Серия «Рассказы из сборника "Ожесточённые сердца"»

Я выхватил нож, и он это почувствовал. Стал активнее мотать конечностями. Начал доставать до меня мыслями: «ПРОЧЬ». Теперь новое чувство. Будто положили котелок на голову и бьют по нему поварешкой. А затем котелок снимают, убегают куда-то вдаль, но бить не перестают. Это я всего на секунду ослабил хватку, а он уже начал подниматься. Глупо, если на этом всё закончится.

Я прислонился к нему и попытался сбить его с ног. Его поверхностные жгутики потянулись ко мне. Присасываются к губам, носу, глазам. Залезли в ухо, неприятно копошатся. Мне удалось перебороть его, и он снова упал. Белое существо сменило тактику. Перестало крутить головой, та начала сдуваться. Теперь будет пытаться найти моё сознание иначе. Создаст голову в другом месте.

Я ударил ножом. Легко разрезал белую кожу. Из раны тут же хлынула кровь, а за ней показались внутренности. Такие же живые, они мгновенно начали надуваться и перекрыли отток жизненно-важной субстанции. Я оставил нож внутри, так что часть раны всё ещё была открытой. Тело подо мной перестало дёргаться. Начался переход к новой фазе. Нитки-жгутики побежали от раны прочь, расчищая эту область. Надо было торопиться.

Я взял воронку, чуть подковырнул пространство рядом с ножом и вставил её в образовавшийся проём. На открытом участке белой кожи прямо передо мной начало проявляться лицо. Закрытые глаза, небольшой бугорок на месте носа, стянутые в тонкую нитку губы. Призрак давно минувших дней. Белки закрытых глаз задвигались, и я услышал далёкое «больно». Снова жуткий ритм. Нарастающий гул. Идёт на меня волной. В эту воду не получится войти. Машинально выдернул бутыль из-за пазухи и мгновенно её откупорил. Вылил содержимое на рану, прямо по всей линии разреза. Другой рукой держал воронку внутри, с упором. Органы стали сдуваться, края кожи скреплялись сами собой. Не успевшее сформироваться лицо успокоилось. Услышал ещё более далёкое: «приятно». Нож медленно выполз из раны, выталкиваемый изнутри. Давление на воронку тоже усилилось, но я держался.

В краткий миг спокойствия удалось нащупать железную банку и вытащить её на свет. Чудом успел открыть, пока воронка ещё в теле. Слишком торопился, и несколько шариков вылетело из банки. Очень плохо. Повезёт, если не на кожу. Ни белому существу, ни мне.

Резко опрокинул содержимое банки в воронку. Шарики звонко полетели по дуге, и скрылись где-то внутри. Растворились в белом и красном. Часть отскоками упала в траву. Надеюсь, что в траву.

«Тум тум тум тум». Белое лицо начало вытягиваться. Чуть не коснулось меня. «СТРАННОЕ. СТРАННОЕ. НЕПОНЯТНОЕ», послышалось везде вокруг. Кажется, я оглох на одно ухо. Отстранился. Упал на землю в стороне и начал отползать. Слёзы льются из глаз. Действительно странно. Думал, что уже не умею.

Кажется, ползу уже вечность. Белое существо продолжило посылать мысли куда-то вверх. Затем вокруг. Но эффекта не было.

Мне снова повезёт. Я это знаю. Иначе и быть не может. Попросту не бывает.

Белое существо начало вставать. Воронка тихонько выпала из его тела на землю. Существо потопталось на месте. Покружилось, хотя ему это было не надо. Оно подняло свою псевдоголову высоко, и я ощутил ужасное.

Меня здесь нет. Нет ни мыслей, ни чувств. Я не существую.

...

Слова и образы вернулись в голову, когда я услышал удаляющийся танцевальный ритм. Они иглами протыкали серое вещество, впивались в меня небрежно. Испытывал боль во всём, что я у себя могу отнести к голове. Словно мозгу стало тесно внутри черепной коробки. Его накачали аморфным, раздули невозможно и оставили так, а про кости забыли. Вот и терпи. Это второй раз, когда я испытываю подобное. После третьего – глаза я уже не открою.

Вечность пролежал, сжимая голову руками. Обхватил плотно, придавил себя к земле. Казалось, что голова лопнет от перепадов давления. Пока нельзя. Мелодия сознания белого существа растворилась. Стало возможно ослабить хватку. Пролежал ещё одну вечность. Нужно было вставать, ведь за собой надо прибраться.

