Больше, больше, больше... (3)⁠⁠

Продолжаем знакомиться с книгой Жана-Батиста Фрезо.
Предыдущие части выложены в серии.

Коротко для ЛЛ: нефтяная промышленность очень сильно зависела от древесины. Зависит она от неё и сейчас. Древесина остаётся ценным сырьём для использования в строительстве и промышленности, и нарастить её производство помогает... ну да, нефть. Нефть же помогает и вырубать леса, что особенно заметно на примере Африки, которая готовит на древесном угле. Так что никакого энергоперехода из древесины не было и нет.

Теперь о симбиозе нефти и древесины, который играл центральную роль в росте мировой экономики в двадцатом веке. Лес был важнейшим сырьём на заре нефтедобычи. Из дерева делали буровые вышки. Из него же были сделаны баррели, то есть бочки, которые преобладали на протяжении всего девятнадцатого века, благодаря их низкой цене, ремонтопригодности и удобству обращения. Лишь в тридцатых годах нефтяная логистика претерпела переход к полной металлизации на фоне удорожания леса и спроса со стороны военных. И всё равно нельзя сказать, что сегодня нефтянка обходится без древесины. Ведь многие крупные производители стальных труб пользуются древесным углём в качестве сырья. В их число входил знаменитый немецкий трубный гигант Mannesmann, которому принадлежали бразильские лесные плантации площадью 230 тысяч гектаров. Лидер мирового рынка Vallourec, который купил Mannesmann в 2000 году, производит сегодня 3 миллиона кубометров леса ежегодно. Это, пожалуй, больше потребления всей мировой нефтянкой в конце девятнадцатого века, когда вышки, бочки, цистерны были деревянными.

В тридцатых годах германские лесники хвастались своими успехами на конференциях и пророчили новую «древесную эру» в пику американской нефти. Но война подрезала им крылья, сделав армию из 130 тысяч дровосеков недоступным удовольствием. Упало производство и в других воюющих державах. И даже в Финляндии со Швецией наблюдался спад на фоне падения экспорта. Эта военная интерлюдия подтверждает, что в двадцатом веке потребление древесины росло параллельно с модернизацией экономики угля и нефти. Чтобы построить дом, нужен лес. Более того, этот дом нужно потом отапливать. Здания потребляют треть мировой энергии. Сегодня самым популярным стройматериалом является бетон. В начале нулевых годов его потреблялось 10 гигатонн, а сегодня цифра уже удвоилась. Но это не значит, что спрос на другие материалы упал. За вторую половину прошлого столетия производство бетона выросло в 20 раз. Но стекла – в 9 раз, кирпича – в 8 раз, стали – в 3 раза. И древесины – тоже в 3 раза! Она нужна не только для красивых коттеджей, но и для производства гипсокартона, фанеры, ДСП, а также для построения всевозможных строительных каркасов.

Ещё одной причиной роста потребления древесины была потребность в упаковке. Сегодня упаковочная индустрия может похвастаться триллионным оборотом, что превосходит гражданскую авиацию и мобильную связь. Древесина остаётся главным упаковочным материалом. Пластик не заменил её, но, скорее, присоединился к картону, сделав его ударопрочным и водонепроницаемым. Картонные коробки получили широкое распространение на фоне роста автомобильных грузоперевозок и автомобилизации в целом. Долгие годы железная дорога держалась за более прочные деревянные бочки и ящики, но для грузовика лёгкие картонные коробки подходят лучше. Однако, после уходя ящиков, доски остались в списке ключевых материалов в логистике: ведь из них делают поддоны. Изначально поддонами пользовались американские военные, которые разогнали спрос во время Второй мировой и заставили преобразовать элементы инфраструктуры. Вместе с картонными коробками, поддоны значительно увеличили эффективность, освободив место для полезной нагрузки. Так логистика, которая всё больше потребляла металлов, нефти и пластика, продолжала наращивать потребление и древесины тоже. Похожим образом рост интернета снизил спрос на писчую и печатную бумагу, но разогнал спрос на упаковочный картон.

