Неизвестно, прервались они по состоянию здоровья или из-за того, что он не хотел все пережить заново.
Прошло много лет. В 1983г. ему присвоено звание "Почетный гражданин города Лубны". Осенью 2013 года, уже посмертно, его сыну приглашение от жителей города Лубны, Полтавской обл. Украины посетить те места, где участвовали в боях доблестные пограничники, в составе которых, дед воевал.
Во время Великой Отечественной войны наш 94-й пограничный отряд дважды попадал в окружение немецко-фашистских войск. Первый раз это произошло после тяхëлого боя, который состоялся 18 июля 1941 года за село Елисаветовку, Φастовского района Киевской области. Выходили мы из него организованно под руководством командования отряда, которое возглавляли майор Босый П.И., военный комиссар Авдюхин Н.А. и начальник штаба майор Врублевский Ф.И. Из окружения выходили 2–3–4 пограничные комендатуры, манëвренная группа и подразделение штаба отряда. Трудность выхода заключалась в том, что на указанной территории не было лесных массивов, стояли короткие летние ночи и отсутствовало какое-либо снабжение нас пограничников продуктами питания. Шли как говорят натощак. Продолжалось это на протяжении недели. Основным питанием были зëрна колосовых, которыми тучнели поля по пути нашего движения. Урожай зерновых на Украине в 1941 году был отменным. К концу недели мы довольно таки отощали. К тому же выход из окружения ознаменовался для нас непредвиденным боем с преодолением коварного болота, в ходе которых мы понесли значительные потери. Верно и мы нанесли по немцам удары, которых они не ожидали. Фашисты полагали, что навязав нам невыгодный по времени и условиям местности бой, а это было на рассвете, они нас в ходе его измотают, деморализуют и заставят сдаться. Но этого не случилось. Они встретили с нашей стороны упорное и отчаянное сопротивление. *...*
Второй раз 94 погранотряд попал в окружение после уличных боëв с фаши- стами за город Лубны, что на Полтавщине.
Второй выход из окружения был более сложный и трудный. Его отличие состояло в том, что в первом окружении находился только наш отряд и проходило оно на неболь- шой ограниченной территории. Выход же из окружения из под Лубен осложнялся тем, что в окружение попали несколько крупных войсковых группировок, которые были разбросаны по территории Киевской, Черниговской и Полтавской областей. Действовали все они разрозненно, мелкими группами. Если говорить о 94 ПО, то он в боях за город Лубны понëс тяжелые потери и в этот период руководством Наркомата Внутренних дел Союза ССР был уже издан приказ о прекращении существования погранотряда как самостоятельной воинской части. Если в первом окружении выход из него проходил под общим командованием погранотряда, то во второй раз выходили мелкими группами и даже в одиночку. Поэтому здесь всë зависело от воли, организаторских способностей командиров и политработников, возглавлявших эти группы, и от желания самих пограничников во чтобы то ни стало, а выйти из окружения, вновь влиться в ряды защитников Родины и продолжать дальше борьбу против озверелого и ненавистного врага. Единственное, что работало на нас, — это осенняя пора. Теперь ночи по сравнению с летними были более продолжительными и мы располагали бóльшим временем на движение в ночное время. Но лесные массивы также отсутствовали. В этот раз была бóльшая возможность попасть к немцам в плен. А они по сравнению с летом 1941 года изменили своë поведение к захваченным в плен нашим воинам. Как известно перед войной в нашей Армии у всех рядовых и сержантов волосы на голове стригли под машинку. Поэтому в начале войны отмечались отдельные случаи, когда немцы, забирая в плен наших военнослужащих, особенно одиночек, в первую очередь смотрели на голову. И если они видели, что голова острижена, то это значит рядовой, и отпускали его. Если же они видели волосы на голове, то этих военнослужащих они называли большевиками и обычно их уничтожали. Теперь же отношение стало иным. Если к ним попадали стриженые военнослужащие, то они их называли коммунистами, а кто был с волосами — их именовали большевиками. По существу никакой разницы не стало! Если же к немцам в плен попадал политработник, то его участь была заранее предрешена. Он по известной гитлеровской директиве подлежал немедленному уничтожению. Под моим руководством находилась группа пограничников отряда в составе 9-ти чело- век, а я десятый. Вся наша группа сразу же решила несмотря ни на какие трудности и обстоятельства, встречающиеся в пути, выйти из окружения. Всë затруднение для нас состояло в том, что все мы имели огнестрельные ранения. Поэтому при столкновении с гитлеровцами не могли им оказать какого-либо упорного физического сопротивления.
Начали мы свой выход 16 сентября 1941 года засветло, придя в этот день в село Новаки. С этим селом у меня связаны самые тëплые воспоминания. Здесь по нашей просьбе местные пионеры и школьники достали и принесли нам йод и бинты. Забинтовав друг друга (в бою нам медицинской помощи не оказывали, так как в роте не было ни фельдшера, ни санинструктора), после чего заночевали здесь. Женщины принесли нам продуктов. Они хорошо отнеслись к нам. Я даже сходил к селянкам, собравшимся тогда в доме, стоящем на отшибе от общих построек. Вначале они приняли нас настороженно, чуть ли не за шпионов, переодетых в пограничную форму. Потом в ходе беседы их подозрение рассеялось и они поняли, что я советский человек, к тому же в форме политработника. На моей гимнастëрке красовалась красная звезда на рукаве — обязательный атрибут формы политработника. В завязавшейся беседе они горько переживали создавшуюся обстановку. В своëм большинстве слабо верили или почти не верили в нашу победу. На них тогда огромное впечатление произвела многочисленная немецкая боевая техника, которой к нашему приходу до отказа было забито село. Здесь же было и много гитлеровцев. Однако в ходе моей беседы их лица начали светлеть и к концу беседы стали более уверенно соглашаться со мной в неминуемой нашей победе над фашизмом. Дай-то Бог, говорили они на прощание. К чести жителей села нужно отнести и такой факт, что несмотря на то, что на ночь мы у немцев разместились под боком, но они так и не узнали о нашем пребывании в селе. Гитлеровцы в то время, как правило, на ночь располагались в сëлах и обязательно в его центре. На окраинах они на ночь располагаться опасались, боясь нашего нападения на них в ночное время.
