Серия «Мафусаиловы хляби»

Мафусаиловы хляби (часть 2)

Утром Дарья, борясь с похмельной тошнотой и головокружением, первым делом отправилась в школу. Ошарашенный и заспанный охранник сообщил, что Олег Иннокентьевич обычно приходит не раньше девяти.


- Могу я подождать его здесь? – спросила Дарья.


- Ждите... Может, кофе вам налить?


Охранник жалостливо глядел на нее. На нее все в поселке теперь глядели так же – с жалостливым любопытством. Дарья была уверена, что каждый пытался примерить на себя ее незавидную роль, представить, что бы сам чувствовал и делал на ее месте. И одновременно благодарил бога, что произошло это с ней, а не с ним.


- Спасибо, не нужно, - Дарья посмотрела на часы, которые показывали начало восьмого, - А можно мне пока… погулять по школе? Я сама, знаете ли, училась здесь когда-то…


Охранник пожал плечами и повел рукой, мол, пожалуйста.

Дарья огляделась. Школа была, с одной стороны та же, а с другой – совершенно другая. По мере того, как охранник в своей клетушке за стеклом поднимал рычажки рубильников, такой родной утренний полумрак озарялся трещащими под потолком лампами.


Лестница на второй этаж все там же, но подле нее ни Ленина, ни фонтанчика, ни шаткого столика, за которым сидела когда-то баба Надя, оберегая от школьных хулиганов заветную клавишу звонка, ни самой бабы Нади, ни звонка. Пол расходящихся на три стороны коридоров был когда-то с подъемами и скатами, словно повторяющими естественный ландшафт, а теперь выровнялся и сверкал свежей плиткой.


Дарья поднялась на второй этаж. В прошлый раз она почти ничего не видела перед собой, сразу ворвавшись в кабинет директора, а теперь с каким-то облегчением поняла, что и здесь все изменилось до неузнаваемости. Новые двери, новые стены, никаких деревянных полов. В актовом зале, где когда-то не было ничего, кроме деревянного же помоста и Ленина, теперь здесь ровные ряды кресел, сцена с огромным белым прямоугольником экрана, осветительное оборудование и проектор. За актовым залом вместо Красной комнаты теперь находился школьный музей, а под ним табличка: «Зав.музеем Лизовская Анна Геннадьевна».

«Боже…», - изумилась Дарья, шаря глазами по табличке, - «Она не только жива, но и продолжает работать?! Сколько ей тогда было? Пятьдесят? Уж точно, не меньше…».


Она вернулась в актовый зал и подошла к большому стенду, напоминающему архаичную доску почета. Там красовался весь школьный штат. Около десятка учителей, несколько методистов, два охранника и… два знакомых лица. Анна Геннадьевна и Олег Иннокентьевич.


Геннадьевна была без очков (видать, линзы), но все та же, узнаваемая, хоть и постаревшая. А вот Олег Иннокентьевич…


Она долго всматривалась в его лицо, пытаясь понять, тот ли это молоденький физрук или она просто хватается за соломинку? Крупное, щекастое лицо, торчащая щеткой надо лбом густая чернявая шевелюра, пиджак и галстук на крепкой, бычьей шее. Вроде бы ничего с общего с субтильным юношей в голубом трико… Но что-то неуловимое… Или ей это только мнится?

Дарья вернулась на первый этаж, выдавила улыбку наблюдающему за ней охраннику и стала спускаться по все той же, выложенной белым мрамором лестнице. В гардероб. Сердце тут же начало скакать и сбоить. Она закрыла глаза. Вот-вот широкие мраморные перила должны оборваться… Но разрыва не было. Через несколько секунд Дарья глухо вскрикнула, наткнувшись на стену, и открыла глаза.


- Я не могу там включить, - послышался сверху извиняющийся голос, - свет на лестнице включается из гардероба…


Когда-то это был просто широкий, бездверный проем ведущий к большому подземному залу, где на деревянных панелях в беспорядочном множестве вместо крючков были набиты гвозди. Теперь проем закрывала пластиковая панель со стеклом. И магнитный замок. Дарья обернулась и поглядела наверх. Лестница была одна. Ее ответвление, где пряталось жилище бабы Нади и невесть куда ведущая железная решетка, видимо, со временем было заложено кирпичом и обито плиткой.


Все в ней моментально потухло. А ведь будь на месте эта решетка, Дарья знала бы, куда идти. Перегрызла бы ее зубами, если, конечно, охранник отказался бы ее отпереть…

...

- Есть какие-то новости? – директор пропустил Дарью вперед, вошел следом в свой кабинет и щелкнул выключателем. Серенький рассвет за окном снова потемнел, откатившись на час назад.


Дарья покачала головой, села на предложенный стул и приняла в руки кружку растворимого кофе, к которому уже начала привыкать. Олег Иннокентьевич был в явном замешательстве от повторного визита. Повесив пальто в шкаф, он сел в свое кресло и, прокашлявшись, затянул стандартную успокоительную речь:


- Не стоило ей, конечно на окраину выходить. Лес там с виду светлый, приветливый, но стоит сделать лишний шаг… Впрочем, не теряйте веры… Ноябрь – не приговор, ведь морозов пока не было…


- Как давно вы здесь работаете? – перебила его Дарья.


- О-о… столько не живут, - улыбнулся он, - Сразу после института. Через два года буду отмечать жемчужный юбилей, если, конечно, можно свадебные даты использовать в трудовом стаже.


- Вы меня совсем не помните?.. Чибис, - подсказала Дарья, видя его затруднения.

Олег Иннокентьевич уставился на нее, нахмурил брови, губы его шевелились.


- Да… ша? – вдруг, спотыкаясь, пробормотал он, и глаза его расширились то ли от потрясения, то ли от удивления. Дарья вполне допускала и то, и другое. Он умолк и застыл в настороженном ожидании.


- Это я…, - Она облегченно улыбнулась, - Я до последнего не была уверена, что это вы. А ведь вы… когда-то спасли мне жизнь…


- Вот дела…, - Олег Иннокентьевич шумно выдохнул и провел рукой по густой щетке волос. Они на мгновенье прижались к голове, но тут же снова встали дыбом, - Невероятно…


- Тоже не буду утверждать, что вы совсем не изменились…


- Как ты… вы…? – он умолк, недоверчиво глядя на нее.


- Я этого не планировала, - Дарья вздохнула, - Семейные неурядицы. Приехала к маме, чтобы пережить… И вот…


Глаза снова оплыли слезами, и она, по-детски кривя рот и хватая им воздух, разревелась. Олег Иннокентьевич некоторое время растерянно и ошарашенно глядел на нее, потом вышел из-за стола и прижал ее голову к своей белой рубашке.

- Тише… Тш-ш-ш…, - шептал он совсем как тогда, в том жутком подземелье, и Дарья заревела еще громче. И от жалости к себе, и от внезапного облегчения, что появился рядом кто-то, кто может по-настоящему ее понять. Мать не в счет. Во-первых, она в больнице, а во-вторых, с самого начала всю вину справедливо возложила на Дарью. Напрямую она, конечно, этого не говорила, но это и не было нужно. Ее взгляд был красноречивее любых слов.


Когда поток слез иссяк, Дарья шумно высморкалась в предложенные ей одноразовые салфетки и виновато улыбнулась, указывая на большое, мокрое пятно на его животе.


- Высохнет, не переживай…те, - отмахнулся Олег Иннокентьевич, - Простите, мне трудно, ведь вы все-таки были моей ученицей, и я прекрасно помню ваши смешные косички, торчащие в разные стороны, как у Пеппи.


Дарья улыбнулась, от его слов стало так тепло.


- Для вас я просто Даша.