Подошёл к месту нашей битвы. Очень тихо, ветра нет. Слишком везёт, даже страшно. Сегодня обязательно напьюсь. Увидел в траве нож, воронку, бутыль. Лучше их не трогать. Они не представляли для белого существа интереса. Ну и ладно. Хоть не раскидал ничего, иначе пришлось бы тяжко. Очертил территорию, на которую могли выпасть шарики. Стал копать землю руками. Старался лишний раз не думать, рутинная работа здесь к месту.

Закончил. Руки грязные, но это ничего. Самая грязная работа уже позади. Достал ещё одну бутылку, вылил всё содержимое на траву и кинул зажжённую спичку в центр. Трава тут же занялась. Пламя взлетело ввысь, пригнулось и разбежалось в стороны. Повалил густой чёрный дым, а я сел рядом и наблюдал. Тьма красиво уходила вверх от земли. Тонкие серебряные линии разрезали черноту. Насчитал штук восемь. Надеюсь, огонь приютил всё, что я обронил.

Понял, что пора уходить, когда поймал себя на мысли, что хочу лечь спать в горящую траву. Наверняка там тепло. Вместо этого дождался, пока огонь не погаснет. Убедился, что вокруг не осталось ни одного шарика, собрал свои вещи и ушёл.

***

Прошла неделя, и я вернулся на то же место. Земля ещё хранила воспоминания о произошедших событиях, но скоро и это пройдёт. Я вошёл в лес. Он был приятно тихим. Передвигаться по нему было сложно. Видно, что люди здесь не ходят. Я углублялся, но кроме тишины ничего не ощущал. Начал громче мыслить. Давил хаосом головы порядок окружающего пространства. Разбрасывал себя во все стороны. И через несколько минут услышал ответ.

«Кап». Словно затихающий дождь. Но небо абсолютно прозрачное. «Кап». Тихий стук капель по крышам. Где-то прошёл ливень. «Кап кап кап кап».  Я спешно направился туда, на звук. Обогнул толстое дерево и вышел на поляну. Увидел его.

Белое существо стояло далеко впереди. Огромное. Могучее. Красивое. Его голову короновали рога, подобные лосиным. Поблёскивали в лучах Солнца жгутики. В спокойном состоянии они напоминали густую тёплую шерсть. Удивительно. Как будто оно всегда принадлежало этому лесу.

Я решил не скрываться, не прятать мысли, но он всё равно на меня не реагировал. Тогда я собрался с духом и послал ему сигнал. Не конкретные слова, не знак и не зов, но образ. Я послал картинку, которую я вижу. Его. Уродство и отвращение перед моими глазами. И он ответил.

Белое существо сделало несколько шагов по направлению ко мне. Шло неуверенно, покачивая ветвистыми отростками. Я ощутил поток. Непонятная смесь из воспоминаний, мыслей, образов. Запутанная. Отвратительная. В ней хочется утонуть. Но нельзя. Я не отступил.

Он нащупал меня и встал как вкопанный. Будто до этого дремал и только сейчас проснулся. Глупая заминка. Хотелось крикнуть ему, что уже всё. Хватит затягивать. Нужно что-то делать. Но я не стал. Пусть берёт всё время, что есть. У меня нет причин экономить.

Белое существо решилось. Немного неловко ринулось в мою сторону. Было заметно, что для него это непривычный стиль сражения. Оно выставило свои отростки перед собой, бежало что есть сил. Это не имело смысла. Оно всё равно промахнулось. Ударилось в толстое дерево рядом. Мощно. Дерево треснуло под напором и повалилось. Брызнула кровь. Его.

«ты. здесь.»

Я стоял и смотрел на него. Теперь он выглядел жалко. От удара рога обломились и висели унылыми нитками. Голову сплющило в блин. Отовсюду водопадами стекала кровь. Не смертельно, голова всё равно мнимая. Вблизи стало заметно, что и ряды жгутиков поредели. На гнущихся ногах белое существо отлипло от дерева. Я вновь подумал о потоке. Готов ли я? Я вздохнул и ответил.

«Да»

В тот же миг кровавое месиво развернулось в мою сторону, и я утонул.