Уходя из Новаков, при себе мы имели своë огнестрельное оружие (винтовки, у меня был и пистолет), также солдатские книжки, а комсомольцы — и комсомольские билеты. При мне находились партийный билет и удостоверение личности. Оставляя при себе вышеуказанные документы, мы тем самым заранее подвергали себя огромному риску. При захвате нас, враг сразу же мог определить нашу партийно-поли- тическую принадлежность. Шли мы естествен- но в своей пограничной форме, хотя она и была не первой свежести. В первый день своего выхода из окружения недалеко от Лубен, в лесу мы встретились с группой пограничников своего отряда, также продвигавшихся на восток. Все отдыхали. Бодрствовали только М.Г.Паджев и А.Норов. Переговорив с ними и условившись, что я пойду впереди их, мы двинулись дальше. С Михаилом Григорьевичем Паджевым мне удалось повидаться только почти через 30 лет, в 1968 году. В этот день мы шли в дневное время. С наступлением темноты подошли к одному селу, как вдруг услышали шум мотоцикла. Он шëл на Лубны. Быстро перегородив шоссе проволокой от сваленных телефонных столбов, стали ждать. На большой скорости с включëнными фарами мчался мотоциклист, налетевший на проволоку и растянувшийся здесь же на земле. Быстро прикончив немца, направились на ночлег в село. Утром местный житель под видом косцов переправил нас на своей лодке через речку, впадающую в Сулу. В селе на противоположном берегу речки оказалось много окруженцев. Все они были в штатской одежде, украинских рубашках и штанах. Переговорив с ними, своей само- стоятельной группой направились дальше. В течение дня не раз останавливались в полях и разговаривали с группами мужчин, которые ещë по коллективному убирали урожай 1941 года. В дальнейшем от передвижения в дневное время мы отказались. На дорогах мы неоднократно видели вооружëнных гитлеровцев, а в воздухе парили немецкие «рамы»— разведывательные самолëты. В такой обстановке днëм идти было небезопасно. Теперь уже с наступлением темноты мы вылезали из соломенных скирд, в которых обычно коротали дневное время, определяли на небосводе Млечный путь, идущий на север, и маршрут был готов. В один из ночных переходов в поле мы натолкнулись на лежащего человека. Им оказался раненый советский офицер интендант III ранга (равный ныне майору), попросивший взять его с собой. Я его взял при условии, что в дороге он будет беспрекословно подчиняться мне. С этим он согласился. Надо заметить, что нам стоило больших трудностей, чтобы вывести его из окружения. Позже нашу группу пополнил воздушный стрелок с одного из сбитых наших бомбардировщиков. Примерно на пятые сутки движения недалеко от одного села на скирде сена мы заметили человека. Решили выяснить. Им оказался окруженец из Смоленской области. Пока мы с ним разговаривали, не заметили, как из села в направлении стога движется группа людей. Ими оказались гитлеровские солдаты с собаками. Они на сближение с нами не пошли, но спустили на нас своих трëх овчарок. С большим трудом удалось нам отбиться от немецких овчарок. Однажды, переходя железнодорожный путь, решили зайти в оказавшуюся поблизости железнодорожную будку. Было это глубокой ночью и хозяин открыл нам не сразу. Войдя внутрь, мы увидели на полу спящими его шестерых детей. Хозяин был исключительно напуган и вëл себя крайне настороженно. Когда мы его спросили, в чëм дело, он ответил, что не ожидал от нас такой дерзкой выходки, так как совсем поблизости располагался немецкий гарнизон. И не исключено, что немцы засекли нас. Чтобы не подвергать семью будочника излишней опасности, пришлось незамедлительно оставить его жилище. А наш расчëт был прост: поживиться чем-либо из его запасов съестным. Проведя день на скирде недалеко от будки, мы были свидетелями, как наши бомбардировщики лихо разделались здесь с немецкой танковой колонной. Начав движение дальше, на своëм пути мы встретили одиночный дом. Решили зайти и попытаться найти что-нибудь для подкрепления. Початки кукурузы начали приедаться. В доме оказался очень гостеприимный мужчина. Он быстро достал хлеба, молока, стаканы и всë это поставил на стол. Не успели мы расположиться, как у дома послышался шум мотора. Тут же выскочили из дома и в темноте в огороде заняли оборону. Но и немцы, быстро вскочив в дом, так же быстро и выскочили из него, сели на машину и уехали. Поднявшись, вновь решили навестить хозяина дома. Он был очень изумлëн нашим вторичным появлением, смелым поведением и сказал нам, что немцы хотели рассчитаться с ним за то, что он кормил нас, но почему-то не решились. Недалеко от этого дома, переходя шоссейную дорогу, мы попали под лучи фар немецких танков. Пришлось быстро залечь в канаву, затаиться и пропускать фашистские танки. Если бы немцы были немножко повнимательнее, они бы могли легко нас обнаружить. Но у них тогда был высок дух чванства, слепая вера в свою непобедимость и непогрешимость. Чем мы конечно и пользовались. Но были и такие случаи, когда мы их поражали своей неожиданностью и решительным поведением. Так было, например, в одном из сëл, когда небольшую речушку пришлось преодолевать по мосту, рядом с которым расхаживали немецкие часовые. В селе Поповка, куда мы вошли ночью, жители нескольких домов в его центре были просто ошарашены нашим появлением. Здесь, оказывается, находился большой немец- кий гарнизон, а мы у его жителей спрашивали, есть ли немцы в селе. Вероятно, узнав о нашем появлении, гитлеровцы с рассветом решили прочесать весь лес, примыкающий к этому селу. Нам здесь просто повезло. Замаскировавшись, мы в течение нескольких часов наблюдали за работой фрицев. Местом своего выхода из окружения сначала определили Киев. Считали, что этот город будет неприступен для врага. Под таким лозунгом шла вся оборона Киева. Но в пути узнаëм, что наши войска оставили его. Повернули на Полтаву. То же произошло и с ней. Тогда взяли направление на Харьков, рассчитывая побывать на родине Н.В.Гоголя в селе Великие Сорочинцы. Однако просчитались и вышли в село Савинцы, Краснокутского района. Недалеко от села размещался штаб нашей кавалерийской группы4, которую как 6yдmo в то время возглавлял генерал Плиев Исса Иванович [Александрович] Узнав о нашем выходе из окружения, генерал приказал меня и интенданта III ранга доставить к нему для доклада о всëм виденном и замеченном нами в тылу врага. Нашим докладом генерал остался доволен. В довершение он приказал нас хорошо накормить и оказать необходимую медицинскую помощь. И вот, почти после двухнедельного срока после ранения, у кавалеристов мы получили квалифицированную медицинскую помощь. Отсюда нас направили в эвакогоспиталь. В связи с тем, что немцы тогда вперëд продвигались быстро, мне пришлось побывать в госпиталях городов Ахтырки, Артëмовска, Ростова-на-Дону. Долечивали меня уже в городе Баку. Из Баку был направлен в Москву, оттуда в город Куйбышев, а потом в Новосибирск, во вновь формируемые воинские части. В начале января 1942 года со своей воинской частью, где был инструктором пропаганды полка, отбыл на Волховский фронт. *...*
После этого, решив, что наше нахождение здесь бесполезно, мы возвратились к своим. Все пограничники, выходящие из окружения, сосредотачивались в местечке Триполье, Киевской области. Это было заранее обусловлено. До него добирались в течение 2-х суток. К нашему большому удовольствию, придя в Триполье, там уже застали в полном составе всë командование отряда. За их судьбу все тяжело переживали, т.к. ходили слухи, что без командования пограничный отряд может быть расформирован, чего никто из нас никак не хотел. Здесь постоянно находились летние военные лагеря палаточного типа. Это место и заняли временно пограничники. О трипольской трагедии мы были наслышаны с детства. Поэтому с удовлетворением осмотрели 24-метровый обелиск, установленный в память героев трипольских боëв на месте их героической гибели от крупной банды атамана Зелëного (Данило Терпило). Пробыв здесь 2–3 дня, погрузились на прибывшее на нами по Днепру речное судно. Далее наш путь лежал на город Канев.
Канев
В то время это был небольшой неприглядный рабочий посëлок с запылëнными улица- ми. Но несмотря на это, Канев был известен с 12 века. На его территории находятся памятники: храм Юрия (1144 год), могила-памятник Т.Г.Шевченко (на Тарасовой Горе), мемориальный музей Т.Г.Шевченко. В последние годы здесь появились музей- библиотека имени А.П. Гайдара, дом-музей Олега Кошевого, Музей прикладного народного искусства и другие. В Каневе мы получили пополнение, призванное из местного партийного, хозяйственного и комсомольского актива. Здесь же нам заменили и обмундирование, т.к. бывшее на нас пришло в полную негодность. Из Канева мангруппу перевели на левый берег Днепра, где она заняла Леплявский лес, а потом через несколько дней заняла оборону по левому берегу Днепра. На мангруппу была возложена задача охраны понтонного моста и выполнение контрольно-пропускных функций на нëм. Позже к нам присоединили одну стрелковую роту из частей Красной Армии и несколько пограничных застав. Из всех этих подразделений создали боевую группу во главе со старшим лейтенантом Куриловым, его заместителем по строевой старшим лейтенантом Решетниковым Н.И. и по политчасти Кузенковым К.М. Пограничники охраняли также расположенный рядом с нами железнодорожный мост, проходящий через Днепр. Следующий раз в городе Каневе я побывал через 40 лет. 14-го августа 1981 года здесь был открыт памятник частям и соединениям 26 Армии Юго-Западного фронта, сражавшимся здесь с фашистскими захватчиками в 1941 и 1945 годах. Как преобразился за эти годы город. Он стал просто неузнаваемым. *...* Но наше пребывание в Каневе было огорчено одним обстоятельством. При открытии памятника на его мемориальной плите среди частей и соединений, сражавшихся 40 лет назад, не увидели мы наименования 94 погранотряда. Оказывается, в архивах Министерства обороны Союза ССР наш 94 погранотряд не числился в числе частей, его оборонявших в 1941 году. Как это могло случиться, мне непонятно. Но нам, ветеранам 94 погранотряда, оставшимся в живых, пришлось потратить немало времени, чтобы ликвидировать это досадное упущение военных начальников тяжëлого лета 1941 года. А ведь на Днепре 94 погранотряд простоял около 2-х месяцев и ему пришлось много пережить на Днепровских кручах за это время. Особенно нас досаждала немецкая авиация своими неоднократными и многочисленными ежедневными бомбëжками.
