Байки из богадельни/ Сюрреалистическая реальность или Лоскуты⁠⁠

Да, да это как раз тот случай, когда абсурдная противоречивая реальность воспринимается дурным сновидением. В ином случае найти внятное объяснение происходящему, весьма затруднительно.

Вот к примеру: третьего дня в женском крыле отделения «Милосердие», вроде бы все как обычно: бабульки в холле у телевизора беседуют, не слушая надоевшего диктора новостей, кто-то сидит в комнате с книгой, кто-то лежит с кроссвордом, кто-то спит, кто-то делает вид…

На встречу по узкому проходу катит коляска, и я понимаю, что это, должно быть, Муха ну, то есть Мухина, но нет. Женщина оказалась незнакомкой с буйными невообразимыми черными кудряшками. Не могла же наша Муха за ночь отрастить такое богатство?! Женщина катила прямо на меня. Улыбалась, фыркала, сдувая непривычную длинную челку с глаз. На ходу ловила своё отражение в стеклах закрытых дверей бесчисленных комнат и явно любовалась собой.

– Нравится? – восторженно спросила она меня, лихо затормозив у самых моих ног.

Муха красуясь покрутила головой, потом сдернула искусственную шевелюру, с прилизанной, коротко остриженной, не по возрасту седой головы, потерла лохмами мокрый лоб и радостно протянула мне.

– На, гляди какая прелесть! Всегда такой хотела. Ну, прелесть же. Одела, и все – с прической.

Я не стала брать в руки, по виду мокрый от пота, парик.

– Где ты вязала эту гадость? – Спрашиваю. И не дождавшись ответа добавила, – жарко же, зачем ты его напялила?

А потом оглянулась и… подумала, что попала в полотно Сальвадора Дали, причем во все сразу полотна и бродить мне по ним в поисках выхода переходя из одного лабиринта в другой.

Все. Все жительницы отделения, кроме лежачих, сидели в париках. Зрелище еще то.

Баба Лена надела шоколадное длинное «Каре», Валентина Степановна рванную короткую стрижку почти оранжевого цвета, смотрелась она на морщинистом лице весьма нелепо. У Зои Степановны и бабы Любы были русые косы, двум соседкам достались длинные локоны блонд, еще три старушки сидели с модельными стрижками жгучего иссиня-черного цвета.

Бабушки обмахивались, прогоняя духоту, стирали струйки пота с висков и лба, но продолжали сидеть в ужасных париках, наверное, чувствуя себя необыкновенными красавицами. Они играли в свою игру, достойно снося все неудобства.

Села я поболтать с девушками и выяснилось, что ходят так мои красавицы на зависть всем бабкам усадьбы уже третий день и, горды собой безмерно.

Просто, нашей Элеоноре Абрамовне на днях исполнилось 94 года. Старушка ждала гостей. Перемерила все наряды по нескольку раз пока выбрала, по ее мнению, подходящий к такому случаю. Красивое платье, стоящее, новое. Это вам не старье кримпленовое, и не те, сбереженные платья, что надевали только на выход, сшитые еще в советском ателье, и не те, что выдают в усадьбе, а новье, да еще и купленное не в обычном магазине - виртуальном.

Медсестра Шурочка специально для юбилея выписывала. Ох, разнервничалась тогда Элеонора Абрамовна. Сложно было понять, как это? Не обманут ли? А примерить-то где? Как жешь купить и не потрогать материю? Три Шурочкиных дежурства выбирали, снимали мерки, переводили деньги. Так это было волнительно! Страшно и притягательно. Честно сказать, Элеонора Абрамовна решила непременно попробовать еще раз. Даже придумала, что купить еще.

Полученное платье понравилось всем, и о чудо - подошло идеально! К платью достали почти новые туфельки, простые чулки на резинке, настоящую комбинацию и именинница успокоилась. Все хорошо. Можно встречать гостей.

А потом, ночью, когда все улеглись, решила все примерить еще раз. Кряхтела, потела, но с передыхом справилась сама. Прошлась по комнате. Тихонько вышла в холл, незаметно прокралась в бельевую комнату и встала перед огромным зеркалом. Доолго стояла. Рассматривала морщинистое лицо, шею. Глаза, ставшие почти бесцветными, а ведь какими были голубыми. Элеонора Абрамовна всегда была хорошенькой. Красавицей никогда ее не считали из-за длинного носа, но хорошенькой называли. Всем нравились ее жесткие кудряшки. Ни тебе химии, ни бигуди ни надо. Все девчонки в институтском общежитии завидовали. Старушка распустила тонюсенький хвостик, приколотый к верху «невидимкой». На плечи упали редкие седые, но все еще волнистые волосенки. Да, старость определенно страшна.

На утро Элеонора Абрамовна решила, что ей непременно нужен парик. Старушку уважили. Пригласили в усадьбу продавца из отдела париков. Та, принесла невообразимое количество экземпляров, долго советовала и примеряла, и сделала невозможное. Именинница смотрелась моложаво, достойно и очень нравилась себе.

Все остальное, что уже никому не продашь, она втюхала, нашим старушкам. Все хотят быть красивыми. Раскупили все.

Гостями Элеоноры Абрамовны оказались дочь с зятем. Они приехали из Германии. Вернее, они вернулись жить в Россию после долгих лет жизни на чужбине. Встреча была особенной. Теперь понятно, почему старушка так готовилась и переживала.

Рассказывала, как дети в девяностых ждали визы. Как стремились уехать. Почему отказалась эмигрировать Элеонора Абрамовна. Комунист, труженица тыла. Отговаривать не стала. НЕ послушали бы. Как не слушали ее рассказов, о военных годах и тяжелой работе. Ждала. Ждала, когда вернутся.

Вернулись. Навестили. Жалуются на маленькие пенсии в Германии, на нищету и невозможность жить по-человечески.

Выслушала старушка детей, пожалела, обрадовалась, что рядышком, живые, здоровые.

Была на своем празднике хорошенькой.

Ночью Элеонора Абрамовна умерла. Похоронили ее в новом платье и парике.

Старушки после похорон собрали свои прически в мешок и вынесли на свалку.

Жизнь всех наших людей в усадьбе похожа на старое лоскутное одеяло, сотканное из выцветших, заношенных и ярких только что вырезанных тряпиц, намертво сшитых в одно полотно. И оно такое несуразное и такое красивое!