Фантастический роман Ислама Ханипаева «Луна 84». Глава первая: Добро пожаловать в «Мункейдж»⁠⁠

Любопытная книжка появилась в букмейт.

Название отсылает, видимо к раннему фильму Роланда Эммериха «Луна 44», действие книги также происходит в тюрьме на спутнике Земли. Начало напоминает «Цивилизацию статуса» Роберта Шекли - описываются порядки, в котором предстоит жить заключённым. Похоже, что жанр книги young adult, поскольку сосланные - молодые люди и девушки до 23 лет, но указан возраст +18, видимо, дальше будет больше насилия и наверняка секс. Сразу же заявляется героиня, с которой у гг, вполне вероятно, будет романтическая линия. В общем-то, всё очень похоже на множество тюремных и фантастических боевиков - всякие «Крепости» и прочие, но написано неплохо. Во всяком случае, первая глава особого отторжения не вызвала. Зацените сами.

Он открывает глаза и видит перед собой только мрак.

— Проснулся?

— Снимите… Снимите это!

— Закрой пасть, будь добр.

— Снимите мешок!

Знакомый звук. Треск электричества, сопровождаемый коротким сигналом. В последнее время частенько приходилось его слышать. Как правило, после этого по всему телу растекалась боль, а в месте соприкосновения с кожей чувствовалось адское жжение.

— Нет, нет, нет, молчу! Не надо!

Электричество доходит до кончиков пальцев, до каждого волоса на голове. Он кричит, потому что не может не кричать.

— Отвечай коротко. Мы уже сегодня наслушались. Понял?

— Не надо, не надо… — отвечает он, тяжело дыша. — Понял, понял.

— Имя?

— Дэниел Стоун. — Голос дрожит.

— Откуда ты?

— Чикаго. Малая Америка.

— Возраст?

— В зависимости от даты.

— Умничаешь… Сейчас мы простимулируем работу твоего мозга…

— Я не знаю, какой сейчас день! Не знаю, сколько дней прошло… Мне должно было исполниться двадцать в ноябре! — Услышав стук, он дергается. За спиной дребезжит металл: на запястьях звенят кольца, от которых тянутся к стене цепи.

— Это удовлетворительный ответ. Я продолжу. Как голова? — Новый голос, только что вошедшего человека.

— Что?

— Болит голова? Проблемы с памятью? — Вопросы звучат заученно. Стоун догадывается, что это врач.

— Болит. И я не чувствую рук.

— Эффект временный. Стандартный для всех. Тело скоро придет в норму. Что ты помнишь последнее до ареста?

— Я помню… камеру, свою, временную. Другую.

— Откуда ты знаешь, что ты не в своей камере?

— Другое эхо. И тут холоднее.

— Поздравляю, док. У этого есть мозги, — усмехается первый говорящий.

Стоун по крупицам собирает все, что помнит, и понимает: что-то не так. С ним. С головой. Будто он прошел какую-то процедуру. Более того, он будто все еще ее проходит. Перед глазами всплывают обрывки воспоминаний и пропадают, мгновенно сменяясь другими. Улыбка матери, первый поцелуй, отчисление из университета — поезд памяти со скоростью света проносится по его жизни.

— Что со мной? Что вы сделали? Я не…

— Последствия транспортировки. Капсульный эффект. Ты же умник. Знаешь о таком?

— Да… Но он же… Он же возможен только в космосе.

— Молодец. И главный вопрос: ты в курсе, где находишься?

— Нет. Это… тюрьма?

— Это «Мункейдж».

Разум Стоуна не сразу воспринимает эту информацию. Он точно уже слышал это слово. Нечасто, но слышал. Оно имело какой-то особый смысл. Потому что, услышав, как оно звучит, Стоун ощущает, что это что-то важное, связанное с его жизнью до ареста и, что еще важнее, что-то плохое. Нет. «Мункейдж» — это что-то ужасное. Стоун понимал, что его ждет заключение, но только не здесь. Только не в «Мункейдже».

— Ну, добро пожаловать на спутник, заключенный номер триста три Дэниел Стоун.

Еще один удар. Теперь все, что было когда-либо значимым, перестает иметь смысл. Разум будто влетает на полной скорости во что-то несокрушимое, разбивается на тысячи осколков и плывет в бесконечной космической невесомости.

