Я помню, как все это начиналось. Помню, как сначала в интернете, а затем и на улицах люди кричали о произволе властей и продажности чиновников. Помню фразу “Путин -вор!“, ставшую чем-то вроде заклинания для молодых и неокрепших умов. И само слово “революция“, которое сначала говорили шепотом, зачем кричали на каждом углу. И конечно я помню его. Навального. Героя, спасителя, как его тогда называли.
Горький дым от самокрутки резал глаза. Я, не шевелясь, смотрел в окно. В окно, которое было давно разбито.
— Артем!
По двору быстрым шагом шла девушка. Она непрерывно озиралась вокруг, и голова ее была втянута в плечи. Поверх грязной одежды накинут какой-то рваный платок. Вдруг она насторожено подняла голову, глаза ее расширились в испуге и она стремглав бросилась бежать. Со стороны прохода во двор раздалось улюлюканье, и я увидел как за девушкой кинулись три оборванца. Они были быстрее.
— Артем, блять!
Они уже срывали с нее одежду. Девушка истерично кричала. По шекам ее текли слезы.
— Ты оглох, чо ли?
Митрич подошел ко мне. Посмотрел в окно. Девушка уже не кричала, лишь хрипела. Разбитое лицо было в крови. Они продолжали насиловать ее. Один из них вставил ствол пистолета ей в рот.
— Интересно тебе, чо ли?
Я не ответил Митричу. В доме напротив было одно из немногих целых окон. Чья-то рука задернула его занавеской.
Девушка мычала. Раздался выстрел. Я затянулся и посмотрел на трех людей живых людей во дворе. Один из отморозков поставил ногу на тело девушки, и, увлеченно что-то рассказывая, справлял малую нужду. А я глупо смотрел на дырку в голове несчастной. Из нее на землю капала кровь. Кап-кап.
— Артем — прошептал Митрич: — Артем, хватит смотреть на это. Не видал никогда, чо ли?
Кап-кап. Я судорожно затянулся еще раз. Отморозки свалили, но я не мог отвести взгляд от дырки в ее голове. Мне казалось что я слышу звук разбивающихся о землю капелек крови. Кап-кап.
— Да ты заебал! — Митрич силой оттащил меня от окна: — Никогда не видел чо ли?! Чо, мало тебе дерьма то вокруг, чо вот нада стоять и смотреть?
Я ненавидящим взглядом посмотрел на Митрича, но сдержался, промолчал. Он отпустил меня и устало опустился на старый, заскрипевший диван. В комнате с разбитым окном нависла тишина.
— Пошли, Митрич. Нужно пожрать бы достать чего — буркнул я.
Мы шли по улицам родного города. Шли на базар — одно из немногих мест, где еще можно было сравнительно дешево достать еду. Точнее то, что можно есть.
Город был пуст. Разбитые окна, редкие прохожие, жмущиеся к стенам, исписанным всем подряд, от нечитаемых тегов детей-дегенератов до революционных лозунгов двухлетней давности.
Два года. Два чертовых года мы живем без связи с миром, электричества и воды. Два чертовых года.
— Лолка, отойди! Ну, Лолка, уймись, блять!
Митрич пытался отогнать от себя местного малолетнего юродивого, который прыгал перед ним и, скаля зубы и брызгая слюной бубнил что-то непонятное: “Лоол, утибябагет, сасаайсасай!“ Настоящее имя парня никто не помнил. Два года назад, когда люди были опьянены свободой революции и вокруг царил полный хаос, кто-то проник в квартиру, где Лолка жил со своей матерью. Никто уже не знает, что это кто-то с ней сделал, перед тем как расчленил и разложил куски на полу, вот только люди нашли Лолку, привязанного к стулу в квартире с кусками матери, совершенно поехавшего крышей. Таких случаев был не один и не два. Вот только всем плевать. Не было полиции, способной хоть как-то защитить население. Не было вообще ни одной структуры. Выживал сильнейший. “Сасааай!“ — жалобно провыл нам вслед сумасшедший. Голодный, наверное.
