Что же ты, собака, вместе с танком не сгорел? (с)⁠⁠

Широко известен отрывок письма Иоанна Васильевича Грозного иноагенту Курбскому, в котором православный государь задает иуде князю Андрею вынесенный в заголовок вопрос: "Ты же, тела ради, душу погубил еси... Аще праведен и благочестив еси, по твоему гласу, почто убоялся еси неповинные смерти, еже несть смерть, но приобретение?" (Первое послание Грозного, 2-я редакция// Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л. 1979). Данный эпизод часто используют в качестве иллюстрации "бесчеловечности русского абсолютизма" и "лично изуверской психологии Иоанна Васильевича".

Не отрицая того, что государь Иоанн был тот еще затейник по части причинять окружающим добро и наносить справедливость, мы все-таки должны признать, что описанный выше способ доказательства собственной правоты отнюдь не является его изобретением, и даже вообще прерогативой православного монарха в отношениях с его холопами. Для этого потребуется небольшое отступление.

В веселые времена Великой Смуты, в частности, в грозном и славном 1612 году Второе Ополчение, утвердив свою власть над значительной частью России, понемногу двинулось к Москве - типа, освобождать. Походу предшествовал долгий период организации правительства, сбора средств и, что самое главное, собирания хорошо оплачиваемой и боеспособной армии из дворян с боевым опытом (основу составили Нижегородская и оставшаяся без поместий Смоленская корпорации).

Надо сказать, многие турбопатриоты той поры считали, что князь Пожарский Дмитрий Михайлович - трусливое чмо, которому ссыкотно вот прямо все бросить и в одних трусах кинуться валить ляхов аж до Кремля. Мол, сидит тут, денежки собирает, небось через оффшоры все на Кипр в Англию вывел.

Сильнее всего подпрыгивал келарь Троице-Сергиева монастыря, Авраамий Палицын, будущий автор известного "Сказания" - литературного произведения об обороне Лавры и о Смуте вообще. Надо сказать, сам Палицын в обороне не участвовал, зато в 1610 году ходил с посольством под героически оборонявшийся Смоленск. Посольство было не к кому-нибудь, а к королю Сигизмунду III, который шел добывать себе русскую корону. Пока воевода Шеин героически спасал Россию, отпихиваясь от превосходящих сил противника, посольство пыталось порешать с королем вопрос: отпускает ли он на русский престол своего сына, чтобы тот, крестившись в православие, стал законным государем московским.

Король, который был совершенно упоротый католик, в конце концов сказал, что на хую вертел посольство, все русское царство и православие, и возьмет Москву силой оружия, а большую часть послов повязал и отправил в Польшу. Повязали, однако, не всех: "Последнее решение об отправке гонца паны сообщили послам уже 4-го декабря. Между тем они пытались произвести раздор в посольском сонме. Пригласили нескольких дворян, в которых подмечали способность поколебаться, обласкали их, вручили им грамоты на пожалованные королем поместья и предложили отстать от посольства, ехать в Москву и приводить там народ к присяге королю. Набралось охотников отстать таким образом от посольства двадцать семь человек, и в числе их значительные лица: думный дьяк Сыдавной-Васильев и дворянин Василий Сукин; с ними сошлись также спасский архимандрит и троицкий келарь Авраамий Палицын." (Костомаров как источник тут вполне сойдет). Палицын, кстати, непросто отъехал от посольства. С помощью богатых даров он выпросил у короля-католика жалованную грамоту, подтверждающую владения монастыря.

То есть, пока воевода Шеин сражался в Смоленске, пока Россию грабили шляющиеся туда-сюда польско-литовско-казачьи банды, келарь русской святыни порешал с католиком важные имущественные вопросы. В общем, надо понимать, что у Палицына рыльце было в пуху. Возможно отчасти по этой причине он и был такой яростный патриот. Впрочем, как все люди того времени, отец Авраамий сочетал в себе очень разные черты. Во время голода 1609 года в Москве, например, когда цена хлеба доходила до семи рублей за четверть, келарь начал продавать монастырские запасы по два рубля, чем сбил цену. Правда это мы знаем из его же мемуара, да.

Тем временем, 14-го августа войско II Ополчения подошло к Троице-Сергиевому монастырю и встало станом. Авраамий начал еще сильнее подталкивать Пожарского бежать-бежать под Москву, потому, мол, что там казаки I Ополчения "для великой скудости хотят итти прочь", и надо скорее спасать-спасать этих благородных воинов. Надо сказать, вожди и простые воины ополчения прекрасно знали нрав казацких патриотов и опасались, что "князя Дмитрея (т. е. Пожарского) манят под Москву казаки, хотят ево убити, как и Прокофья Ляпунова". Как мы помним, в результате успешной провокации польских спецслужб, вождя Первого Ополчения, Прокопия Ляпунова, казаки "разнесли на саблех", после чего дворянская часть ополчения разъехалась из-под Москвы подобру-поздорову. Вполне разумным кажется в этом свете проявляемая Дмитрием и его соратниками осторожность.

Однако Палицын полагал, что это все фигня и отмазки: "Не убойтеся от убивающих тело, души же коснутися не могущих... Но аще то и случитися... мученик будеши господеви". В смысле: ну убьют, и что? Душе не повредят, сразу праведным мучеником станешь - годнота жи есть!

Мы, конечно, не знаем, говорил ли Авраамий такие словеса Пожарскому в рожу. Дмитрий Михайлович, конечно, был очень кроткий и добрый без шуток человек, но если бы ему вот прямо так привели такие расклады, мог бы не выдержать и уебать. Однако то, что Палицын совершенно не стесняется писать такое в своем мемуаре, свидетельствует о многом. Честен? Уверен в своей правоте? Ну так иди и умри, чего зассал? Судя по всему, такой взгляд на то, как следует убиваться апстену православному самураю, был широко распространен на Руси XVI-XVII веков, так что на государя Иоанна в этом вопросе бочку катят совершенно напрасно - он просто использовал расхожий оборот речи.

(с) по материалам BigFatCat19