Бажена⁠⁠

Два десятка невольных стояли в центре двора. Истощила их дорога долгая. Что кожа, что одежды цвет возымели не то земли, не то крови. Стояли они хромые, босые, израненные, головы́ не поднимали, страшились судьбы своей. Так и не увидали невольные, как из дома вышла дева молодая в платье белом, златом ошитом, да воротником из молодых соболят украшенным. Воин ее под руку вел, в доспехе сверкающем. Только доспех тот неполированный был. Ни песок, ни пемза его не касались. То борозды, от мечей, да от копий, свет отражали.
Прошла она вдоль ряда, бьющих поклон дружинников, да встала перед ловцами, ее ожидавшими.
— Доброго дня, тебе, Бажена Умировна.
Десятник ловцов, снял шапку и поклонился, так уважительно, что шрам на затылке княжна разглядела во всех подробностях.
— Что это? — спросила Бажена, взглянув на невольных, не тая отвращения.
— Как велено, руки рабочие, для процветания великого княжества.
— Это? Рабочие руки? — нахмурила брови княжна, и протянула ладонь к своему защитнику. — Идан, дай перчатку, не хочу марать руки.
Исполнил воин приказ и выдал рукавицу массивную.
— Это... Не... Рабочие... Руки, — объяснила Бажена, между слов ловца перчаткой хлестая, сил так не жалела, что рухнул он на колени. — Это голодные рты. Они нажрут больше чем сделают. Старики, женщины, дети. Сколько дней ты потратил на их сбор?
Вернула Бажена перчатку хозяину, но прежде чем надеть, тряхнул ею Идан, чтоб от крови свежей избавиться.
— Княжна...
— Сколько дней?
— Двенадцать.
— ЗНачит, двенадцать дней ты и твои люди будут работать на валке.
— Но княжна... — Протянул руку десятник, пытаясь просить снисхождения.
Лихо выхватил меч свой широкий Идан и сравнял персты ловца под мизинец.
— Не смей даже думать о мольбах. Я говорю, ты подчиняешься. Иного не дано. Двадцать дней на валке. Тебе и твоим людям.
Десятник покорно склонил голову, да на персты свои отрубленные поглядывал.
— Что прикажешь делать с этими, княжна?
— Девицу отмыть и отдать дружине на утехи. Остальных, кто бревна не поднимет... — Бажена задумалась на мгновение. — Удобрите ими землю матушку.
— Да, княжна.

* * *
Великое княжество Зарево переживало сложные времена. Мать сыра земля гневалась на детей. Не принимала ни мольбы, ни подношения. Урожаи падали с каждым годом. Деревья чахли, посевы вяли, почва сохла, что поливай ее, что нет. Но боги даровали Зареву, князю великому, ответ. Во снах, блуждал он по гнилому лесу, собирая шишки, да вялые поганки пиная. И наткнулся на расщелину. Спустился. И в расщелине этой живодрево, разбитое молнией и горящее красным пламенем, но живое. Его лозы цвели пышным цветом и корни пульсировали от текущей по ним силы.
Собрал Зарев вече из старейшин да ведунов. Сон им свой поведал да истолковал, что думает. Все как один согласились, что сон не то что вещий, а знак прямой это, Перуном данный. И искать тотчас надобно, иначе и громовержец злобу затаит.
Пара зим минула, прежде чем нашли щель и древо, далеко на границе княжества. И вновь собрал Зарев ведунов. Дал думу им, как уважить Перуна, да к Матери-земле направить. И сказал один из ведунов, что башню построить надобно, да такую, чтоб небосвода касалась. Тогда довольны будут боги... Так и поступили.
Уважился Перун. Молнией обратился, по башне прошёл и зажёг живодрево огнем да жизнью. Засверкали лозы, зашевелились корни, расцвела земля вокруг на многие десятки верст. Вот только до столицы верст не одну сотню. Но у ведунов и на это ответ нашелся. «По лозам, да по корням живодревовым сила Матери-земли течет. Ты, Зарев, князь великий, канаты из них сплести, да до дому доведи. И будет стол твой от яств ломиться»
Но мало оказалось одного источника, чтобы княжество прокормить. И снова Зарев егерей на поиски отослал. А меж тем молва разошлась. Прознали соседи о сокровище Заревом, стали козни строить. Вот только князь не из робких был. Сразу войной пошел. А как источник нашелся, Умира, брата своего, по делам, не по крови, удельным князем нарек. Землю дал и слово свое доброе, на строительство города, если тот и башню Перунову возведет, да охранять будет.