В конце августа 1941 года в связи с захватом немецко-фашистскими войсками города Канева нам на смену пришла стрелковая дивизия Красной Армии. Сдав ей боевой участок, построившись в колонну, пограничники двинулись в местечко Драбов Черкасской области, где размещался тогда штаб погранотряда, переформированный уже в погранполк. С тяжëлым гнетущим настроением покидали мы Днепр, такой мощный естественный рубеж обороны на пути фашистских войск. Вражеская авиация активно сопровождала нас на первых километрах пути, посыпая очередями из авиационных пулемëтов. Это обстоятельство ещë больше усиливало и так не радостное наше настроение.
Kанeв. 15.08.1941 г. Юго-Заnадныũ Фрoнm Пoзадu выxoд uз oкрyжeнuя nocne 6oя за ceлo Eлuсавemoвка, 18.07.1941 s. Bneрeдu выxoд из oкрyжeнuя nocлe 6oя за гoрoд Лy6ны, 16.09.1941 г.
ОБ УЧАCТИЕ В БОЯХ ЗА ГОРОД ЛУБНЫ ПОЛТАВCKОЙ ОБЛАCТИ В CЕНТЯБРЕ 1941 ГОДА
Пограничникам 94 пограничного отряда в период Великой Отечественной войны пришлось выдержать много ожесточëнных боëв. Их вели главным образом против тан- ковых частей фашистского генерала Клейста. В ходе их пограничники нанесли гитле- ровцам серьëзные потери, но и сами потеряли немало. Такие бои произошли у села Коростышево [Коростов] Сколевского района Дрогобычской области, город Галич Ивано-Франковской области, село Попельня Житомирской области, село Елисаветовка, хутор Пинчуки, село Гребëнки Фастовского района Киевской области, город Канев Киевской [Черкасской] области и в других местах. В этих боях пограничники отряда проявили беззаветную любовь к Советской Родине и святую ненависть к фашистским захватчикам. Но самый жестоким, кровопролитным был, пожалуй, бой за город Лубны Полтавской области состоявшийся в сентябре 1941 года. В этом бою пограничники показали чудеса храбрости и большой отваги, на какие только и только способен советский человек. Это был последний бой пограничников в составе своего боевого и любимого 94 пограничного полка, только что переформированного из 94 погранотряда. Вместо застав и комендатур теперь у нас были стрелковые роты и батальоны. Своим бесстрашием и неудержимой отвагой, проявленными пограничниками в этом бою, полагаю, что имею полное основание смело сказать, что 94-й пограничный отряд шагнул в своë бессмертие, он стал легендарным. После Лубенских боëв из-за тяжëлых потерь, понесëнных в их ходе, согласно приказу НКВД СССР с 24 сентября 1941 года 94 пограничный отряд прекратил своë существование. Теперь кратко, как всë это происходило. Ибо полную картину дать очень трудно. От тех событий нас отделяет почти 50 лет. Но хорошо помню, что стояло тëплое солнечное утро. В этот день 16 сентября 1941 года в селе Новаки Лубенского района, где размещался штаб, командование 94 погранполка собрало нас, офицерский состав, на служебное совещание. На нëм предстояло заслушать боевой приказ командования на наступление. Командир полка майор Врублевский Фëдор Иванович, ставя перед офицерами боевую задачу, отметил, что в 9-й стрелковой роте нет политрука роты. А поэтому не пожелает ли кто-нибудь из вас добровольно пойти на время боя на эту должность. Быстро прикинув обязанности ротного политработника в [наступательном — B.K.] бою я обратился к майору Врублевскому с просьбой назначить меня на эту должность. На что получил согласие командира полка. Так я стал политруком роты. Командиром роты был назначен лейтенант Ребрик, бывший начальник 13-й заставы. Когда я направлялся с совещания в 9-ю стрелковую роту, мне повстречался делопроизводитель полка Романов. Я попросил его пройти вместе со мной в расположение политаппарата полка, который в то время вместе со штабом размещались в селе Новаки Лубенского района. В политаппарате я выполнял обязанности инструктора политработы. В современных условиях инструктора политотдела погранотряда. Зная из приказа командира полка о том, что Романов на время боя остаëтся в тылу, я сказал ему, что иду с 9-й стрелковой ротой в наступление и не исключено, что могу погибнуть. Поэтому предложил принять от меня на память будильник и наручные часы. Что он и сделал. Через много лет после войны мне стало известно, что Романов как и другие пограничники, оставшиеся на время боя в тылу, — погибли. По состоянию здоровья лейтенант Ребрик не мог командовать ротой. Эти обязанности пришлось выполнять мне. Так волею случая, помимо того, что неожиданно я стал политруком роты, вдобавок мне пришлось стать и командиром 9-й стрелковой роты. Роте предстояло в Лубнах освободить улицу Ломаную.
Выходя из окружения, мы встретились с Ребриком. Лейтенант был тяжело ранен. Его несли пограничники на приспособленных носилках. В одном из сëл мы даже вынуждены были оставить его на попечение местных жителей. В роте имелось три стрелковых взвода со станковым пулемëтом в каждом. Взводами командовали офицеры. Немного об особенностях предстоящего для нас боя. Первое. Это был первый в истории 94-го погранотряда наступательный бой. До этого мы только оборонялись. Или переходили в короткие рукопашные схватки. Теперь оборону уже держали гитлеровцы. Второе. Мы знали, что у немцев в городе размещены, особенно на перекрëстках улиц, до 40 танков. Третъе. Помимо танков немцы были обеспечены артиллерией и миномëтами. На своëм вооружении они имели автоматы. Они использовали также оборонительные сооружения, подготовленные в своë время нашими частями и населением города. Четвëртое. В наступление мы пошли без предварительной разведки системы инженерных сооружений врага и расстановки его огневых средств. И последнее. С нашей стороны отсутствовали не только танки, но и артиллерия, миномëты и автоматическое оружие. Все вышеприведëнные и другие обстоятельства ставили нас в чрезвычайно невыгодное по сравнению с противником положение.
Лy6ны. 28.05.1968 г.Трu6yна мumuнга в чecmь omкрыmuя nамяmнuка 22-м погибшим вouнаш-пограничникам 94 погранотряда. Слева Ф.И.Bрy6лeвcкuũ, mрemuũ слева П.А.Лаmышeв. Bыcmynаem coлдаm местного гарнизона
Но размышлять было некогда. Надо было идти в бой. Таков был приказ полку командующего 26-й Армией генерал-лейтенанта Костенко. Спустя примерно 30 лет после этих событий мне стало известно, что перед погранполком тогда была поставлена задача любой ценой, но дать возможность штабу этой Армии Юго-Западного фронта выйти из окружения фашистских войск. И скажу загодя, что пограничники полка ценой собственной жизни обеспечили выполнение отданного им приказа. Они почти все полегли, но Штаб 26-й Армии Ю-З.Ф. из вражеского окружения вышел. Наше продвижение к наме- ченной цели в городе Лубны про- ходило на открытой местности. Наступающие цепи пограничников немцы встретили плотным миномëтным огнëм и огнëм своих ручных пулемëтов и автоматов. В результате не дойдя ещë до окраины улицы Ломаная рота потеряла всех своих трëх командиров взводов. Взводами стали командовать сержанты. А это усложняло мою задачу по управлению ротой в бою. В числе погибших оказался и командир взвода М.Белоцерковский, похороненный в братской могиле на Василенковом поле. С Белоцерковским меня связывала совместная предвоенная служба на 5-й пограничной комендатуре отряда. Здесь он был заместите- лем начальника резервной (кавалерийской) заставы, а я военным комиссаром этой пограничной комендатуры. Продвигаясь дальше, примерно в 150–200 метрах от правой стороны улицы Ломаной, заметили активную перестрелку. Присмотревшись увидели, что перестрелка идëт возле одного из ДЗОТов (Дерево-Земляная огневая точка). Взяв с собой нескольких пограничников, направился туда. В результате общими усилиями нам удалось нескольких гитлеровцев уничтожить, а остальные разбежались. Каково же было моë удивление, когда я увидел, что из ДЗОТа вылезает младший политрук Смирнов — библиотекарь полка. Смирнов очень обрадовался нашему появлению, поблагодарил нас за поддержку, а фактически за своë спасение. Немцы пытались захватить его живым, а он от них отстреливался. Каким образом и почему Смирнов оказался в ДЗОТе для меня до сих пор остаëтся загадкой, а расспрашивать тогда было некогда! Ворвавшись на улицу Ломаная мы заметили немецкие танки, а поэтому приготовили для борьбы с ними бутылки с зажигательной смесью. Кстати этих бутылок немецкие танкисты, да и пехотинцы страшно боялись. Несмотря на то, что танки в уличных боях имеют ограниченные возможности, они представляли серьëзную силу в руках обороняющихся. Ведь это по существу есть броневая крепость на гусеничном ходу. Но вероятно не веря в своë преимущество перед нами наступающими танки начали пятиться назад, боясь быть подожжëнными нашими зажигалками. В дальнейшем нам путь преградили немецкие солдаты, оборонявшие один из домов. Их было трое, в т.ч. ручной пулемëтчик. Нас тоже было трое. Со мной находились два пограничника, связные от взводов. Я быстро отдаю команду открыть огонь каждому по своей цели. В итоге наши выстрелы прозвучали раньше немецких и мы одним залпом убили всех их троих. На мою долю выпал пулемëтчик. Быстро осмотрев убитых, взяв их оружие, я оглянулся налево. И здесь увидел лежащего на завалинке у дома раненого Петра Латышева, помощника военного комиссара полка по комсомольской ра- боте. Петя отстреливался от немцев. Он мне сказал, что если бы не наша помощь, то ему пришлось бы туго, что он даже вынашивал мысль сохранить последний патрон для себя. Возле хаты один на другой были сложены примерно 15–20 ящиков немецких боеприпасов. Вероятно их, а также раненого Латышева, которого они намеревались взять в плен, и защищали три убитых нами немца. Передав Латышеву своих связных я посоветовал им отправиться на медицинский пункт, который согласно приказа командира полка был развëрнут в селе Новаки. Во время нашей встречи в 1970 году Латышев сообщил мне, что сам несмотря на ранение удачно вышел из окружения, а два пограничника выделенные мною ему погибли. Ящики с боеприпасами и оружие немцев, убитых в ходе боя на этой улице, нами было собрано и перед уходом из города всë это сбросили в один из колодцев. Теперь улица Пограничников в корне изменилась. Однако в свой первый приезд с женой Анфисой Ивановной в Лубны в июле 1969 года мне с помощью местных жителей Лябах Ивана Прокофьевича, Осика Павла Матвеевича и других удалось найти место колодца. Но он оказался засыпанным землëй, и оружие с боеприпасами вероятно продолжает покоиться на его дне.
Лy6ны. 17.09.1988 г.Тысячетиелетие города.Браmcкая могила пограничников погибших в1941г. (около 600 человек)
На самой улице бои приняли упорный характер. Они осложнялись тем, что все дома утопали в зелени и немцам это было на руку. Заняв оборону у домов, они прекрасно видели нас, а нам приходилось их высматривать. Общую картину боя роты нельзя было видеть. Борьба носила очаговый характер. В отдельных случаях немцы занимали внутреннюю часть домов и из их окон открывали по нам огонь. Они даже пошли на подлую хитрость, одевали на себя женские платки и под видом украинок стреляли в нас. Подобная хитрость была разгадана нами не сразу и мы поплатились за это. Потом уже, заметив белый платок, пограничники вели по нему прицельный огонь или бросали в окно гранаты [гражданского населения в городе не было: «Гражданское население ушло к этому времени в ближайшие леса, кустарники, овраги». — Из наброска воспоминаний от 25.03.1984 г. о боях за Лубны.]. Видя наш яростный натиск гитлеровцы сделали попытку ускользнуть с занимаемой ими улицы. Но пограничники разгадали их манëвр, отрезали им пути отступления. Кровавые схватки развернулись с ещë большим ожесточением. Они шли за каждый сад, каждый дом, каждое строение. Фашисты несли тяжëлые потери. Они и у нас были немалые. Учитывая, что взводы были укомплектованы неполным составом, наши ряды заметно таяли. Также яростно и отчаянно дрались за освобождение города Лубны от ненавистного врага — фашистов — пограничники и других подразделений полка. В одной из очередных жарких схваток с врагом в тенистом саду, в ходе которой наша группа уничтожила до десятка фашистов, у меня с головы внезапно упала фуражка. Воевали мы в зелëных фуражках. По тем временам каски пограничникам не полагались, почему? По той причине, что погранвойска, якобы, не относились к полевым войскам Красной Армии и они не должны были принимать непосредственное участие в боях. Они обязаны были заниматься своими специфическими задачами. То есть охранять тылы наших войск, наводить порядок и обеспечивать безопасность в прифронтовой полосе. Фактически же теперь всем известно, что погранвойска с первых дней вероломного нападения гитлеровцев на нашу страну, принимали самое активное участие в боях с фашистами, причëм проявляя при этом массовый героизм и отвагу. Не случайно поэтому прославленный полководец Великой Отечественной войны четырежды герой Советского Союза Маршал Советского Союза Г.К.Жуков оценивая боевые действия погранвойск отмечал «что я всегда был спокоен за те участки фронта, где в обороне или в наступлении находились пограничники». И только после того, как я снял фуражку, чтобы вытереть вспотевший лоб, с изумлением заметил, что моя фуражка пробита пулей. Причëм вошла она в фуражку чуть выше расположения на ней звëздочки, а вышла сверху на макушке. Значит в том, что упала с головы фуражка, виноват был не сучок с дерева, о чëм я подумал вначале, поднимая еë с земли, а фашистская пуля. Видимо гитлеровец целился мне в лоб, но не рассчитал, а попал несколько выше, тем самым и спас мне жизнь. Отмечая бои на улице Ломаной мне хочется особо отметить воинскую смекалку, наход- чивость, бесстрашие и мужество всех пограничников и среди них младшего лейтенанта Коллегова [? — неразб.], сержанта Исакова, рядовых Круглова, Иванченко и др. Во второй половине дня примерно к 16 часам боевая задача, поставленная 9-й стрелковой роте, командиром 94-го погранполка майором Врублевским Фëдором Ивановичем была выполнена. Незаметно пролетело время. Мы даже забыли о еде, а в наступление пошли в 6 часов утра. Но тут ко мне прибыл связной командира полка, передавший его очередной приказ. Из него явствовало, что 94-й погранполк попал в окружение фашистских войск. Всем пограничникам предлагалось мелкими группами и даже в одиночку выходить из окружения и двигаться на Восток, на соединение со своими. Здесь следует заметить, что положение пограничников после получения этого приказа сразу же стало заметно ухудшаться. Гитлеровцы решили воспользоваться создавшейся обстановкой и решили жестоко рассчитаться с нами за понесëнное поражение в уличных боях за город Лубны. Тиски вражеского окружения вокруг города начали сжиматься. В это время я получил ранение в правую ладонь. Так за время боя я дважды был подвергнут смертельной опасности. Однако стечением или благоприятных обстоятельств или просто, как говорят, везению я остался жив. Вот поэтому я всегда с глубокой признательностью отношусь к городу Лубны, считая его самым счастливым городом в своей жизни. Вот как оценивает обстановку того времени в Лубнах известный советский полководец времëн Великой Отечественной войны Маршал Советского Союза И.Х.Баграмян. В своей книге «Так начиналась вoũна», издание М. 1971 года на стр. 400 он пишет: «Однако отряд не отступил. Бойцы и командиры дрались яростно. Держались пока не стали иссякать боеприпасы. В конце сентября в последний раз бросились на прорыв. Немногие уцелели, но выскочили из ловушки». Забегая вперëд скажу, что из этой ловушки выскочил и я с небольшой группой пограничников своей роты. Получив приказ на выход из окружения отдал распоряжение во взвода, чтобы все уцелевшие в ходе боя выходили с улицы и сосредотачивались на Василенковом поле. Отмечая бои за город Лубны, хочу особо отметить, что большую помощь в те дни оказал нам пограничникам Саша Зайцев, пионер проживавший тогда в этом городе. Сейчас Александр Николаевич в Закарпатской области, в гор. Рахове, на Киевской, 190. Саша тогда не раз по заданию командования ходил в занятый немцами город и приносил нам оттуда ценные разведывательные данные. В ходе боя эти данные подтвердились. Здесь из 9-й стрелковой роты ко мне вышли девять человек. Все до единого мы имели ранения. Рассказав собравшимся о полученном приказе командира полка, я объявил им, что прежде чем мы начнëм выход из окружения, должны побывать в селе Новаки и получить там от медицинских работников полка необходимую медицинскую помощь. Справедливости ради должен отметить, что ценную помощь оказали нам, ране- ным, пионеры и школьники села Новаки. Придя в село мы там своих медиков не застали, но зато село было забито фашистской боевой техникой и гитлеровскими солдатами. По нашей просьбе пионеры и школьники быстро и в достатке снабдили нас йодом и бинтами, которые тут же пошли по назначению. Гитлеровцы в то время как правило на ночь располагались в сëлах и обязательно в его центре. На окраинах спать опасались, боясь нападения на них в ночное время. Мы же в Новаках переночевали на одной из усадеб. В доме здесь спали немцы, а мы на воздухе по соседству с ними.
Лубны.
Рано утром гостеприимные новаковские женщины обильно снабдили нас на дорогу своими продуктами питания, наполнив ими наши противогазные сумки, предварительно выбросив оттуда противогазы. Пионеры и школьники тут же предупредили нас, что немцы готовятся к прочëсыванию окружающей местности, и начали прочëсывать село. Медлить было нельзя. Пока не поздно нам необходимо было уходить. С тоской и грустью провожали нас идущих на Восток женщины одной из окраин села и вездесущие пионеры и школьники. С твëрдой надеждой на успех покидали мы село Новаки, будучи уверенными в том, что успешно выйдем из окружения фашистских войск, вновь вольëмся в ряды защитников своей любимой Родины и будем продолжать борьбу с гитлеровцами до полного их разгрома. Так оно и вышло!
9 мая 1977 года в День Победы состоялся торжественный митинг жителей села Новаки, посвящëнный открытию мемориальной доски. Она была установлена на зда- нии средней школы и повествовала теперь о том, что в этом здании в сентябре 1941 года размещался штаб 94 погранполка. От имени воинов-пограничников на этом митинге выступил автор этого воспоминания. Так через 36 лет состоялось моë второе свидание с жителями, пионерами и школьниками этого села, ставшими теперь уже взрослыми.
Через пару дней при оставлении Сколе, уже в городе Стрый, к нам в группу влились артбатарея и танковая рота из частей Красной Армии, потерявшие связь со своими частями, а также дивизион железнодорожных войск НКВД. Так что к этому времени мы представляли уже значительную силу. Однако вышестоящим командованием нам предписывалось, чтобы мы по возможности не стремились вступать в бой с фашистами, а сохранили свои силы для последующих боëв. Была поставлена задача как можно быстрее достичь города Галич Станиславской области, где немцы намеревались нас отрезать и в окружении уничтожить. Пришлось совершать длительные марши. И всë же в Галиче немец поджидал нас. Некоторые подразделения, в их числе и я, сумели перейти по мосту в районе этого города реку Днестр, а остальные оказались отрезанными, т.к. мост по приказу армейского командования взорвали сапëры, и мы вступили в бой.
Возглавляли бой старший лейтенант Наумов и комендант 5-й погранкомендатуры капитан Терентьев Г.С., который со своими людьми действительно примкнул к нам в Долине. Сюда он вышел, отбиваясь своими силами от наседавших на него мадьяр. После Галича мне уже больше в ходе войны не удалось встретиться с Наумовым. А Наумов, будучи раненым, с группой пограничников ушëл в леса партизанить. Вначале он возглавлял разведку в партизанском соединении Ковпака, а потом и сам возглавлял прославленное кавалерийское подразделение партизан Украины. Уже в 1943 году он получил звание генерал-майора и Героя Советского Союза. Последняя встреча с Михаилом Ивановичем у меня состоялась в сентябре 1971 года, когда по моей инициативе мы собирались на встречу ветеранов-пограничников 94 погранотряда. Оказавшись на другом берегу Днестра я попался на глаза одному майору, как будто командиру 576 артполка (точного номера части из-за давности не помню), который приказал мне со своими пограничниками прикрывать его отход. В это время к нам на автомашине подъехал инструктор пропаганды отряда старший политрук Кондратенко, передавший мне свою автомашину и назвавший место сосредоточения отряда. Но так как в первые дни войны существовало правило, что младший по званию подчиняется старшему по званию, будь он и старше по должности, мне пришлось подчиниться майору, тем более это был командир полка со своими людьми и техникой. Итак, в течение нескольких суток, мы отбивались от наскакивавших на нас немецких автоматчиков и пулемемëтчиков, посаженных на мотоциклы. А немцы тогда вели себя и действовали нагло. Они слепо верили в превосходство «своей» нации, тем более над русскими.
Киев. Бровары. Mышеловка И только через несколько дней я нашëл расположение своего штаба отряда, где оказался только автотехник Костя Соляник с группой шофëров. Последний объявил мне, что сегодня им зачитали приказ об исключении меня и других пограничников из списков, как отставших от части. Он же мне сообщил, что местом сбора личного состава отряда установлено местечко Бровары под Киевом. Это был довоенный летний лагерь 4-го Краснознамëнного стрелкового полка ВВ НКВД. В этом лагере размещался штаб Юго-Западного направления, возглавляемого Маршалом Советского Союза С.М.Будëнным. Не успел прийти в себя, как нас подняли, посадили в автомашины и направили на одну из окраин города Киева для занятия обороны. Здесь недалеко, в населëнном пункте, именуемом Мышеловкой, наши части вели упорные бои с фашистскими войсками. На второй день нас сняли оттуда и возвратили обратно в лагерь в Бровары. А ещë через несколько дней нам объявили, что мы в составе 6-го армейского корпуса будем вести наступление на Белую Церковь, для чего нас на автомашинах для сосредоточения подвезли к городу Василькову, расположенному на пути к Белой Церкви. Перед выездом в Васильков я однажды оказался в одном из его сëл, где встретил группу штабных офицеров отряда. Вдруг откуда-то на легковой автомашине появился начальник отряда майор Босый, увидев меня, сказал, что прорвались немецкие танки. Не исключено, что они окажутся и в этом селе. Он предложил мне с указанной группой офицеров организовать оборону данного села и подготовку к встрече немецких танков. Оружия у нас, кроме пистолетов, ни у кого не было. Среди присутствующих офицеров были строевые и старше меня по званию. Я заявил Босому, что с нашим оружием ни о какой обороне не может быть и речи, тем более среди нас есть старше меня офицеры. Им и положено возглавить оборону. На это Босый ответил, чтобы я прекратил разговоры и занялся порученным делом.
