19  Мечты, страхи и дикари⁠⁠

Три плюс одна. Глава 19

Мечты, страхи и дикари

Залив с пещерой, откуда ушли ночью, должен быть где-то рядом. Вдоль воды пройти не получалось, часть берега заросла высоким тростником, еще часть состояла из грязи и больше напоминала болото. Пришлось делать круг через лес. По пути они видели громилу, который брал напрокат машину. Ник сторонился и недолюбливал людей, подобных этому экземпляру, у которых лобная часть мозга срослась с затылочной, а голова росла прямо из шеи, в которой, в свою очередь, мышц было больше, чем во всем теле Ника. Но физическое превосходство за ними он признавал безоговорочно. Вроде бы каждому свое, каждый на своем месте, люди всякие нужны, люди всякие важны. И несомненно, что громила в не меньшей степени презирал вымахавшего в высоту, но щуплого и тщедушного Ника. Им бы не пересекаться, и каждый был бы счастлив в собственной зоне комфорта. К сожалению, окружающий мир плевал на всяческие выстроенные людьми зоны и постоянно сталкивал несовместимые противоположности. А в столкновениях Ник проигрывал еще до схватки, до которой доводить просто не хотелось. Превосходство силы над слабостью было очевидно с первого взгляда, а для доказательства независимому жюри, что противник круглый дурак, умному нужно хотя бы дать возможность заговорить. Но и тогда правда выявлялась не сразу, дурака большинство начинало считать забавным или оригинальным, а умного – много возомнившем о себе занудой. Часто приходила мысль: а вдруг они правы? Отношение к Нику Мирона и Аскера, признававших за ним качество и остроту ума, успокаивало, и Луиза столько времени чувствовала себя с ним как рыба в воде.

Но одной воды рыбе оказалось недостаточно. Захотелось червячка на крючке, и для отношений Луиза выбрала не Ника, не Аскера и даже не Мирона, еще более продвинутого в области интеллекта, а Толика. Это пошатнуло понимание основ мироздания, прежняя картинка мира дала трещину. Давно известно: хочешь изменить мир – начни с себя. Ник хотел изменить мир. Он очень хотел менять его вместе с Луизой, но чтобы Луиза увидела в Нике попутчика по жизни, требовалось поменяться самому. Вывод неутешителен: недалекие окружающие, над чьим мнением о премудром себе он прежде насмехался, оказались правы. Да, он много возомнивший о себе зануда, в котором нет ни капли мужественности. Мужественность – это совсем не дурная отвага в глазах и, тем более, не крутой вид, как у наблюдавшегося поблизости громилы. Мужественность – умение брать судьбу за горло и сворачивать это горло, если того требуют обстоятельства. Вот что делает мужчину мужчиной. В троице умников эту мудрость понял, как видно, только Аскер, но не смог донести до друзей. Теперь понял и Ник. Можно быть сильным, даже будучи физически слабым. От мужчин ждут мужских поступков. Нужно поступать как мужчина, и женщины увидят в тебе мужчину. Как же все просто. Мужчина – не спасатель, как представлялось в наивных мечтах про «вынести из пожара или достать из воды». Когда женщина тонет, ей все равно, кто вытащит ее из пучины. А настоящий мужчина должен не дать женщине даже начать тонуть. Быть рядом. Научить плавать. Внушать уверенность, что, находясь с ним, она никогда не утонет. Вот это и есть настоящий мужчина, а не качок или по самый скальп набитый знаниями яйцеголовый очкарик. Эти две разновидности – края длинной шкалы, внутри которой рождается настоящий мужчина.

Теперь нужно переварить это откровение и сделать его частью жизни. Руководствоваться им в поступках. Все просто.

Просто? Ну-ну.

Громила помахал им рукой. Четырех друзей такой же бандитской наружности поблизости вроде бы не было, но вся компания, скорее всего, расположилась именно здесь: на костре жарилась рыба, одуряющий запах еды скрутил желудки, и потребовались неимоверные усилия, чтобы погасить мысли напроситься на обед. Связываться с такими людьми не хотелось, и тем более не было желания стать им чем-то обязанными. Ник, Луиза, Мирон и Аскер ответно кивнули и как можно быстрее скрылись в лесу.