* * *
Бажена стояла в боевой стойке, направив клинок чу́дной на служанку.
— Давай, служка, нападай.
Но девочка никак не могла решиться просьбу выполнить. И пусть в ее руки и был меч вложен, поднимать его на княжну она никак не желала.
— Давай, челядь, — настаивала Бажена, подманивая ладонью. — Мне нужно упражняться.
В ответ служанка только покачала опущенной головой, опасаясь, что даже взгляд на княжну может быть не так истолкован.
— Ах так? — возмутилась княжна, меняя хват и вращая оружие вокруг ладони. — Не слушаешься княжну, значит? Тогда защищайся!
Резво Бажена в бой ринулась. Бросила меч служанка, да назад попятилась, а как в стену спиною упёрлась, руками лицо закрыла, и как завизжит во всю мочь.
Клинок вошёл в плечо ей лишь кончиком, не пробив и на перст.
— Победа! Победа! — прыгая от радости и махая мечом во все стороны, радовалась княжна.
— Да, хозяйка, — сдерживая слезы кивала служанка.
Бажена глядела на кровь, блеском алым, завороженная. Не видела и не слышала она ничего вокруг.
— Ещё... — прошептала княжна. — Вставай. Мы будем биться ещё.
— Молю, княжна, пустите.
— Раз смеешь перечить, — Бажена толкнула лежащий на полу меч в сторону служанки, — значит, и смелость имеешь. Вставай и бейся. Или накажу сотней плетей.
Но поединок прервал Идан, бесцеремонно зашедший в покои.
— Бажена, к тебе Владими́р со спешным вопросом.
— Я занята! — гневно прокричала княжна.
— Бажена. Как это понимать? Кто дал тебе право, моих людей наказывать? — начал бородатый боярин из-за спины Идана.
— Сами боги, когда одарили отца моим рождением!
— Дерзкая девка!
— Идан.
— Княжна?
— Идан!
— Княжна?
— Он оскорбил меня!
— Но он княжий боярин.
— И что, он выше княжьей дочери?
Идан лишь усмехнулся. Глупостью он не страдал, и последствия видел ясно. Пугать, а тем более убивать Владими́ра, за слово гневное, не мыслил. Боярин имел за спиной пару бравых воинов и ещё две сотни в гарнизоне.
Но и Бажена, хоть и была зелена да строптива, глупостью не отличалась, знала, как желаемое получить. И поэтому пошла на Владими́ра сама.
Взмах меча расставил всех по местам. Божена стояла, согнувшись, с заломанной рукой. Владими́р замер в оцепенении, чувствуя губами вкус стали меча Иданова, но княжну не отпускал. Бояриновы дружинники стояли на изготовке, ожидая команды. А Идан ухмылялся, еле заметно продвигая клинок все ближе к цели.
— Зря я это, — нарушил строй боярин и пустил княжну. — Прости Бажена, с горяча молвил, каюсь.
И все выдохнули. Воины с облегчением, Идан с огорчением, а Бажена с гневом.
— Пусть князь вас двоих теперь судит, — молвила княжна, взглянув на пунцовый отпечаток, красующийся на запястье. И стремглав унеслась прочь, растолкав остолбеневших от страха дружинников.

* * *
— Отец! Отец! — ворвалась Бажена в княжеские залы и в мгновенье этом замерла.
Умир сидел на златом троне, держа на коленях свою же голову. Дружина его и другие служьи лежали перед ногами кучей курганоподобной.
Внутри было тихо и только воробьи радостно щебетали на раме открытого оконца, пока не разогнала княжна их своим визгом истошным.
Вскоре и Идан с Владими́ром подтянулись.
— Князь мёртв! Князь мёртв! — громко крича убежал прочь боярин.