Отрыв наспех на окраине окопов (лопаты позаимствовали у местных жителей), мы разместились в них в ожидании противника. Перед отъездом из села Босый пообещал поддержку. К нашему счастью, немецкие танки в этот день не появились. Помощи мы никакой не получили. Поздно вечером в расположении появился связной отряда, который передал приказание начальника отряда о снятии с этого участка и движении в другой населëнный пункт.
Васильков. Телеграмма в Подмосковье.
Хорошо помню, в город Васильков мы прибыли 16 июля. Прошло почти около месяца, от жены я не имел никаких сообщений. Она была в то время в положении, последний месяц в ожидании ребëнка. Мне захотелось попить воды и я зашëл в первый попавшийся дом. Попив воды, я попросил, не может ли она послать моей жене телеграмму. На что она ответила, что работает телеграфисткой на местном узле связи и в сторону Востока связь есть, на Запад связь прекращена.Жена была в Подмосковье. И что же, через месяц я получил от жены письмо, в котором она поздравила меня с рождением дочери и одновременно утверждала, что телеграмму получила в день рождения дочери. Когда с телеграммой к ней в родильное отделение пришла моя сестра, она ей не поверила, сочла это как розыгрыш. Потом у меня с женой установилась регулярная переписка, нарушаемая только временем моего нахождения в окружении.
Белая Церковь
Наше наступление из Василькова на Белую Церковь было странным. В приказе говорилось, что мы наступаем в составе 6-го стрелкового корпуса, а фактически мы были одни — нас как слева, так и справа никто не поддерживал. Проходили только одиночные воздушные бои, в ходе которых даже был сбит наш самолëт.
Когда мы приблизились к лëтчику, он оказался раненым, — лëтчик начал отстреливаться и кричать, что мы не пограничники, а переодетые фашисты, и что последнюю пулю в пистолете он оставил себе. Всë же потом лëтчик поверил в нас, что мы пограничники, но тут же задал вопрос, как мы здесь оказались, ведь эта территория занята врагом. Через некоторое время немцы начали обстреливать нас из артиллерийских орудий. Появились у нас убитые и раненые, среди них отчëтливо помню был и повар 7-й заставы. Вскоре был отдан приказ, чтобы мы отступили к хутору Елизаветовка (Елисаветовка) Фастовского района и там заняли круговую оборону. Фактически это был не хутор, а порядочно укреплëнное село.
Елизаветовка
Для введения в заблуждение немецкой авиации, по инициативе начальника штаба отряда майора Врублевского, быстро подготовили «артиллерийские позиции». В качестве стволов использовали окрашенные дëгтем сосновые брëвна, установленные на передках конных телег. Всë это было расставлено на небольшой высотке вокруг колхозных конюшни и коровника. И надо сказать, что эта «батарея» здорово нас на второй день, 18 июля, выручила. Немецкая авиация с утра начала бомбить наши«орудия», не подозревая, что это всего лишь камуфляж. После бомбëжки в течение дня немцы предпринимали не одну попытку, чтобы выбить нас из этого населëнного пункта. Позже нам стало известно, что он у них занимал важное место и они старались побыстрее захватить его. Бой принял напряжëнный характер, перейдя даже в штыковую атаку. Здесь мы потеряли много своих боевых друзей, среди них начальников застав лейтенанта Титова, лейтенанта Титкова, лейтенанта Аникина, заместителей начальников застав по политча- сти М.Скляра, Н. В селе Елизаветовка в составе своих боевых друзей я побывал через 40 лет, 18 июля 1981 года. Сюда мы приезжали со своими семьями, собралось нас около 40 человек (среди них М.Зверев, П.Латышев, А.Алексо, Зинченко и я с жëнами, И.Н. Окольниченков с дочерью, сын и дочь погибшего Героя Советского Союза Середы, брат и сестра погибшего). Встреча посвящалась 40-летию боëв за Елизаветовку. В селе воздвигнут солидный памятник погибшим односельчанам и нашим пограничникам. И когда я сравнил потери, то оказалось, что пограничников погибло в четыре раза больше только за один бой 18 июля, чем число погибших односельчан за 4 года войны. Нельзя сказать, чтобы пограничники безрассудно отдавали свои жизни, но слишком тяжëл и упорен был этот бой. Прошло более 40 лет, но я до сих пор с улыбкой на устах вспоминаю забавный случай, происшедший во время боя. Я находился в окопе (который можно условно назвать КП — командный пункт мангруппы), как к нам в окоп влетел немецкий снаряд и в это же время в окопе появился маленький цыплëнок. Он спокойно вскочил на снаряд и начал об него чистить свой клювик. Забавная была картина. Я боялся, что снаряд взорвëтся и с ним по- гибнет цыплëнок. Выбросить снаряд я не смог, он оказался горячим, да к тому же, как позже разобрался, — бронебойным. Радушно и гостеприимно встречали нас колхозники «Перемога», устроив на прощание отличный обед. Прибывшая с нами молодëжная группа ансамбля песни и пляски Красно- знамëнного западного пограничного округа дала для жителей села свой замечательный концерт.