Соразмерно приближению пещеры падало настроение. Мирон напомнил:

– Толик сказал: «Кто дотронется до одежды, привяжем к дереву на всю ночь…»

– Все, что было раньше, нужно забыть, – отрезала Луиза. – Мы расскажем, что случилось, и они поймут, что теперь мы все в одной лодке.

– Считаешь, они будут достаточно адекватны, чтобы понять? Помнишь, сколько и чего они приняли в начале ночи? А ночь была длинная.

– Боишься? – прямо в глаза, без обиняков, спросила его Луиза.

Мирон потупился

– Опасаюсь. Нужно предусмотреть все.

Луиза не сдавалась:

– И все же другого пути нет, теперь нам всем надо держаться вместе. Я пойду вперед и поговорю. Да, пойду одна, – остановила она возмутившегося Аскера. – Меня, как и сестру, приняли в свой круг, а вы для них остались чужими. Меня они послушают, а вам будут возражать просто из принципа, только потому что это вы. Я расскажу, что случилось в «ящике» и вокруг, и тогда вместе будем искать выход. У них еды тоже немного, а если ожидание затянется, это станет общей проблемой. Нужно будет что-то придумывать.

К нужному месту вышли через полчаса. Узнаваемый заливчик круто изгибался и заворачивал влево, и скалу, в которой находилась пещера, уже можно было разглядеть сквозь редевший лес.

Когда уходили, машину Толику еще не вернули. Сейчас машины тоже не было.

– Ждите здесь, – сказала Луиза.

Ник, Мирон и Аскер затаились в кустах под деревьями, откуда неплохо просматривалась скала. Далековато, чтобы слышать происходящее внутри, зато безопасно – из пещеры их не увидят. Это не такой уж большой плюс, но немного успокаивало.

Луиза вышла на площадку перед пещерой.

– Смотрите, кто пришел! – раздался едкий возглас Риты. – Мисс Брезгливость соскучилась по еде?

Рита спустилась к озеру с пустой бутылкой в руке и не прекратила набирать воду, даже когда Луиза прошла мимо. Из пещеры выглянули и встали, сложив руки на груди, Юрец и Бизончик. Из-за их плеч показались Фаня, Анфиса и Оленька.

Если не знать, кто находился в пещере, и кто из них есть кто по комплекции, Ник их не узнал бы. За этот день люди двадцать первого века окончательно превратились в племя. В волосах торчали перья и вплетенные листья; на запястьях, локтях, бедрах, коленях, лодыжках и животах висели всевозможные веревки, ремни, тряпочки с бахромой, браслетики-фенечки из синтетического жгута. Шеи опутывали по нескольку ожерелий, за неимением зубов дракона или хотя бы клыков тигра сделанные из щепок и каких-то растений. По примеру настоящих дикарей, тела и лица были раскрашены золой, с головы до ног каждого и каждую покрывали круги, полосы, змейки, всевозможные узоры… Обязательная часть раскраски у всех представляла собой отпечатки ладоней, у парней – маленьких, у девушек – больших. Это рассказало о еще одном прошедшем развлечении. Одежду мужского пола составляли набедренные повязки из обрывков ковбойской рубахи Толика – просто треугольные или квадратные куски ткани, свисавшие спереди с поясков. Женский пол довольствовался природной красотой, подправленной надетыми и нарисованными украшениями.

– Где Толик? – громко спросила Луиза.

– Вождь племени примет нарушительницу законов племени у себя во дворце. – Набравшая воду Рита склонилась в язвительном поклоне.

Юрец и Бизончик расступились, и Луиза исчезла внутри. Рита оглянулась по сторонам, никого не заметила и тоже ушла к своим.

Примерно с минуту ничего не происходило. Разговора, который шел внутри, слышно не было от слова совсем. Затянувшееся ожидание напрягало.

– Не нравится мне это, – прошептал Ник. Нога выбивала по камню нервную дробь.

Рядом также не находили себе места Аскер и Мирон.

– Зря мы ее послушали, нужно было идти вместе, – сказал Аскер.

– За остальными! – донесся вдруг голос Толика. – Они где-то рядом!

Племя в полном составе вывалило из пещеры. Луизы среди них не было.