Они помолчали, но это было приятное молчание старых знакомых, имеющих общее прошлое. Олег Иннокентьевич первым нарушил его.


- Так… чем я могу тебе помочь? Ты ведь не просто так пришла в семь утра?


- Мне кажется... Машка не в тайге.


- В поселке тоже ведутся активные поиски.


- Да, я знаю, но мне кажется, она…, - глубокий вдох, - Не выходила из школы…


Брови Олега поползли вверх, и Дарья поспешила объяснить:


- Мне кажется… я почти уверена, что то, что произошло со мной в детстве… то же самое произошло и с ней…


Олег надолго замолчал, настороженно вглядываясь в лицо ее.

- За одним маленьким исключением, - произнес он осторожно, - Чибис давно мертв и даже, я уверен, успел сгнить в своей безымянной могиле… Или ты думаешь, что у него появился последователь?


Дарья сморщилась и покачала головой.


- Мне кажется, там было что-то еще, что-то гораздо большее, чем Чибис. Я пришла, потому что надеялась, что вы мне поможете вспомнить… потому что я совсем ничего не помню … Остались лишь ощущения.


- И слава богу. Твой отец поступил крайне мудро, сразу забрав тебя из поселка, прочь от пережитого. К тому же тебе требовалась квалифицированная медицинская помощь, а здесь весь медицинский штат состоял из молоденького фельдшера-недоучки - по кличке Сопля - и двух медсестер пенсионного возраста, - Олег откинулся на спинку, сочувственно, но строго посмотрел на нее, - Даша, зачем тебе потребовалось сейчас это все ворошить?


Дарье показалось, что он хотел добавить «Вместо того, чтобы бросить все силы на поиски дочери», но из деликатности промолчал.

- Дело в том, что за несколько дней до исчезновения Маша сказала одну вещь, которая не дает мне покоя… Это так перекликается с тем, что я сама пережила тогда… и было напрямую связано.


- Не темни.


Дарья глубоко вдохнула и медленно, тщательно подбирая слова, произнесла:


- Она сильно припозднилась и объяснила это тем, что потеряла сменку. И что баба Надя – гардеробщица – помогла ее найти. А я прекрасно помню, что, когда я училась, тоже была баба Надя и… в передрягу я попала, потому что тоже искала сменку.


- У нас нет никакой гардеробщицы, - удивился Олег, - Гардероб, как и 70 лет назад, на самообслуживании. Мы только поставили недавно дверь и магнитный замок, чтобы успокоить особо мнительных родителей и учеников.


- Но…, – Дарья беспомощно хлопала красными глазами, - Ведь… А как же баба Надя?


- Мне кажется, девочка просто выдумала эту историю, чтобы ты не ругала ее за опоздание. А сама, тем временем, гуляла с подружками…


- Но я-то свою бабу Надю точно не выдумала! А если вы будете намекать на обратное, то моя мама тоже ее помнит и…


- Тише, не заводись, - Олег задумался, рассеянно катая шариковую ручку по столу, и протянул, - Во дела-а…

Он ткнул кнопку на стоящем рядом телефоне и, когда через мгновение по громкой связи раздался голос, попросил: «Елена Анатольевна, будьте добры, принесите мне личное дело Скляровой Надежды Прокопьевны, работала в 80-ых годах, а может, и раньше. Точный период не помню».


Через несколько минут в кабинет постучали и передали Олегу Иннокентьевичу тоненькую картонную папочку.


Дарья во все глаза следила за тем, как директор пролистнул несколько вложенных в папку страничек, достал пожелтевшую личную карточку с отпечатанным на машинке текстом и протянул ей через стол. В уголке была приклеена фотография женщины средних лет со строгой прической, которая совершенно ни о чем Дарье не говорила. А Олег, ознакомившись с записями, произнес:


- Склярова Надежда Прокопьевна, 1920 года рождения. Она действительно работала здесь с 1975 по 1988 годы. Бывшая фронтовая медсестра. На войне была контужена и получила пожизненную инвалидность. Судя по документам, ни семьи, ни детей… Бог весть, каким ветром ее занесло в наш поселок, но здесь она нашла приют и работу. Жила здесь же, в школе. Выполняла кой-какую посильную работу – помогала в столовой, давала звонки, мыла полы…


- Да, да, - Дарья энергично закивала, - Это она, только, видимо, фото совсем старое… Вы ведь… тоже помните её?


- Помню, как не помнить. Одинокая, слабоумная и совершенно безобидная старушка, - Олег внимательно и, одновременно, смущенно поглядел на Дарью, - В чем суть, я не пойму. Надеюсь, ты не станешь утверждать, что Надежда Прокопьевна встала из могилы и похитила твою дочь?

- Из могилы…, - плечи у Дарьи опустились. Она и не подумала, что если бы баба Надя была жива, ей было бы уже к ста годам…


- Уволена по причине смерти в 1988 году.


- То есть практически сразу после того, как…


- К чему ты клонишь? – Олег закрыл папку и посмотрел на собеседницу.

- Я не знаю, - уныло призналась Дарья, - Но это так… похоже… Я помню ее комнатку по пути к гардеробу. И лестницу, ведущую ниже – в какой-то глубокий подвал. С железной решеткой… Я тогда потеряла сменку, пошла к бабе Наде за помощью, но не нашла ее ни на своем месте у звонка, ни в столовой, ни в ее комнате, а потом увидела свой мешок. Он лежал в самом низу, за той дверью! Всего то стоило спуститься и протянуть руку между перекладинами….


Дарья сглотнула, пальцы ее судорожно переплелись под грудью.


- Я так и сделала, только мешок не достала, потому что кто-то его отдернул прочь… в темноту. Дверь же оказалась открытой, и я пошла…А дальше совсем темно… Что это за место было?


- Когда началась война, там сделали бомбоубежище, единственное на весь поселок, но очень просторное. Оно соединялось подземными коридорами с детским садом, расположенным напротив. Естественно после войны засыпать его никто не стал, навесили только с двух сторон крепкие решетки, чтобы детишки случайно туда не забрели.


- А дальше?

- А дальше был Чибис, - Олег вздохнул, явно не желая погружаться в воспоминания,- Он работал в детском саду сторожем. И, конечно, имел доступ к ключам от бомбоубежища. Видимо, он решил, что это отличное место, чтобы расправляться с детишками. С одной стороны, школа; с другой – детсад. Ясно, что он каким-то образом смог сделать дубликат со школьных ключей. Спускался в переход из детского сада и через несколько минут был уже у школьной решетки. Таился, следил, высматривал, потом приманивал. Возможно пресловутой сменкой… Только не понятно, куда потом девал тела, ведь те переходы потом обшарили вдоль и поперек, и ничего не нашли. Кроме мальчика, которого он утащил прямо из детского сада и которого не успел спрятать. А после того, как его поймали, администрация приняла решение заложить эти двери, и где-то через год дело было сделано.


- А не могла ли Баба Надя …, - Дарья опустила глаза, - быть… его сообщницей? Может, она и отдала ему ключи, или, например, в условленное время сама отпирала решетку?..


- Нет. Не могла, - сдержанно ответил Олег Иннокентьевич, - Я бы скорее предположил, что Чибисов хитростью выманил у нее ключи или просто забрал их, пока она отвернулась. Уверен, это было не сложно, ведь старушка была не от мира сего. Но обвинять ее в сообщничестве… просто аморально и преступно.


- Да. Она была душкой. Каждое утро отпирала мне черный ход, кормила завтраком…, - Дарья вздохнула, - А я? Как было со мной?