Древесину продолжают сжигать в печках. В семидесятых на рынок стали поступать древесные гранулы. В ход также пошёл отработанный раствор, остающийся после варки целлюлозы. Не стоит потому удивляться трехкратному росту энергии, получаемой из древесины за вторую половину двадцатого века в Соединённых Штатах. Автор прикидывает, что Европа в 2020 году потребила втрое больше древесной энергии, чем столетием раньше.

Одним из парадоксов является в этой связи увеличение площади лесов в богатых странах. Недавние исследования показали, что как минимум треть рефорестации связана с развитием международной торговли. Но «лесной переход» коренится гораздо глубже: в нём завязаны те же нефть и уголь. Во второй половине двадцатого века в лесном деле произошла революция: сначала появились бензопилы, затем гидравлические транспортёры, а в начале семидесятых – многофункциональные древесные комбайны, которые валят деревья, обрубают сучки, а также распиливают ствол в течение одной лишь минуты. Производительность выросла, себестоимость продукции упала. Эта машина жрёт, кстати, до 15 литров дизеля в час. Подобная механизация потребовала ещё и дорог, и новых транспортных машин.

Производительность лесных плантаций повышается систематическим применением удобрений. Бразильский эвкалипт даёт сегодня в среднем 39 кубометров с гектара, в то время, как французские леса в начале двадцатого века давали всего два кубометра. Ирония состоит в том, что лесоводство, несмотря на концепцию древесины как возобновляемого ресурса, всё больше и больше опирается на невозобновляемое сырьё: нефть, газ, фосфор. Автор заключает, что главной причиной рефорестации была именно нефть.

Новая техника удешевила древесину, добываемую в тропических лесах. Экспорт древесины в развитые страны в период с 1960 по 1980 годы вырос в шесть раз. Одним из следствий этого стало широкое использование коры и других отходов производства для производства энергии. И всё это – благодаря нефти. Африканские мегаполисы зависят от древесины. Киншаса с 11 миллионами жителей потребляет свыше двух миллионов тонн древесного угля ежегодно. Париж 1860-х годов, будучи одним из крупнейших потребителей того времени, сжигал в 20 раз меньше. Не удивляет, что, начиная с 1960 года, Африка стала жечь в семь раз больше древесного угля.

Новая система базируется на сочетании древесины, мускульной силы и нефти. Древесный уголь, сложенный в мешки, перевозится грузовиками от фермеров к горожанам, а затем наступает очередь транспорта помельче, вплоть до велосипедов и носильщиков. И да, не забыть ещё про бульдозеры, открывающие лес для эксплуатации. Не стоит удивляться в этой связи, что наиболее сильная критика концепций энергоперехода идёт из Африки. Несмотря на популярный нарратив, электрификация не принесла снижения потребления древесного угля. Это потребление только выросло вместе с экономикой и городами. 70% домашних хозяйств Киншасы используют и электричество, и древесный уголь.

Автор подытоживает: ухода из древесины никогда не было: ни в девятнадцатом веке, ни в двадцатом. Ни в богатых странах, ни в бедных. Символом этого не случившегося перехода является английская теплоэлектростанция Drax, которую перепрофилировали в начале нулевых на  «биомассу», как стыдливо именуется древесный гранулят. Английские энергетики утверждают, что производят безуглеродное электричество, а на самом деле они способствуют деградации лесов, да ещё зависят от начала и до конца от нефти. В 2021 году они сожгли восемь миллионов тонн пеллетов, что превышает всё производство древесины в стране и обеспечивает 1,5% энергопотребления. Англия середины восемнадцатого века жгла в четыре раза меньше. Вот вам и энергопереход! Как видим, это слово совершенно не годится для исторического анализа.