***

Движение — первое, что ощущает Стоун. Легкое покачивание выводит его из состояния сна. Перед глазами — металлическое покрытие и собственные колени. Подняв голову, он видит прутья. Лоб зафиксирован металлическим же кольцом. Максимум пол-оборота в обе стороны. Сомнений не остается: он в клетке и она движется. Черная ткань поверх клетки закрывает обзор. Он будто диковинный зверь, дожидающийся своего звездного часа. В ушах не смолкает гул: последствие ударов электродубинкой — орудием, ставшим практически символом усмирения несогласных. Он пытается дернуть ногой — без шансов, все тело в плену. Больше всего болят кисти, скованные за спиной и наверняка уже разодранные до крови.

Стоун, собравшись с силами, пытается встать, но клетка резко тормозит — и он падает на одно колено. Он бы рад безвольно распластаться, но цепи, натягиваясь, не дают этого сделать. И в довесок вызывают адскую боль как в голове, так и в кистях. Стоун корчится. «Нужно скорее подняться на ноги, лишь бы не чувствовать этой боли». Длинные волосы липнут к лицу.

Он слышит чей-то тяжелый вздох перед собой. Да и сзади тоже вроде бы кто-то стонет.

Раздается стук по прутьям. Звук быстро приближается, и вот что-то замирает у его клетки. Он видит краем глаза, как из-под ткани выпирает кончик дубинки.

— Внимание, заключенные! — Знакомый голос, кажется, он слышал его совсем недавно. Затем высокий звук, за которым следует разъяренное шипение кончика электродубинки. Стоун испуганно дергается вбок. — Спокойно, триста третий, — властный голос снаружи. — Через мгновение вы окажетесь в своем новом доме. Это важный момент — знакомство. Вы знаете, что первое впечатление имеет большое значение, поэтому предлагаю вам встать на ноги, привести себя в порядок и с улыбками на лицах поприветствовать свою новую семью! — Шаги отдаляются. Стоун, превозмогая боль, выпрямляется. Кем бы ни был этот человек, лучше последовать его совету. В таких ситуациях хватаешься за любую возможность, за любую спасительную нить, и сейчас это совет человека с дубинкой. — Внимание: открыть ворота в Сектор один! — Скрежет металла, сопровождаемый сигналом, заполняет помещение и затем резко прекращается со стуком.

— Конвой, пошел! — незнакомый голос сзади.

Опять тряска, опять движение в неведении, во мрак. Вопреки ожиданиям, под ноги, туда, куда не дотягивается черная ткань, со всех сторон пробиваются песчинки яркого света. Стоун испуганно оглядывается, забыв про фиксатор головы. Корчится, когда затылок протыкает тысяча игл.

— «Мункейдж»! — Крик эхом разносится во все стороны. Помещение явно большое. — Поприветствуйте новичков! А вы запоминайте свои идентификационные номера! Триста один!

Человек с дубинкой стоит немного впереди Стоуна.

— Триста два!

Он уже рядом.

— Триста три!

Мужчина срывает ткань. Яркий свет заливает все перед глазами, будто сотни лучей устремляются только на него. Поморщившись, Стоун опускает голову.

— Триста четыре!

Опять боль в шее. Что-то не так.

— Триста пять!

Он ошеломленно открывает глаза, пытаясь осознать, что же увидел на самом деле.

— Триста шесть!

Сквозь огни всего на мгновение перед ним проскальзывает картинка — осознание страшной реальности, осознание того, где он находится, или того, как далеко он находится от дома.

— Триста семь!

Возможно ли это? Или это сон? Но если все вокруг и сон, то боль точно проникла из реальности. Стоун не готов принять увиденное. Это не может быть правдой.

— Триста восемь!

Собравшись с мыслями, опять поднимает взгляд, чтобы убедиться. Земля. Так далеко и так близко. Стало быть — они на Луне.

— Триста девять!

Стоун смотрит еще четверть минуты в небо, которого нет. От Земли их отделяет прозрачный потолок в форме купола и несколько сотен тысяч километров безжизненного космоса. С надеждой на свободу он теряет и интерес к родной планете. Он опускает взгляд, все еще не готовый поверить в происходящее. Транспортировка… Капсульный эффект… Второй волной накатывает осознание, что он не просто в большом, а в огромном помещении… В ангаре размером со стадион высотой метров пятьдесят. Наверху прозрачный потолок, внизу металлический пол, состоящий из ровных плит.

А вокруг люди. Сотни парней и девушек, замерев, наблюдают за действом.

Стоун еще некоторое время привыкает к яркому свету, который обеспечивают десятки прожекторов. Действительно — будто стадион.

Он видит перед собой спину другого новичка, а перед ним — еще одного, и наверняка сзади их еще несколько. «Триста девятый — последний. Нас девять. Девять новичков», — осознает Стоун. Клетки стоят почти впритык к забору, разделяющему помещение ровно по центру. Все девять клеток в связке, будто вагоны поезда. Шепот заключенных понемногу стихает, пока в конце концов не замолкает совсем.

— Господа отбросы Земли! Приветствую вас на Луне, а точнее — в специальной колонии для особо опасных преступников, ну или молодых подонков разных мастей, разозливших обитателей Земли настолько, что они буквально избавили планету от вас. Поздравляю, теперь ваш дом — «Мункейдж»! — начинает экскурсию человек с дубинкой. Высокий, с вытянутым лицом, темными волосами средней длины, зализанными назад и тянущимися из-под военного картуза; черные, слегка выпученные глаза бегают по всему помещению. — Меня зовут Оливер Браун! Начальник колонии Оливер Браун! — Его голос разносится через динамики по всему «Мункейджу». — Как вы можете заметить, колония разделена на две равные части этим металлическим забором.

Стоун через силу, насколько может, поворачивает голову в правую сторону.

— Парни находятся на этой стороне, а дамы — на той. Ой, простите мне мою невнимательность, — театрально извиняется мистер Браун и отдает команду охранникам. Те, просовывая руки в клетки, переключают механизмы на затылках заключенных.

Голова Стоуна просто падает, а вместе с ней Земля будто обрушивается на свой спутник. Стоун снова на полу. Снова охваченный болью, пытается подняться, но бедра онемели и не готовы выполнять команды. Триста третий не знал, что шея вообще может так болеть. Собравшись с силами, он все же поднимается. Вначале на колени, затем, схватившись за прутья, встает на ноги. Слышится легкий звон цепей. Ноги дрожат.

— Продолжим. Итак, по правую руку от вас Сектор два.

Триста третий снова поворачивается направо, словно по приказу начальника Брауна, и за прутьями собственной клетки видит забор. Усилием направив взгляд выше, он определяет его высоту — пять метров. Дальше начинается территория девушек, в конце которой располагаются тюремные камеры. Пять этажей вдоль стен. Автоматически Стоун оборачивается в конец своего сектора. У парней все точно так же: пять этажей камер от одного угла до другого. Девушки, которых заметно меньше, ходят свободно, а парни выстроены в шеренгу.

— Теперь у нас триста девять парней и почти сотня девушек! Прекрасно! Будь вы не отбросами общества, а, наоборот, лучшими представителями рода человеческого, вас можно было бы заслать на какую-нибудь удаленную планету для ее заселения! К сожалению, таких планет еще не нашли, да и вы не лучшие представители Земли. — Браун ходит параллельно клеткам. Кончик искрящегося оружия стучит по прутьям. Все заключенные испуганно дергаются, услышав рядом с собой хорошо запомнившийся им звук. — Но даже будь в космосе хотя бы одна планета, пригодная для жизни, а вы — последними живыми приматами, вас бы я туда не отправил! Вы кучка дерьма! И…

— Это, видимо, сортир, — доносится едва слышно спереди.

Мистер Браун замолкает.

«Какой идиот решился пошутить?» — думает Стоун.

— Повтори, пожалуйста, триста первый. — Начальник подходит ближе, переключая что-то на устройстве, которое держит в руках. Гул, исходящий от электродубинки, нарастает. Браун останавливается возле первой клетки. — Повтори, пожалуйста, что ты там сказал.

— Если мы дерьмо, то это, видимо, сортир.

— Да, вполне возможно. Добавишь еще что-нибудь?

— А ты тогда кто? Начальник сортира? — усмехается автор шутки. Он говорит очень быстро: — Или ты пытаешься сортир от нас очистить? Тогда ты гребаный ершик?

Не сдержавшись, триста второй кривит едва заметную презрительную усмешку. Однако никому из остальных заключенных шутка не кажется смешной.

Стоун поднимает взгляд на парня впереди. Высокий, широкоплечий, слегка не дотягивающий до двух метров темнокожий заключенный. Триста третий оглядывается по сторонам и видит в глазах других заключенных холодный ужас.

Неожиданно мистер Браун начинает хохотать, и его смех разбегается эхом. Без сомнения, каждый зритель этого представления напуган до дрожи. Вероятно, поэтому они все боятся сделать лишний шаг.

Стоун оглядывает нескольких замерших в ужасе девушек, пока не встречается глазами с одной из них. Не то чтобы она как-то отличалась от остальных: та же оранжевая тюремная роба, висящая вокруг поясницы, того же цвета штаны и белая, немного запачканная майка, короткие рыжие, почти красные, волосы, виски выбриты — это первое, что замечает Стоун, а затем — и ее огненные обеспокоенные глаза. Взгляд девушки задерживается на нем лишь на мгновение и возвращается к Брауну, продолжающему смеяться.

Хохот начальника колонии прерывается громким смешком.

— Отличная шутка! — добавляет кто-то.

На лице Брауна читается явное раздражение. Начальник поднимает глаза к пятому этажу Сектора один. Три камеры пятого этажа отличаются от других: более толстые прутья, более темный оттенок металла — явно укреплены сильнее остальных. Такие клетки подошли бы разве что крупному зверю. В одной из них, той, что по самому центру, держась за прутья, стоит парень. Стоун с трудом может разглядеть его. Он видит лишь каштановые патлы почти до плеч. Единственный заключенный «Мункейджа», не вызванный на общий сбор, подается вперед. Проблески улыбки довольно быстро сменяются хищным взглядом, устремленным на начальника Брауна. Некоторое время в абсолютной тишине они смотрят друг на друга, остальные смотрят на них.

— Риггс! — вдруг кричит начальник, посмотрев наверх, за спины новичков. Там возвышается застекленная смотровая — словно трибуна для особо важных гостей на стадионе. Охранник, сидящий за панелью управления, кивает в ответ, и через мгновение расположенные в несколько рядов толстые прутья одиночки сдвигаются, наглухо закрывая клетки. — Прибавь Дикарю жару!

— Да, сэр! — доносится из динамиков.

Начальник тюрьмы показывает большой палец вверх и всем своим видом просит заключенных обеспечить идеальную тишину. Удовлетворенно улыбается, ожидая чего-то. Через несколько секунд из закрытой клетки слышатся стоны, иногда переходящие в крики. Будто дирижер, Браун взмахом указательного пальца просит охранника увеличить мощность. Из камеры слышится рев, полный боли и ненависти.

— О, это мой любимый момент! Послушайте. — Вновь следует приказ увеличить мощность, и заключенный кричит еще громче. Сквозь невидимые щели меж механических решеток пробивается пар. Браун велит то поднимать, то понижать температуру. — Потрясающе талантливый певец. Шутник, тебе нравится, как он поет?

— Да, сэр, — отвечает триста первый, опустив глаза.

— Как тебя зовут?

— Оскар Эдуенсо.

— Оскар, попробуйте дуэтом! — Браун упирается электродубинкой в ребра триста первого, и тот платит криками за свое чувство юмора. — Какое расточительство — высылать такие таланты с Земли! Хотя я допускаю, что вы лишь часть программы по повышению уровня культуры Луны. — Электродубинка замолкает, когда Оскар теряет сознание. — Вот что значит отдаваться профессии полностью! Триста второй, имя!

— Бенуа Мусамба, — отвечает темнокожий парень.

— И откуда ты такой крепкий взялся?

— Бибеми.

— Полагаю, это что-то африканское.

— Камерун.

— Понятно. А проходишь ли ты по нашим возрастным нормативам? Сколько тебе?

— Двадцать два. — Триста второй отвечает коротко и холодно. Без вызова, но и без страха.

Браун задумчиво кивает, затем продолжает:

— Я слышал, как ты хихикал над шуточкой своего друга.

— Он мне не друг.

— Он мне не друг, начальник Браун!!! — рявкает на триста второго Браун и бьет его шокером. К удивлению всех, Бенуа удерживается на ногах. Коленки трясутся, он шипит от боли, но продолжает стоять. Браун отводит дубинку. — Вот это я уважаю. Нам тут такие пригодятся.

— В-в-выпусти м-м-меня, и я раз-з-зорву тебя… на части, — бурчит Бенуа, собираясь с силами.

— Мне нравится твое предложение, но не в этот раз. — Браун, потеряв к заключенному интерес, поправляет козырек картуза и переводит на максимум мощность дубинки. — Объясняю всем на примере нашего крепкого новичка. — Браун поднимает над головой оружие. — У нас тут есть список из трех источников страха и боли. Я в этом списке занимаю скромное третье место. Второе место у этой незамысловатой штуки. — Он вертит искрящимся устройством в разные стороны. — Это наш шокер, электродубинка, парализатор, вышибатель мозгов — называйте, как хотите. С помощью этой штуки любой из охранников, и в первую очередь я, может причинить вам немыслимое количество страданий — не только как шокером, но и по старинке. — Будто вспомнив о чем-то, Браун оглядывается на одиночку. Дикарь молчит. — Ах да. Простите. Риггс, отключи парилку!

— Да, сэр! — слышится ответ.

— Итак, шокер. Если поставить его на максимум, то можно услышать такой гул. — Браун неожиданно засовывает шокер в клетку Стоуна. Тот испуганно отдергивает голову. Жужжащий, почти искрящийся кончик приближается и замирает в паре сантиметров от шеи.

— Нет, нет, нет, пожалуйста, — взмаливается триста третий.

— Послушай, послушай внимательно и запомни этот звук.

Дальше голову не отвести, и Стоун держится на ногах, слегка подрагивая всем телом и пытаясь представить, что находится в другом месте. Без шансов. Гул шокера словно пробирается по позвоночнику в глубь мозга, вызывая неимоверный страх. Стоун, перестав молиться, морщится в ожидании адской боли.

— Запомнил? — до жути мягко спрашивает начальник.

— Да, да, да… — тараторит Стоун.

— Вот и молодец. Расскажешь всем остальным, что чувствуешь?

— Да, да, сэр.

— Спасибо.

Облегчение наступает, когда Браун отводит шокер.

— Продолжим урок. Ударив этой штукой по любой конечности, я моментально ее отключу. Спасибо Богу за то, что изобрел паралич! — Браун бьет в коленный сустав Бенуа Мусамба, и тот падает на одно колено, с трудом сдерживая крик. — Ударив в область сердца, я могу как вызвать временный перебой, так и полностью вывести из строя ваш ценнейший орган. Но самое лучшее свойство, — Браун театрально вертит дубинкой, а Стоун молит Бога, чтобы начальник случайно не задел его клетку, — раскрывается, когда дотрагиваешься им до головы. Никакой боли. — Браун подносит к бритому затылку Бенуа шокер. Стоун, не видя лица триста второго, даже не может предположить, что тот чувствует. — Отключение мозга. Это как вырубить электричество. Вы моментально превращаетесь в овоща, и целый час ваше тело пребывает в блаженном состоянии — будто парите в космосе. Риггс, покажи всем!

Окно смотровой оказывается еще и экраном, на который проецируется видео. Крупным планом взяты начальник и триста второй. Квадрокоптер с камерой подлетает ближе, картинка увеличивается. Теперь все устремляют взгляды на экран.

«Хватит, хватит, хватит», — молит про себя Стоун.

Бенуа, опустив голову, все еще стоит на одном колене. Легкое касание затылка, звук вылетающей искры — и гигант моментально отключается. Все заключенные вздрагивают. Им не привыкать видеть подобную картину, но от этого не легче. Ком в горле не дает Стоуну вдохнуть. Он прерывисто пытается сделать глоток воздуха, будто астматик. Одна мысль в голове: «Только не я. Пожалуйста, только не я следующий».

— Продолжим экскурсию. Вы потом расскажете этим двум шутникам, чем все закончилось, — улыбаясь, произносит Браун, небрежно указывая кончиком дубинки на Оскара и Бенуа. Промежуточное облегчение настигает Стоуна, но начальник может и передумать.

Браун подходит к его клетке.

— Триста третий… — Он нагибается к новичку, закрывает рукой микрофон, тянущийся от уха, и тихо говорит: — Интересно, почему твое дело засекречено? Что ты такого натворил?

— Я здесь по ошибке, — выдавливает из себя Стоун, мотая головой.

Браун, разочарованный ответом, поджимает губы, отпускает микрофон и продолжает играть на публику:

— Я удивлен, что ты до сих пор не обмочился, а ведь при нашей первой встрече ты… Впрочем, не буду тебя смущать перед новыми друзьями. Урок уважения ко мне мы преподали вместе с триста первым. Урок устрашения мы преподали с триста вторым. По крайней мере, попытались. А урок соблюдения правил я преподам вместе с тобой. — Начальник подается вперед, и его лицо оказывается между прутьев. — Итак, вопрос. Тебе нравятся девушки?

Сквозь пелену страха и гул в ушах тяжело различить услышанное. Тысячи мыслей поражают сознание: «В каком смысле? Да или нет? Нет или да? Как ответить, чтобы не закончить как эти двое? Как сделать так, чтобы он был доволен? Промолчать? Улыбнуться? Что он спросил?»

— Извините, сэр, что? — осторожно переспрашивает Стоун.

— Тебе девушки нравятся или ты из тех, кто с парнями? Я не осуждаю. У нас тут полная свобода… в некотором смысле.

— Н-нравятся.

— Нравятся, сэр, — терпеливо поправляет его Браун, выдавив улыбку.

— Нравятся, сэр!

— Точно? Или стесняешься признаться? — продолжает тот докапываться.

— Точно. Точно! Нравятся, сильнее некуда!

— О да! Вот так лучше! Теперь я вижу, ты самец, триста третий. Как и я! Мы оба самцы! Я сделаю тебе подарок. Взгляни направо, на Сектор два, пожалуйста.

Очередная мысль пронзает голову: «Если повернусь, он повторит свой фокус».

— Повернись, повернись. Не бойся. Это разрешено. Как я могу запретить парням и девушкам смотреть друг на друга, — хитро улыбается начальник. Невероятная смесь силы и мерзости в одной улыбке. Стоун медленно поворачивает голову. — Молодец. Как мы с тобой определились недавно, ты самец! Твой долг продолжать род и бесперебойно размножаться. Так ведь?

— Да, сэр.

— Выбери самку, достойную тебя, достойную продолжения рода твоего!

— Выбрать, сэр?

— Да, да! Выбери — и укажи на нее пальцем. Любую! — Начальник отдает команду одному из охранников, и тот, подбежав к клетке, снимает с рук Стоуна железные кольца, прикоснувшись к ним чем-то вроде бейджика, вытягиваемого из рукава. — Давай, просто укажи на нее. Но… — Браун поднимает указательный палец и, подавшись ближе, глядя словно в саму душу, произносит: — Только на ту, что сердцу мила, понял? Мы тут поддерживаем любовь разными мероприятиями. Так ведь?! — обращается ко всем заключенным первого сектора, стоящим за его спиной. Браун другим концом дубинки легонько стучит по груди в области сердца заключенного. — Еще раз. Только на ту, что действительно отзывается в твоем сердце. Понял?

— Да.

— Ну, выбирай.

Глаза Стоуна бегают по осужденным девушкам. И они, и парни носят одну форму, только у первых она оранжевая, а у вторых темно-синяя.

Стоун не может остановить взгляд ни на одной. Перед глазами все мутнеет, расплывается. Мешает не столько пот, щиплющий глаза, сколько страх, не позволяющий сфокусироваться хоть на ком-то. Начальник хищно пытается вглядеться в толпу вслед за Стоуном.

— Извините, сэр. Среди них ее нет.

— Кого ее?

— Той, что в моем вкусе.

— Ах ты ж, сукин сын, нет, говоришь? Тебе не нравятся наши красавицы? — Электрический гул приближается.

— Есть! Есть!

— Есть? Точно? Она среди них?

— Да!

— Ты уверен? Может, все-таки нет? Может, тебя ждет любимая на Земле?

— Нет, нет! Она тут! Точно тут!

— Я так и думал! — ликует Браун. — Не надо стесняться своих чувств! Эти люди, — обводит взмахом дубинки всю колонию, — теперь твоя семья, а от семьи секретов быть не может! Покажи мне ее, будь добр.

Стоун испуганным взглядом пробегается по толпе. В его голове только страх. Он даже не видит девушек, не пытается никого найти. Кого бы он ни выбрал, у нее будет столько же проблем, сколько и у новичка, но сейчас Стоун этого не понимает. Он ничего не понимает и лишь пытается найти наиболее короткий и наименее болезненный путь остановить мучение.

— Я теряю терпение, парень. Хочешь немного мотивации? — начальник Браун подносит шокер к паху Стоуна.

— Нет, нет, нет, нет, с-сэр, я ее видел.

— Шепни мне на ушко, может быть, я помогу. Я тут давно. Знаю всех в лицо. Как она выглядит? — Браун, заговорщически оглянувшись, подходит максимально близко к клетке.

— У нее красные волосы… Бритые виски…

— Нет, нет, я не буду искать ее по таким… признакам. — Браун брезгливо выплевывает слова. — Мне нужно что-то особенное, что-то, что выделяет ее среди остальных. Причесок у нас много, и цветов — как на радуге. — И правда, у девушек самые разные прически самых разных цветов. — Мне нужна особенная деталь. Ты же не собираешься мне сказать, что полюбил ее из-за чертовых волос? Или из-за пышных губ?

— Нет, сэр.

— Дай мне деталь, или я поджарю кое-какую твою деталь, после чего тебе уже точно будет не до девушек! — Шокер все ближе к паху.

— У нее… другие глаза… Они как бы…. Не знаю, какой это цвет. Может, мне так показалось. У нее оранжевые глаза, — почти мямлит Стоун.

— Вот это уже деталь. «Имаго аними вультус эст» — «Глаза — зеркало души». Если ты смотрел в глаза, то ты смотрел в саму душу. Понимаешь? Ты увидел душу? Ведь так?

— Да, сэр. Я увидел душу, — отвечает Стоун, думая: «Что угодно, что угодно! Видел все! Лишь бы это прекратилось…»

— Все слышали? Наш дорогой друг, триста третий посетитель «Мункейджа», с первого взгляда влюбился в глаза! Влюбился, увидев душу человека! — Начальник оглядывает зевак, затем, нагнувшись к Стоуну, воровато шепчет: — Ты увидел душу. Помни об этом. — Стоун, не пытаясь скрыть испуг, заговорщически кивает в ответ. — Оранжевые глаза, говоришь?

— Да, сэр.

— Глаза такие — будто два маленьких солнца? — продолжает интересоваться начальник, посматривая на девушек, но, судя по его ухмылке, он уже знает, о ком идет речь.

— Да… — выдавливает из себя Стоун.

Браун выдыхает, выпрямляется и объявляет на всю колонию:

— Луна! — Девушки переглядываются между собой. — Поздравляю… Она особенная, но… — добавляет начальник едва слышно, — эти глаза могут обжечь.

Луна, грациозно обходя других девушек, выходит из толпы и быстрым шагом приближается к забору. Никакого промедления. Отточенный шаг. Будто кошка. Ее кажущийся холодным взгляд не выражает ничего. Луна останавливается в двух метрах от них. Теперь заметен легкий, но умело скрываемый страх.

— Что ж, пацан, не знаю ничего о твоих похождениях на Земле, но вкус у тебя есть. Она идеальная.

Триста третий и сам видит, что она особенная. И это не любовь с первого взгляда. Стоуну сейчас не до того. Это просто понимание, что эта девушка действительно в себе что-то несет. Стоун программист и видит людей как файлы — понимает, когда они несут в себе информацию, скрытую за привычным форматом.

— Ближе, моя девочка, — манит ее Браун.

На секунду и Стоун, забыв о страхе, смотрит на нее, но затем приходит в себя и опускает глаза на отведенную в сторону дубинку. Луна подходит ближе и останавливается возле забора.

— Протяни руку, — аккуратно добавляет Браун, и она просовывает руку меж решеток сперва забора, а затем и клетки. Светлая ладонь слегка разворачивается к Стоуну. — И ты, мой мальчик, давай, потянись к ней.

Освобожденные тяжелые руки Стоуна делают то же самое, но не достают. Дребезжит цепь. Луна не смотрит на него, ее глаза опущены, и в них можно разглядеть разве что пустоту. Дребезжат кольца на ногах Стоуна, цепи, держащие жилет, натягиваются. Рука замирает. Так близко, что Стоун почти ощущает тепло кончиков пальцев.

— Как жаль. Любовь так близко и так далеко. Тебя держат кандалы и клетка, а ее — решетка и электричество, — объясняет ситуацию Браун. — Так уж и быть! Освободить его!

Охранник освобождает измученного юношу. Стоун сразу падает на колени.

— Если ты не собираешься делать ей предложение, то лучше бы тебе подняться на ноги! Я, возможно, несколько старомоден, но мужчине не стоит показывать себя таким… слабым перед дамой сердца. Тем более в таком месте.

Стоун встает, держась одной рукой за прут. Делает шаг к ней. Теперь они могут достать друг друга.

— Луна, ну же, посмотри на него, — подогревает интерес начальник. Огромный экран на стене транслирует постановку режиссера Брауна. — Скромничаете? Ты хочешь ее? А, самец? Давай, скажи мне, ты же хочешь ее? Где твои животные инстинкты? Не рассказывай мне сказки про чистую любовь. Она невозможна без первобытных инстинктов! Ты ведь ее хочешь?

— Да… — коротко отвечает Стоун, стыдливо отводя взгляд.

Всем видом он старается показать незнакомке, что им манипулируют и у него нет выбора, но незнакомке, кажется, все равно. Ее глаза смотрят сквозь него.

— Дотроньтесь друг до друга.

Луна стоит с протянутой рукой. Стоун тянется к ней. Медленно и бережно он берет ее за руку.

— Познакомьтесь.

— Меня зовут Луна. — Голос холодный, будто голос андроида.

— Дэниел Стоун, — отвечает триста третий.

Она опять опускает глаза в пол. Стоун предполагает, что она тоже смущена.

— Прекрасно! Дамы и господа, в данный момент вы — четыре сотни заключенных — стали свидетелями зарождения любви с первого взгляда! Звериной! Я вас всех поздравляю! — Браун хлопает, затем резко останавливается. — А теперь я преподам вам — новичкам — урок, а всем остальным напомню, чем грозит любовь в совокупности с нарушением правил. Триста третий! — Начальник Браун опять включает электрическую дубинку, сразу на полную мощность, и подносит к спине заключенного.

Зрачки Луны едва заметно дрожат, а ладонь дергается. Ее дыхание учащается. Но Стоун уже ничего не чувствует. Он сжался в ожидании боли.

— Мистер Стоун, возьмитесь за забор второй рукой, иначе я ударю вас шокером в позвоночник. Уж поверьте, хуже боли быть не может, и даже не надейтесь, что потеряете сознание.

Первобытный страх возвращается к заключенному. Браун кивает Риггсу — электрический гул от забора нарастает. Суровый урок будет преподан.

— И-и-и? — протягивает Браун.

Триста третий замечает легкое движение губ Луны. «Давай», — читается по губам, но безмолвный призыв опровергается ее дрожащей рукой. Стоун подносит руку к гудящему пруту. Луна опускает голову, невольно сжимает его ладонь и жмурится.

— Я жду, Стоун! — рявкает за спиной Браун.

Стоун притрагивается к решетке. Резкая боль проходит сквозь руку в голову, и дальше, по другой руке, электричество находит путь к Луне и сбивает ее с ног. Стоун тоже отлетает назад и бьется о клетку, падает на пол. В глазах сначала вспышка, затем темнота, в ушах — гул. Онемевшая рука, затвердевшая спина и сбитое дыхание. Триста третий пытается нащупать пол, затем — прутья решетки. Держась за них, он ждет продолжения, но ничего не происходит. Наконец картинка перед глазами проясняется. Он приходит в себя и видит Луну, пытающуюся встать на ноги. Она держится за руку и корчится от боли.

— Итак, что вы должны усвоить из нашего урока? Во-первых — никому, мать вашу, никому нельзя на сторону Сектора два!

Окончание главы - в закреплённом комментарии, не влезло совсем немного.