- Я шел к Надежде Прокопьевне, чтобы взять ключи от спортзала и увидел, что дверь в убежище приоткрыта. Пошел посмотреть и вдруг услышал твой истошный визг. Побежал и в полутьме увидел, что ты стоишь посреди перехода, а впереди маячит какая-то безобразная фигура, вроде паука. Я даже сперва подумал, что это и есть огромный, человекообразный паук, но потом сообразил, что это мужчина, который держит на руках ребенка, поэтому и конечностей так много… Я отдернул тебя назад и оттащил в какой-то темный закуток, где мы затаились. А когда Чибис прошел мимо, мы припустили обратно – в школу. Я тут же вызвал милицию, и… в общем-то все. Его быстро поймали и скрутили. А потом увезли в Красноярск, судили и расстреляли.

Раздался оглушительный звонок, от которого Дарья подпрыгнула на стуле, а следом школа наполняться гулом, гомоном, хлопаньем дверей, смехом, шелестом шагов. Она глянула на часы и поднялась. Пора обратно в Ад.


- Держи меня в курсе, - попросил Олег Иннокентьевич и написал Дарье на листке из отрывного блокнота свои домашний и рабочий телефоны, - Если потребуется помощь – любая – не стесняйся, звони. Я, знаешь ли, не последний человек в поселке. Но, насколько знаю, местные и краевые власти делают все возможное…


Дарья смущенно свернула листочек, сунула в карман и двинулась к двери. В голове неожиданно запорхали какие-то посторонние, не имеющие с ней ничего общего, мысли. Может, и ему дать свой телефон? Вдруг позвонит… Как-то будет звучать его голос в трубке? Он наверняка женат, но она так далеко не заглядывает. Ей только бы немного тепла, мужского плеча, поддержки… пока она не найдет дочь - живой или мертвой - и не уедет отсюда…


И о чем она только думает?! Ужаснувшись, она даже не попрощалась и заторопилась прочь.

...

Начался новый день и новая беготня. Сначала Дарья прибежала домой, приняла запоздалый душ, выпила еще одну чашку противного растворимого кофе, переоделась и побежала в штаб поисковиков, чтобы узнать последние новости и прогнозы. Группа по-прежнему прочесывала периметр. Из-за небольшой оттепели сошел снег, что затрудняло поиски, но, с другой стороны, тепло добавляло шансов Машке. Она уже второклассница. Если сообразила соорудить себе шалаш или нашла небольшую пещерку, у нее были все шансы дождаться помощи. Помыкавшись, Дарья забежала в магазин и, купив кой-каких продуктов, припустила в больницу – мать тоже надо навестить.


Та – осунувшаяся и постаревшая – испуганно завозилась на своей койке, суматошно заглядывая дочери в глаза, но та покачала головой. Никаких новостей.


Разговор не клеился. Валентина Ивановна явно не понимала, почему дочь понуро и стыло сидит возле ее кровати, вместо того, чтобы… что-то делать. Дарья тоже не понимала, но продолжала сидеть, уткнувшись опухшим лицом в растопыренные ладони. Она не знала, что делать, а носиться, сломя голову, как последние дни, казалось ей бессмысленным.


- Пойди к эвэнкил, девочка, - послышался вдруг натужный голос. Дарья испуганно вскинулась и воззрилась на мамину соседку по палате – дебелую женщину, которая в момент ее прихода крепко спала.


- Что вы сказали?

- Мне помогли, - ответила женщина и с трудом перевернулась на бок, - Даже место указали, где искать.


- Я же вас просила оставить свои сказки при себе! – вскинулась мать и тут же выдала дочери, - А ты не слушай! Нам сейчас только колдунов не хватало!


- И… нашли? – Дарья затаила дыхание.


- Нашли, - ответила женщина.


- Еще «Битву экстрасенсов» пригласи – они тебе тоже найдут…


Дарья, не обращая внимания на мать, поднялась и переставила табурет поближе к женщине.


- Сынишка мой – Антошка – пропал пять лет назад, - женщина прикрыла глаза и отдышалась, - Тоже бегали всем поселком, искали. Толку ноль. И подсказали мне найти эвэнкил. Они, де, помогут.


- Эвэнкил? Вы об эвенках?


- О них. Но из глубокого уважения к этому народу… называю их так, как они сами себя именуют. Алтанай сразу нашел сына, и место указал, где искать. Антошку моего…медведь погрыз. Прикопал да и… видимо, забыл про схрон.


- Я вам очень сочувствую, - Дарья сглотнула. Вероятность найти дочь мертвой, казалась уже не самым худшим финалом. Страшнее было не найти ее вовсе и всю оставшуюся жизнь мучиться в скорби и неизвестности. Душа ее уже настолько была истощена, что она готова была к любому исходу, лишь бы он наступил поскорее, - А сколько лет было... Антошке?


- Девятнадцать. Из райцентра приехал на каникулы, на охоту собрался. Это потом уж шаман объяснил, что медведь много раз предупреждение оставлял – царапины на деревьях. Сказал, медведь таким образом человека на бой вызывает. Человек же, если не согласен биться, должен пониже его отметин свои сделать – ножом, тогда зверь отступится. Но откуда Антошке было знать…

- Ну-ну, - фыркнула Валентина Ивановна, - слушай, Дадуня, сказки народов мира, пока твоя дочь… Тебе надо немедленно пойти к соседям - Людмиле с Павлом. Мы вместе список составляли местных маргиналов, да не всех успели обойти. Ты, конечно, амеба, но Паша пойдет вместе с тобой и поможет. Он все же бывший полицейский...


Дарья с отсутствующим видом посмотрела на мать, потом склонилась ближе к женщине и спросила:


- А где искать то их? Эвенков?


- У истока Тунгусски они всегда зимуют. Край дремучий, но не далекий. Сама ты, конечно, не найдешь, но, если поспрашиваешь местных – кто постарше и попытнее – они проводят. Здесь не далеко, меньше дня ходу, а если на больших колесах, то часа за два добраться можно. Я бы и сама проводила, но, как видишь… скорее, провожу на тот свет, - женщина грузно заколыхалась под одеялом, и Дарья не сразу поняла, что та смеется.


- Тайга…, - Встрепенувшись поначалу, она снова стала затухать. Она и тайга были на разных полюсах мироздания… Если только, действительно, кто-то поможет…


Дарья поблагодарила женщину и поднялась.


- Неужто собралась?! – испугалась мать, - Мне еще только не хватало тебя разыскивать!


- Мам, ты выздоравливай скорее, - Дарья поцеловала ее в мокрую, холодную, щеку и поспешно вышла из палаты. Вслед ей неслись причитания и упреки.

Вернувшись домой, она в который раз прокляла этот богом забытый поселок, в котором из всех благ цивилизации – разве что смывной туалетный бачок. Гугл карты не желали грузиться. Тогда она порылась на пыльных антресолях и нашла старый атлас мира. Чувствуя себя первобытной женщиной в пещере, она, морща от напряжения лоб и высунув язык, нашла карту местности и долго пыталась сориентироваться, где поселок, а где тот самый исток, а потом рассчитать километраж.


Если двигаться по прямой, всего-то 30 километров. На машине по трассе это расстояние можно преодолеть минут за 10. А тут тайга… Пойти к Людмиле и попросить у нее помощи? Может, она или дядя Паша – ее муж - знают кого-то, у кого есть хороший автомобиль и… желание прокатиться по ноябрьской тайге… Нет, лучше там не появляться. Они, конечно, тут же снарядит ее на битву с местными маргиналами, а она, Дарья, настолько истощена, что не сможет им противостоять… А больше она в поселке никого и не знала.


Она подумала про поисковиков и их маленький, шустрый вертолет, но понятия не имела, как их уговорить отвезти ее к эвенкам. И вдруг на нее снизошла благодать!