Идан же смело вошёл в залы, попутно похлопав скорбящую дочь по плечу.
Смятение окутало бравого воина. Умира в деле он видал не раз. Стояли они плечом к плечу не единожды. Косая сажень от макушки до пят, а силушки хватало секача за бивни поднять да на лопатки опрокинуть. И не знал он человека такого, кто смог бы князя головы лишить.
Вскоре вернулся и Владими́р с боярами всех мастей и жалований. Охали да ахали. Думы свои, в себе не тая, сказывали. Бажену притворно жалели, бороды свои почесывая. Да разошлись, по своим покоям, обозначив, что с горяча только чушь пороть, и судить на завтрашнем вече будут.
Идан же отнес княжну в покои, да на перину положил. Так ослабла она, от боли и страху, что идти не смогла. Да в сон сразу и провалилась.

* * *
Проснулась Божена ночью темной, от скрипа половицы. Глаза открыла да вздрогнула, от увиденного. Стояла перед ней дева нагая. Вместо волос перья пестрые. Глаза совиные, несмотря на мрак кромешный, блестящие. Руки, ноги когтями увенчаны. Тело все худощавое, голодом мореное.
— Не страшись меня, дитя, — прошептала дева и сделала шаг навстречу.
— Я и не страшусь, — замотала головой княжна, хотя сама в подушку вжалась.
— Я к тебе с миром, с даром и с просьбой.
— Ты отца моего извела?
Дева подошла и села на край кровати, аккурат рядом с княжной, заглянула ей в глаза, и помолчав немного призналась:
— Дела его, его и погубили.
— Значит ты! — княжна выхватила из-под подушки кинжал и прислонила к горлу девы.
Потекла кровь по кромке лезвия, но дева и глазом не повела.
— Выслушай, княжна, а завтра уже решение примешь.
— Молви свое слово, — согласилась Бажена, но лезвие не убрала.
— Не жаждет земля громовержца. Отвращение к нему питает. И башня Перунова против воли ее. Насилие над матерью это. И не простит Мать, даже вас, детей своих, за такой проступок. Гнилые плоды родит, да пуще обозлится. За злобу излишнюю она вас наказала. А злоба эта от мужей ваших. От аппетитов их безмерных.
— И о чем ты хочешь просить дочь, чьего отца ты со свету сжила?
— Разрушь башню Перунову, что отец твой строил, принеси Матери-земле клятву, что будешь почитать ее выше всех богов остальных. И дарует она тебе семя плодородное, а с ним княжество само появится. Твое княжество, Баженово. И вот тебе камень в дар и в знак, как сверкнёт заревом рассветным, так признает Мать намерения твои достойными, и силы даст, на свершения.
На этом княжна и проснулась.
— Как просто, как лестно... Княжество Баженово... — размышляла она.
А рука, тем временем, ненароком, под подушку пробралась да нащупала там:
— Камушек. И правда... — удивилась Бажена, вертя меж пальцами янтарь узорчатый. — Неужто было? Или шутка злая?
Голова у княжны кру́гом пошла. Думы разные в нее лезли. Отца она любила, и волю его уважала. Роду своему жаждал он добра и благополучия. И башню строил не себя одного ради. И знала Бажена, что отец взаимен к ней и в любви, и в уважении.
Не выдал Умир дочь замуж, ни за злато, ни за земли, ни за титулы. Хотя и возраст ее подошёл и претенденты сто́ящие были, вплоть до самого́ сына Зарева.
Дал ей право судьбу свою вершить, по собственному разумению.
Металась Бажена. Сердцем желала отмщения, но и власти желала нешуточно. Хотела силу рода отеческого не просто сохранить, а преумножить. Чтобы стыдом не гореть, когда пред ним вновь окажется.

* * *
Трапезничала Бажена, похлёбкой корнеплодной, хлебом из муки ржаной да костной и яйцом, в думы тяжелые погрузившись. Да так задумалась, что и не заметила Родомира, друга своего детского, сына боярского, и, ныне, зодчего хваленого.
— Дня тебе доброго, Бажена.
— Ух! — вздрогнула княжна, ложку выронив. — По что пугаешь? Совсем дураком стал?
