Чистоземельщик⁠⁠

Часть первая Чистоземельщик

Часть вторая Чистоземельщик

Часть третья Чистоземельщик

Часть четвёртая

***

Плоп... пф-ф...

Плоп-плоп... пф-ф...

Показалось, что рядом со мной тяжко вздыхала гигантская опара, пузырилась, поднималась, грозя перехлестнуть через край посудины.

Глаза заплыли, волосы на затылке прилипли к подушке. Но я исхитрился глянуть вправо. Соседняя койка с постелью, взявшейся коркой, еле заметно колыхалась в море буро-коричневой жижи. Так... Это не опара, а смердящая масса заполняла всю палату. Пыхтела, тёрлась о мою кровать. Ещё немного времени, и я утону в ней.

Голоса по-прежнему нет.

Я вдохнул едучий, плотный от миазмов, жирный воздух, напряг голосовые связки. Изо рта вырвалось еле слышное сипение.

Неужто так и сдохну здесь?!

Нет!!!

Слава Богу, дверь открылась, и вся мерзость с сосущим "фссс..." устремилась в неё. Молодой медбрат с лоточком направился ко мне. Как же долго он преодолевал какие-то два метра!

Гнилая жижа оказалась ему по колено, она пропитала светло-голубые штанины, испятнала их чуть ли не до паха ошмётками лопнувших пузырей.

Но медбрат улыбался, будто увидел родню или близкого друга.

Какие же они здесь все шизики, уроды, твари!

Медбрат поставил мне на живот лоточек, взял один из шприцов и ловко всадил иглу в предплечье -- я ничего не почувствовал. Зато нахлынуло тёплое спокойствие. Потом он перетянул мою руку жгутом, и снова умело уколол, стал медленно вводить желтоватую жидкость.

Я поперхнулся и -- о чудо! - смог издать первый звук, нечто вроде "а-а-а".

Бог ты мой, неужто после укола заговорю?! Уж я выскажу им всё...

Я сфокусировал взгляд на лице этого дарованного мне судьбой медика. Первого, кто реально мне смог помочь.

Но...

Его светлые, пустые глаза со зрачком, сжавшимся до точки, смотрели куда-то поверх моей руки. Улыбка слишком бледных губ была неподвижной, словно наклеенной.

Чёрт! Да он же под кайфом!

Прозрачная тягучая слюна плеснула изо рта медбрата, ниткой повисла над моей рукой.

Бляди! У вас даже инъекции делают конченые наркоманы! Прочь! Прочь! Прочь!

Что вы мне вкололи?!

Торчок не глядя вытянул иглу, но не положил использованный шприц в лоток, а так и застыл надо мной. Что он собирается делать?

Уходи, наркосос поганый! Уходи! Мразь лопоухая!

Лопоухая?

В памяти шевельнулись ещё воспоминания: Ленин братец так же замер после дозы, которую я ему принёс прямо в подвал, где он прятался от всех разом: родителей, ментов, таких же торчков, обозлённых пушеров. Привалился лопоухой башкой к кирпичной стене. Я сидел на ящике и наблюдал за тем, как ползёт по его лицу солнечный зайчик, который проник в зарешёченное окошко. Вскоре края ненормально больших ушных раковин начали синеть. Всё.

Так это он?!

Вот точно мразь! Не подкинь тогда я ему "золотую дозу", тести могли лишиться квартиры.

Так, а чего это они -- Пугало, Лена, её придурочный братик -- роятся возле меня? Чего им нужно?

Вас же нет! Вы давно стали перегноем, распались на микроэлементы, которые уже переработаны всеми -- от червей до корней растений. Вас по кусочкам растащили клещи, живущие в почве, сожрали бактерии.

- Вас нет! - это были мои первые слова, произнесённые в чёртовой психушке.

Кровь точно забурлила в венах, стало необыкновенно жарко. Пылавшее, громадное сердце погнало к каждой клеточке тела энергию. И от неё словно можно было взлететь. Вместе с койкой! И я взлетел.