Мирон побежал первым. Ник бросился следом, и только через несколько шагов Аскер перехватил его за руку:

– Там Луиза! Их трое, нас тоже. Мы справимся!

Они остановились. Вдвоем. Мирон исчез за деревьями.

С воплями и индейским улюлюканьем племя ринулось сразу во все стороны. Всем составом – и парни и девушки. Всех веселила новая забава. Охота за нарушителями! Юрец смешно задирал ноги и крутил над головой брючным ремнем, как пращой, Бизончик, не выбирая дороги, мрачно ломился сквозь березовый молодняк, девушки кривлялись и изображали танец вышедших на тропу войны папуасов, которых местный колдун отправил за головами врагов. В кино папуаски обычно прикрыты спереди половинками кокосов или какими-нибудь пальмовыми листьями, у аборигенок Анатолии ничего подобного не наблюдалось, все натурально торчало и дерзко подпрыгивало. Особенно доставалось Оленьке. Неуемную и порывистую, ее болтало и мотало в стороны, отправляя вслед за летящими по собственному усмотрению частями тела, а некоторые прыжки силой гравитации могли унести ввысь целиком или что-нибудь оторвать. Анфисе и Фане в этом плане было тоже непросто, но их синусоидальная активность хотя бы не грозила членовредительством. Размножаться делением их организмы не собирались, и особо выдающиеся части только красиво бежали вприпрыжку вместе с хозяйками. Рита о подобных проблемах даже не догадывалась, она размахивала подобранной палкой как копьем, задорно улюлюкала и больше напоминала подростка, впервые допущенного взрослыми до Большой Охоты. Толик, как истинный командир, важно шествовал позади и краткими командами координировал облаву.

Ника с Аскером заметила Фаня. Наткнувшись на них, таких неприлично одетых по сравнению с ее окружением, она инстинктивно прикрылась ладонями, но тут же вскинула подбородок и опустила руки.

– Идиоты, бегите! – зашипела она на них.

– Нет.

– Как хотите. Они здесь!

Разбежавшееся по сторонам племя окружило нарушителей. Теперь Ник рассмотрел всех подробно. У девушек в узорах из сажи преобладала растительно-энтомологическая тема, по животам, плечам и ногам порхали бабочки и вились стебельки, на которых в самых неожиданных местах, иногда очень нескромно обыгранных, распускались фантастические цветы. Несколько отпечатков мужской пятерни украшали каждую дикарку, и первую мысль Ника о пошловатых играх сменила другая, более вероятная: наверное, прошло что-то вроде обряда посвящения в племя или принесения клятвы на верность с последующим всеобщим братанием. Парней кроме отпечатков девичьих ладоней покрывали строгие орнаменты и поперечные полосы – так обычно показывают в кино боевую раскраску индейцев. В налобные повязки заправлены вороньи перья, сами волосы были частично заплетены, из них торчали растения и нарезанные из чьей-то одежды тряпичные ленточки. С рук, ног и поясов свисали веревочки с бахромой из травинок, ниточек и таких же ленточек. Рисункам на лицах позавидовали бы зомби и исполнители из давно забытой в плане музыки, но внешне незабываемой группы «Кисс».

Анфиса горделиво выставила припечатанные летучей мышью двух пятерней луковки куполов. Ей нравилось то, что здесь происходило, нравились свой вид и своя роль во всем этом. Не так давно ее наказали, теперь она хотела взять реванш. Ее перехваченный Ником взгляд ничего хорошего не предвещал. Сейчас Анфиса была истинной дикаркой. Если вождь прикажет надеть голову врага на копье – она готова. Не меньшим боевым настроем отличалась и Рита. Ее раскрашенный живот изображал шахматное поле. Или шашечное – смотря во что играли. У других девушек у каждой в разных местах среди рисунков встречался узор из нескольких концентрических кругов, у Фани на правой груди, у Оленьки на животе. У Анфисы, еще когда она бежала в сторону, такое же виднелось сзади. Узор? Вряд ли. Ник назвал бы этот рисунок мишенью. Раскраска все больше и больше выдавала занятия племени, пока Ник с друзьями отсутствовал.