— Прости, — подсел рядом мо́лодец. — Как ты? Молва разошлась... Соболезнования го́рю твоему высказать пришел.
— Словами горю не поможешь, но спасибо... — кивнула Бажена. — Давненько мы, Родомир, не виделись. Зим пять, а то и более. А тут явился. Чего это?
— Не решался я, — признался зодчий. — Боялся. Думал неровня тебе.
— А сейчас ровней стал?
— Сейчас... — задумался Родомир. — А пусть и стал! — вдруг приосанился и гордо заявил мо́лодец. — Человек, я теперь науке обученный, дельный, в народе почитаемый. Дворы возвожу, и не абы какие, а всем на радость. Сам Зарев к себе зовёт, строить.
— Рада слышать. Но ты же не хвастаться пришел? Не похоже это на славного парня Родомира.
— Не хвастаться... Свататься пришел, — зодчий выставил перед Баженой шкатулку резную, открыл, а там, на подушке алой бархатной, ожерелье златое с камнями самоцветными, огранки причудливой, но пленительной. — Стань женой моей. Уедем вместе в Зарев. Будем жить сыто да весело, горя не знать. Родню навестишь, род продолжишь. Отец твой этого тебе желал...
— Чего этого то?! — возразила Бажена, гневом обрастая.
— Счастья женского.
— А покуда тебе знать, чего отец мой для меня желал? М?! И чего припёрся ты, как только он головы лишился?
Замялся Родомир, задумался. Не хотел говорить, но взглядом княжна заставила.
— Не гневайся, Бажена. Подслушал я, как отец с другими боярами дела обсуждал... Не будет тебе тут счастья.
— И решил ты спасти меня?
— Решил, — твердо заявил мо́лодец.
— А ты хоть любишь меня? Хоть капельку? Столько лет ни слуху ни духу, хотя живём рядышком. И видели мы друг дружку не единожды. Только ты, как взгляд мой словишь, сразу очи в землю опускал, да за спинами прятался. А тут решил. Ещё и подкупить меня выдумал. Камнями да златом. Княжну. Смех да диво. У меня таким добром козна переполнена. Лучше бы медку принес чарочку. Вот это я поняла бы.
— Только вот не твоя казна это. А брата твоего, младшего, что за сотни верст отсюда еще сиську сосет. И все равно не быть ему князем. Не желает Зарев ждать. Передаст удел тому, кто его сейчас строить будет, а не через десять лет. И ты, Бажена, княжна лишь по батюшке, а не по грамоте. А значит, и не княжна более.
— Прочь... Прочь иди, пока я тебе брюхо не вспорола, да ручонки твои не обломала.
Княжна ножик схватила да на Родомира направила. Но не его он устрашился, очей ее, отчаянных, слезами полных.
— Прости Бажена, прости дурака, лихо сказал, от обиды это...
— Прочь иди!

* * *
В казармах дружинных, гул стоял нешуточный. Мужи бравые кутили. Кто байки травил, кто песни пел, кто силушку свою показывал — боролся, кто и девок невольных зажимал, а кто и по углам сидел, сплетничал. Поэтому Бажену не сразу приметили.
Скривила княжна нос, от смрада тел мужских, потных, да браги по полу разлитой, да пошла меж столов длинных. Головой крутила, защитника своего бравого искала, да не сыскала никак.
— Где Идан?! — потребовала ответа Бажена, не скупясь на громогласность.
И застыли все, наконец деву приметив.
— В конюшне видал его, ваше княжество, — осмелел один, как кружку дубовую опустошил.
Больше ничего Бажена не спрашивала, прочь пошла, под взгляды косые, да шепотки лукавые.

* * *
Идан ухаживал за конем своим бравым. Кормил, поил, подковы проверял.
— Бажена? — удивился воин гостье нежданной.
— Сбежать удумал, погляжу? — сразу поняла княжна намерения.
— Пока не поздно. В Зарев тебя отвезу. К матери, к брату, князю великому под крыло.
— Я команды не давала.
— А мне команда не нужна. Умиров указ таков был. Случись с ним что, тебя в охапку и домой. Вот случилось.
— Негоже княгине удел свой бросать.