Он забрался в мою голову и показал мне все события прошедших дней. Ужас схватки. Странное чувство в животе, перемещающийся клубок нитей. Эйфория спасения, благодать жизни. Танцы с другими своего рода, слияние в экстазе. И вновь чувство живого внутри, разделённого между всеми. И боль. Боль была всегда. С самого пробуждения и до самого конца. Она не ушла со сном, ведь спать уже было нельзя. Она сопровождала в танце, вальсировала куда лучше любого другого белого существа. Она была на охоте, она была дома, она была во время трапезы и в ощущении любимых. Она была в каждой мысли и в каждом чувстве. Боль от копошения, от пожирания, от ожидания. Этот мир был таким вкусным, а теперь вкусными оказались они. Этих существ настигла судьба их жертв. Он показал последнее, что с ними было. Дрожащие тела других, которых и белыми назвать уже было нельзя. Тонкие, облезлые, в кровавых язвах с жёлтыми подтёками. Их вид его не пугал. Всё живое меняет форму. Его пугала тишина. Ритм пропал, и вечная мелодия затихла. Ни ненависти, ни проклятий. Ничего. Тишина нависшей смерти. Он подошёл к телам, едва живым, к тем, кого любил больше всего, и поступил так, как умел лучше всего. Ведь, кроме этого, ничего не оставалось. Он начал есть. И так вкусно ему не было никогда.

А я показал ему своё. Воспоминание с другим оттенком. Никаких деталей: ни цвета, ни шума, ни запаха. Ни ветра, ни Солнца. Очень старое и простое. Из другой жизни, ведь в этой такого не бывает. Есть я. Другой. Сломанный, трясущийся, ещё тёплый. Есть он. Величественный, невозмутимый, гордый. Голодный, как и всегда. Была моя семья. Моя жена. Уже никогда не скажет мне встать, взять себя в руки и уйти. Не скажет найти новый дом, заново влюбиться, просто жить как человек. Её телу нечем это говорить. И мой сын. Тоже был. Его ты ешь прямо сейчас. И до сих пор ты его ешь. Каждый день. И никогда уже не перестанешь, пока остаёшься жив.

Он хотел выть, кричать, стонать. Он хотел взмолиться: «Я просто был голодным». Но он ощутил меня. И понял. Да, так оно и есть. В конце всегда остаётся самый голодный.

Мы поделились друг с другом болью, и он затих. Это была его отчаянная попытка. Он думал, что эта боль меня убьёт. Наверное, он был счастлив узнать, что я и так уже мёртв.

Д. С.

P.S. К сожалению, редактор публикаций Пикабу не позволил мне реализовать все мои идеи. Например, в моём вордовском файле все мысли, транслируемые белым существом, делятся на «ГРОМКИЕ» и «тихие» по размеру шрифта. Используются размеры шрифта от 8 до 14. Здесь я тихие мысли охарактеризовал курсивом, а громкие – жирным шрифтом. Кроме того, существенная разница между многоточием и тремя звёздочками. Многоточие здесь очень важно – оно показывает отсутствие восприятия окружающего пространства у главного героя от способностей, использованных белым существом.

Михаил Иванович ворвался в парадную элегантными движениями водителя погрузчика третьего разряда. Пронёсся мимо лифта с грацией пантеры. Взлетел по лестнице, словно в нём было сто килограммов пуха, а не сто килограммов Михаила Ивановича. И оказался на втором этаже. Впереди было ещё 18. Михаил Иванович уже был мокрым. Мужчина утончённым движением левой руки достал из заднего кармана брюк платочек. Смахнул пот со лба, погладил себя по животу и улыбнулся в камеру видеонаблюдения. Это точно отличительная черта!

Толстяков в нашем мире много. Широта души – это, конечно, хорошо, но широта тела намного важнее. Она показывает статусность, достаток и вес в обществе. К «толстости» стремятся все. Поэтому, ничего особенного в том, чтобы быть толстяком – нет совершенно. А вот быть толстяком, который поднимается по лестницам, поглаживает свой живот, так ещё и с улыбкой заглядывает в каждую камеру подъезда – это нонсенс! Прочие толстяки ни за что не станут улыбаться в камеры. Лестницы – это зло, что вредит качеству их идеально выверенной фигуры.

Вскоре Михаил Иванович добрался до дверей своей квартиры. К этому моменту Людмила Гавриловна Легковерова (не стала брать фамилию мужа по его просьбе, ведь это точно отличительная черта!) успела настроить электроноплиту на приготовление яичницы с сосисками для любимого мужа, поиграть с механизированным котом, зарядить аккумулятор робота-попугая, попутно вставив последнему перья в общипанный анонимным доброжелателем хвост, поспорить с самым-умным-домом о том, какая погода сейчас в Рио-де-Жанейро, и совершенно позабыть, что её благоверный мчится домой.