Внушительнее всех выглядел Толик. Сажевый рисунок на нем изображал нечто глазасто-клыкастое и зловещее, щепки на ожерелье были доработаны ножом и реально напоминали чьи-то огромные зубы. Браслетики и перевязи с бахромой ему, видимо, плели всем племенем, или он сохранил украшения с прошлого раза. В раскрашенной в кельтском стиле левой руке он держал жезл с козлиным черепом, но главным было то, что из правой на Ника и Аскера глядело дуло пистолета. На поясе у Толика справа от лоскута, выполнявшего роль фигового листочка, висела кобура. Наверное, Толик хранил пистолет с вещами и до поры до времени никому не показывал. Впрочем, Бизончик знал про оружие, не зря на Нижнем озере он с тоской косился на машину, когда неожиданно появились кавказцы. Возможно, знали и другие. А в отношении Ника и Аскера сюрприз удался.

– Не дергайтесь, – с издевательской растяжкой произнес Толик, – у меня плохое настроение и много патронов.

Ствол на миг дернулся в сторону. Громыхнуло. Из ближайшего дерева брызнуло щепками.

– Это намек, что я не шучу. – Толик по-ковбойски лихо сдул вившийся из пистолета сизый дымок.

Огнестрел или травмат? На вид и по воздействию на древесную кору Ник определить не мог, просто не разбирался. И, собственно, какая разница, если на небольшом расстоянии смертельно то и другое?

Раздался глухой стук, и Аскер рухнул на подкосившихся ногах. Позади него с дубиной в руках улыбался Бизончик. Когда дубина взлетела в замахе второй раз, Ник поднял руки.

– Сдаюсь.

«А как же недавние доводы, как должен поступать настоящий мужчина, которым так хочешь быть?!» – содрогнулось что-то в душе.

«Таким я хочу быть для единственного человека на свете – для Луизы, – ответил сердцу голос разума. – А она далеко и этого позора не видит».

«Но ты-то согласен, что это позор? А любви достоин только тот мужчина, который всегда поступает как нужно, видят его или нет».

Ответить на это было нечего.

Аскера, пока тот не пришел в себя, раздели и связали, причем старались делать это одновременно. Руки завели за спину, запястья стянули веревкой из синтетического жгута, еще одной обмотали ноги. Затем также поступили с Ником. Он не сопротивлялся. Пусть играют в свои игры. Луиза, видимо, не успела или не сумела объяснить положение, в которое попали все вместе. Но скоро они поймут: вместе попали – вместе и выбираться. Надо лишь как можно быстрее донести мысль о том, что творится в большом мире, и тогда игры маленького станут глупыми и ненужными.

Оставив их связанными под присмотром Риты, племя устроило охоту на Мирона. Облава прошла успешно, Ник даже не успел придумать, о чем заговорить с язвительной мажоркой. Надо было сказать многое, но это должны были услышать все. Вид Риты, глядевший на них с Аскером презрительно и высокомерно, к доверительной беседе не располагал.

Пойманную жертву пригнали пинками довольно быстро – Мирон, как оказалось, все же вернулся, чтобы помочь, или просто понял, что идти некуда.

Его тоже раздели и связали. Веревки на ногах временно ослабили, оставив ход примерно в полметра – следовало доставить пленников к месту назначения, а тащить их на себе никто, естественно, не собирался. С видом триумфаторов племя двинулось к пещере – с семенящей добычей в середине, понукая и радостно гикая. Одежду тоже прихватили, это весьма порадовало – после освобождения Ник не хотел бы остаться голым, когда другие оденутся. А они оденутся. Теперь, когда все снова вместе, достаточно поговорить о сломанных воротах КПП, об окружении военными и о гуляющем поблизости невидимке – и веселости у веселой компании поубавится.

Луиза находилась в пещере, одного быстрого взора хватило, чтобы убедиться, что она в таком же виде и положении. Ник сразу отвел глаза. Пусть между ними был договор, что стеснение временно отменяется, но чрезвычайность обстоятельств не делает отсутствие стыда и такта чем-то нормальным и, тем более, приемлемым. То, что казалось участникам племени забавой, для четверки умников было позором. Проще было провалиться сквозь землю, чем сносить насмешливое разглядывание.