«Олег Иннокентьевич!» – воскликнула она, снова побежала в школу и уже через 10 минут сидела на том же самом стуле, что и с утра. Выложив директору свои соображения, она закончила:


- Вы обещали помочь, вот я и пришла... Помогите мне выпросить у поисковиков вертолет… Совсем ненадолго. Он все равно стоит который день без дела. А тут ведь недалеко. И пилоту заделье, и топлива совсем немного потратится…


- Ты, наверное, шутишь, - Олег настороженно смотрел на нее, - Что я им скажу? Про колдунов? Или, может, медведей-дуэлянтов?


- Ну, вы же сами сказали, что не последний человек в поселке! Может, и не нужно будет ничего объяснять! Они так и так первые сутки крутились над тайгой, только не там, где надо. А тут… ну, не знаю, может, сказать, что получили анонимку, что видели девочку на стоянке кочевников...


Олег молчал, исподлобья изучающе глядя на Дарью. Уж не рехнулась ли со страху? Она насупилась под этим взглядом.

- Ладно… я сама… Если не дадут вертолет, попрошу местных. У кого-то в этой дыре, конечно, есть хороший внедорожник. А нет, так возьму отцовскую палатку и пойду пешком.


Голос ее дрожал, но был полон решимости, которой она совершенно не ощущала. Вся надежда была на то, что он ее толком не знает… не знает, какая она амёба, и поверит. Если бы напротив сидел ее муж, то только усмехнулся бы. Ага, пойдет она, пешком, с палаткой – флаг в руки, барабан на шею!


Если Олег ей не поможет, она… скорее всего, вернется домой, допьет остатки коньяка, а потом спустится ниже этажом к Людмиле. И пусть та решает, что делать дальше. Ломиться в квартиры местных алконафтов, искать машкины следы пребывания по подвалам – все равно.


Дарья поднялась и сделала шаг к двери.

- Подожди, - Олег откатился со своим креслом к окну и долго глядел на гоняющих мяч школьников, то и дело невесело усмехаясь и покачивая головой. Потом обернулся к ней и слабо улыбнулся, - Ты лучше скажи, когда последний раз ела?


Дарья недоуменно пожала плечами. Какая разница?


- Я отвезу тебя, - Олег поглядел на часы, - Но выезжать надо как можно скорее, чтобы успеть добраться до темноты. Мне надо кое-что доделать, а через полтора часа я жду тебя у себя. Вот адрес.


Дарья от облегчения снова разрыдалась, с трудом сдержавшись, чтобы не кинуться ему в ноги. Он снова спасает жизнь! На этот раз Машкину…


- Сходи пока домой, вдруг появились какие-то новости. Из вещей возьми только теплую обувь. Унты или что-нибудь вроде того. Остальное я беру на себя.


Дарья кивнула, постаравшись вложить в свой взгляд всю благодарность, на какую была способна.


- Только…, - Он немного смутился, - Лучше никому не говори, что собралась к кочевникам. А если не удержишься, то… хотя бы меня не упоминай. Видишь ли…


- Я понимаю. Репутация… Я никому ничего не скажу.


- Тогда до встречи.

Дарья выскользнула в коридор, со смутным любопытством подошла к зеркалу и оглядела себя. Да уж… неудивительно, что Олег Иннокентьевич спросил, когда она в последний раз ела. С той стороны на нее таращился красными, отекшими глазами скелет. Пухлая куртка не скрадывала, а, наоборот, подчеркивала ее худобу. Все лицевые косточки были туго обтянуты шелушащейся, обветренной кожей. Прелестные карие веснушки, густо усыпавшие ее переносицу и прежде молодящие ее, теперь выглядели неопрятной старческой пигментацией, а бледно-рыжие, похожие на проволоку, волосы торчали дыбом, как у домовенка Кузи.


Она отвернулась от зеркала и тут же словно съежилась до размеров семилетки. Как и тридцать лет назад Анна Геннадьевна стремительно шагала ровно по центру коридора, игнорируя наличие встречного потока. Да, постарела, да, совсем высохла и одряхлела. Но это без сомнения была она. Тот же исступленный до фанатизма, сканирующий взгляд, от которого встречный поток расступался перед ней, как воды Красного Моря перед Моисеем. Разве что красного галстука на жилистой, тощей шее не хватало и комсомольского значка на груди.


Дарья прижалась к стене, пропуская нелепую и, одновременно, жуткую фигуру. Та задержала на ней немигающий, мутный за толстыми линзами взгляд, губы ее недовольно поджались, словно вынося Дарье вердикт – такую в пионеры не возьмут. А потом без стука вошла в директорский кабинет и закрыла за собой дверь.


Дарья отлепилась от стены и потащилась домой. Впереди полтора часа – целая вечность – прежде чем она, наконец, начнет делать что-то для своей дочери! Лучше было бы сразу отправиться по адресу, но оставалась еще смутная надежда, что во дворе ее встретят возбужденные соседки и сообщат радостную новость. Ну, или хоть какую-нибудь новость… С витрин магазинов и остановок на нее тут и там глядели машки. Уже порядком выцветшие и пожамканные после снега и последовавшей за ним оттепели. «ВЫШЛА ИЗ ШКОЛЫ И ПРОПАЛА».

Снова и снова в мозгу билась уверенность, что если бы Машка вышла из школы, то непременно пришла бы домой. А то, что она вышла… нет тому никаких подтверждений, кроме заверения учителя. А учитель был уверен только в том, что Машка после последнего урока вышла из класса. Ни камер, ни свидетелей. Никто из ребят тоже ничего не мог вспомнить. Даже дурак-Подковыров, уличенный в нежных чувствах к ее дочери, только испуганно фыркал и возмущенно утверждал, что знать ее не знает и в глаза никогда не видел.


Зайдя к Людмиле, Дарья предупредила соседку, что до утра ее не будет. Мол, убедила кой-кого из волонтеров повозить ее по тайге чуть в стороне от основных поисков. Потом собрала небольшую сумку, в которую кинула пару шерстяных носков, теплый свитер, бутылку воды и смену белья, хоть и сомневалась, что ей представится возможность в дороге сменить трусы.

...

Дом Олега Иннокентьевича располагался на самой окраине поселка, можно даже сказать - за окраиной. Среди высоких кедров, сосен и пушистых елок стоял высокий кирпичный забор с автоматическими воротами. А во дворе просторный, одноэтажный дом и, в притирку к нему – огромный гараж, который, как вскоре выяснилось, был и гаражом, и мастерской, и кладовкой, и погребом. Аккуратный, вымощенный тротуарной плиткой дворик был аскетически пуст. Ни цветочных клумб, ни теплички. Лишь беседка с большим мангалом и жаровней-гриль. Все ей говорило, что не встретят ее на пороге ни подтянутая, моложавая жена, ни пара-тройка разновозрастных детишек.


Когда она пришла, Олег уже был дома и занимался жаровней, раскладывая на раскаленной решетке несколько увесистых стейков.


- Ого…, - Дарья улыбнулась и потянула носом дымок. Невероятно, но на нее вдруг навалился страшный голод. А ведь еще час назад она стояла у открытого холодильника, пытаясь заставить себя сварить хоть пару яиц, и не смогла, - Вы кого-то ждете?


- Перекусим по-быстрому, а остальное возьмем в дорогу. На гарнир времени нет, но я уже загрузил пару контейнеров с овощами и хлеб, - он поймал Дарьин недоуменный взгляд и пояснил, - Заночевать придется в тайге, а к рассвету выйдем обратно. Не переживай, я даже на работу не опоздаю. Еды только кажется много,но ты просто не представляешь, как тайга будит аппетит.


- А почему не выехать сразу?


- Опасно. В ночном лесу лучше вести себя тихо, а мой старичок, знаешь ли, очень горластый, - Он кивнул в сторону приготовившегося к путешествию старенького, но ухоженного вездеходика с изображением таящегося в кустах льва на боку, - По молодости часто выбирался на охоту и рыбалку, но с возрастом делать это стало все ленивее.


