал, что всё вот так…
- А ты что, переживаешь? – спросила Снежана. Сенька задумался.
- Ты знаешь… поначалу мы хорошо общались, когда я его только устроил. Но он быстро как-то зазнался. А пару лет назад он очередное повышение раньше меня получил, так полгода свысока общался, пока меня руководителем проекта не поставили. Я бесился тогда страшно – быстро же люди забывают, кому они вечную благодарность обещали…
Пока Снежана с Сенькой обсуждали его косяки, Эдик вдруг заметил, что становится всё прозрачнее с каждым словом. Комната расплывалась, накатывала слабость. Эдик беззвучно плакал, понимая что это – конец. А потом его накрыла тьма.
***
Вопреки ожиданиям, он всё же очнулся. На кладбище, рядом со своей могилой. Судя по просевшему холмику, уже прошли не только похороны, но и сорок дней. Не иначе как по этому случаю, к скромной могилке подошли три человека – две женщины и один подросток. Эдик с удивлением узнал маму, первую жену и сына.
Они молчали, печально опустив головы. Но он слышал их мысли.
«Эх, Эдька… а как счастливы мы были! А помнишь, как квартире радовались? А как Сашка родился? А ведь я давно тебя простила… Думала, вернёшься ко мне… Да видно, не судьба. Пусть хоть на том свете найдёшь ты, что так искал на этом. Светлая тебе память!»
«Не думала я, что ты вперед меня туда отправишься… Прости меня, сынок, за гордыню мою. Что жить тебя учила, что не помирилась с тобой. Родной мой, как же я теперь, не прощённая… Кровинка моя, мой единственный! Пусть земля тебя будет пухом. А сына твоего я не оставлю, покуда ноги носят помогать буду. Спи спокойно, родной!» - и по лицу женщины без спроса скатились сдерживаемые из последних сил слезинки.
Подросток, в котором Эдик с трудом узнал повзрослевшего сына, долго молчал, и ни о чём не думал. Сколько же Эдик его не видел? Год? Два? Больше? И алименты он платил с «белой» части зарплаты, которая раз в пять была меньше его дохода… Эдик бы не удивился, если б сын молча плюнул на его могилу.
«Папка… а ведь ты меня на рыбалку так и не свозил… Мама говорила – ты много работаешь, чтобы мы ни в чем не нуждались. Спасибо тебе за велосипед, и за приставку, и телефон, и вообще за всё! Но только так хотелось, чтобы ты чаще мог приезжать! А я так тебе и не сказал, как я тебя люблю и скучаю. Зачем ты ушёл так рано, папка? Мама говорит, мне нельзя за это сердиться на тебя. А я и не сержусь. И ты на меня не сердись, когда я тройки получаю. Мама сказала, ты всё видишь теперь. Я буду хорошо себя вести, чтобы ты мной гордился!»
Никакой телефон и приставку Эдик не дарил. А про последний день рождения сына вообще забыл. Видно Лида постаралась, чтобы Санька не расстраивался… Эдик и не знал, что после смерти может быть так больно. Даже когда он таял в своей спальне под шипение жены и друга, ему не было больно. А сейчас душа рвалась на миллион частей, а он даже не мог заплакать.
Вдруг он заметил, что стремительно уменьшается, и вместе с тем начинает светиться.
Всего через несколько мгновений на столе в белой комнате без окон и дверей перед Гавриилом появилась стеклянная баночка с маленькой яркой звездой. Архангел проворчал:
«И за что таких только любят… Жаль, что вам нельзя воспоминания сохранять. Глядишь в другой жизни бы умнее стал. Ну хоть Творцам душ работы меньше будет…» - и, сделав соответствующую запись в журнале, выпустил звездочку, которая сразу же нашла младенца, ждущего душу для того, чтобы родиться.
А с кладбища медленно уходили три человека, не подозревающие, что своей любовью и прощением они спасли жизнь первозданной душе, которую творил сам Создатель.