Ник, Луиза, Мирон и Аскер неосознанно сбились в кучу, как бы противопоставляя себя остальным. Касания тел неожиданно возымело эффект, противоположный ожидаемому. Вместо мнительного стеснения душу всколыхнула невероятная уверенность друг в друге. Друг не бросит. Что бы ни произошло, друг навсегда останется другом. И с этой минуты друг сделает для друга все, что в его силах. И даже больше.

Это было непредставимо.

Четыре обнаженных тела рядом – как герои перед казнью. Расстрел, повешение, отрубание головы – все что угодно, хоть четвертование, героев можно убить, но нельзя сломать. Ситуация, призванная растоптать в грязи и унизить, внезапно придала храбрости и сил. Чувствовать плечо друга оказалось высшим чувством, которое когда-либо испытывал Ник. Возникло нечто вроде эйфории, все показалось неважным – кроме смерти. И Ник вдруг ощутил, что пойдет на смерть, если это спасет друзей. Жизнь сама по себе больше не имела значения. Жизнь нужна, чтобы те, кого любишь, были счастливы. Черт возьми, Фаня изначально была права. Только она поняла эту истину слишком избирательно. «Возлюби ближнего своего» – совсем не про того, в кого влюблен.

Если бы сейчас спросили, готов ли Ник взойти на крест, чтобы друзей отпустили, он бы не раздумывал. А если отпустят только одного? И не Луизу, а, скажем, Мирона или Аскера?

Непременно. Не было ничего лучше, чем пожертвовать собой ради спасения другого. Варианты даже не рассматривались, все было очевидно.

Как же все просто. Ник окончательно понял, что значит быть настоящим мужчиной. Мужчина не допустит, чтобы при нем творилась несправедливость. Иначе он не мужчина.

Жаль, что прозрение пришло, когда он ничего не может сделать. Вопрос: останется ли Ник в прежнем мнении, когда путы снимут? Рискнет ли всем, включая жизнь, чтобы спасти друга?

Неизвестно. Время покажет. Но Ник очень-очень постарается не забыть это чувство истинной мужественности, посетившее его впервые в жизни. И так некстати. Ну, ничего, подождем, его время придет.

Всех четверых пинками сдвинули вперед и остановили перед большим камнем. Рядом исходил искрами и дымил от влажных дров костер, Толик в вальяжной позе расположился на камне, с боков Фаня и Оленька принялись обмахивать вождя ветками, изображавшими опахала. Анфиса встала за его спиной и прислонилась грудью, Рита села на пол в ногах и обняла собой одну волосатую коленку. Девушки своим видом как бы сообщали, что Толик не просто избранный лидер группы, а настоящий король-солнце, который одаривает верных и карает отступников. Их он одарил, а теперь пришло время карать.

Ника, Луизу, Мирона и Аскера силой опустили на колени и нагнули лицом вниз. Аскер дернулся, но в связанном виде не подерешься, и его поставили в такую же позу вопреки воле. Вперед теперь приходилось глядеть исподлобья, как провинившийся ребенок на отца.

Бизончик и Юрец перекрыли выход. Толик заговорил – медленно, специально растягивая слова:

– Ночью мы погнались за вами, но ошиблись направлением – вы поступили хитро, что не пошли к Нижнему. Можете считать себя счастливчиками, потому что кары, которые предлагались для вас под утро, выходили за пределы здравого смысла. Сегодня мы будем милосердны и справедливы. Вы искупите вину и вновь вольетесь в нашу дружную семью. Племя обид не держит.

– В «ящике» что-то случилось… – перебил Ник, а его, в свою очередь, перебила Луиза:

– Я уже говорила. Они не понимают.

– Когда говорит вождь, другие должны молчать. – Толик дал отмашку одному из тех, кто был сзади Ника.

Спину обожгло болью. Второй хлесткий удар пришелся по спине Луизы. Насколько возможно, Ник вывернул голову и скосил глаза назад: Юрец с ухмылкой поигрывал брючным ремнем.