Дарья с любопытством взглянула на него. Сколько ему? 54-55? Выглядел он на десяток лет моложе. Если верить недавнему отражению в зеркале, даже сама Дарья в свои 37 выглядела сейчас старше него. А не верить ему оснований не было… Удивительно, что его никто до сих пор не охомутал. Впрочем, возможно, что он приверженец свободных отношений…

Мафусаиловы хляби (часть 3)

Показать полностью

Мафусаиловы хляби (часть 1)

Дарья снова переживала тот же кошмар. Вот она выходит из лифта, достает из сумочки ключи, следом слышатся Машкины шаги и ее голос: «А можно сразу чай с тортом?».


- Нет, нельзя, - отвечает Дарья, распахивая дверь, - Сначала котлетку с гречей, а потом…


Она умолкает, принюхиваясь. В квартире пахнет женщиной. Чужой. Это не первый раз, и ей совсем не хочется снова пережить унижение, а потому она делает шаг назад, чтобы выйти обратно в подъезд, тихонько закрыть дверь и… ну, скажем, переждать в соседнем дворе.


- Мам! – взвизгивает сзади Машка, - Ты мне ногу отдавила!


Дарья едва сдерживается, чтобы не влепить дочери оплеуху. Отступать теперь некуда. Она громко хлопает дверью и медленно снимает сапоги и куртку. Чтобы дать им время… привести себя в порядок. Дверь в гостиную открывается, и на пороге появляется Женя. Одетый. Строгим голосом отправляет Машку в свою комнату, а ее, Дарью, приглашает войти… Эта сидит на диване и даже выглядит смущенной. Виновато прячет глаза и крутит на палец прядь волос. А Женя говорит и говорит. Спокойно, внушительно, убедительно. Отношения зашли в тупик. Хватит мучить друг друга. Впереди целая жизнь. Для них с Машкой он снял квартиру. Временно. Пока они с Этой не закончат с переездом. Куда? Какая разница. Вот ключи и адрес. Холодильник они заполнили. Вот немного денег на первое время. Не переживай, алиментами он не обидит.

Дарья застонала и проснулась. Глаза саднило от слез, нос распух, и воздух приходилось хватать ртом, мокрая подушка противно липла к щеке. Она помнила, как стояла навытяжку посреди гостиной и молилась только об одном, чтобы Эта хоть ненадолго исчезла. Пусть бы даже пошла в туалет подкрасить свои вывороченные губы. Она бы тотчас упала перед Женей на колени, и он бы снова внял ее мольбам. Она ведь ничего сверхъестественного от него не требовала. Просто, чтобы был здесь, с ней. Делал вид, что все хорошо. Позволил видеть себя хотя бы по вечерам…

Сейчас она понимала, что Женя тоже предвидел подобную реакцию и устроил «трехсторонние переговоры» отнюдь не с целью еще больше ее унизить. Эта… просто исполняла роль стратегического подспорья, сдерживающего фактора, цепи, тормозящей рвущуюся из нее визгливую собачонку…

Дарья едва успела сдержать очередной водопад и, устало покачиваясь, двинулась на кухню. Старые, усиженные мухами, настенные часы говорили, что Машка уже полтора часа назад должна была вернуться из школы. Пока одуревший от слез и противного дневного сна мозг пытался сформировать соответствующую обстоятельствам эмоцию, в двери закопошился ключ, и облегчение пришло раньше тревоги.

Она поставила разогревать суп и, зачарованно глядя на плавающие в бульоне мясо, овощи и перловку, снова провалилась в воспоминания. Женя отправил ее в спальню – собирать вещи. Машкины они уже собрали. Дарья вся сжалась от такой неуместной деликатности и с почти слабоумной медлительностью принялась паковать чемодан. И ни разу ее не поторопили, хотя она и чувствовала застывший от напряжения воздух в квартире. Она все ждала шанса оказаться хоть на минутку с Женей наедине, чтобы снова повернуть все назад, исправить, подлатать и заштопать их неудачный брак, но так его и не получила.

Очнулась она на пластиковом сидении в аэропорту, рассеянно вспоминая, как здесь оказалась и куда делись сунутые ей на прощание ключ и бумажка с адресом. Скинула их в почтовый ящик? Выбросила по дороге в Енисей? Закопала в парке? И вдруг дико вскрикнула, решив, что вместе с ключом потеряла где-то по дороге и дочь, но тут же прижала ладонь к трясущимся губам - Машка разглядывала витрины сувенирных киосков.


А потом только облака за стеклом иллюминатора.

- Фу, чем пахнет? – услышала Дарья и зашлепала набрякшими веками. Суп! Подгорел. Она быстро сняла кастрюльку с плиты.


- Совсем чуточку подгорел, - пробормотала она виновато, ставя перед дочкой тарелку и присаживаясь напротив - Ты и не заметишь.


Машка придирчиво понюхала суп и принялась выколупывать из тарелки ненавистную морковку. А Дарья, изо всех сил стараясь остаться на поверхности, думала, что надо завести какой-то разговор, хотя бы спросить, как прошел день в школе.


- Ты припозднилась сегодня, - вяло произнесла она. Машка тут же защебетала, но Дарья уже снова заскользила вниз. Припоминались всякие гнусные подробности. Босые ноги с ярко красными, идеально ухоженными ногтями, на пушистом белом коврике из мерлушки, который Дарья тем утром тщательно пылесосила. Короткая юбка, старательно натянутая на колени…


Октябрь, и Эта ну никак не могла прийти с голыми ногами. Значит, ее колготки были торопливо затырены за диванные подушки. Хотя разве Эта будет носить колготки? Чулки. И обязательно в сеточку… Но все равно они были где-то за подушками…

- Что ты сказала? – Дарья неожиданно вынырнула и уставилась на дочь.


Машка закатила глаза и повторила:

- Сменку потеряла. С утра повесила мешок под куртку, а после уроков на крючке только куртка. Баба Надя помогла найти. Я уверена, что это дурак-Подковыров опять! Я даже Наталье Михайловне пожаловалась. Но она сказала, что он так… за мной ухаживает, и не надо на него сердиться.


Девочка захихикала и опустила глаза в тарелку, продолжая бесцельно гонять по ней овощи, словно надеясь, что суп таким образом хотя бы частично испарится, и ей придется меньше съесть.

Дарья даже не улыбнулась в ответ, вдруг испытав к своей девятилетней дочери чернейшую зависть. Две недели Машка ревела без перерыва и требовала папу. Но вот еще и месяца не прошло, как они вернулись в поселок, и она уже хихикает. И не раздражает ее больше ни слабый интернет, ни крошечная квартира, которую приходится делить с мамой и бабушкой, ни отсутствие собственной комнаты, ни новая школа, ни старая, жалкая площадка во дворе, ни дурак-Подковыров, который с первого же дня не давал ей проходу. Словно… словно так всегда было. А она, Дарья, так не могла, каждую секунду помня, что имела и чего лишилась. Не по своей воле! Она несколько лет мужественно закрывала глаза на все Женины похождения. Улыбалась, когда хотелось реветь, и с готовностью раздвигала ноги, когда хотелось отправить его спать на коврик в прихожую. Раздвигала ноги, даже зная, что ему это не нужно и не интересно…

Она зажмурилась, усилием воли прогоняя из головы Женю, и с неясным подозрением спросила:


- А кто это… Баба Надя?


- Гардеробщица наша, - ответила Машка и тут же плаксиво протянула, - Можно я не буду доедать?

