Жду новый пост

Серия «Аппендицит, который смог.»

Часть 1
Часть 2

Ну, кажется, я обещал рассказать про прелести гнойно-септического отделения, а конкретно – про людей, его населявших в период моего пребывания. Так что, пожалуй, приступим.

Было много различных личностей, и хороших и плохих, так что дальше будет текст, в котором я постараюсь описать всех запомнившихся мне по обоим причинам. Имен, к сожалению, не помню, уж больно много времени прошло с тех пор.

«Узбек». Все называли его узбеком, шустрый, низкий и очень загорелый дядька с невероятно круглым, слегка уже морщинистым лицом. Дружелюбный и какой-то весь, по-восточному открытый к близким, напоминал он мне владельцев чайханы из сказок. Тараторил он, как мне казалось, на трех языках сразу, но русский ему явно давался с осечками. Впрочем это не мешало ему на нем разговаривать. Узбек пил чай. Даже не, не так – УЗБЕК ПИЛ ЧАЙ!!! Он пил чай всегда и везде. До и после завтрака, в обед и полдник, в перерывах между трапезами, до, после и во время ужина, на ночь(как он говорил «Для добрый сон») и даже ночью. Он вставал в три часа ночи, заваривал себе чай и пил его, шумно хлебая кипяток, обжигаясь и что-то говоря на своем языке. К нему приходили какие-то невероятные количества родственников, но вели себя спокойно и культурно, подолгу сидели в коридоре всей этой свой толпой и часто вместе пили чай. Кипятильник узбека шарашил денно и нощно как дешёвая портовая шлюха. Так же он очень много курил Беломору и для эффекта «пионерского костерка» мочил папиросы в раковине, а потом сушил на подоконнике. Папиросы при курении щелкали и стреляли искорками во все стороны.

Он угощал всех соседей по палате какими-то засахаренными орешками, призывал пить чай и «быть здоровый как я». В отделение же он попал из-за своей оплошности. Работал он на мясозаготовке и, как он сказал, задумавшись, умудрился насадить вместе с куском мяса на крюк ещё и свою правую руку. Помыв рану и помазав её зелёнкой, решил, что и так все пройдет(!) и поехал домой. С утра обнаружил опухшую и болящую руку размером с дубину и рванул в больницу, видимо чай не помог.

«Русский». Это был здоровый, смуглый чеченец, заросший угольно-черной бородой и с короткой стрижкой. Именно его друзья-товарищи притащили и поставили в палате телевизор с антенной и мы могли смотреть не только «Простомарию»(ну или что там шло в то время) с непреклонными бабками в коридоре, но всё, что захотим! Было у него что-то внутреннее, он долго ходил с дренажем, где-то два месяца или даже больше.

Такое странное погоняло к нему прилипло из телевизора. «Русский» любил нам рассказывать про свои любовные похождения, что мол столько-то девичьих сердец было покорено им в молодые годы, что надо подкатывать с такими-то словами и таким-то букетом и т.д. А в то время была какая-то реклама пива по ящику, где в бар заходит эдакая сногсшибательная блондинка, подходит к стойке вся такая красивая и, поправив волосы – молвит, мол «Русского хочу». Ну и естественно после первого же просмотра такой рекламы вся палата, после девичьей фразы «Русского хочу» - сказала ему – дык это ж тебя зовут-то, ты ж среди нас на русского больше всех похож. Но он не парился, только смеялся со всеми. Он очень круто играл в тыщу и в кости, иногда мы всей палатой рубились в карты и он частенько выходил победителем. Говорил с забавным акцентом.

«Айвенго». С Айвенго было забавно. Лет ему было на парочку побольше чем мне, поэтому стебались мы с ним постоянно, и гулять ходили и просто по больнице шарабанились. Стал Айвенго жертвой собственной лени, а в частности – попустительством в гигиене, вырастив на носу невероятных мощностей фурункул. Нормальный человек бы обратился ко врачу быстрее, но в ГСО нормальные люди попадают реже, как мне кажется, поэтому Айвенго припудривал фурункул, пока тот не решил показать ему настоящую мощь воспаления, да ещё и на лице.