***

Смерть Лены словно бы освободила меня. От чего? От камня, который тянул ко дну. Именно камнем были её взгляды на жизнь, отношение к миру и людям. Она сама -- такая правильная, готовая уступить, покаяться, извиниться, всех простить, во что-то искренне верить, и терпеть, бесконечно терпеть -- тоже была камнем.

Я смеялся втихомолку, про себя: духовные ценности, которые она собиралась хранить ценой жизненных лишений, распродавались оптом и в розницу.

Я сам, да-да, чьи делишки были во сто крат чернее "золотой дозы" для братца-наркососа, зарабатывал на то, чтобы она училась, а не торговала селёдкой в ларьке.

Я спас единственное достояние этой чокнутой семейки -- громадную квартиру в доме дореволюционной постройки. Ради сохранности этих исторических ценностей, ибо отдал её под музей. Отдал, продал -- за исключением нюансов, суть одна. Главное -- сохранил. Не прожрал, не променял на дозу, не пустил по ветру, как оно могло бы случиться.

И судьба подарила несколько лет полёта. Я ушёл из больницы, занялся закупками медтехники, страховой медициной, потом политикой. Но быть чистоземельцем оказалось нелегко. Рядом всегда находились те, кто мог запросто сунуть меня в общую кучу. Разровнять, утоптать, прикрыть плёнкой, лишив кислорода для быстроты, так сказать, биохимических процессов.

А прессовали меня здорово! Причём на самом взлёте, когда казалось, что всё получилось.

Однажды, готовя годовой отчёт, я подумал: доколе?!

И организовал свою страховую компанию. С нуля. Деньги у меня, конечно, были, и немалые. Но какой идиот будет рисковать собственной мошной? Точно не я.

Прикинулся энтузиастом, набрал ораву безработных молодых агентов, вдохновенно наврал им о том, что друзья временно дали офис в безвозмездное пользование, но с условием обязательного выкупа через год. А вот когда у нас будет своё помещение, тогда, ребята, заживём! Зарплата до небес, помощь компании в приобретении жилья, бесплатный отдых. Бесплатный сыр, короче. А пока вывернитесь-ка наизнанку, приволоките клиентов, и помните: всё, что вы делаете в компании, вы делаете лично для себя.

Да, нужно потерпеть с выплатой зарплат. Да, компания будет благодарна, если вы вложите свои сбережения или привлечёте инвесторов. Да, очень тяжело. А мне-то каково!

В принципе, я ни на шаг не отходил от схемы, по которой государство десятилетиями выжимало все соки из населения. А зачем готовить новые сани, когда старые отлично едут?

И лошадки повезли! Да ещё как! Все удивились, понабежала пресса, сняли фильм. А я, любя форс, время от времени сам впрягался. Вполне закономерно оказался народным любимцем и избранником (ими становятся все, у кого хватает ума на щедрые посулы и подачки), депутатом Думы, завёл знакомства в столице. В планах было губернаторство. Но...

Сколько ни питай из своих тайных источников гадючье озерцо прессы, для существования ему нужна грязь. Залежи мусора по берегам. Зарытые скелеты. Иначе оно будет не нужно обывателю. Где-то недокормил, недосмотрел -- и нате-получите материальчик накануне выборов.

Дураки, какие же дураки! Недаром есть поговорка: не осуждай чужого прошлого, ибо не знаешь своего будущего. Зря они о нём не подумали, связавшись со мной. Обсосали всё, что я сделал. Но не просчитали то, что могу сделать. С ними и их семьями.

Фактически меня вынудили прочистить себе дорогу огнём. Не щадя никого, как не пощадили меня.

Чёрт подери, я даже не знал многих устранённых с моего пути, как не знали полководцы имён тех, кто погиб в сражениях.

В итоге я оказался всего лишь советником губернатора.

Зато живым.