Дарья безразлично кивнула, налила дочери стакан молока и сняла с корзинки полотенце. В корзинке внучку ждал бабушкин кулинарный изыск – пирожки с луком и яйцом. С вкусной добычей Машка улепетнула в комнату, а Дарья, на некоторое время застыла с удивленно вздернутыми бровями. «Баба Надя» и «Сменка» - это было что-то… чудовищно знакомое, личное, родное… и не могло иметь ну ничегошеньки общего с ее дочерью.

Она вышла из кухни и заглянула в комнату матери.


- Помнишь… когда я училась, у нас была такая… «Баба Надя»?


- Твоя подружка-то? – хмыкнула Валентина Ивановна, не отрывая глаз от ноутбука. Она работала на дому, и с тех пор, как на ее шею свалились дочь с внучкой, ей приходилось работать в три раза больше, помогая всем толстозадым и ленивым бухгалтерам поселка сводить дебет с кредитом, - Что вдруг вспомнила?


- У Машки сейчас тоже баба Надя. Гардеробщица.


- И?


- Просто забавно. Тот же самый поселок, та же школа, и будто та же самая баба Надя…

Валентина Ивановна убрала руки с клавиатуры и со странным выражением, одновременно жалостливым и раздраженным, посмотрела на дочь. Потом очень медленно и аккуратно, словно ступая по острым камням, произнесла:


- Если бы речь шла о бабе, скажем, Изауре, Лауре или Аделине, я бы, может, и разделила твое удивление…


- Забудь, - Дарья собралась было вернуться в постель, но задержалась, - А почему ты назвала ее моей подружкой?


- Ляпнула и ляпнула… Бабка была слабоумная, только с первоклашками и дружить. Странно, что ты вдруг ее вспомнила…


- Машка сказала, что потеряла сменку, и баба Надя помогла ей найти… Я словно в собственное детство погрузилась…


- Нечего туда погружаться! – взвилась вдруг Валентина Ивановна, - Займись лучше нынешней жизнью! А что было тридцать лет назад, давно ушло!

Под тяжелым взглядом матери Дарья прикрыла дверь и вернулась на кухню. Материнское раздражение было, с одной стороны, удивительно, а с другой, странно понятно и объяснимо.


Когда она была маленькой, в поселке орудовал маньяк, похищающий детей, и Дарье лишь чудом удалось не стать очередной его жертвой. Отец тогда сразу бросил престижную и хорошо оплачиваемую работу горного инженера, забрал семью и увез прочь, в большой город – в Красноярск. Потом уже, спустя много лет, когда Дарья вышла замуж, родители вернулись в родные края встречать старость. Теперь вот вернулась и Дарья.


Убирая со стола и сгребая в мусорный мешок недоеденный дочкой суп, Дарья вдруг вспомнила, что у маньяка была писклявая, птичья фамилия. Чижик?


Нет! Чибис!


Она, кажется, лишь мельком видела этого невзрачного человечка с кривым носом и в огромных очках, когда милиционеры, скрутив ему руки за спиной так, что голова оказалась на уровне колен, засовывали его в машину. И долго еще отказывалась признавать, что он и есть то чудище, по воле которого она несколько месяцев провела в психиатрически клиниках.

Прибрав на кухне, Дарья заварила себе чай и с неохотой откусила от пирожка, смутно понимая, что надо поесть. О том, чтобы засунуть в себя тарелку подгоревшего супа – речь даже не шла. Она потыкала в телефон и нашла на википедии статью.

Чи́бисов Виталий Сергеевич, 1937 (с. Грановщина) – 1989 (Красноярское СИЗО). Советский серийный убийца по кличке «Чи́бис». На протяжении нескольких лет похищал детей в поселке «Врановое». Был пойман с поличным при попытке спрятать тело последней своей жертвы – пятилетнего Миши Альхова – которого похитил прямо из детского сада, где работал охранником. Остальные жертвы найдены не были. Со следствием не сотрудничал, местоположение похищенных детей указать отказался. Их судьба неизвестна по сей день. Пытался симулировать безумие. Был признан вменяемым и расстрелян по приговору Краевого Красноярского Суда 18 марта 1989 г.»

С размытой черно-белой фотографии на нее смотрел плюгавенький мужичок с бритой головой и в очках. Подпись под фотографией гласила «Виталий Чибисов за несколько дней до расстрела».

Дарья долго вглядывалась в фотографию, и ничего в ней в ответ не дрогнуло, не возмутилось. Но стоило вспомнить слова «Сменка» и «Баба Надя», как сердце начинало тяжело трепыхаться в груди. А еще при мысли о «школе», несмотря на то, что в местную школу она ходила совсем недолго (первый класс она заканчивала уже в Красноярске). Так было всегда. Стоило только подумать о своем первом учебном году, как в нос ударял фантомный запах туалета, под ногами мнились бряцающие железной окантовкой стертые ступени и… тьма. Это старое, еще довоенной постройки, здание в виде перевернутой буквы «Т» будило в ней только ужас и безнадегу. Может, именно поэтому, когда они с Машкой вернулись, она и оформление ее в школу свесила на мать, отговорившись депрессией и разбитым сердцем…

Вспомнив про свое разбитое сердце, Дарья вновь захлюпала носом, роняя слезы в кружку с чаем. Снова одолели мысли о том, куда были спрятаны чулки в сеточку – под диванную подушку или под сам диван? Или были торопливо заброшены в узкий промежуток между спинкой того самого дивана и панорамным окном, сверкающим вечерними огнями? Может, забытые, они по-прежнему там лежат? О том, что они делали после того, как пухлая, кожаная обивка входной двери отрезала от них жену и дочь с двумя чемоданами – большим и маленьким. Наверное, обнялись и нервно рассмеялись. Без злорадства, лишь с облегчением. Открыли коллекционное вино, которое она, Дарья, берегла до Нового Года. Чисто чтобы снять напряжение. А потом… не стали даже трахаться. Включили фильм и уснули, утомленные неприятной историей, на том же самом диване… Эта – уткнувшись носом Жене в едва выступившую щетину, как любила всегда засыпать сама Дарья… до поры.


А еще через несколько дней Машка не вернулась из школы.

День сурка проходил, как обычно. Сквозь мутную дрему Дарья слышала, как мать кормит Машку завтраком и выпроваживает в школу. Осознание собственной никчемности, ненужности и беспомощности доставляло даже какое-то извращенное удовольствие. Мол, поглядите на принцессу Несмеяну. Мать гваздается, а я страдаю и плевать на весь мир. За Машкой хлопнула входная дверь, Валентина Ивановна ушла к себе – работать, а Дарья, стараясь опередить ноябрьский рассвет, поспешила погрузиться в сон.

Проснулась она уже после обеда. В квартире стояла тишина. Ни звуков телевизора, ни приглушенных пощелкиваний клавиатуры в соседней комнате, ни голосов. Она вполне могла бы спрятаться от ненавистной реальности под одеяло и снова уснуть, но все же потянулась к телефону.


13-30.


Она резко села и прислушалась. Уже к себе, а не к квартире. Она явно что-то проспала, и это что-то гораздо страшнее, чем уход Жени.


- Машка? – позвала она, хотя прекрасно понимала, что, если бы Машка была дома, она бы об этом знала. Может, мама забрала ее из школы, и они пошли гулять?

Борясь с головокружением, Дарья поднялась и подошла к окну, надеясь увидеть дочь на ржавой карусели, но во дворе гулял только ноябрьский ветер. Она набрала Машку, а когда ее забытый телефон глухо запиликал под подушками, стала звонить матери, но тут же отменила вызов. Вспомнила, что та предупреждала ее еще с вечера, что кормление Машки и ее уроки сегодня на Дарьиной совести, потому что она сама уходит на День рождения к подруге и вернется поздно.