Но вернëмся к событиям 1941 года. Воспоминание об участии в боях против немецко-фашистских захватичиков за хутор Елисаветовка в июле 1941 года. Много невзгод и тяжëлых испытаний легли на плечи моего поколения. Но самым трудным и тяжелейшим периодом в нашей жизни были годы Великой Отечественной войны. В ней советский народ в неравной борьбе вëл схватку с гитлеровскими захватчиками, вероломно вторгшихся в июне 1941 года в пределы любимой Родины. И, к счастью, следует отметить, что ни огромные трудности и невзгоды, личные переживания и трагедии, большие потери, которые мы несли в неравных боях с гитлеровцами, не сломили нас, а заставили по-новому, по-иному осмыслить прожитые годы, с этих позиций с предельной ясностью оценить создавшуюся обстановку, своë место в ней, напрячь все свои моральные и физические возможности для разгрома подлого и ненавистного врага. Вопрос тогда стоял так: «Жить или не жить Советскому государству». Поэтому советские воины делали всë возможное и невозможное для того, чтобы в каждом бою наносить по врагу как можно более сокрушительные удары, беспощадно уничтожать его живую силу и технику, приближая тем самым нашу заветную цель и мечту — полный разгром фашистов, завоевание над ними Победы. Свою небольшую, пусть и скромную лепту в дело разгрома врага внесли пограничники 94 пограничного отряда. Яркой страницей в этой летописи можно считать и бой за хутор Елисаветовка. Пограничники отряда до вступления в Елисаветовку уже провели основательные бои с фашистскими захватчиками в Сколевском районе Дрогобычской (ныне Львовской) области, за город Галич и населëнный пункт Монастыриска Иваново-Франковской области, райцентр Попельня Житомирской области, город Сквира Киевской области и многих других местах. Наше прибытие в Елисаветовку было неслучайным. Дело в том, что к этому времени образовался большой разрыв между VI Армией и Киевским укрепрайоном, что к северо- западу от Фастова. Это обстоятельство вызывало глубокую тревогу у командующего Юго-Западным фронтом генерала Кирпоноса. Об этом пишет в своей книге «Так начиналась вoũна» маршал Баграмян И.Х. Для прочного удержания этой местности нужны были войска, по крайней мере, одной общевойсковой армии. А здесь на 70 километровом рубеже находился сводный отряд, в состав которого входили потрëпанные в боях 94-й пограничный отряд, 6-й и 16-й мотострелковые полки НКВД. Достаточно сказать, что в составе 94 погранотряда отсутствовали 5-я комендатура, которая почти полностью во главе с комендантом капитаном Терентьевым Г.С. погибла в боях за город Галич и Монастыриска, а также 1-я пограничная комендатура во главе с комендантом капитаном Середа И.М. и политруком комендатуры Колесниченко, полностью погибшая в боях за райцентр Попельня Житомирской области. Произошло это в первой половине июля 1941 года. Большие потери в личном составе имели и остальные подразделения погранотряда. С прибытием в Елизаветовку мы вначале получили приказ идти в наступление. Это было 17 июля. Наш путь лежал на город Белая Церковь. Двигались по полевой дороге, по сторонам которой высились созревшие колосовые. Однако в пути наша колонна была обстреляна и начальник погранотряда майор Босый П.И. отдал приказ возвратиться на хутор, где занять оборону и подготовиться к бою. Вернулись в Елизаветовку вечером. Все командиры подразделений получили задание окопаться и подготовиться к обороне. Манëвренная группа, в которой я был политруком, заняла оборону на противоположной от колхозной конюшни стороне, оседлав справа и слева полевую дорогу, выходящую из хутора и вьющуюся по ржаному полю. Слева от нас в обороне расположились заставы 2–3–4 комендатуры. Справа никого не было. Направившиеся в разведку начальник инженерной службы отряда младший лейтенант Сухинин и рядовой Дураков (из мангруппы) были ранены и вынуждены были возвратиться в расположение части. По инициативе начальника штаба погранотряда майора Ф.И. Врублевского возле колхозной конюшни была установлена ложная артбатарея. Для этой цели пошли в ход передки от повозок, доски, фанера и смазанные дëгтем столбы. Всë это, несомненно, помогло в ходе боя. Ночь была крайне тревожной, прошла в близком соседстве с противником, отчего личный состав был несколько взволнован, но настроен по боевому. Командный пункт манëвренной группы разместился сзади двух хат, при- мерно в 50 метрах от них, в отрытой здесь жителями щели, в которой они укрывались во время налëтов вражеской авиации. На командном пункте находился начальник мангруппы старший лейтенант Курилов, политрук мангруппы Кузенков К.М., заместитель начальника мангруппы старший лейтенант Решетников Н.И., писарь мангруппы младший сержант Иваненко и пять связных по одному от заставы. Мангруппа состояла из пяти застав. Быстро прошла короткая июльская ночь. За работой по укреплению оборонительной системы застал нас рассвет 18 июля 1941 года. Погода была неважная. Шëл мелкий по-осеннему надоедливый дождь. Впереди сквозь густую рожь угадывалось движение фашистских солдат. Они готовились к предстоящему бою. Положение пограничников усугублялось ещë и тем, что личный состав в течение нескольких суток не получал нормального питания. И в это утро все мы остались без положенного нам завтрака. Свой удар против нас немцы начали с усиленной артиллерийской обработки нашей передовой. Для этой цели они использовали огонь своих танков и бронемашин. С окончанием артогня немцы, открыв шквальный огонь из автоматов, поднялись во весь рост и пошли на нас в атаку. У нас тогда артиллерийских средств или танков не было. Всë наше вооружение состояло из простой русской трëхлинейной винтовки, нескольких станковых и ручных пулемëтов. Как видим, в насыщенности боя огневыми средствами полное превосходство было на стороне фашистских захватчиков. И так было в предыдущих боях. Так продолжалось и в последующих боях до последнего боя, полной гибели 94-го отряда. Но не дрогнули ряды обороняющихся пограничников. Они метким огнëм встретили врага. Накал боя нарастал. Наше положение затруднялось тем, что ржаное поле почти плотную подходило к нашим окопам. Это было выгодно немцам и затрудняло наши действия по маневрированию своими силами в ходе боя. Единственным выходом в сложившейся обстановке был наш переход в контратаки. Что и делали с успехом пограничники. В одной из контратак пограничников манëвренной группы участвовал начальник штаба отряда майор Ф.И. Врублевский. Нахождение в наших рядах Фëдора Ивановича Врублевского воодушевляло и поднимало боевой дух пограничников, усиливало их сопротивляемость и вызывало желание как можно больше потерь нанести ненавистному врагу. Нам было известно, что Врублевский активный участник гражданской войны, что повышало его авторитет, в наши ряды вливались как бы новые моральные силы.Гитлеровцы несколько раз волнами накатывались на нас, но сломить наше сопротивление, заставить нас покинуть хутор Елисаветовку они так и не смогли. Пограничники своими штыковыми контратаками каждый раз заставляли немцев отступать назад, нанося им ощутимые потери. В ходе боя особенно отчëтливо был слышен огонь станковых пулемëтов. Кто вëл огонь из них мне не было известно, но станковые пулемëты здорово выручали тогда всех пограничников. Примерно в полдень на командный пункт меня вызвал военком отряда батальонный комиссар Авдюхин Н.А. Он приказал мне подобрать наиболее стойких пограничников из мангруппы для посылки их в разведку. Мною были подобраны пять человек. Их возглавлял старшина 5-й заставы мангруппы Мишин. Получив у военкома соответствующий инструктаж, Мишин с пограничниками ушëл в разведку и не вернулся. О судьбе этих парней мне ничего не известно до сих пор, хотя в ходе войны и послевоенное время я неоднократно пытался узнать, что стало с ними. Через некоторое время меня пригласил Ф.И. Врублевский понаблюдать за поведением немцев, по возможности, если удастся, узнать их намерения, по пытаться выяснить, не возвращаются ли посланные в разведку пограничники. Забравшись на чердак одной из хат, проделав в еë соломенной крыше отверстие, сколько мы не всматривались в расположение врага ничего увидеть не могли. Этому мешали сыпавшийся мелкий дождь и испарина от нагретой накануне солнцем земли. Видя бесплодность своих попыток примерно к 18 часам немцы прекратили против нас свои атаки. Да и вообще следует заметить, что в первые дни войны они воевали по строго заведëнному шаблонному порядку. Вечерами и особенно в ночное время они боëв не вели. Этим обстоятельством успешно пользовались наши командные кадры для проведения разведки, передислокации частей и при выходе из окружения в 1941 году и нанесения им внезапных ударов. Убедившись, что немцы прекратили свои атаки, по указанию командования в под- разделениях начали захоронения погибших в бою пограничников. Серьëзные потери мы нанесли немцам, но и сами понесли немалые. Подвиг пограничников не забыт жителями села. Здесь 30 мая 1965 года на площади установлен гранитный обелиск, на котором золотыми буквами нанесено:
Однако следует сказать, что погибло гораздо больше. Перечень фамилий на обелиске даже приблизительно не отражает всех потерь пограничников, понесëнных в бою за село. К исходу дня командование погранотряда собрало всех командиров и политработников подразделений и объявило, что отряд попал в окружение фашистских войск. Предстоял выход из окружения. Перед мангруппой была поставлена задача обеспечить безопасность командования отряда в пути движения. В полной темноте, под шум дождя покидали мы родную Елисаветовку. Впереди нас ожидали не менее тяжëлые бои. Они привели к тому, что из-за тяжëлых потерь, понесëнных в боях и особенно за город Лубны в сентябре 1941 года, погранотряд практически прекратил своë дальнейшее существование. Следует отметить и одну твëрдую истину. На первые две атаки немцев мы сами в рукопашную не переходили. По совету Ф.И. Врублевского мы близко подпускали их к себе и дружно кричали «Ура!!!», но окопов не покидали. Нервы немцев не выдерживали, они считали, что крик «ура» означает переход в рукопашную, поворачивали обратно и удирали. Нам оставалось только стрелять по удирающим. Применëнный нами психологический приëм оказал своë положительное воздействие на дальнейший ход боя. Несмотря на яростные атаки немцев, они захлëбывались одна за другой. Не помогали немцам ни артиллерия, ни танки и бронемашины, ни их автоматическое оружие и даже шнапс, который они изрядно употребляли перед каждой атакой. Воля пограничников, их беспредельная любовь и преданность родной партии Ленина, Советской Родине сделали своë дело — мы выстояли. Перед заключением хочу отметить один любопытный случай. Во время одного из артналëтов к нам в окопы влетел немецкий снаряд. Никто от него не пострадал. В начале мы даже немножко опешили. Но нас из этого состояния вывел прыгнувший в окоп маленький, ещë жëлтый, цыплëнок. Не обращая внимания на наше присутствие цыплëнок прыгнул на снаряд и начал чистить об него свой клювик. От неожиданности мы даже не удержались от смеха.