И ещё... Я никак не мог встретить ту, которая бы была достойной стать матерью моих детей. Близкую по духу, целям, умению ощущать жизнь. Нет, в интрижках -- от быстрого перепихона на работе до курортных романов -- недостатка не было. Как и в длительном совместном проживании. Заканчивалось всё тем, что мой дом пустел. Но вид и запах пустоты становился даже приятным, ибо он означал свободу, то, что я не дал себя утрамбовать, выжать соки, пустить на перегной. Какая разница, что взрастёт на моих сгнивших останках, если не будет меня самого?..

По-видимому, всякий чистоземельщик обречён на одиночество. Я часто вспоминал событие, которое произошло, когда я учился в десятом классе, и понимал, что моя скоропалительная женитьба на Лене была ошибкой. Ну да, проживание в отдельной, хотя и перенаселённой квартире, перспективы, которые оно мне открывало, были весьма хороши. Но стоили ли они того, что я потратил на них часть жизни?

Тогда, в восемьдесят пятом году прошлого века, прямо во время урока свалился наш математик. Вот забыл, как его звали. Помню, что мы были поражены, когда узнали, что ему уже под сто лет.

А ведь ходил без трости, сохранил остатки седых кудрей на затылке, имел ясное мышление, чёткую выразительную речь и неиссякаемое чувство юмора. Его сутулость превратилась в горб, но корпус двигался легко и свободно. Руки не тряслись. Морщины, конечно, были, но лицо сохранило по-мужски приятные черты.

Как ему разрешили преподавать, неизвестно. Только в нашей школе вечно не хватало учителей. К примеру, рисование, музыку, ритмику и труд вели бывшие выпускники, не поступившие в вуз и не пожелавшие работать ни на шпалопропиточном заводе, ни на железке, ни в сфере бытовых услуг.

Математик был любимцем всей школы, потому что ему не нужна была тишина на уроке. Он никогда не ставил двойки, говорил: "Кто может, тот научится. А если не может, пусть пробует. Не наказывать же человека за неудачные попытки? А вдруг других не будет?"

В результате сильные ребята побеждали на олимпиадах, а дегенераты типа Пугало всё-таки умели решать простейшие задачи.

Старик отказался лечь в больницу, и многие ломанулись его проведать. Мы с Лихим притащились под вечер, причём инициатором визита был я. На носу выпускные экзамены, составление класснухой характеристик. Как пропустить дело, которое сулит бонусы?

К нашему удивлению, математик при свете лампы читал книгу. Без очков! На уроках они болтались чуть ли не на кончике носа, но старик всегда смотрел поверх них смеявшимися прищуренными глазами.

Толстая тётка, которая ухаживала за болящим, предупредила: не утомляйте школой, не соболезнуйте, лучше расскажите что-нибудь интересное. Отвлеките, одним словом.

По странному совпадению, я захватил с собой значок, который когда-то выудил из гадючьего озера. На его обратной, нешлифованной стороне были какие-то буковки. Мне не хватило знаний английского языка, чтобы прочесть короткие слова. Да и зачем?

Я показал надпись математику.

Что тут началось!

Старик разом стал похож на живой труп.

Из потерявших форму губ понеслись шепелявые слова: "Суум квикве... не уследил... не верил... жива" и тому подобное.

Тётка тут же вызвала скорую. Мы помогли переложить потерявшего сознание учителя на носилки и погрузить в машину.

Никогда не забуду поднятую вверх руку с обвисшей кожей, которая грозила кому-то.

Тётка расплакалась. Мы её попробовали утешить: человеку почти сто лет, чего ж вы хотите?

- Сто лет потому, что один жил. Никого не любил, ни на кого себя не тратил, - заявила тётка и отчего-то треснула кулаком по косяку двери.

Мне запомнился урок: хочешь прожить до ста лет, никого не люби. Не трать себя. А ещё очень было интересно, кому и по какой причине грозил старик.

Кстати, он выжил после удара и скончался в тот год, когда я женился на Лене.

Изучая латынь, я столкнулся с переводом странных слов. Действительно, каждому своё.