– Спасибо, – кивнул ему Толик. – Надеюсь, все сделают из прецедента правильные выводы. Я остановился на том, что из-за вас нам пришлось проделать пешком долгий путь к Нижнему озеру. К тому времени рассвело, и мы увидели, что на другом берегу скопилась техника, а военные с непонятной целью развили бурную деятельность. Я поплыл узнать, в чем дело. Выстрелами поверх головы мне дали понять, что этого делать не нужно. Я подумал: если это не учения, то в «ящике» что-то пошло не так, и тогда нам всем полная кастрюля, накрытая медным тазиком. То, что происходило на берегу, на учения никак не походило – на учениях по гражданским не стреляют. Итог прост и беспощаден: мы оказались в зараженной зоне, в зоне отчуждения. Для тех, кто снаружи, нас больше не существует, нас списали. И когда эта мысль дошла до каждого, – он обвел взором свою команду и величественно взмахнул жезлом, – мы решили, что последние дни или даже часы своей жизни нужно прожить с удовольствием. Согласитесь, какая разница, что о вас потом подумают другие, если сначала пристрелят?

– А если не пристрелят? – возразил Ник. – Тогда будет чувство, что лучше бы пристрелили.

Толик кивнул Юрцу, и спину Ника взрезал новый удар.

– Никто не знает, что будет потом, – продолжил Толик. – Мы живем сейчас. Живем один раз. И в данную минуту, если быть честным, уже не живем, а доживаем. Итак. – Поднятием жезла он призвал всех к особому вниманию. – Какие меры, кроме ограничения в пище, применим к нарушителям за самовольный уход без разрешения вождя?

– Ребята ни при чем, это я их увела, – объявила Луиза.

Вскинутой рукой Толик остановил замахнувшегося Юрца:

– Подожди! Это требует отдельного разбирательства и показательного наказания. Мало того, что злостно проигнорировано правило молчать, когда говорит вождь. Нам еще и врут в глаза. Анфиса, расскажи, что слышала.

Размалеванная под туземку рыжеволосая красотка отлипла от него и расправила плечи.

– Разговоры про уход у них начались давно, еще когда в машину кто-то забрался. – Красивая грудь с некоторой злостью глядела вперед, будто мстила за отказ «собирать дрова». Анфиса, видимо, не прощала отказов. Она закатила глаза, напрягая память: – Ник с Мироном говорили, что им все надоело, а останавливало лишь то, что не могли добраться домой среди ночи. И только потом, намного позже, они обсуждали это с Луизой – в лесу, когда собирали дрова. – Вот, вылезли все же эти дрова. Анфиса оказалась обидчивой, злопамятной и с очень хорошим слухом. – Сначала она уходить не собиралась, говорила, что им лучше было сразу остаться дома, и переживала, что переломают ноги, когда будут плутать по лесу в темноте. А этот, – палец Анфисы взвился на Ника, – сказал, что здесь плохая атмосфера, и лучше они пойдут на озеро.

– Из-за этого мы и взяли ложный след, – сказал Толик, когда Анфиса умолкла и вернулась в прежнее положение спинки его каменного трона. – Луиза, ты хотела выгородить других, а попалась сама, твоя ложь очевидна и требует наказания, которое должно соответствовать тяжести содеянного. Для начала, пока мы придумываем основное наказание, за неоднократные разговоры без разрешения нарушительница приговаривается к отцовскому воспитанию каждым членом племени. Подведите нарушительницу к жертвенному камню.

Юрец с Бизончиком подхватили Луизу под руки и практически поднесли к стоявшей рядом округлой глыбе, которая немного походила на трон вождя, но превосходившей по размерам. Этакий футбольный мяч для мамонтов. Или окаменевшее яйцо динозавров, только слегка покрошившееся с одного боку.

Луизу положили животом на верхушку «яйца», связанные за спиной руки освободили и тут же вновь стянули внизу глыбы, и теперь жертва приближавшегося «воспитания» как бы обнимала камень. Чтобы у нее не получилось подняться, веревки рук и ног связали между собой.

Вид, которого добивался Толик, шокировал. Ник то тянул лицо вверх, то опускал. Он не мог смотреть и не мог не смотреть. Происходившее выходило за все рамки. И ведь это только начало, если вспомнить слова Толика.

Надо что-то делать. Что? Если бы знать.

Царственным жестом Толик отправил помощников на место.

