Глава 3. Лагерь⁠⁠

Лагерь

Капитальное заграждение из мешков с песком и бетонных блоков образовывало узкий, как горлышко бутылки, проезд. Солдаты в полной боевой экипировке с затемнёнными стеклами шлемов несли службу с новой, непривычной напряжённостью. Их пальцы лежали на спусковых скобах, а взгляды скользили по машинам с холодной подозрительностью. Густой от пыли и выхлопов воздух, горчил едкой химической взвесью — двое в раздутых защитных костюмах методично обрабатывали колёса и пороги распылителями, оставляя на асфальте маслянистые радужные разводы.

Давящую тишину внезапно разрезал безразличный механический голос из громкоговорителя:

«Всем колоннам приготовиться к осмотру. Запрещено открывать окна и покидать свои места. Сохраняйте спокойствие».

Механический голос, лишённый всяких интонаций, повис в воздухе. Из будки у проезда вышел офицер с планшетом в руке. Его сапоги отбивали неторопливый, чёткий ритм по раскалённому асфальту. Он медленно шёл вдоль автобуса, заглядывая в каждое окно, сверяя лица с данными на экране. Всё шло по привычному, отлаженному сценарию.

Пока он не остановился у одного из окон.

Его поза изменилась мгновенно — спина выпрямилась, плечи напряглись. Он что-то коротко и отрывисто сказал в рацию, не отводя взгляда от стекла, за которым скрывалось чьё-то лицо.

К автобусу немедленно, почти бесшумно, подошли трое солдат в защитных костюмах. Один из них, старший, резким жестом приказал пассажиру выйти. Дверь со шипением открылась, выпустив наружу клуб затхлого воздуха. На ступеньку спустился мужчина лет сорока в помятом костюме. Он был смертельно бледен. Даже с нашего расстояния я разглядел тёмные, багровые пятна на его шее, выглядывавшие из-под воротника. Они были похожи на гниющие сливы.

— Следуйте за нами для дополнительного осмотра, — раздался приглушённый, бездушный голос из-под маски.
— Но я... я уже проходил осмотр! У меня всё в порядке! — голос мужчины срывался, превращаясь в шепот. Он сделал шаг и покачнулся, будто земля ушла из-под ног.
— На колени! — скомандовал один из солдат, его пальцы уже сжимали приклад. — Руки за голову! Немедленно!

Мужчина не двинулся с места. Он стоял, беззвучно раскачиваясь, его взгляд был устремлён куда-то далеко, сквозь солдат, сквозь бетонные заграждения, сквозь эту всю эту муть. Багровые пятна на его шее, казалось, потемнели и зажили своей, пульсирующей жизнью. Один из военных резко шагнул вперёд, намереваясь прижать его к земле.

В этот момент мужчина дёрнулся всем телом, словно его ударило током. Голова запрокинулась, и изо рта, разомкнувшегося в беззвучном крике, брызнула тёмная, почти чёрная, густая, как мазут жидкость. Он рухнул на асфальт, бьющийся в немой судороге. Солдаты инстинктивно отпрянули. Офицер выкрикнул что-то в рацию, и его голос, потеряв всю офицерскую выдержку, сорвался на пронзительный фальцет.

А потом мужчина затих. Он лежал неестественно прямо, раскинув руки в стороны и уставившись в серое небо остекленевшими глазами.

Третий солдат что-то коротко бросил водителю автобуса. Машина, фыркнув дизельным выхлопом, завелась, и её медленно, отогнали на запасной путь, в сторону от основной колонны. За окнами первого автобуса замерли бледные пятна испуганных лиц.

В нашем салоне кто-то сдавленно всхлипнул. Лера инстинктивно прикрыла Аню, повернув её лицо к себе. Я почувствовал, как по спине, от самых плеч до поясницы, медленно и неотвратимо пробежала струйка ледяного пота.

И тут рядом раздался сдавленный, почти восторженный вздох — нечто среднее между смешком и всхлипом. Я обернулся.

Лёха не отводил взгляда от происходящего. Он впитывал каждую деталь с гипнотическим, болезненным интересом, его пальцы судорожно вцепились в спинку переднего кресла. Глаза горели лихорадочным блеском, а в уголке рта играла сумасшедшая, нервная улыбка, которую он безуспешно пытался сдержать, прикусывая губу.