***

Чистый воздух хлынул в рот. От яркого света на миг ослепли глаза.

Боже, дышать, дышать!.. Видеть -- и не гнойные останки, не морок из прошлого, а нормальных людей в белых халатах.

- Кататония. ЭСТ не просто показана, она может спасти ему жизнь, - услышал я сквозь шум крови в голове. - Единственный способ вывести больного из этого состояния. Маленький, но всё же шанс избавить от вегетативного существования.

Это обо мне, что ли? Идиоты! Коновалы чёртовы! Ни за что не подпишу соглашение на электросудороги. Хотя тупые мерзавцы запросто могут оформить бумаги по-своему. Уж кому, как не мне, это знать.

- Не даю согласия на ЭСТ! - взревел я, но вышло слабенькое "а-а-а".

Чёрт, почему меня не слышат? Сволочи -- они не хотят слышать!

А если... всё это неслучайно? Если меня приговорили? Ох, как глупо влип... Подставился... Конечно, ликвидировать советника губернатора легче всего в такой дыре, как Ильшет.

Прохладные пальцы коснулись век, пучок света ударил по зрачку, ужалил так, что отозвалось в затылке.

- Сергей Артёмович, нужно подписать документ на лечение. Процедура безопасная, да вы это и сами знаете. И крайне необходимая: после сердечного приступа возникло очень серьёзное, угрожающее жизни состояние. И не бойтесь никаких осложнений, возможно разве что лёгкое нарушение памяти.

Ага, вот оно что -- нужно, чтобы я забыл. Всё забыл.

Что ж, расклад такой: отсюда мне не вырваться. Довериться врачам не могу -- запросто превратят в овощ, без чувств, воспоминаний, без потребностей. А если... ну, хоть маленький шанс -- вдруг да реально помогут? К чёрту всё, кроме главного -- жить! А там видно будет, кто я -- чистоземельщик или перегной... Но ведь я не один, не один, не один! Ведь нельзя же так -- не помогать своим! Я ведь всегда...

Я всегда. С самого первого раза -- как тогда, тёмной осенней ночью, когда пришёл к интернату и уставился на оконную решётку медизолятора. Отец ушёл на дежурство, а весь посёлок, вдоволь нагудевшись пересудами, заснул под знобкую морось дождя. Но сквозь него я словно услышал зов -- тягостный, просящий. Может, это маялся Пугало -- опозоренный, пойманный и лишённый своей мечты. А может, подумал я тогда, просто интуиция привела меня к интернату. Сейчас-то точно знаю, что вовсе не интуиция -- я должен был пройти испытание.

В окне изолятора появился слабый свет -- такой бывает от болотных гнилушек. А ещё сразу вспомнилось гадючье озерцо.

Раздалось хныканье -- совсем детское. Даже не поверил сначала, что здоровенный Пугало может так гнусеть -- тоненько, жалобно. Но когда он позвал свою маму -- пьяницу и шалаву -- я признал Вовкин голос.

Ага, ему страшно. А мне -- забавно до жути. К тому же вовсе не в моих интересах, если Пугало загремит в другое место, к примеру, в колонию для несовершеннолетних. Потому что придётся расстаться с нашим схроном. Точнее -- моим...

Меж тем огромная тень -- до самого потолка -- заслонила свет. Пугало завопил в полный голос. И вдруг крик оборвался, перешёл в хрип.

- Мразь! - мелькнуло в голове.

Чьи были эти слова? Уж точно не мои, так как в эту минуту я думал о схроне.

А когда понял, чьи -- вот тут-то пожалел обо всём разом: о сговоре с хулиганом, о жадности и трусости, которые тогда буквально разрывали меня.

Гигантский сгусток мрака, темнее самой ночи, возвышался перед самым моим носом. От него тянуло холодом и тленом, а ещё беспощадной злобой. Каждая клеточка тела заныла в предчувствии смертных мук. И я так ясно представил свою могилу рядом с маминой. Прямо ощутил запах земли, почувствовал ногами осыпавшийся край ямы, в которую скоро лягу. Но не мог даже пошевелиться от ужаса.