Почему Айвенго, спросите Вы? А все из-за его повязки, у него была замотана вся голова, от макушки и до самого рта, и была ещё какая-то бонусная повязка, которую надо было носить на носу, она поднималась туда-сюда, постоянно падала, как забрало у настоящего рыцаря и мы быстро окрестили его Айвенго. Хороший парень, немного резковатый, но смелый, как настоящий рыцарь. С таким было не страшно выступить в поход по спящей больнице ночью. Интересно же!

Не помню имени, вроде-бы Юрий. К нему не прилипали никакие клички. Было ему 40 с чем-то лет, тощ, усат, в больших очках. Лежал в отделении из-за того, что у него было воспаление костной ткани в связи с установкой имплантата в бедренный сустав (ну или как-то так, он вроде его себе как-то ломал, не помню точно). Одна нога у него была короче другой на пару сантиметров, поэтому он носил правый тапок на большой такой платформе. Но такого веселья организму Юрия показалось мало и его параллельно одолела какая-то нефиговая форма геммороя. От этого Юрий на весь мир обозлился, на медсестер ругался, с нами был немногословен и вел себя весьма отстраненно. Особенно мне запомнился момент его штурма душевой, когда там кто-то брил, гхм, место будущей операции, а Юрий, с тазиком, чайничком и пакетиком марганцовки громко ломился в запертую дверь с криками, что ему пора мочить жопу в марганцовке, а побриться и в туалете можно. Доброжелательным я его увидел только спустя месяц после своей выписки (лежал он где-то два месяца), натолкнувшись на него на улице. Он с радостью рассказал мне, что вылечил свой «люфт втулки фланца заднего прохода», похвастался каким-то модным кроссовком с навороченной подошвой, вправился о здоровье и отбыл восвояси, затерявшись в толпе.

Был невероятно сварливый дед с погонялой «Капитан», который катался на инвалидной коляске, хотя мог спокойно ходить. Мы даже просили его отселить в другую палату, потому что своими матами, криками и беспочвенными непонятными понтами и командами он выбешивал всех остальных, включая меня(хотя я человек довольно бесконфликтный и рассудительный). То, что поначалу было просьбами типа «довези меня в коляске до перевязочной и тд» быстро перешло в командную форму типа «А ну ка подорвался и поехали вниз там ко мне кореша пришли, покрутись там, подожди а потом назад поедем». Особенно было забавно, когда он по ночам без всяких инвалидных колясок, бодрым шагом таскался до холодильника в коридоре (а идти там было вполне себе нормально, как до перевязочной). Был у него на предплечье якорь набит с годами службы, он всем рассказывал какой он ахренительный моряк, и что он так служил на флоте, что теперь мы все ему должны и должны очень много. Пару раз с ним пытались поговорить по человечески, но когда это все не дало результатов, мужики загрузили его по полной и он сам молча катался туда-сюда, а вскоре начал просто ходить пешком. Было у него что-то со спиной, то ли рана какая-то, то ли что. Но выздоровел и уплыл из отделения он довольно быстро.

Ну и напоследок я припас грамульку жести.

Василий. Василий был дедушка, весьма почтенного возраста, похожий на Кису Воробьянинова из «Двенадцати стульев» в исполнении Сергея Филлипова. И была у Василия беда – гангрена на левой ноге. Поступил он, его быстро видимо диагностировали и сказали – пора рубить. На подумать ему дали совсем немного времени и ночью, видимо от боли и внутреннего смятения ума, дед врубил революционера. В два ночи он аккуратно встал с кровати и начал шарабаниться по палате, заглядывая в тумбочки с фразой что ему нужны спички. Не найдя спичек он достал сигареты и попытался прикурить от простыни. Ну, видимо ему казалось, что простыня горит. Затем, он видимо вспомнил, что сам спички имеет, он поджег простыню. На такой треш оставаться в кровати и смотреть уже было как-то не правильно и мы повставали, а дед, тем временем, прошел к окну с папиросой в зубах, открыл его настеж и попробовал залезть на подоконник. Этого ему никто сделать не дал, естественно. Ох он нас материл, уши заворачивались. Подтянулись медсестры с поста, выписали Василию каких-то веществ и тот вырубился. Дело было в ночь с четверга на пятницу, а я уже досиживал свои последние недели, меня отпускали на выходные. Вернувшись в понедельник в палату, я уже застал Василия без ноги по колено. К нему вернулась адекватность и он радостно звал меня пить чай с вареньем, которое принесла ему его жена. Сюр.

Неизвестный дед. Пробыл у нас в палате три дня и дальнейшая судьба его была неизвестна. Привезли его из какой-то далекой деревеньки, где он, разбитый инсультом, пролежал на одном боку дофига времени, вследствие чего у него развились невероятно жуткие пролежни. Родственников у него то ли не было, то ли они на него ложили огромный болт… Перевязки ему делали прямо в палате и мы все выходили на это время. Он не говорил, только жалобно что-то мычал, а в палате пахло так, что становилось тошно, несмотря на все увиденное, услышанное и почувствованное за все время. За те три дня, пока он у нас лежал, к нему так никто и не пришел, а потом он куда-то пропал. То ли в одиночную палату перевели, то ли ещё куда…

Было ещё много разных хороших и плохих людей. Врачи все были хорошие, медсестры тоже, хоть некоторые и ругались на нас (теперь я их понимаю, ругались за дело, всё таки мировосприятие пятнадцатилетнего парня и тридцатилетнего – крепко различаются). Был и солдатик, который два раза лежал по неделе у нас с нарывами на руках, типа занозы ставил пока пол мыл (мы думали что он косит, хотя нам он не говорил ничего), был пацан лет десяти с прыщами на заду, который очень громко матерился приходя в себя после наркоза и бился головой о дужки кровати, приходилось его держать даже. По ночам иногда кто-то страдал. Не всегда по голосу было понятно мужик это или женщина. Тишина ночной больницы часто приносила с собой чьи-то протяжные стоны, а иногда и крики, полные боли. А ещё теперь меня подкидывает от запаха фурацилина и камфорного спирта, брр.

Странное место – та больница. Семь этажей и все со своими ужасами. Был я в ней ещё раз, но уже лежал в кардиологии, там все было проще, конечно, не так как в ГСО. Это сейчас хорошо, когда у каждого человека есть сотовый телефон, в любой загогулине интернет и все зарегистрированы в соцсетях. А тогда как-то не было этого. Что бы поговорить с матушкой приходилось отстоять некислую очередь к телефону, а ведь ещё был шанс не застать её дома. Приходилось тогда стоять ещё раз или шарахаться по всему зданию в поисках свободного телефона. Друзей у меня было весьма мало, но каждый человек, который приходил меня навестить – это был маленький праздник. Поболтать о чем-нибудь и отвлечься от всей этой гнойно-септической жизни было бесценно.

Кстати говоря, где-то в середине моего пребывания в больнице врач мне сказал, что у них произошел аналогичный случай с какой-то девчонкой, но, так как пример у них был перед глазами - то её быстро диагностировали, прооперировали и отпустили на все четыре стороны. Уж не знаю, ездил ли он мне по ушам, что бы я почувствовал себя полезным или просто так рассказывал...

Спасибо всем прочитавшим и подписавшимся на меня людям! Давно хотелось рассказать о этом, да никак не было повода, а тут вроде раз подписались, значит надо. Мотивирует, знаете ли! Возможно я ещё что-то буду сюда писать, из жизни ли или воображаемое, быть может поделюсь музыкой, которую сочиняю с тех пор(первой моей большой покупкой после больницы был синтезатор). Здоровья Вам всем и всем Вашим родственникам! Удачи! За ошибки - извиняйте =D

После всех событий первого поста, меня перевели в общие палаты такого знаменательного отделения, название которого должно рождать сладостную дрожь в теле культистов Нургла, приспешников Векны, друзей Кощея Бессмертного и прочих любителей смерти и разложения. Называлось оно "Гнойно-септическое" и называлось оно так не зря. В такие отделения попадают все, кто допустил в своем организме воспаление, а оно взяло да и осталось на подольше. Было оно на одном этаже с реанимацией, длинный обшарпанный коридор с двумя пунктами медсестер, делённое на мужскую и женскую половину и столовку. Разница с реанимацией была разительная. А реанимации всё было белехонько, чистенько и гладенько(ну или мне так казалось), здесь же была стойкая тема стагнации и разложения. Нет, не подумайте, по полу не текли реки сукровицы и не булькал язвой в пол-тела сосед по палате(хотя, в общем-то, бывало). Всё мылось по несколько раз на дню, всё было чисто, просто всё было очень и очень старое. Старые скрипучие и слегка ржавые кровати со старыми, бог знает насколько проссанными(по цвету, во всяком случае) клеенчатыми матрасами из которых торчала клоками какая-то вата, старый пол из ПХВ плитки, уже частично повыпавший и исшорканый ногами до дыр, старые плакаты на стенах да и сами стены были весьма почтенны и щеголяли знатными дырами отслоившейся штукатурки. Антуражу ещё привносили облупленные рамы не самых чисто вымытых окон и вспученная краска на советских радиаторах батарей.