— О, как, — усмехнулся Идан, да на ведро перевернутое присел. — Не княжна более. Княгиня! Звонко звучит. Вот только поздно ты, Бажена, спохватилась. Нажила себе недругов, а вот друзей и союзников не нажила. Не признает тебя никто.
— Неужто струсил, Идан, бравый воин? — Бажена подошла вплотную, да нависла над воином. — Не похоже на тебя.
— Глупость в твою голову ветром занесло, или гордыня взгляд затуманила, не знаю, но не видишь ты даже перед носом своим. Бажена — ты дочь Умира, не более.
— Осмелел?! Гонор проснулся? За меня думать решил? Ты воин. И дело твое воевать. А думать мне оставь.
— Я Умиру служил. Не тебе. С тобой договоров не имел ни устных, ни письменных. Так что мое тебе предложение, поехали со мной в Зарев. А дальше думай думы свои, сколько душеньке угодно.
— Так служи теперь мне, дело-то нехитрое.
— Ха, — не скрывая оскала усмехнулся воин. — Тебе? Бестии Умировой. На кой? Князя я знал ещё с юности, в деле видал, уважал, мудрости военной у него набирался. Считай, должен ему был. А тебе я не должен.
— Златом тебя осыплю, почетом, уважением.
— Нет у тебя ни второго, ни третьего, да и не надобно мне этого. Навалом уже, девать некуда.
— Тогда чего тебе надобно? Говори не увиливай. Дам тебе что пожелаешь, за службу верную. А за дружбу в двойне осыплю.
Поднялся Умир. И теперь уж он над княжной нависал да смотрел, куда не подобает:
— От девы, что простой, что знатной, желаю я лишь одного...
— Тела моего желаешь, значит.
— Более нет у тебя ничего своего.
— И этого тебе будет достаточно?
— А много ли воину надо? Кровью умыться, медом упиться, мясом заесть, да на девку залезть. Вот оно счастье.
Спиной Бажена повернулся, прочь пошла, но слово свое сказать решилась:
— Тогда омойся хорошенько и приходи ко мне в покои. Будем друзьями да союзниками становиться.

* * *
С утра раннего взялась Бажена за дела. К казначею княжескому пришла ни свет ни заря, жалование двойное для сотни воинов истребовала. А там уже и Идан подсуетится, авторитетом своим, да обещаниями, убедил воинов присягнуть Бажене, как право на удел имеющей.
Вышли воины, маршем стройным, на глаза боярам да люду простому. Перед княжной встали, в ноги поклонились.
Выступила Бажена с речью громкой, о том, что Умир, князь удельный, убит врагом неизвестным, пришлым, но и заговор не исключается. Но не бросит она дело отцовское и уделом управлять будет как он, а то и лучше. Башню построит, обещанное выполнит. И подводить никого не собирается.
Похоронный день назначила на утро завтрашнее. И готовиться велела.
Ладью парусом снарядить бело-красным. Ветвями хвойными украсить. Столы на улице составить, да бочки с погреба достать. Каждому полная кружка браги будет. И строго велела, чтобы каждый слово доброе о князе приготовил, дабы боги знали, кого встречают.
На том всех и распустила.

* * *
Сидела Бажена в палате княжеской, на троне Умировом, за столом его, резьбой украшенным. В бумагах рыскала, да писчего вопросами донимала, к вече готовилась.
Нарушил думы ее, стук гулкий. Стоял на пороге Родомир, кланялся. Пустила его Бажена, писчего отпустив. А тот и рад был, только пятки и засверкали.
— Чего явился? — Опустив слова добрые, потребовала княжна.
— Прощения просить хочу. За слова свои обидные, поступки незрелые.
— Так проси.
— Прости меня, Бажена, княжна удела Умирова, — поклонился Родомир, ударив шапкой оземь.
— А за спиной у тебя что?
— Отцу твоему подарок готовил. За доверие, за честь оказанную, — полез зодчий в тубу берестовую. — Да не успел. Вот тебе принес, думаю, ко двору придется.
И достал Родимир портрет Умиров, углем нарисованный. Да такой, что и от живого не отличишь.
— Руки у тебя золотые, Родомирушка, — не сдержалась Бажена. Выхватила лик батюшкин, да перед лицом своим выставила, слезы дочкины не в силах сдерживать, спрятать так решила. — Прощаю я тебя. И сама прощения прошу. Груба я была излишне.
— Друзьями, значит, расстанемся, — обрадовался зодчий.
— А может, останешься? Дело тебе всегда найдется, и платой точно не обижу.
— Негоже, слово, данное великому князю, нарушать.
— Твоя правда.
— Но коли дело ко мне есть, молви, княжне помочь всегда в радость.
— Не шутишь? Дело есть, нехитрое. Землю Мать в древе высечь надобно, да такой, чтоб ей само́й понравилось.
Задумался Родомир, аж персты к подбородку подтянул. Но слово свое выдал:
— Хитрое это дело, но возможное. По дороге думу подумаю, а уже в Зареве, книги мудрые почитав, за дело возьмусь... Как закончу, гонцом отправлю, а уж тут мастер есть рукастый, проверенный. Он не подведёт. В древе все высечет, строго по завету. И будет тебе Мать-земля.

* * *
Званой гостьей явилась Бажена на вече. Да только ждал ее один боярин, вместо десятка. Встретил ее, поклонился, усадил подле себя, браги налил, да прямо спросил:
— Что ты Бажена удумала?
— Ясно же. Уделом управлять.
— Нет у тебя права такого.
— А у кого оно есть?
— Ни у кого нету. Поэтому мы Зареву гонца отправили. Где словом честным все истолковали да подписались. Его воля удельного назначать. А нам ждать велено.
— Складно как, — ухмыльнулась княжна. — И я отправила. Пояснила князю великому, что возьму удел в свои руки, пока он решение принимает. Да в гости пригласила, чтобы подумал, может, и сама сгожусь ему в этом деле сложном.
— О, как, — удивился барин. — Всерьез взялась, погляжу. А рук у тебя хватит? Или только языком пока чесать научилась? А то у нас и без тебя таких хватает.
— Есть дума одна. Если за башню Перунову по уму возьмёмся, влёт сдюжим. И пока лозу тянуть будем, ещё озимые посадить успеем. И будет нам и урожай, и почет. И удел тогда великий князь нам оставит. Будет и Зарев и Умир процветать, — пояснила Бажена. — Найдем на такое дело руки?
— Удивляешь ты, дочь Умирова. Вся в отца пошла. Дума твоя искусна, величава и размашиста. На суд боярский ее выставим, обсудим. Там и расскажешь, свое ви́дение.

* * *
Долго бояре думали, долго решали. Не желали они людей своих на работы черные отправлять да жаловать им за это более положенного. Но дума Баженова уж больно хороша была. И Зареву угодить, и амбары пополнить, и княжество под собой оставить. Согласились они, но сначала, к башне Бажену отправили, воочию, как дела обстоят, поглядеть, да ещё раз обдумать.
Собрал Идан дружину, двадцать воинов, да себя во главе. И отправилась княжна к башне Перуновой с сундуком, полным злата, да обозом еды.
Скакала, пока лес не кончился, да на границе встала, на холме. Башню увидала да обомлела. Величава башня Перунова была, до свода небесного пары перстов недотягивала. А вокруг ни деревца, ни кустика. Все на нее пущено. Земля одна, с травой перемолота, да мхи на камнях растут. И кресты рядами стройными ставятся, с лозами живодревовым.
Тут Бажену разбойники врасплох и застали.
— Засада! — во все горло крикнул караульный.
— Щиты! — Приказал Идан не мешкая.
А меж тем, из лесу, из кустов, выбежали воины вражьи, да табуном понеслись строй дружинный ломать. С ревом да сталью лязгая. Числом взять хотели, не умением.
Стрелы свистели, что с одной стороны, что с другой. Первую кровь они пролили. И началась суматоха. Топоры щиты кололи, копья искали бреши меж ребер. Теснили воинов Баженовых. Строй быстро поломали, да по два на одного пошли.
Идан пред Баженой встал. Да всех рискнувших рубил без жалости. По двое, по трое, по пятеро. Не подступиться никак к мечу его длинному. И княжна без дела не оставалась, раненых добивала, хоть и со страху дрожала.
Уставать Идан начал. Копьё пропустил, а следом и топор в переносицу. Рухнул воин бравый. А рядом и княжну положили, обухом по спине ударивши. И замерло все. Не добивали ее разбойники. Ждали.
— Бажена, дочь Умирова, княжна, княгиня самоназваная, — Владими́р то был.
— Предатель! — бросила де́вица в его сторону.
А сама ухом к груди воина своего бравого прильнула и слушает. Бьётся сердце его, значит, не все потеряно.
— Идан, Иданушка, — зашептала она.
— Прости, Бажена, не уберёг...
— Не хочу такое я слышать. Не желаю. Биться надобно.
— Встать-то я встану, и биться буду, покуда дышу. Но не вижу я более толку. Слепца на пару ударов, не более, хватит. Ты, как я встану, беги без оглядки, скройся в лесах.
Сняла Бажена с шеи камушек янтарный, сном вещим подаренный. А он светом ярким светится. В уста Идану вложила, да поцелуем скрепила. Тут-то ее за ноги и поволокли.
— Спаси меня! Идан! — закричала княжна, за землю, да за трупы цепляясь.
— По́лно, Бажена, прими свою учесть с достоинством.
Поставили княжну на ноги, руки заломали, за волосы голову подняли, чтобы в глаза боярину смотрела.
— Предатель! О подлости твоей узна́ют! Казнь уготовят мучительную! — сказала Бажена, да плевком кровавым лицо Владими́ра украсила.
Наградил ее он сначала пощечиной звонкой, а после и по рёбрам пару раз ударил.
— Спесь твоя, признак глупости. Как ты только удумала, что мы будем под девкой ходить? Дура, баба, нечего сказать. Тебе и мужа предлагали, и уехать. Жила бы тихо да сча́стливо. Но решила ты воду баламутить. За это жизнью и расплатишься.
— Не прощу! Прокляну!
— Готовьте верёвку, — приказал Владими́р, а сам под рученьки княжну подхватил и к дереву поволок, приговаривая: — Не выдержало сердце девичье смерти отцовской. Поглотило Бажену горе. И повесилась она на чужбине. Всем двором оплакивали. А какой женой бы стала, загляденье. Деток нарожала крепких, сильных...
— Упырь! Выродок! Что за чушь ты мелишь?!
— Это мы, Бажена, судьбу твою так Зареву сказывать будем.
— Ироды!
— Ну, не кручинься. Дума твоя по душе пришлась. Сдюжим мы башню Перунову, озимые засеем, да попросим князя великого нам удел в управление отдать. Боярским его наречем.
— Идан... Иданушка...
— Не слышит он тебя. Помер уже поди.
Только не видел боярин, что поднялся Идан. Янтарь чудотворный придал ему сил, но глаз не вернул. Так и осталась рана зиять, да при движениях кровью плеваться.
Кинулись на него воины Владими́ровы. Да только не достали ни топором, ни копьём, ни стрелою. Взор он иной получил. Вертко задвигался, удар за ударом отражал с лёгкостью. Перебил он каждого, кто рядом с ним оказался. И закончив, к Бажене направился.
Владими́р, как увидал, бросил княжну да наутек пустился. Вот только меч, Иданом кинутый, быстрее оказался, и аккурат в спину боярскую вонзился. Так и рухнул тот мордой в грязь.
— Идан, — позвала Бажена.
— Чую тебя, княжна, чую, — успокоил ее воин бравый. — Сильно ранена?
— Выживу. А вот тебе раны лечить надобно.
— Полно тебе. Не знаю, что за чудо ты сотворила, но силы во мне, как в тройке коней молодых, откормленных.
— Славно.
Бажена откинулась наземь и вздохнула, с невиданной лёгкостью.
— Что делать-то будем, княжна? Бояре-то предали. Нельзя нам в удел возвращаться. Воинов наших перебили поди. К Зареву двинемся?
— Нет уж. Мстить будем, без пощады, без жалости. Рода боярские под самые корни вырежем. Но сначала к башне Перуновой надобно.
— По что так сдалась она тебе? Пусть как есть строится.