- Эй, кто тут? - раздался голос старшего воспитателя, который ещё и выполнял обязанности ночного сторожа. - Срань господня! Что за чертовщина?!

Мрак рассыпался, улёгся угольными тенями на земле, по которой метался слабенький луч фонарика.

- Журавлёв? Ты что тут делаешь? - крикнул сторож.

Я рукой заслонился от света и бросился бежать. Скорее, скорее прочь! Пусть Пугало, пусть этот воспитатель, но только не я!

Никто -- ни я, ни старшой -- не знали, что за всеми событиями наблюдал придурочный малец из окна второго этажа.

Зато это знал кто-то ещё...

Я был трижды не виноват в смертях Пугало и малохольного пацана, который попытался уверить ментов-атеистов в том, что Вовку погубила ведьма.

Но почему смолчал воспитатель? Не поверил своим глазам? Или ему, не раз видевшему смерть на войне, она не могла предстать иной, как в виде пуль и снарядов?

Я не был виноват и в поджоге интерната. И в аресте и самоубийстве старшого. Разве только в том, что плеснул бензина на его изгвазданную в копоти куртку.

Но ведь он никогда не должен был заговорить...

Каталку затрясло по неровностям пола. Меня везли на ЭСТ.

Странная же здесь процедурная.

Вместо гигиеничного кафеля -- облупленные стены, неоштукатуренный потолок. Господи, да что это за оборудование-то?! Ни аппарата вентиляции лёгких, ни кардиомонитора. А если осложнения с дыханием? Вот псы смердячие... И везде, по всей стране так: фасад - евро, а зад в дерьме.

Меня переложили на допотопный стол, привязали руки-ноги. Э-э, стоп! А где наркоз, инъекции миорелаксанта? Вы что, блядь, хотите пустить ток без обезболивания?! Чтобы я сломал шею во время судорог?

Суки! Грёбаные суки! Электроды-то хоть смочите!

А-а-а!

Четырёхсотвольтовый штырь пронзил меня от головы до пяток. Хищные молнии вцепились в тело и рванули его в разные стороны. С рёвом и чудовищным стуком наехал поезд и измолотил меня в фарш.

- Время смерти -- двенадцать ноль-ноль...

Какой, на х**, смерти! Я жив!

В процедурке витал синеватый вонючий дымок, будто тряпку сожгли. Белые халаты направились к двери.

Стойте! Я жив!

Жи-и-ив!

Нет, так просто для них это не закончится. За мной ещё два часа должны наблюдать врачи, в том числе и невролог. Уж кто-то из них сможет определить, что я не мёртв.

Во, целая толпа ввалилась... Сейчас я им выдам!

Но в груди нарастала чудовищная боль. Сдавила сердце, перекрыла дыхание.

И всё же я заорал что есть сил:

- Я жив!

Но не услышал своего голоса.

Боль метнулась в рот, стальными крюками впилась в челюсти. Изо рта плеснул кровавый фонтан, по щеке сползло что-то тёмно-лиловое... Блядь, я же язык себе откусил!..

И вот уже вся голова взорвалась от свирепого спазма. Перед глазами мелькнули разноцветные точки и пропали в кромешной тьме...

Меня вновь куда-то везли. В палату? Вряд ли -- мелькали бесконечные коридоры -- один за другим, один гаже другого... Они слились в грязно-серую ленту, которая пилила и пилила мозг...

Зрение то пропадало, то возвращалось. Надо мной -- лица. Целый легион. Дождались... И ты, Пугало, и ты, Лихой. Зацапали. Тянете туда, где только хрупкие жёлтые кости могут сказать, что вы были. А вы не были -- просто коптили небо, чтобы превратиться в перегной. Я другой... Другой!

Каталка остановилась.