Долго она стояла у окна, вздрагивая при появлении каждого редкого прохожего, а тем временем к поселку ползли ранние сумерки.


«Опять сменку потеряла что ли?», - подумала она, и это безобидное предположение внезапно наполнило ее чувством непоправимого. Она натянула джинсы, первую попавшуюся кофту и куртку и побежала в школу.


Бежать было совсем не далеко, но она, истощенная последним месяцем собственноручно прописанного постельного режима, страшно запыхалась, а перед школой затормозила, испытывая уже настоящий ужас. В большей степени это, конечно, был страх за ребенка, но было и что-то еще, что мешало войти в эти двери.


Мигающим несмелым взглядом она оглядела добротное двухэтажное строение, задержала дыхание и потянула на себя тяжелую дверь. Она приготовилась окунуться во тьму, пропитанную душным запахом туалета, но вместо этого ее встретил просторный, хорошо проветренный холл и скучающий за стеклом молоденький охранник.

- Учитель на месте? – выпалила Дарья.


- Какой именно учитель? – охранник вышел из своей будки, а Дарья, испытывая все более растущий ужас и, одновременно, стыд, мучительно припомнила:


- Наталья… Ник… нет, Михайловна. 2 класс. Букву… не помню.


- Буквы нет, у нас один второй класс. А Наталья Михайловна работает в первую смену, - настороженно ответил охранник, - начальная школа уже давно… Что-то случилось?


- Дочка… не вернулась из школы!


Парнишка вернулся за загородку, потыкал в стационарный телефон и передал трубку в Дарьины пляшущие руки.


А через мгновенье, как показалось испуганной матери, она уже сидела в кабинете директора. Черноволосый, румяный, пышущий здоровьем, Олег Иннокентьевич вызывал по телефону всех подряд – медиков, полицию, волонтеров, классного руководителя и завуча.

И начался Ад.

Когда в 1908 году над Тунгусской тайгой взорвался метеорит, неизведанные и малонаселенные ранее территории начали пользоваться интересом исследователей и путешественников. Тогда же здесь обнаружили и золото. Поселок «Врановое» был построен Советскими властями еще в тридцатых годах прошлого века специально для старателей. Аккуратные ряды двухэтажных кирпичных и деревянных домов, рассчитанных на несколько семей; красивые парки; дом культуры, где для маленьких и взрослых крутили кино, устраивали танцы и организовывали всевозможные кружки́; крошечный аэропорт чуть в сторонке, а до прииска была проложена хорошая дорога, по которой дважды в день возилии работников.


Платили всегда хорошо, но вот потратить деньги в поселке было совершенно не на что. После Большого Развала, поселок заселяли в большинстве люди старшего поколения, которые уже давно отрожались и выпроводили детей в большой мир, и вахтовики, чьи семьи терпеливо ждали их с увесистым барышом за пределами первобытного леса. Поэтому как и при Советском Союзе поселок вполне обходился одной школой и одним детским садом.


А вокруг поселка, аэропорта, дороги и прииска – лишь грозная, непролазная тайга.

Именно там – в тайге - и начались поиски. В первый день поисковики пытались что-то разглядеть с воздуха, но за сплошными кронами ничего было не видать, поэтому рассредоточились на земле. В помощь им вышли почти все жители поселка и принялись прочесывать прилегающую территорию, но, когда в чаще стали плутать и теряться сами волонтеры, Администрация собрала их в кучу, пересчитала по головам и отправила от греха искать девочку по дворам и подвалам.


Основная, и практически единственная, версия была, что Машка после школы отправилась погулять, вышла к границе поселка и… что-то привлекло ее внимание. Может, зверька какого заприметила и отправилась за ним, а может, просто решила прогуляться по осеннему лесу. И заблудилась. Не она первая. Ежегодно в поселке пропадали и дети, и взрослые. Большинство находилось, и находилось именно в тайге. Кто-то целым и почти невредимым, кто-то с обморожениями или инфекциями, кто-то иногда и мертвый. Нескольких «гуляк» регулярно приводили в поселок эвенки – малочисленный народец, испокон проживающий в этой тайге. И лишь единицы пропадали бесследно.


Дарья тоже лазила по чаще, до хрипоты орала имя дочери, и выводить ее из леса на ночь поисковикам приходилось почти силой. Голова у нее шла кругом от нескончаемых паники и чувства вины, и она почти ничего не соображала, кроме того, что у ее дочери в ноябрьском лесу очень мало шансов. Она не продержалась бы и суток, а уже пошли третьи! Единственная надежда была на тех же эвенков. Что если на нее наткнулись охотники, приютили, обогрели и ведут в поселок? Но если ведут, то почему еще не привели?! Гнала от себя мысли, что наткнуться на нее могли вовсе не эвенкийские охотники, а готовящийся к спячке медведь или какой-нибудь дикий лось… Тигры? Рыси? Она понятия не имела, кто может населять эти дебри.


А внутри подспудно трепыхались сомнения, что Машка могла пойти погулять в тайгу. Она выросла в большом городе, все ее знакомство с дикой природой сводилось к поездкам на дачу и редким совместным вылазкам за грибами. И даже в жиденьких пригородных лесах, она не отходила от родителей ни на шаг. Дарья вспомнила, как Женя гнал ее от себя, увещевал, что если она будет ступать за ним след в след, то ни одного гриба не найдет, а она все жалась к нему, и не спускала глаз с его широкой спины.

Женя… Дарья впервые за эти сумасшедшие дни вспомнила о нем, и ничего в ней не дрогнуло. Губы даже дернулись в горькой, саркастической усмешке. «Хочешь выкинуть из головы мужика, спроси меня как...» А она даже ему не сообщила…


Машка не любила и боялась леса… К концу третьего дня Дарья попыталась донести эту мысль до руководителя поисковой группы. И он со всей деликатностью дал ей понять, что в случае, если ребенок все-таки ушел в тайгу, они должны сделать все возможное, чтобы найти его как можно скорее. Если она в поселке, у нее еще есть шансы, но на исходе третьего дня в тайге – шансы минимальны.


Впрочем, и поселковые волонтеры, облазив вдоль и поперек все гаражи, подвалы и канализационные люки не нашли ни следа. Словно сквозь землю провалилась.

Валентина Ивановна, возглавлявшая волонтерскую группу, которая в поисках внучки ходила по квартирам некоторых неблагонадежных поселковых элементов, вскоре была госпитализирована с гипертоническим кризом, и Дарья осталась совсем одна. Надежды на сколько-нибудь благополучный исход не оставалось, и вечером третьего дня она вернулась домой с полулитровой бутылкой коньяка, собираясь напиться до полусмерти и хоть ненадолго отключиться от ужасающей реальности.


Но вместо того, чтобы отключиться, ее мозг словно притормозил и стал работать более спокойно, вдумчиво. Нервы, все эти дни натянутые до предела в ожидании судьбоносных вестей, обмякли. Она сидела на кухне, при свете лишь уличного фонаря, зачаровано глядела на ополовиненную бутылку и чувствовала приятную отстраненность, словно была лишь сторонним наблюдателем.


Не могла Машка пойти в тайгу. Никакая, даже самая милая зверушка (если такие здесь вообще водятся) не могла заманить ее в ледяную, присыпанную первым снегом чащу. Значит, она в поселке. И где-то внутри у нее росла уверенность, что искать ее надо не в канализации или за гаражами, а… в школе. На миг все внутри снова взбунтовалось при мысли о школе, но она смогла подавить этот бунт. Она понимала, насколько нелепы ее домыслы, но сердце настоятельно требовало вернуться назад, вспомнить… Ведь уже так было…

Дарья сходила в материнскую комнату и достала с антресолей старые семейные фотоальбомы. Включила, наконец, на кухне свет и, прихлебывая маленькими глоточками коньяк, принялась их рассматривать. Вот школьный альбом ее отца. Он тоже ходил в эту школу, только тридцатью годами ранее. С черно-белого фото на нее глядели старшеклассники пятидесятых годов. Само собой, на фоне бронзового бюста Ильича. Дарья и сама фотографировалась на том же фоне на первое сентября со своим классом. Вспомнился душный аромат гладиолусов, астр и лилий, ощущение собственной взрослости и важности от надетой строгой школьной формы с плиссированной юбочкой и кружевным белым фартуком поверх, даже вспомнилось праздничное угощение после линейки – компот и невероятно вкусные пирожные с кремовыми утятами. Дарья пошла немного дальше, припоминая расположение коридоров и кабинетов. Фантомный туалетный смрад снова ударил в нос, но она смогла его проигнорировать.


Крыло начальной школы было в левой части перекладины буквы «Т». И в конце коридора, действительно был туалет за вечно приоткрытой тяжелой дверью. Наверное, он предназначался только для малышей, но ходили туда все, кому приспичит, от этого в их классе всегда пахло мочой. В правой перекладине находились на первом этаже – огромный кабинет труда для мальчиков, а на втором – спортзал. На лестнице никогда не горела лампочка, и добираться приходилось на ощупь, то и дело сталкиваясь со встречным потоком. Вспомнился и совсем молоденький физрук, который смешно командовал на разминке: «И-ресь, и-ресь, и-ресь, два, три!». Наверное, его распределили во «Врановскую» школу сразу после института. Щупленький, бледный, с подростковыми усишками, но очень милый.

При мысли о физруке, Дарью внезапно передернуло. Поверх смутных, размытых воспоминаний легло другое – кромешная тьма, горячая, соленая ладонь на ее губах и жаркий, пахнущий зубной пастой шепот прямо в ухо: «Только молчи, милая. Ни звука!».


Дарья зажмурилась и затрясла головой. Не время еще, нет… Она только напугается и снова все забудет. Надо постепенно…

Она мысленно спустилась из спортзала обратно в холл. Просторный, но всегда темный, несмотря на огромные окна. Лавочки вдоль стен, где на переменах собирались старшеклассники, широкая лестница, уходящая в подвал, где располагался гардероб. Напротив центрального входа статуя Ленина уже в полный рост и питьевой фонтанчик, направо – спуск в столовую. А рядом с Лениным – лестница на второй этаж. Та самая, с бряцающими отставшим железом ступенями.


Пробежавшись по деревянным полам второго этажа, Дарья не вспомнила ничего интересного. Разве что за актовым залом она немного задержалась. Там, в закутке был тесный кабинетик, где царствовала пугающая своим комсомольским рвением Анна Геннадьевна. Красная комната – предмет вожделения всех советских школьников. Там принимали в октябрята и пионеры, там произносились клятвы.


Дарья даже вспомнила, как выглядела Анна Геннадьевна. Худая, долговязая фигура с красным галстуком на жилистой шее; очки с толстыми линзами, только усиливающие безумный блеск глаз… По коридорам она двигалась всегда с таким видом, словно несла на плече винтовку, шагая в наступление на невидимого врага. Глаза устремлены строго вперед, шаг маршевый, губы решительно сжаты. Все - и учителя и ученики – расступались на ее пути. Анна Геннадьевна, конечно, была нелепым персонажем, каким-то пережитком прошлого, но и пугающим. Каждый должен был пройти через ее руки, чтобы получить заветный значок октябренка, пионерский галстук и комсомольский значок, поэтому никто из учеников не осмеливался обсуждать, критиковать или подшучивать над ней.


Дарья снова "спустилась" вниз и… столкнулась с бабой Надей. Та взгромоздилась на стул и давила деревянной шваброй на клавишу школьного звонка. Синенький халат в мелкую ромашку, теплые трико, пухлые валеночки. Крошечная старушка, не выше самой Дарьи-первоклассницы. Ведь в дни самоуправления, тот же самый звонок жали старшеклассники, даже не вставая на цыпочки.


Дарья вдруг вспомнила, почему мама назвала бабу Надю ее подружкой. Отец с матерью уходили из дома очень рано, еще до семи. И Дарье было очень страшно сидеть почти целый час одной в квартире, поэтому она уходила из дома сразу после родителей. Тогда о Чибисе еще никто не догадывался, а до школы было рукой подать. Всего-то выйти из двора, перебежать через дорогу и вот ты уже на школьном дворе. Баба Надя в силу каких-то обстоятельств, над которыми Дарья никогда не задумывалась, жила в школе.


Если двигаться по широкой, обитой мрамором лестнице к гардеробу, на полпути будет еще одна лестница, спускающаяся направо. Один пролет и вот она - дверка в крошечную комнатушку бабы Нади. А если пойти еще ниже – то упрешься в железную решетчатую дверь, всегда запертую на тяжелый навесной замок. Дарья с тревогой поглядела на эту дверь и поднялась обратно – к комнатке бабы Нади.

Баба Надя всегда открывала дверь черного хода, когда Дарья в него колотилась. Эти утренние часы, когда школа еще темна, и до прихода первых учеников почти час, были самыми любимыми. Баба Надя, без остановки шамкая и причмокивая, видимо, вставными челюстями, вела Дарью в свое жилище. Раскладушка, маленький шкафик вроде кабинки в детском саду, школьная парта с кой-какой посудёшкой и одноконфорочная электроплитка. Вот и все богатство.


Но на электроплитке Дарью уже ждала чугунная сковородка с жареной картошкой, а в пузатом чайнике прел густой листовой чай. Дарья уписывала безумно вкусную, хрустящую картошку, запивала крепким, сладким чаем и вполуха слушала неразборчивое бабинадино бормотание. Может, действительно, старушка была не в своем уме… Впрочем, Дарье тогда так не казалось. Она думала, что не может понять почти ни слова из-за проблем с речью - тех самых шамканий и причмокиваний…


При воспоминании о соленом, сдобренном чесноком и укропом, вкусе жареного картофеля Дарья почувствовала волчий голод и виновато «вернулась» на лестницу. Вверх – путь обратно в гардероб, а вниз… Что там, за решеткой, Дарья не помнила. Помнила только, что однажды не нашла в гардеробе свою сменку и случайно заметила искомый бордовый полотняный мешок внизу - за этой решеткой. Всего то спуститься, протянуть руку между прутьями…


А следом без перехода мерцающая тьма и соленая ладонь, душащая ее визг, и шепот «Только молчи, милая. Ни звука!»


Физрук! Олег Иннокентьевич, его звали… Где-то он сейчас?..


Дарья заморгала, с трудом отрывая взгляд от загипнотизировавшего ее мутного блеска бутылки. Стоп… Может ли быть такое совпадение?


Она изо всех сил постаралась вспомнить его. Молодой, щупленький, с усишками, в голубом спортивном костюме с лампасами… лица же она совершенно не помнила. Дарья вскочила из-за стола, но тут же села обратно и сдавленно хмыкнула. Неужели она действительно собралась бежать в школу посреди ночи? Навалилась тяжелая, пьяная сонливость. Надо поспать, хоть и утро точно не будет мудренее вечера. Утро… опять беготня, изматывающая паника… К матери в больницу тоже надо…


Она попыталась дотянуться душой до дочери, попробовать почувствовать, жива ли та. В книжках у матерей всегда так получается. Но Дарья плохая мать. Не сберегла семью, увезла дочь в этот дикий край, не уследила… Она попыталась хотя бы вспомнить дочкино лицо, но и это у нее не получилось, словно после машкиной пропажи прошло не три дня, а все тридцать лет. Где уж тут дотянуться…

Мафусаиловы хляби (часть 2)

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!