– Отцовское воспитание – это больно, но эффективно. Оно не забывается. Каждый из нас хочет добра нашей соратнице, которая ступила на ложный путь отрицания общих ценностей и непослушания. Отбившуюся от стада и его законов заблудшую овцу требуется вразумить и вернуть в племя здоровым адекватным человеком. Кто начнет?

– Вождь – отец племени, – преданно выдал Бизончик. – Начать отцовское воспитание должен вождь.

Толик поморщился:

– Предпочитаю не начинать, а кончать, поэтому я буду последним. Мне есть, что сказать при этом. Начать должен кто-то из тех, кто сомневается в том, что правильно понимает общую позицию. Воспитание в стиле «ататапапопи» воспитывает и того, кого наказывают, и того, кто воспитывает. Например, мне кажется, что Фаня может пожалеть сестру и не усердствовать, а это скажется на понимании наказуемой степени своей вины. Может показаться, что вина незначительна, если незначительно наказание за нее. Это ведет к рецидиву. А мы должны воспитать достойных сынов и дочерей племени, которые различают добро и зло. Выступить против установленных в племени правил – зло, получить или дать заслуженное наказание – добро. Ну, хватит общих слов, имеющий уши да услышит. Давайте начнем с приятелей нарушительницы. Аскер, наш доблестный южный ветер, готов ли ты наказать нашу общую подругу за своенравие и неуважение к старшим?

Аскер плюнул Толику под ноги – как можно дальше вперед, хотя знал, что не достанет.

– За отказ от участия тоже будет наказание, – известил Толик. – Ник, а ты готов?

– Да.

Банальный «гром среди ясного неба» был бы только преддверием бездны невероятности, что поразила собравшихся. В пещере воцарилась абсолютная тишина. Только костер потрескивал. Каждый щелчок казался выстрелом и грозил взрывом взбурливших эмоций. После плевка Аскера «да» Ника воспринималось плевком в душу и бесхребетно-покорным рабским прыжком в бассейн, полный общих плевков.

Ник не поднимал лица. Смесь презрения и гадливости жгла кожу, хотя он даже не видел сошедшихся на себе взглядов. Он их чувствовал. К подобному себе он сам ощущал бы то же самое.

– Отлично, – удивленно порадовался Толик. – Кажется, голод и неуверенность в завтрашнем дне вернули глупое дитя в лоно семьи. Надеюсь, из Ника выйдет отличный законопослушный член племени.– Он подал знак, и Нику сначала ослабили путы ног, чтобы он мог семенить, а затем развязали руки. Толик приглашающим жестом указал на обнимавшую камень Луизу. – Прошу. Нужен ремень, или тебе удобнее рукой? Предупреждаю: эффект от воспитания ладонью должен быть не меньше, чем ремнем. Чье воспитание будет признано несостоятельным, позже сам займет место на жертвенном камне.

Ник сделал несколько мелких шагов вперед. Из него будто стержень вытащили, и вместо человека по пещере сейчас передвигался жидкий студень – бесформенный, безобразный, беспринципный. Мозги тоже превратились в желе. Ноги не повиновались. Ладони вспотели.

Тело Луизы белело на холодном камне, ее кожа покрылась мурашками. Луиза не могла видеть Ника, но слышала его шаркающее передвижение. Что она думала про него? Представим обратное. Если бы Ник лежал на ее месте в преддверии наказания, после которого потерявшие человеческое достоинство существа успокоятся, он бы хотел, чтобы Луиза сделала то, что от нее требуют. Этим она спасла бы себя. А он как-нибудь потерпел бы, у него просто не было бы другого выхода. Если нужно сделать себе плохо, чтобы потом всем стало хорошо – пусть так и будет. Думала ли Луиза так же? Или проклинала его согласие и восхищалась Аскером, который сразу и очень живо выразил свое отношение к бесстыдной затее и тем, кто ее устроил?

А как поступил бы Мирон? Ник не мог на него оглянуться, чтобы узнать, что тот думает. Неважно, что он думает. Важно, что думают все.

До белого пятна, в которое превратилась для распотрошенного сознания оцепеневшая Луиза, оставалось всего два метра.

Столько же до рассевшегося на троне Толика.

Ник прыгнул.

(продолжение следует)