Стоит отметить пару особенностей, без которых этот рассказ был бы не самым полным. Номер раз - в детстве мне уже довелось полежать в детской больнице и тоже полежать довольно долго(с ревматизмом ЦНС и пляской святого Витта, сиречь хореей). Там меня кололи кучей всяческих капельниц и вены на моих руках были немного повыведены. В инфекционном отделении и в реанимации, несмотря на подключичный катетер, врачи не гнушались и венами на руках и ногах, так что руки у меня после месяца реанимации были просто загляденье, как у хорошего наркота, желто-синие дороги инъекционных следов тянулись от локтевого сгиба в обе стороны.

Номер два - я, хоть и человек высокий, 199 см, так же был весьма полным и перед тем как влететь во всё это приключение, весил 120+ кг. Представляю как тяжко было несчастным докторам кантовать такого борова по каталкам...

Прямо в реанимации мне разрешили собрать все свои бутыльки(их вроде как оставалось всего две, четыре дренажные трубки уже убрали к тому моменту), прихватить книжку, завернуться в простыню и аккуратненько перелезть с койки в инвалидную каталку. Стоит отметить, что за месяц лежания на кровати мышцы слегка прихренели и двигался я, скажем так, крайне неуверенно. Меня привезли в отделение и передали с рук на руки местным врачам, а потом в палату. Меня так же очень обрадовали - скоро принесут поесть! Божечки-кошечки, я от одной мысли о чем-нибудь съедобном млел как барышня в присутствии гусаров и с большой надеждой смотрел в будущее.

В палате было 6 коек и 4 из них были заняты, к тому же один явно собирался на выписку, так как на его кровати стояли собранные сумки, а сам он сидел и что-то шуровал в тумбочке.. Местные на меня посмотрели критически, скупо поздоровались и дружно упылили курить. Я же перелез с каталки на кровать с помощью медсестры и прилег. Рана на животе всё ещё была, поэтому я носил лютейшую стягивающую повязку(оставшиеся дренажи впоследствии убрали за 2 дня). Двигался я как умирающий жук, было страшно и время от времени - больно. Вернувшиеся мужики всё ещё смотрели на меня как-то косо и на попытки завязать разговор отвечали скупо. Вскоре объявили завтрак и все пошли есть, а заглянувшая медсестра сказала ждать тут, мол сейчас принесут и верно, спустя минут 10 появилась женщина с тележкой, уставленной всякими гастрономическими чудесами.

Да, гречневая кашка, кофе цвета мочи молодого филина и сухие корки хлеба возбуждали во мне невероятный аппетит. Но этот праздник проплыл мимо носа. Мне был поставлен на тумбочку стакан и в него налита(!) эмм.... Ну, назовем это кашей. Видимо сваренная на большом количестве воды, сильно дробленая гречка. Впрочем, после месяца воды с содой - и это воспринялось организмом как амброзия. Тетка-разносчица порадовала, это не всё! И выставила маленькую баночку какого-то паштета. Ну етить-колотить, такой жестокости я не ожидал. Почему? Ну потому что открыть я её мог только книжкой(коей был роман Луи Буссенара "Тайны господина Синтеза"). От долгого голодного взгляда банка не открылась, поэтому пришлось клянчить открывашку у соседей по палате. После завтрака их отношение ко мне внезапно поменялось, мужички стали разговорчивее. Как потом выяснилось, в их глазах я был дюже похож на удолбанного вхлам наркота. Отведав чудесного паштета, я чувствовал, как в мой организм вернулась какая-то частица радости, что ли. Всё-таки я целый месяц провел в палате реанимации, в компании врачей, а тут были люди, с ними можно было говорить! Каково месяц пятнадцатилетнему парню общаться только с книжкой и проплывающими мимо медсёстрами почтенных возрастов?! Ну а вечером пришли родственники, натащившие гору всякой жратвы, 95% которой они унесли назад, так как ворвался добрый доктор и сурово загрузил их по поводу того, что кишечник ещё хрен знает в каком состоянии и надо кушать очень аккуратно и далеко не всё, что хочется.

И потекли дни уже в отделении. В день мой несчастный пердак впитывал от 8 до 12 уколов, утром, днем, вечером и на ночь, плюс капельницы и ещё какие-то процедуры. Ежедневные перевязки, это было довольно больно, в рану укладывались турунды - марлевые такие штуковины, измазанные мазью. На барокамеры я катался на коляске, а спустя неделю - стал ходить ногами. Помню, как вывел врача, который увидел что я сделал - я решил проверить свои ноги и ради эксперимента перешагнул кровать. Ох, как она орала, до сих пор стыдно.

Впечатления свои про больницу могу описывать очень долго. Я помню, как в жаркий день, когда во всем отделении стояла душная сырая жара и над больными кружились мухи. А когда с утра идешь в туалет и садишься на унитаз, а по животу и вниз, прямо через повязку текут струйки желтоватого гноя... Эх, красота. А запах, это отдельная песня...

Задержался я на полгода исключительно из-за того, что рана упорно не хотела заживать и воспалялась вновь и вновь. Меня клали на операцию, вновь резали, зашивали что-то там внутри заново и ждали, ждали, ждали... На второй по счету операции в отделении я очнулся раньше срока. Я внезапно почувствовал, как меня дёргают за живот, было неприятно, но почти не больно. Разлепив зенки я встретился взглядом с хирургом. Он приветливо улыбнулся(это было видно по глазам) и сказал что заканчивает и всё в порядке. Они уже вязали швы. После этого я опять провалился куда-то в наркоз и пришел в себя окончательно от того, что лежал у себя на койке и бился головой о стенку.

Перевязки в отделении это была отдельная песня. Это как ежедневная экзекуция. Некоторые орали в голос, раны у многих были весьма серьёзные. Больше всего я запомнил один случай, когда перевязывали по двое. Ну то есть в перевязочной было по два пациента за раз и работало две бригады медсестер. Напротив меня лежал мужик, лежал на боку. В его зубах была зажата папироса, но не горела. Руками он держался за кушетку на которой лежал и я до сих пор помню побелевшие костяшки его пальцев. Медсестра держала в руках какие-то здоровенные щипцы и засовывала их мужику в бок, как мне тогда показалось, аж по самую рукоятку, вытягивая старые окровавленно-бурые марлевые тампоны. Он шумно дышал и пот блестел у него на лице. Так же было крайне неприятно, когда медсестра, критически осмотрев рану, звала врача и тот, вооружившись какой-то игрушкой дьявола, нещадно и до крови скоблил стенки раны.

Так и тянулись эти долгие шесть месяцев, за окном прошло лето, растянулась желтая уральская осень... Менялись люди вокруг, кто-то выписывался, кто-то новый появлялся, а я всё лечился и лечился. Последний месяц я уже был на дневном стационаре, спать уходил домой. Родственники весело пичкали меня едой, а я радостно жрал, жрал и жрал(и впоследствии весьма располнел).

А вообще, за эти шесть месяцев в общем отделении я встретил довольно много интересных, запоминающихся личностей и у каждого была своя маленькая история о том, как он попал в эту обитель ужаса. Про них я наверняка запилю отдельный постик.

В итоге за это время я понял одно - врачи это очень интересная и страшная штука. Они меня чуть не загнали в гроб и они же - вытащили с того света в нереальном состоянии, отмыв кишки от разорвавшейся дряни. Последствия же моего больничного экзерсиза таковы - у меня до сих пор почти ничего не чувствует правая половинка живота, имею здоровенный шрам во всю пузо от солнечного сплетения и до лобка, шесть отметин, по три с каждой стороны брюха и точку на ключице от катетера и ещё три года из меня выгнивали(пардон) петельки швов, которые не рассосались видимо.

