Феня, которая сделала карьеру⁠⁠

В предыдущем посте я упомянул, что слово мент старше революционного переименования полиции в милицию, что вызвало у читателей некоторое удивление. Знаем мы об этом факте благодаря Василию Филипповичу Трахтенбергу, который больше века назад загремел в тюрьму за мошенничество. Выйдя, он ухитрился заработать на своей отсидке, причём вполне легальным способом: продал Императорской академии наук рукопись словарика воровского жаргона. В 1908 году этот словарик вышел из печати под заглавием «Блатная музыка. Жаргон тюрьмы», причём редактором и автором предисловия был один из самых выдающихся лингвистов своего времени – И.А. Бодуэн де Куртенэ.

Жизнь жаргона и сленга скоротечна, и большинство слов из книги Трахтенберга уже давно никем не употребляется. Однако некоторым из них повезло куда больше, и если век назад они были известны лишь специфическому контингенту, то сейчас их знают почти все. Я решил выписать из «Блатной музыки» те слова, которые за прошедшие сто с лишним лет стали известными почти каждому.

амба – конец, безвыходное положение

бáбки – деньги; преимущественно кредитные билеты

баландá – жидкая кашица из пшённой и ячневой крупы – обычная пища острожников.

барыга – скупщик краденных вещей

блатнóй – преступный, свойственный преступнику: член преступного мира

буферá – женские груди

гоп – ночлежный приют, ночлежка

домýшник – вор, занимающийся исключительно домовыми кражами

жигáн – представитель тюремного и острожного пролетариата; жалкий нищий, унижаемый арестантами и сам унижающийся перед более сильными и богатыми

занáчивать – прятать, скрыть что-либо на самом себе

каюк – конец, безвыходное положение

кичá – тюрьма

косýха, косáя – тысяча рублей

ксива – всякий документ, дающий право жительства, выдаваемый из волостного правления

кýкла – завернутый в плотную бумагу столбик копеечных монет с двумя новенькими двугривенными на каждом конце

липа – всякий фальшивый, поддельный документ

лягáвый – агент сыскной полиции

мент – агент сыскной полиции

мокротá, мóкрый грáнд – убийство с пролитием крови

навóдчик – лицо, «наводящее» вора на кражу

очкó – отверстие заднего прохода

парáша – глиняный или металлический с металлическою же крышкою горшок, вделанный в деревянный стульчак с вытяжною трубою в стене, находящийся в каждой одиночной камере

перó – нож

порешить – убить кого-либо

пришить – совершить над провинившимся в чём-либо арестантом свой тюремный самосуд

смолить – курить

стрёма – арестант, поставленный на стражу, обязанный условным криком, свистом или известным словом давать знать играющим в карты о приближении опасности ввиду начальства или надзирателя

травá – табак, махорка

трепáть – болтать вздор, говорить «пустое», врать, повторять что-либо, что уже давно и всем известное

тырить – прятать, скрывать

ýрок или ýрка – в противоположность «оребурке» – крупный и дерзкий вор

фарт – счастье, удача, выгода, прибыль

фрáйер, фрáер – жертва шулера и мошенника. Также потерпевший или истец в уголовном деле.

шары – глаза

шкет – «блатной» мальчишка, несовершеннолетний преступник

шмáра – всякая блатная женщина, любовница блатного

шпанá. Тут Трахтенберг выдаёт целое философское рассуждение:

шýхер (поднять) – поднять шум, обнаружив совершённую кражу, и требовать повального обыска всех присутствующих

фóмка – небольшое долотце с трубкою, которым «домушники» делают взломы «серег», «калачей» и т.п.

Конечно, формы и значения многих слов больше или меньше изменились. Сейчас говорят мокруха, а не мокрота, косарь, а не косая. Куклы теперь делают из купюр, а не монет, ксива уже не подтверждает права жительства, а шмара – не любовница блатного. В этом плане интересно значение выражения навести́ марафе́т. Трахтенберг определяет его следующим образом: «огорошить каким-либо вопросом лицо, случайно вошедшее в помещение, где совершается кража и, пользуясь минутным смущением его, выскочить на улицу и скрыться».  

В то же время некоторые непрозрачные в настоящее время выражения становятся понятными благодаря данным Трахтенберга. Например, ваньку валять:

Или свинтить (откуда-нибудь):

В качестве бонуса не могу не привести статью бульда, показывающую, что тюремные нравы за сто с лишним лет ничуть не изменились: