«Дети, я ветеран СВО, у меня нет ноги, и я ваш новый учитель»
27-летний Евгений Акульшин привыкает к мирной жизни и преподаёт в курском лицее
В класс вбегает мальчик: «Евгений Андреевич, а можно, мы завтра к вам в тир придём?». Учитель улыбается: «А как с уроками? С английским всё в порядке?». Отвечает: «Да, всё порешал. Можно, а?». Учитель встаёт, опираясь на трость: «Ну приходите. Будут сложности, говори, ладно?». Ученик кивает и убегает.
За время трёхчасового интервью в тир ещё не раз приходят разные ребята. Кто-то записывается в Юнармию, кто-то хочет пострелять. Преподаватель не просит зайти позже, отвечает на все вопросы. Говорит: «Очень хорошие у меня ученики. Нотаций им читать нельзя, только слушать».
Год назад Евгений Акульшин не поверил бы, что станет работать в школе. В 2022 году его мобилизовали и отправили в зону СВО. Ранение, ампутация, протез ноги, возвращение домой, медаль «За отвагу». Мужчина рассказал «Курским известиям», как его встретила мирная жизнь, зачем в учителя пошёл и почему снова хочет вернуться «за ленточку».
Пошёл не за наградами
– Евгений Андреевич, чем занимались до СВО?
– Родился в Курске, учился в 21-м лицее, где сейчас преподаю. В 19 лет ушёл в армию. Отслужил срочку, потом – по контракту. Был снайпером, механиком и радиотелеграфистом спутниковой станции. Проходила служба в боевой спецчасти на Крайнем Севере. В 22 года вернулся домой. Работал в сфере охранных и пожарных сигнализаций и видеонаблюдения.
Женился, а через полгода мне предложили работать мастером на атомной станции в Бангладеш. Поехал без жены почти на три года. Занимался там организацией работы сотрудников, по большей степени местного населения. В подчинении было 208 бенгалов и с десяток русских, белорусов, украинцев. Параллельно учился в КГУ на педагога-психолога.
Через три года понял, что без семьи на таком расстоянии тяжело, и вернулся.
Многие мои сослуживцы оказались на СВО. Когда объявили частичную мобилизацию, все родственники понимали, что повестка придёт мне одному из первых. 24 сентября 2022 года я получил повестку.
– Что почувствовали в тот момент?
– Работал тогда в Белгороде. Позвонил отец, сказал, что повестка пришла на их адрес. У меня начался мандраж. Потрясло часа полтора. Потом собрался с мыслями, поехал домой. А на следующий день уже был в военкомате. На сборы дали два-три дня. Мог бы, конечно, остаться в Белгороде, но смысл бегать? Прадед воевал, другой прадед – тоже. Жена отпускать не хотела. Но у многих жён такая реакция. Её аргумент: «Что делать, если с двумя детьми одна останусь?». Но я из-за детей и пошёл. Не за медалями, наградами, деньгами и приключениями, а из-за детей. Для них решил стать примером. Хочу, чтобы, оказавшись в такой ситуации, они поступили бы так же, чтобы не боялись. Если всё это затянется и старшему придёт повестка, я вместе с ним туда поеду, хоть и без ноги.
– Как отреагировали родители?
– Они на моё решение повлиять не могли. Отец с начала СВО отсмотрел кучу Телеграм-каналов контрактников, которые были «за лентой» с самого начала, писали, что покупать для экипировки, какие медикаменты нужны, карабины, верёвки. Мы с отцом не стали ждать, что нам кто-то это всё даст. Взяли деньги и отправились в магазин покупать всё нужное, вплоть до оптических прицелов. Потратили больше 100 тысяч. Повезло, успел купить, пока цены не взвинтили в 2 – 3 раза. Сейчас на мне та самая форма, которую я тогда купил с отцом. Я в ней и взрывался. Благодаря качественным берцам удалось спасти часть ноги. Будь у меня другие ботинки, возможно, ампутировать пришлось бы гораздо выше. Только штаны мне ребята новые прислали, потому что мои разорвало. А на куртке, видите, вот дырочка, вот ещё одна. На спине дырочки есть. Жена её отстирала, и я не хочу с ней расставаться.
Три мины на четверых
– Как вы оказались в зоне СВО?
– Отправили в Белгородскую область, перегруппировали, посадили на технику, выдали патроны. Через пару часов сказали: «Заряжаемся». Мы оружие зарядили, нас покормили и повезли. Ехали часов 12. Шёл проливной дождь. У кого-то оказался тент дырявый. Приехали мокрые до трусов. Высадили нас в посадке. Вечером того же дня перевезли в один из посёлков. Первую ночь спали на земле, на бронежилетах. Тех, кто начинал заболевать, мы положили в «Урал». Я заболеть не боялся, на срочке даже в сугробе спал. Форма тёплая, мы прямо в ней залазили в спальник и падали спиной в снег. И ничего, все живы и здоровы. А уже потом нас поселили в два полуразрушенных дома на передовой.
– Как вы получили ранение?
– Это случилось через 10 дней после прибытия. Ночью привезли ребят после миномётного обстрела. Выглядело это не особо приятно. Ребята были все в крови и грязи. Раненых сразу увозили, остальных – к нам. Из тех, кого привезли, 40 – 50 осталось у нас. Прошли ночь и день. Тут комбат говорит: «Надо будет отвести людей в посадки, чтобы они там разместились». Мы повели их. Шли общей колонной, примерно 50 – 55 человек. Я был впереди, когда парень сзади, он, кстати, тоже курский, наступил на мину. Меня откинуло вперёд, и я сразу оглох на оба уха. Врачи потом сказали, что до конца слух не восстановится. Повернулся к этому парню и вижу, что он лежит и открывает рот. Понимаю, что кричит. Все стоят, не знают, что делать. Я кинулся к нему вытаскивать. Подхожу, начинаю тянуть и через пару шагов наступаю на мину сам. Рванула. Комбат подбежал ко мне и тоже наступил на мину. И это был тот самый момент, когда меня уберёг ангел-хранитель, потому что третий взрыв был под моей пятой точкой. Я его чётко почувствовал. Тогда не знал, какие у меня повреждения, только позже выяснилось, что там – ни царапины. В тот момент я уже был глухим, а взрывом мне ранило осколками глаза. Я не понимал, в каком состоянии моё тело и какие травмы, и просто хотел быстрее всё это закончить. Поэтому стал рукой хлопать по земле и пытался нащупать ещё одну мину, чтобы не мучиться. Лежал, видел даже свет в конце тоннеля. Не хотелось ни плакать, ни смеяться. Он двигался ко мне. Это происходило очень быстро. А когда приблизился, что-то щёлкнуло во мне и всё прошло. Боли не было. Только глазам было немного больно, пытался открыть их и надрывал кожу.
– Что стало с остальными?
– Зацепило четверых. Первому парню досталось меньше всего. Ему оторвало пальцы, ребята их собрали, а врачи их пришили и ногу собрали, вроде, ходит. Что с тем, кто шёл за ним, не знаю. Я только видел, что после взрыва он лежал лицом вниз. И был ещё четвёртый пострадавший – комбат, который кинулся спасать меня. Ему сильно ногу перебило. Он до сих пор в госпитале лежит.
«Бросайте, я не допрыгаю»
– Кто вас доставил в больницу?
– С момента взрыва был в сознании. Мы добирались 3 часа. Рассказывал анекдоты ребятам, когда меня несли. Нужно было что-то делать, чтобы не потерять сознание. Ребята вкололи мне обезболивающее и жгутом ногу перетянули, но кровь лилась. Сначала они пытались тащить меня под руки, а я прыгал. Но я тяжёлый. Как потом рассказали ребята, я в шоковом состоянии даже наступал на эту ногу. Хотя там всё было размозжено. Потом сил не было даже держаться за них. Говорю: «Бросайте, я не допрыгаю». Они положили четыре автомата, меня сверху, так и несли минут 30 до машины. Я выключился, когда уже подъезжали. Пришёл в себя, когда на каталке раздевали.
– Какие мысли были за эти 3 часа?
– Даже не знаю, честно. Жить хотелось. Сначала привезли не в госпиталь, а в обычную больницу. Оказывали срочную помощь и готовили к транспортировке. Выяснилось, что у меня было обожжено 2% тела, и всё на лице. По сей день у меня в глазах, губах, подбородке и ушах остались множественные осколки, размер которых нельзя определить. Сослуживцы позвонили товарищу, с которым я работал в Белгороде. Тот сорвался и поехал в больницу. Пробыл там со мной сутки. Глаза после второго взрыва не открывались. Сначала они были в грязи и запёкшейся крови, потом врач часа по полтора на каждом глазу проводил операцию, доставал оттуда осколки и грязь. Тогда ещё находился под действием промедола, который вкололи ребята на месте взрыва. Помню это урывками. Многое не видел, только представлял всё это. Спрашивал у всех: «Что со мной?». Узнавал, что с глазами, потому что была повязка на глазах. Друг говорит: «Всё нормально. Глаза почистили, удалять не будут». Позже он рассказал, что сначала планировали ампутацию глазных яблок. А врач потом говорил, что Сергей долго уговаривал сохранить мне глаза, ходил за ним повсюду с этой просьбой.
Друзья привезли жену. Она меня сразу не узнала. Несколько раз мимо проходила, потому что лицо было обгоревшее. А я ничего не видел и не мог позвать. Потом уже её подвели. Через сутки после прибытия в больницу меня на самолёте доставили в московский госпиталь. Там провели ампутацию ноги. За 4 дня я находился в сознании всего часа три. В конце октября я уже был в госпитале в Москве. Через день-два приехала мать. Она побыла неделю. Перед её отъездом приехал отец. Ничего не сказал. Он не слишком эмоциональный, суровый серьёзный дядька. Он после этого очень сильно изменился. Раньше я для него был поводом для радости, теперь – для гордости. Но могу об этом только догадываться. Посидеть и поговорить по душам он не любит.
Через три дня я отказался от обезболивающего, хотя так не положено. Ампутантам колют его ещё долго и не спрашивают, надо или нет. Но я наотрез отказался. Старшая медсестра подарила мне костыли. Через 4 дня после ампутации я уже вышел из палаты. Не хотелось лежать, я вовсю бегал на костылях. Рядом лежал майор с ампутированной ногой, ещё один 21-летний парень после прилёта в окно миномётного снаряда, четвёртым в палате был маленький, щупленький 22-летний морской пехотинец, который лежал там около года. Ему всё пытались ногу сохранить и для этого пересаживали кости, но ничего не получалось. Все они были лежачими и даже на костыли не вставали. А тут я, который больше часа не мог лежать.
Как-то сидел на кровати, а в госпиталь приехали ребята из фонда «СВОих не бросаем». Один спрашивает: «Коляска нужна?». Сказал, что да. Он убежал, а потом вернулся с коляской и какими-то документами. Попросил подписать акт, что передал мне коляску.
Как только приехала моя мама, я просил её вывозить меня на коляске на улицу. Мои соседи по палате на это посмотрели и под конец уже тоже потихоньку стали проситься на улицу.
В одном госпитале я пролежал 10 дней, потом в другом ещё недели 3. И вдруг заболела рука. Я – к врачу, он отправил на снимок. На нём отчётливо был виден перелом и уже образовавшаяся костная мозоль после сращивания. Срослось идеально.
– Бывают фантомные боли?
– Меня они не мучают. Некоторые ребята в госпитале рассказывали, что от болей ампутированной конечности на стенку готовы лезть. Спустя год я начал чувствовать, будто могу пошевелить пальцами на ампутированной ноге. Это, конечно, иллюзия. Просто мышцы остались, которые отвечали за эту функцию, и периодически напоминают о себе. Иногда она у меня чешется, иногда чуть-чуть побаливает. В шутку говорю, что в это время гномик иголкой ногу колет.
«Могу предсказывать погоду»
– А что с глазами?
– Меня могла бы спасти лазерная коррекция. Но её нельзя делать, пока не выйдут осколки. В госпитале мне предлагали сделать операцию и вытащить все осколки из глаз сразу. Даже привезли в операционную. Но я не смог, началась паническая атака. Лучше с осколками буду жить. Они будут постепенно выходить. Могу с утра встать с налитым кровью глазом и целый день не вижу им ничего. Капаю капли, накладываю мазь, и микроскопические осколки выходят, они как песок. Пока в госпитале лежал, и из ушей они выходили, и из щеки, и из губ, где-то – пластик, а где-то – металлические осколки. Из правой ноги доставали крупную пластинку. Сейчас второй осколок на ноге нарывает, видимо, не достали. Вот они все мне покоя не дают. Я теперь могу предсказывать погоду, знаю, когда дождь начнётся, когда метель.
– А когда получили протез?
– В конце января – начале февраля 2023 года мне сделали первый протез. 23 февраля я уже уехал из госпиталя домой. Протез импортный, по-моему, немецкий, стоил около 1 млн. рублей. Есть ещё один, который мне хотели поставить, но он не подошёл. Нога оказалась длинной. Если бы она была покороче, то мне поставили бы протез с микрочипом и электронным управлением. Он стоит 3,5 млн. рублей. Но у меня и сейчас качественный протез, до сих пор ношу. Только сейчас, спустя год, впервые сломалась механическая стопа. Замена или ремонт делается за счёт государства. Я на полном обеспечении нахожусь, как и любой другой тяжелораненый. За свой счёт ни протезы, ни чулки, ни силиконовые чехлы, ни трость не покупаю.
– Как изменилась ваша жизнь?
– По большому счёту, я разницы не ощущаю между тем временем, когда нога у меня была, и тем, когда её не стало. Быть слепым или глухим хуже, чем остаться без ног или рук. Пробыв 4 дня слепым, я понял, что страшнее этого ничего нет.
– Недавно вам вручили медаль. Писали, что были какие-то сложности с её получением. Расскажите об этом.
– В июне-июле 2023 года кадровик из военной части прислал мне фотографию, на ней – медаль и удостоверение, где за подписью президента было написано, что я награждён. Я не знал, где находится часть, потому что она постоянно меняет место дислокации, поэтому, как и где её получить, не понимал. Кадровик сказал всё решать через военкомат. И дело застопорилось. Но я обратился в фонд «Защитники Отечества» и там помогли получить награду.
Медаль «За отвагу» за личное мужество и героизм, проявленные в СВО, Евгению Акульшину помогла получить социальный координатор курского филиала фонда «Защитники Отечества» Кристина Сапрыкина. Она выяснила номер воинской части и уточнила информацию для военного комиссариата.
С выплатами сначала тоже были сложности, но в дело вмешались мать с женой. Они у меня очень настойчивые женщины. И все проблемы удалось решить.
Вернулся в свою школу
– Почему стали учителем?
– Не могу дома сидеть. Это убивало. Увиденное и пережитое угнетало. Сплю после возвращения плохо. Кто-то спасается алкоголем, но мне он не нужен. За год позволил себе выпить лишь раз, чтобы поговорить с отцом на тему того, что было «за лентой».
Просто жить хочу. Для этого пошёл на работу. Мне тут очень интересно. ОБЖ – это любопытный предмет, но детей нужно заинтересовать. У меня есть классы, которые тяжело поддаются, а есть такие, которые сами бегут в мой кабинет. Их классные руководители спрашивают, что я с ними тут делаю. Всегда прошу задавать мне вопросы, чтобы это не было бездумным писанием конспектов. Я не только веду ОБЖ, но и возглавляю юнармейский отряд им. кавалера ордена Славы трёх степеней И.Ф. Беседина.
В этом лицее сам учился, со своим классным руководителем продолжал общаться после выпуска. Мы и созванивались, и встречались, и сюда я приезжал не раз. Она всегда находила время поговорить. И когда встретились с ней в очередной раз, она и рассказала, что у них есть вакансия.
– Как вас приняли дети?
– На первом уроке сказал: «Добрый день, меня зовут Акульшин Евгений Андреевич. Дети, я – ветеран СВО, у меня нет ноги, и я ваш новый учитель». Молчали, мало кто задавал какие-то вопросы. Потом иногда спрашивали: «А что случилось? Кем был? Что делал? А было страшно? Что чувствовал в тот момент?». Самый частый вопрос от них: «Было ли больно?». И ответить на такие вопросы несложно, и им психику не повредишь ответами. Сейчас они не так часто всё это спрашивают, привыкли. Самый любимый вопрос у них и, по мне, самый абсурдный: «Убивали ли вы людей?». Понятно, что это дети и они могут задать бестактный вопрос, но такие вопросы иногда задают и взрослые. Кто-то даже спрашивает: «А сколько людей вы убили?».
– Как оцениваете доступную среду для инвалидов в Курске?
– Сейчас будут возвращаться ребята, некоторые на колясках. Многих из них вы не увидите. Дома будут сидеть, потому что в городе мало что приспособлено. За день до вашего приезда я шёл по улице, а там гололёд. Вот я и шлёпнулся. Многие улицы не чищены и в центре, и на Северо-Западе, и на КЗТЗ, поэтому такое случается.
Не смог элементарно записаться ни в какой бассейн. Мне объясняли, что не могут принять меня, потому что какой-то ребёнок может увидеть инвалида и испугаться, а потом пожаловаться родителям. И это не бред. Я эту причину отказа понимаю. Это мои дети дома уже привыкли. Иногда даже подшучивают надо мной, когда нашалят и спрячут мой отстёгнутый протез. А я потом хочу подойти и по попе надавать, а встать не могу. А посторонние дети, конечно, могут испугаться.
Однажды стоял в шортах в очереди в поликлинике, рядом – маленькая девочка. Она увидела и стала шёпотом что-то спрашивать у мамы. Та что-то объяснила ей, и девочка заплакала.
Попасть на занятия по плаванию в бассейне Евгению помогла советник губернатора Анна Гладилина. Она рассказала, что в некоторых бассейнах есть специальные группы для людей с ОВЗ. Она же помогла Евгению записаться в клуб парафехтования. Евгений Акульшин просил в статье поблагодарить её за помощь.
А бабушки в поликлиниках – это отдельный разговор. Первое время вызывал врачей на дом, потом стал выбираться сам. Люди с ампутированной конечностью первые пару лет ходят не больше 3 – 4 часов в день. Ходить долго не мог, уставала нога, протез натирал, становилось неудобно. За эти 4 часа я должен успеть съездить в поликлинику. Прихожу к кабинету. Я – молодой парень, 27 лет, прекрасно понимаю, что бабушка жизнь прожила и гораздо старше меня, но ведь есть и исключения. В шортах, протез видно. Обращаюсь к очереди: «Мне ВТЭК оформлять. Разрешите, я зайду, задам вопрос врачу и выйду. Мне не нужно проходить осмотр или оформлять документы». В ответ слышу твёрдое «нет». Полтора часа пытался уговорить, до того момента, пока мимо не прошла главврач, не увидела меня и не засунула в кабинет.
– Вы не стесняетесь протеза?
– Многие люди делают специальную накладку в районе щиколотки, чтобы внешне казалось, будто это нога. Я себе такое не делал. Есть протез, я не собираюсь стесняться его и прятать. Когда люди видят мужчину без конечности, понимают, что перед ними участник СВО. Сколько я прожил на свете, я за все свои 27 лет до этого не видел ни одного человека без ноги. Делаю это в том числе и для того, чтобы молодёжь понимала, что происходит, чтобы молодые люди не прятались от службы в армии.
– Многие хотят вернуться в зону СВО после ранения. А вы?
– Сначала не хотелось. Вы не представляете, через что мне пришлось пройти! Только в последнее время стал ловить себя на мысли, что хочется обратно. Часто общаюсь со своими боевыми товарищами. Может быть, мне в какой-то степени неудобно за то, что я здесь, а они там.
Источник: "Курские известия"