В дверь врезались. «Землетрясение», – подумала Людмила Гавриловна. В дверь врезались повторно. «Нет, таких сильных землетрясений не бывает», – догадалась Людмила Гавриловна и пошла открывать входную дверь.

В квартиру вкатился Михаил Иванович. Людмила Гавриловна дёрнулась было поднимать мужа на ноги, но тот волевым движением остановил супругу. Затем вскинул голову и во все зубы улыбнулся в камеру, которая висела в прихожей. Ведь главное – отличаться! 

– Всё, поднимай, – дал он добро своей ненаглядной.

Из прихожей переместились в спальню. Сбросили с себя лишнее. Вес остался. Затем на кухню. Оттуда к коту, далее к попугаю и снова к коту. Наконец, за стол.

– Нет, Людочка. Это ужас. Эти двери меня замучили. Нужны инновационные идеи! Что же делать?

– Мишенька, стать стройнее!

– Точно! Точ-но, – сказал Михаил Иванович, наворачивая сосиски на вилку словно спагетти. – Надо поставить камеру широкоугольнее. Какой же я у тебя догадливый!

– Мишенька, а что «такое»?

– Что такое?! – Михаил Иванович чуть не подавился. – Меня двери не пускают! Не пус-ка-ют.

– Да я не об этом. Я про «такоооое».

– А, «такоооое». А что «такоооое»?

– Ну же, Мишенька, милый. Ты же говорил, что «тут такоооое».

– Ох, точно, Людочка! Как хорошо, что я вспомнил. Даааа, тут «такоооое» случилось. Помнишь Александра Андреевича из третьего подъезда? (Михаил Иванович не дал жене возможности вспомнить). Так вот, представляешь, его сегодня забрали! Да-да, Чейнджинг произвели. Своими глазами видел!  

– Как это забрали? – Людмила Гавриловна вся раскраснелась.

– А вот так. С концами, понимаешь? С кон-ца-ми. А ты чего красная? Робота на его место уже прислали. Очень даже ничего этот 4лександр 4ндреевич. Отличий во! – с этими словами Михаил Иванович показал жене знак «окей».

– Т-три? – еле выговорила Людмила Гавриловна.

– Боже мой, Людочка! Прекрати это немедленно. Ещё не хватало, чтобы и тебе Чейнджинг сделали. Ты чего, какой три? Робот вообще от Александра Андреевича не отличается. Я даже с ним поговорить успел. Знаешь, он даже лучше! Совершенно приятный инновационный продукт. Если бы я не сказал, ты бы даже не заметила.

– Мишенька, но как же так. Что же это такое. А вдруг и вправду. Меня, тебя...

– Ой, глупости, – Михаил Иванович посмотрел на жену с состраданием. Выдержал паузу и продолжил. – Не волнуйся, меня не заберут. И вообще, этот Александр Андреевич сам виноват. Я тебе говорю, самое главное – это отличаться. Чейнджинг – он же только для легкозаменяемых. Бесполезных по сути. Чем больше ты отличаешься, тем ценнее. А Александр Андреевич что? Видите ли, научился выговаривать букву «В», не размыкая губ! Ну что за дуралей. Ду-ра-лей! Вот научился бы говорить «Б», не смыкая губ, – Михаил Иванович мечтательно закатил глаза. – Вот это да, вот это я понимаю – отличительная черта!

– Мишенька, а всё-таки, как же Повторяевы дальше? У них же и сын, и дочь. А жене теперь что, вот с этим жить? Может можно как-то всё обратно...

– Ох, ну что ты заладила – как те, как эти, Повторяевы-Повторяевы. Ну, пусть повторяют за другими! Вон, сколько у нас уже заменили? Половина подъезда роботы. И разве стало хуже? Одни лишь плюсы! Благодаря искусственному интеллекту нас наконец-то ценят по достоинству за нашу индивидуальность. Ин-ди-ви-ду-аль-ность! – это слово далось Михаилу Ивановичу особенно тяжело, но он всё равно повернулся к камере на кухне и озарил её своей улыбкой. – Так что всё. Никаких волнений. Поели и спать. Нечего размышлять о глупостях. Ну заменят тебя, ну что поделать? Я люблю тебя такой, какая ты есть. Даже если ты робот.