Ага, отвяли? То-то... Даст бог, сейчас придёт кто-нибудь более материальный, чем призраки. Увидит, что изо рта хлещет кровь, поймёт, что я жив. Подумаешь -- языка нет. Некоторые и без мозгов жить умудряются. И без рук-ног. Кто это?..

Сквозь боль и бредовой абсурд я увидел громадную чёрную фигуру. Сразу вспомнилась дождливая осенняя ночь, смерть за интернатским окном и Смерть передо мной -- ждавшая новой жертвы. Уши рванул приговор:

- Мразь!

И мертвец в палате сказал: "Она знает..."

Вот, значит, к кому волокла меня толпа призраков.

Только ведомо ли им, что у нас вроде как договор с Чистоземельщицей? И я всю жизнь прожил, не нарушая его. Но ведомо ли это самой твари?

Каталка медленно двинулась вперёд.

Нет-нет, стойте! Я же... я же отслужил!

А Чистоземельщица повернулась боком, как бы освобождая дорогу.

Поток ледяного холода, который разил от исполинского призрака, сменился струёй жара. Полыхнул оранжево-красный свет.

Там, впереди, топка! Крематорий, адское пекло, какая разница... Там огонь, смерть! Истинная!

Так почему эта тварь позволяет мне катиться прямо в ревевшее пламя?

Я такой же! Чистоземельщик! Я это делом доказал!

Каталка приостановилась. Я заворочал немой головой, не в силах сказать: помогите, помилосердствуйте, спасите, чёрт побери! Мог только стонать и пыхтеть, отплёвываясь, глотая свою кровь и хлынувшее наружу содержимое желудка.

Лихой... Ты настоящий друг. Держи меня, держи, пожалуйста-а-а!

Мама, мамочка моя, не отдавай ей... Прости, накажи, но только не отдавай!

Леночка!.. И ты тут! Не плачь, утри слёзы, хватайся крепче за ручки каталки. Я с тобой, навсегда с тобой, только не туда...

Отец... хоть раз сделай то, что нужно именно мне.

Чистоземельщица исчезла.

Впереди было только извергавшее огонь жерло.

Каталка рванулась сама по себе, оборвав несколько бесплотных рук, которые всё же хотели удержать её, и мою глотку опалил неимоверно горячий воздух.

Не-е-ет!

***

Не-е-ет!

Я помотал головой.

Серде мелко и часто колотилось о рёбра.

В руке зажат аэрозоль. Хорошо, что успел пшикнуть под язык, а то загнулся бы тут на жаре. Руки-то как трясутся - точно у алкаша. Да и самого колотун бьёт. В мои годы сердечный приступ добром не кончается. Нужно было вообще отказаться от командировки. Пора на покой...

Я вылез из машины. Тело подчинялось с большим трудом, точно после тяжёлой болезни.

Э-эх, и воздухом-то подышать нельзя. Над Ильшетом поднимался столб чёрного дыма. Вот, опять... Как подгадали к моему приезду. Наверное, увидел, что городишко снова пылает, расстроился, да и схлопотал микроинфаркт прямо на дороге.

Нет, пусть начальство шлёт сюда кого помоложе. А я сейчас разомнусь пешочком десяток метров да потихоньку-полегоньку двинусь домой. А потом в больничку... Тьфу на больницы. Позвоню старому знакомому, пусть осмотрит.

Первые шаги дались с трудом, потом вдруг меня охватило чувство лёгкости, прямо невесомости. И вот уже перед глазами -- накренившееся шоссе, мой джип, почему-то в облаке дыма, лес вдалеке, поля...

Чёрт, да я лечу!

Не может быть! Продолжение бреда? Мифическое посмертие, в которое я никогда не верил?

И тут почувствовал, что попутный ветер словно на рвёт меня, превращает в хлопья, клочки, пыль.

И что? Упаду на землю тем самым перегноем?

Я, чистоземельщик?! Не может этого быть! Нет!

Но ещё более сильный поток воздуха подхватил чёрную мешанину, в которую я превращался, и понёс куда-то прочь. Исчезавшее сознание не смогло отметить -- куда.