— Сон мне вещий был, из него и янтарь чудотворный, сил тебе давший. Башню нам сломать надобно. Тогда земля Матушка сдобрится и семя плодородное подарит. И будем мы жить в почете и сытости, — описала Бажена по что нужда ее такая.
— Добро, — согласился Идан поразмыслив.

* * *
До башни Перуновой только к ночи добрались. Пусть долго, но с лёгкостью. Не помеха, тьма густая Идану больше. Все ямы да канавы чуял он яснее, чем днём увидал бы.
А у башни люд невольный работает. У костров в круги собрались. Одни лозы распускают, вторые с их нитей канаты вяжут, а третьи спят, кто на соломе, кто на землей голой. Сторожат их воины копьями да плетьми вооруженные. Только вот не от опасностей, а от побега сторожить они поставлены.
И как увидали они воина раненого, да деву в черных одеждах златом ошитых, засуетились. Быстро княжну признали. Водой напоили, у костра посадили. Только не греться она к ним пожаловала.
— Башню ломайте, — приказала Бажена.
— Как можно?!
— Ломай, тебе сказано!
— Не дозволено.
— Тебе княжна приказала, — вступился Идан, меч доставая. — Ослушаться вздумал? Так это мы быстро поправим. Эй! Вы! Кто хочет с головой на плечах остаться, ломайте башню Перунову! Тотчас приступайте! Не медлите!
— Княжна... Совсем обезумела...
— Ломай, сказано.
— Не буду! Братцы! Ума княжна лишилася! Встанем друж...
Но лишился головы воин, слово свое досказать не успев. Одним взмахом Идан управился. И дальше пошел в биенья сердец вслушиваясь. Чуял он, кто принял приказ, а кто противиться вздумал. И с каждым шагом вторых все меньше в живых оставалось.

* * *
Рухнула башня Перунова только под лучи солнца рассветные. А как рухнула, загремело небо. Ветер обломки закружил, да по горизонту тучи грозовые ладьями стройными поплыли. Но не до этого Бажене было. Стояла она на краю расщелины, вниз глядела. Там, в темноте густой, огонек светился, манил ее. Дождалась княжна веревки, сразу вниз и спустилась. А там, и правда, живодрево цветущее. Светом белым сияет. Лозы колышутся, словно зовут ее.
Подошла Бажена, на колени перед древом встала, к корням лбом прислонилась да молвила:
— Матерь родная, земля благая, услышь дочь свою, прими клятву мою. Наказ твой исполнила, да кровью врагов почву наполнила. Слово даю, мужей, клятых прогнать с земель, свя́тых. Только дай людям добрым прокормиться, хоть малость, меду напиться, в сладость. А я их уму научу, к тебе приручу. Вспомнят они, кто матерь их, сами откажутся от дел дурных. Будут тебя почитать, славить, как дом родной защищать будут, да дарами забавить.
Подняла голову Бажена, а к ней уже ветвь тянется, с яблочком красным, наливным. Взяла его княжна, к носу приложила да вдохнула аромат. Сладкий, тягучий. Поняла она, как соскучилась. Не сдержалась, кусила. Да сразу лицо у нее скривилось отвращением. Гниль да гнусь на языке. И сколько ни плевалась, от вкуса ей никак не избавиться. Взглянула Бажена на яблочко, а оно внутри из червей да опарышей.
Заухала сова в ветвях. Да так задорно, радостно. На корни спустилась, в деву обратилась.
— Ух, как складно. Ух, как ладно. Провелась ты, княжна, с лёгкостью. Спесь ум-разум затуманила, — насмехалась дева над Баженою. — Как поверила ты, что земля Матушка простит вас, люд бесчестный? Вы же против воли ее, под Перуна уже подкладывали. Не будет вам ни плода, ни семечка. Хоть просите, хоть умоляйте. Смерть вас ждёт! От голоду да от болезней. А как последний с рода вашего почву удобрит, даст Мать урожай богатый, что каждой твари хватит. И восславим тогда, мы, Гармонию...
А Бажена все задыхалась, скрутила ее боль в три погибели. Упала она на землю. Да так и издохла под совиное уханье.