— Лёх... — прошипел я, и мой голос прозвучал хрипло и неуверенно.

Он медленно, с неохотой, перевёл на меня взгляд. В его глазах не было ужаса — только чистое, неистовое восхищение.

— Видел? — выдохнул он, и его голос дрожал от неподдельного возбуждения.

У меня внутри всё сжалось в холодный, тяжёлый ком. В этот момент я понял — это был не Лёха. Это был кто-то другой, кто поселился в его голове и смотрел на мир глазами, лишёнными всего человеческого.

В этот момент дверь нашего автобуса с шипением открылась, впуская внутрь спёртый, горький химический воздух. На пороге возник тот самый офицер, его тень легла на первые ряды сидений.

— Исаева Валерия есть? — в давящей тишине салона его голос прозвучал оглушительно громко.

Лера коротко подняла руку. Он замер на секунду, оценивая расстояние, а затем неспешно пошел между сиденьями. Под пристальными, испуганными взглядами пассажиров он казался огромным и чужеродным.

— Справка об астме, — произнес он, уже стоя перед нашим рядом и сверяясь с планшетом. — В первом лагере передали, что нужно поставить печать.

Лера молча, на автомате, достала из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок и протянула ему.

— Ждите, — коротко бросил офицер, развернулся и тем же неспешным, мерным шагом направился к выходу.

Минута тянулась мучительно долго, превращаясь в вечность. Лера сжимала мою руку так, что кости ныли, ее ладонь была холодной и влажной. Аня притихла, прижавшись к сестре, и только ее широко раскрытые глаза, казалось, вобрали в себя весь случившийся ужас.

Наконец дверь снова открылась. Офицер снова проделал весь путь до нашего ряда, его сапоги отбивали гулкий, неторопливый ритм. Он, не глядя ни на кого, протянул Лере справку. В углу листа теперь красовался штамп, чёрная фигурка единорога в берете и дата.

— В лагере подойдёте в медпункт, — бросил он через плечо. — Лекарства получите там же.

Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне и остановился на Лёхе.

— Два астматика в одной компании? — пробормотал он скорее для себя, и в его голосе прозвучала не столько просьба к разъяснению, сколько констатация странного, неудобного факта. Развернулся и вышел, оставив после себя тяжёлую тишину.

Автобус набирал ход, увозя нас от этого места, но я не мог оторвать взгляда от Лёхи. И понимал — леденящей душу ясностью, — что самая большая опасность может быть не снаружи, за бетонными заграждениями. Она сидит здесь, в полуметре от меня, и смотрит на мир глазами, в которых читается восхищение смертью.

Городок, растянувшийся на сотни метров, был отгорожен от остального мира четырехметровым бетонным забором, увенчанным двойным рядом колючей проволоки. По периметру, словно стервятники, возвышались вышки с часовыми, из-под козырьков которых неустанно следили за территорией лагеря.

Внутри царила строгая, почти пугающая геометрия: ровные линии одинаковых палаток с нанесенными черными номерами образовывали подобие безжизненных улиц. Густой и тяжелый воздух — пах сырой землей и едкой химической горечью.

Повсюду сновали солдаты и люди в защитных костюмах, походившие на безликих желтых муравьев, занятых своей невидимой работой.

Едва мы вышли из автобуса, глотнув спертого лагерного воздуха, Лера тут же обратилась к одной из женщин в военной форме с суровым, обветренным лицом и коротко стриженными волосами.

— Простите, а медицинский пункт? Нам сказали получить лекарства.

Женщина оценивающе окинула ее взглядом, затем меня.
— Кому из вновь прибывших ещё нужны медикаменты? — отчеканила она, обращаясь ко всей нашей группе, ее голос звучал громко и властно.

Из толпы нерешительно вышло еще несколько человек.
— После того как обeстроитесь, я буду ждать вас вон у той палатки, — она указала на ближайшее строение, длинный барак с самодельной вывеской «Блок питания №7», откуда тянуло слабым запахом вареной крупы и дезинфектанта.