Когда я лежал в реанимации - я внезапно понял простую мысль. Я мог умереть. Эти три слова эхом отдавались в моей пятнадцатилетней башке и я четко понял, что если бы я исчез, то... Ничего бы не осталось. Ну кроме очевидных фотографий, детских вещей и могилы на кладбище. Эта мысль сподвигла меня на то, что бы начать заниматься музыкой(до сих пор занимаюсь электронной музыкой, гитарами, клавишами), я стал больше рисовать(когда-то рисовал хорошо, сейчас, правда, подзабросил), стал больше пытаться писать стихи, потом в технаре сочинял настольные игры и до сих пор ДМлю в D&D. Стало мне хотеться, что бы хоть что-то осталось хорошее, если вдруг что что. Никому, может и не нужное, но всё-таки осталось бы. И это в целом положительно повлияло на мою личность, я считаю так. Из простого раздолбая я превратился в, ну наверное, какого-то нерда, стал очень много читать и даже после подтянул учебу(а учился я из рук вон плохо, довольствуясь в основном трояками).

Я не знаю, но мне захотелось поделиться своей маленькой историей с людьми, поэтому я это и пишу. Вновь благодарю Вас за потраченное на чтение время и желаю Вам удачи и здоровья, а так же извиняюсь за возможные ошибки в тексте.

Любите ли вы аппендицит так, как люблю его я? Риторический вопрос. С этим чудным заболеванием у меня связана увлекательная история длинной почти в семь месяцев, случившаяся со мной, когда мне было 15 лет.

Было 9 мая и я с матушкой ходили по магазинам. Хороший, погожий день, несколько покупок, потом продукты. Придя домой и пообедав, я понял что у меня болит живот. Такое случалось довольно редко, поэтому потерпев с часок для приличия (а вдруг пройдет?!), я решил пожаловаться маме. Та дала мне таблетку ношпы, и, как мне показалось, боль ушла. Вечером, когда я засыпал, уже под самый момент явления Морфея – боль вернулась. Была она довольно слабой и даже не помешала заснуть, а за окном хлопал салют. За ночь боль окрепла, появилось ощущение, будто я проглотил маленький мячик, в брюшной стенке появилось некое напряжение. Родители посовещались, и мы отправились в приемный покой жаловаться.

Отсидев небольшую очередь в больнице, мы попали на прием. Тетка в сером халате с какими-то совершенно невообразимого цвета волосами спрашивала разные вопросы, один из которых очень крепко подгадил потенциальному диагнозу. Меня спросили - ел ли я курицу, а именно курицей в виде супа и жаркого мы питались последние два дня. Стоит отметить, что в то время сальмонеллёз был крайне популярен, и болели им в городе довольно часто. На наш утвердительный ответ «да», тетка сокрушительно покачало головой и, куда-то позвонив, сказала собираться в стационар инфекционного отделения. В общем, я оказался в боксе, у меня взяли кровь, мочу и жопный мазок, сказали располагаться, чувствовать себя как дома. Дескать, сальмонеллу мы тут навострились бить уверенно, скоро будешь как новый. Но вот незадача, эта самая сальмонелла ну никак не высевалась с мазков да и на горшок меня особо не тянуло. Мазков было взято ещё 3 или 4 штуки за последующую неделю, а мне становилось всё интереснее и интереснее. Температура медленно, но уверенно поднималась вверх, живот с каждым днем болел всё сильнее и всё сложнее было находить ту позу, лежа на боку и подтянув ноги, в которой боль слегка затухала. Приходили разные врачи, ощупывали живот, расспрашивали, но так и не находили причину моего ухудшающегося самочувствия. Так прошла почти неделя. На 5 день я не мог разогнуться, а живот болел так, будто внутри поселился Фредди Крюгер. Ночью 6 дня я встал по малой нужде и внезапно распрямился. Как по щелчку волшебника боль почти ушла и я смог стоять прямо. Я был счастлив!

А вот врачей этот эпизод смутил(и не зря, видимо именно тогда перевоспалённый аппендикс сдетонировал, подарив моему нутру убойную дозу всякого говна). Сальмонелла никак не вызревала, поэтому мне назначили какую-то хитрозадую процедуру проверки почек с контрастной жидкостью. А вечером того же дня температура моя сошла с ума и шарахнулась вверх, перепрыгнув 40 градусов. Я очень плохо помню что происходило дальше. Помню, что лежал опять скрючившись на боку, раскачиваясь как психически больной и помню как колотил книжкой по дужке кровати, не сумев доораться до медсестры. Долго ли, коротко, но врачам стало скучно, и они назначили мне лапароскопию. До больницы из инфекционного отделения меня везли на скорой. Помню мутное выражение лица медсестры с которое ехал. Я её спрашивал что со мной такое творится, а она мне долго говорила про почки и ещё кучу непонятного на медицинском языке. Затем, спустя какое-то время я помню, как меня привязывали к операционному столу, а рядом совещались хирурги. Дальше всё как в анекдоте, девять, десять, валет, дама, король , туз и меня накрыло. Мне мерещились люди в белы халатах, дом, матушка и моя собака, сидевшая у неё на коленях, а потом всё утонуло в черноте.

Первым, что меня встретило после того как я разлепил глаза – бешено вертящийся белый потолок. Наркоз явно не хотел покидать мой уютный организм. Я хотел позвать кого-нибудь, но рот был занят аппаратом ИВЛ. Медсестра увидела, что я очнулся и сразу же притащила доктора. У него, как мне сейчас кажется, была в руке кружка с кофе и очень удивлённое лицо. Он спросил меня, могу ли я сам дышать, и после положительного моего кивка(откуда я знал, лол) ИВЛ был выдернут. Доктор в шутку спросил меня, что мол какого хрена я очнулся, надо было дальше лежать без сознанки, что так после операции не стоит просыпаться без команды, а потом вкратце рассказал, что всё прошло хорошо и поздравил с приземлением в реанимации. Но я слушал очень плохо, глаза мои были прикованы к брюху, из него торчала охапка каких-то трубок (это были дренажи для всякого остаточного дерьма), уходивших вниз под кровать, а ещё у меня была здоровый разрез, с ладонь длинной, покрытый марлевой повязкой. Не зашитый, так было надо, сказал добрый доктор, потом медсестра бабахнула мне каких-то веществ и я улетел обратно в сон.

Уже сильно потом и от матушки я узнал, что добрые хирурги таки нашли нефть. Ну, то есть перитонит разлитый с мощнейшим воспалением всего чего только могло воспалиться. Дважды они чистили мои потроха и художественно их укладывали на место.

Как следует себя оценил и рассмотрел я только через день-другой. В наличии имелся желудочный зонд из ноздри, подключичный катетер для того чтобы не ловить вены каждый раз при капельнице, мочевой катетер, разрез на все пузо, шесть дренажей(по 3 с каждой стороны) и полное нежелание двигаться у левой руки – лежала мертвым грузом, только пальцы чуть гнулись. Пить хотелось невероятно, но врачи сказали, что не стоит даже думать, очень рано и организм нельзя нагружать вообще. Следующий месяц у меня был довольно примитивен. Меня будили с утра, промывали желудок с помощью зонда, давали прополоскать рот водой с содой, непременно надо было всё выплюнуть. Кушать не предлагали, питался я через подключичный катетер видимо. Затем капельницы, различные мимокрокодилы, которые смотрели, слушали, обсуждали, несколько раз была процедура чистки крови и я регулярно катался в барокамеру. По дороге в барокамеру в первый раз меня встретила матушка, её отпустили с работы, что бы она смогла навестить меня.

Левая рука моя пришла в себя спустя несколько дней, начали нормально работать пальцы. Матушка передала мне книгу в палату реанимации и, когда я не читал, то пытался её поднимать. За две недели функционал руки вернулся, зато сломалось горло. То ли пересохло, то ли что – но я не мог ни глотать, ни громко внятно говорить, только шептал.

Провел я в реанимации примерно месяц, после чего был переведён в общую палату. Но там я провел ещё целых шесть месяцев, схватив попутно ещё три операции. Воспоминаний мне больничка оставила столько, что на пару постов ещё точно наберётся.

А аппендицит это чудное заболевание. Оно может быть вылечено задней лапой не самого топового доктора с шайкой хирургов за 3-4 дня, но из-за ошибочного диагноза быстро превращается в крутое пике со спецэффектами. Мой диагноз затормозило ещё то, что у меня сам аппендикс был куда-то там завернут и как-то не так пальпировался и только старая добрая вивисекция смогла расставить всё на свои места.

Извиняюсь за потенциальный паравоз с ошибками и спасибо за внимание!