– Но ведь это буду не я... – слёзы начали проступать на глазах женщины.

– Вот-вот! Точно спать пора. У тебя уже глаза слипаются! Нужен здоровый сон. Сон! – автоматически проговорил по слогам последнее слово Михаил Иванович.

***

Проснулась чета Романовых-Легковеровых от землетрясения. Или нет, но, кажется, лучше бы это было именно оно.

– Что такое?! – вскрикнул Михаил Иванович, слетая с кровати. – Землетрясение?!

– Нет-нет. Самый-умный-дом сказал, что таких сильных землетрясений не бывает.

– А что это тогда?

– Ну, обычно это ты. Но сегодня у тебя выходной...

– Ух, сейчас я ему!

Михаил Иванович в одной пижаме ринулся ко входной двери. Про удостоверение водителя погрузчика третьего разряда, пантеру и пух он напрочь забыл. А на камеру всё равно улыбнулся.

– Ну-ка, давай. Залетай! – рявкнул мужчина, отворяя дверь.

Незнакомец залетел внутрь.

Перед мужем и женой предстал кто-то совершенно непонятный. Вроде и человек, а странный невозможно. Вот нормальный человек, переступив порог чужой квартиры, в первую очередь поздоровался бы. А этот? Вкатившись в чужую квартиру, первым делом посмотрел в камеру и заулыбался. И ладно бы представлял из себя что-то этакое. Так нет же – толстый, неухоженный, помятый, грязный, потный и весь какой-то глуповатый. Особенно это его лицо.  

Михаил Иванович смотрел на гостя, вытаращив глаза. Кажется, ещё немного и главе семейства удалось бы приобрести новую отличительную черту! К сожалению, сейчас он этого не замечал.

Тем временем гость неуклюже поднялся на ноги. Выглядело так, будто обычно ему кто-то с этим процессом помогал.

– Ты ещё кто? – только и сумел выдавить из себя Михаил Иванович, глядя на пришельца.

– Здравствуйте-здравствуйте! Я Р0манов Мих4ил Ив4нович. Приятно с вами познакомиться, – робот протянул руку.

От неожиданности Михаил Иванович её даже пожал и тут же отпрянул, будто его током ударило.

– К-кто? – как-то с обидой в голосе произнёс Михаил Иванович, ретировавшись за спину жены. Людмила Александровна же смотрела на гостя с интересом и без единой капли отвращения.

– Я робот! – радостно объявил, по-видимому, робот. – Р0манов Мих4ил Ив4нович. И-в4-но-вич. Я пришёл к вам с радостной новостью, Михаил. Вас отобрали для Чейнджинга!

– О-о-о-отобрали? – Михаил Иванович продолжил заикаться. Но вдруг осознав, что заикание – это самая что ни на есть отличительная черта, Михаил Иванович вновь осмелел. – Что значит отобрали?! Никто меня не отбирал. И вообще, я человек! Я личность! Я ин-ди-ви-ду-аль-ность! У вас там в микросхемах какая-то ошибка! Никакого Чейнджинга не будет. Проверьте аккумуляторы.

– Все процессы в норме, Михаил. Уверяю Вас, тут нет никакой ошибки. Конечно, Вы личность, Вы индивидуальность и Вы человек. И Вам совершенно не нужно волноваться. Вы избранный, понимаете? Из-бран-ный! Вас выбрали для участия в программе Чейнджинга. Что может быть лучше?

– ЛЮДОЧКА! Выгони его. Немедленно. Это же нарушение базовых прав человека. Мы будем обращаться в полицию, знай! У нас есть знакомые в... в... везде! Да, точно, знакомые! Поговорите с ними, пусть скажут вам. Меня нельзя менять, я уникальный!

– Ну, конечно! Ко-неч-но! Вы совершенно уникальный, Михаил. Как же Вы правы! И я такой же. Тоже уникальный, поэтому нас и меняют. Мы с вами уникальные, – из робота продолжала сочиться благодать.

– Ох, Людочка, мне плохо. Кажется, я схожу с ума. Прошу тебя, скажи что-нибудь. Его ведь не существует, да? Мне это всё только видится, да? Кто это такой?

– Я не знаю, Мишенька, – тут же пришла на выручку жена. – По-моему, это ты.

– ЧТО? – Михаил Иванович взревел. Такого предательства он не ожидал. Он подошёл вплотную к роботу и ткнул того в живот.