Я помню день, когда Манежка взорвалась. Толпы обезумевших, но решительно настроенных рвались в Кремль. Трансляция шла круглые сутки, люди бросали все дела и мчались к телевизорам. Я помню момент, когда “оранжевая“ толпа во главе с Навальным вывела на площадь Путина. Помню кровь, сочившуюся из его виска. Я помню, как его привязывали к столбу и обливали бензином. Навальный пытался протестовать, кричал что-то про справедливость, но его оттолкнули. Помню первый огонь. Толпа была в восторге, глаза людей горели. Горели вместе с президентом. Он не кричал, он умирал молча.
А затем над пепелищем замолчала вся страна. Мы получили свободу. Но даже тогда мы не знали, что с ней делать. Потом Навальный пытался создать власть. Они пытались обуздать Москву, которая гудела как огромный улей. Страну, которая погрузилась в хаос. У них конечно же ничего не вышло. Представьте себе несколько миллионов человек на небольшой территории. А теперь представьте, что каждый из них может делать все, что захочет. И чувствует собственную безнаказанность.
Никогда еще мир не видел такого. Содом и Гаморру олицетворял один город.
Навальный бежал из страны. Да и страны то не существовало больше. Говорили, что на западе началось вторжение сил НАТО. Идиотики, которые верили в лучшую жизнь за рубежом ждали помощи Красного Креста и кричали о том что Россия наконец-то присоединится к культурной и толерантной Европе. Они получили свою помощь. В свинцовом эквиваленте.
— Митрич, ты когда нибудь думал о том, почему так? Почему все, блять, именно так? Мы же лучшей жизни хотели, мы ж за справедливость боролись!
— Вот я тебя Артем хоть и уважаю, — проговорил Митрич, смотря на толпу базара. Грязные бабки, суетливые женщины, шлюхи, когда-то в шмотках от модных дизайнеров, теперь растерявшие всю честь. Да и была ли она. — Дак вот, уважать то уважаю, но ты дурак дураком. Думаешь я не знаю, что во время революции ты один из первых на площадь у нас вышел? А ведь у тебя учеба была, квартира своя, тебя ж блять мамка с папкой обеспечивали! Хули тебе не хватало-то? Идейный ты наш блять! Добрый-хороший-справедливый мир хотели? А то что не все люди добрые хорошие справедливые, забыли они, блять!
Я первый раз видел Митрича таким. Он вышел из себя и орал уже на весь базар, сжимая кулаки. Люди смотрели на нас со всех сторон. — Сопляки хуевы! Кому ж вы, блять, дорогу дали? Или думали что вся страна под вас прогнется?! Ты блять думал, а?! — Митрич схватил меня за одежду — В людей, верил, в светлое будущее?! А где они, люди твои?! Катюшка твоя где?!
Митрич осекся. У меня на глазах появились слезы. Я вспомнил ее. Ее губы, ее ямочки на щечках, когда она улыбалась. Вспомнил как однажды подарил ей Киндер Сюрприз, а она радовалась, прямо как ребенок. Вспомнил.
... Я резко поднялся на кровати. Весь в холодном поту, сопли размазаны по лицу, трясет аж пиздец. — Тём, ты чего? — сквозь сон пробормотала лежащая рядом Катя. Я не мог отдышаться. Фу-у-ух, приснится же такое.
- Блин, зая, мне такой кошмар нелепый приснился! Как будто в стране революция была, и полная жопа наступила, ни властей, ни защиты, вообще ничего не было! Мне снилось, что я тебя потерял...
- Не бойся. Я всегда буду с тобой, - ответила она внезапно изменившимся, грубым голосом и повернулась. У нее было лицо Алексея Навального.
Беззвучный крик сдавил мое горло.