– Да ты глянь на него, это же синтепон! А кожа? Разве же это кожа? Полимер! На ткань посмотри – полиэстер и слова другого не надо! Он ничем не лучше меня! Ме-ня!

– Мне кажется, он круглее, Мишенька, – сказала Людмила Гавриловна, переводя взгляд с одного мужа на другого.  

Михаил Иванович обомлел

– Ты меня сравниваешь...? Со мной...?

Впервые в жизни Романов Михаил Иванович ощутил свой вес. Ведь главное же – отличаться! Разве нет? Разве главное – это не быть особенным? Не быть незаменимым?

– Но почему? Почему Чейнджинг меня? Я же делал всё... Всё! И всё уникальное. Почему не... – Михаил Иванович обвёл взглядом присутствующих. – Почему не тебя? – обратился он к жене. Та побледнела.

– Так, это ещё что такое? – вмешался Мих4ил Ив4нович. – Вы что себе позволяете?! Не смейте обижать мою жену! – сказал робот, загородив собой, по-видимому, свою жену.

– ТВОЮ?! ЖЕНУ?! – Михаил Иванович толкнул Мих4ила Ив4новича, отчего последний тут же упал.

– Ой, Мишенька! – кинулась к роботу Людмила Гавриловна.

– ДА КАКОЙ ОН ТЕБЕ МИШЕНЬКА?! – Михаил Иванович рассвирепел ещё больше. – Да я с вами знаете, что сделаю? Ну, вы у меня попляшете! Да я вам сейчас счётчики поотключаю! Рубильники попереключаю! Короткое замыкание устрою! Длинным сделаю! Во!

Во входную дверь постучали.

– Кто там ещё?! – раздражённо крикнул Михаил Иванович.

– Открыто, – только и нашёл что сказать Мих4ил Ив4нович.

Два человека вошли внутрь. В прихожей стало теснее.

– Мих4ил Ив4нович, Людмила Гавриловна, Михаил Иванович, здравствуйте! – сказали новоприбывшие хором.

– Мы из центрального полимилицейского участка, – продолжил один из гостей. – Я Первый. Это Нулевой. Прибыли по звонку от соседей. Говорят, у вас тут необычайная сейсмическая активность.

– График опережает, – добавил Нулевой.

– Простите, это, кажется, я, – распутал тяжёлое дело Мих4ил Ив4нович.

– Нет, я! – запутал тяжёлое дело Михаил Иванович. – Хотя, сейчас, конечно, он. Но обычно – я!

Полимилицейские переглянулись.

– Процесс Чейнджинга проходит нормально? – уточнил Первый.

– По стандарту? – добавил Нулевой.

– Нет, совершенно нет! – не преминул воспользоваться выпавшим шансом Михаил Иванович. – Ох, как же я рад. Слава искусственному интеллекту, что вы пришли! Послушайте, господа полимилицейские. Произошла чудовищная ошибка в программном коде. Баг невиданных размеров заполз в системный блок. Представляете, меня! Меня! Хотят заменить на вот это.

С этими словами Михаил Иванович вытянул руку вперёд с намерением указать пальцем прямо на Мих4ила Ив4новича. В прихожей было тесно, так что палец попал в Людмилу Гавриловну.

– Тяжёлый случай, – бросил Первый.

– Очень, – нашёлся Нулевой.

– Именно так, – сказал Михаил Иванович. Теперь он чувствовал себя как нужно. Наконец-то его понимали. – Вот! Вот! Невооружённым глазом видно ошибку. Я же отличительный. Самый что ни на есть. От-ли-чи-... а, неважно. Особенный я. А тут присылают непойми кого. Ещё и Чейнджингом назвали. Да в нём вообще ничего нет. Он же даже не человек, – резюмировал Михаил Иванович.

– А давайте Вы с нами поедете и обо всём-всём нам расскажете? – предложил Первый.

– Особенно, об особенностях, – добавил Нулевой.

– Об отличительных чертах, – поправил его Михаил Иванович. – Кстати, запишите прямо сейчас. Вот у этого, – бросил он взгляд на Мих4ила Ив4новича. – Их нет.

– Ужасно, – покачал головой Первый.

– Невозможно, – кивнул Нулевой.

– И чего мы ждём? Поехали-поехали. По-е-ха-ли! – потянул Михаил Иванович полимилицейских к выходу. Но, перед тем как выйти, остановился, обернулся, улыбнулся в камеру и был таков.

Д. С.