Устиновсêий лес Вечером 18 июля начальник погранотряда майор Босый отдал приказ об оставлении села Елизаветовка, на выход из окружения, которое стало для нас уже свершившимся фактом. Это было моë первое нахождение в окружении в составе 94 погранотряда. Было темно. Моросил по осеннему тихий и спокойный дождь. Под его шум пограничники покидали село, которое за короткое время, только за одни сутки нахождения в нëм, стало для нас особенно близким. На носилках несли раненого начальника 19-й заставы младшего лейтенанта Василия Данилова. Под непрерывным дождëм шли всю ночь. К утру [т.е. 19-го июля] оказались на железнодорожной станции Устиновка, рядом с которой находилось село Ковалëвка, занятое немцам, личному составу мангрупппы для отдыха предложили помещение, в котором перед отправкой в путь отдыхали железнодорожные бригады. Помещение оказалось очень удобным — с рядом топчанов, обитых кожимитом. Не успели мы заснуть, как в районе станции начали рваться артиллерийские снаряды. Это немцы обстреливали еë. Быстро вскочив и выбежав из помещения, услышали команду, что нужно уходить в расположенный недалеко от станции лес, который местные жители называли Устиновским. Но велико было наше удивление. Вместо леса здесь располагалась по существу небольшая роща, которая должна была укрыть несколько сотен пограничников. Трое суток пришлось пробыть в этом лесу. Это были тревожные дни. Роща почти насквозь просматривалась и мы видели недалеко от неë движущиеся колонны немецких войск. Попытки командования отряда по проводной связи с железнодорожной станции связаться со штабом пограничного округа ни к чему не привели. Наше положение ухудшалось и тем, что совсем отсутствовало продовольствие, отдельные вылазки групп смельчаков в захваченное немцами село Ковалëвку проблему питания не снимало. Смельчаки приносили продуктов на десятки людей, а нас было сотни. К тому же эта затея не лишена была и своей опасности. Итак, просидев без действия в этом лесу трое суток, на четвëртые покинули лес. Проводником был подобран местный житель, который в дневное время ходил на разведку местности. В гнетущем состоянии, голодные, мы покидали Устиновский лес. Наше настроение ухудшилось еще больше, когда стало известно, что наш проводник сбежал. Однако иного выхода не было. Надо было двигаться и выходить из окружения. Быстро прошли несколько часов короткой летней ночи; на день была дана команда рассредоточиться в ближайшем ржаном поле. Днëм фашистская авиация совершила облëт нашего расположения и дала даже несколько пулемëтных очередей. Очень медленно и томительно тянулось время большого летнего дня. Строились различные догадки в отношении бездействия немцев. Чтобы как-то скрасить уныние, я начал по цепочке передавать команду — сорвать пятьдесят колосков. Когда получал подтверждение, что каждым пограничником сорвано по 50 колосков, передавал другую команду — съесть 50 колосков и так повторялось по несколько раз. Это «новшество» в какой-то степени сняло с пограничников напряжëнность, они несколько расслабились. Перед заходом солнца, каждый из нас получил задание связать по одному большому снопу. Вначале к этому заданию отнеслись скептически, а потом поняли всю его целесо образность по ходу движения. Впереди предстояло форсировать небольшую речушку. И когда она была забросана нашими стопами, то по ним оказалось очень удобно было переходить речку. Через некоторое время на нашем пути оказалась шоссейная дорога. Еë перешли с большой предосторожностью, т.к. она на большом расстоянии освещалась запускаемыми немцами осветительными ракетами. Для выяснения обстановки вперëд была выслана разведгруппа с составе лейтенанта Буланова Н.М., политрука Постникова А.Г. и Латышева П.А. Подразделения залегли до прибытия разведчиков. Однако они не возвращались, а время не ждало, поэтому была подана команда — продолжить движение. Мангруппа двигалась в центре колонны за командованием мангруппы. Такую команду мы получили от майора Босого ещë в Елизаветовке. Быть резервом командования отряда и сопровождать его на всëм пути движения.
Бери на себя командование. Я буду политруком Наш путь лежал по направлению небольшой высоты, а слева в темноте слабо просматривался какой-то населëнный пункт. Как оказалось позже это был хутор Пинчуки, занятый немцами и плотно ими прикрываемый. Не дошли до самой высоты как по нам ударили немецкие пулемëты. В колонне произошло замешательство. Направо от хутора Пинчуки угадывалась ровная местность. И пограничники как-то инстинктивно почувствовали, что нужно держаться этой местности. К тому же она оказалась недосягаемая для немецких пулемëтов. Мы оказались как бы в «мëртвом» не простреливаемом пространстве. В темноте нарушилось и руководство подразделениями. Они перемешались между собой. Когда стали быстро двигаться к «ровной местности», ею оказалось коварное болото, в котором погибло несколько пограничников. Итак, весь остаток ночи прошëл в огневой перестрелке с немцами. К утру нами болото было преодолено, но подразделения между собой перемешались и единого целого из себя не представляли. Рассветало. На пути из болота оказался крупный населëнный пункт. Наперерез нам немцы бросили несколько танкеток и группу своих автоматчиков. Видя замешательство в рядах пограничников, находящихся рядом со мной, я громко кричу находящемуся поблизости офицеру штаба отряда капитану Михаилу Мирзиашвили: «Бери на себя командование, а я буду политруком этой группы!». Нам удалось быстро привести в порядок находившихся здесь пограничников и организовать отпор немецкой вылазке. Наши усилия вскоре увенчались успехом. Несколько танкеток было подорвано, часть автоматчиков перебита, а остальные в панике разбежались. Успеху дела помогло наше выгодное расположение на местности. Перпендикулярно нашему пути проходила высокая насыпь, вероятно в прошлом здесь проходила узкоколейная железная дорога. Этой насыпью мы и воспользовались как оборонительным рубежом. Так и хранит до сих пор Гребëнковское болото свою тайну о количестве погибших в нëм пограничников 94-го погранотряда. Ближайшее село от Гребëнки оказалось свободным от немцев, что нам стало известно, когда вошли в него. Оказавшись в селе, пограничники дали волю своему аппетиту. Ведь практически пищи они не принимали почти неделю. Все мои призывы к сдержанности в пище ни к чему не привели. Но зато и многие пограничники поплатились за это расстройством своих желудков. Как только оказались на территории, не занятой фашистами, наступило полное расслабление. Как будто и не было почти недельного выхода из окружения. Всюду смех и шутки пограничников. Плотно позавтракав в первом же селе после преодоления болота, мы направились дальше. Шли примерно 3–4 часа и сосредоточились в большом селе, как будто Кагарлык, в котором правление местного колхоза организовало для нас хороший обед. Собралось нас здесь примерно 150 человек. Проведя необходимые организационные мероприятия по упорядочению людей в одно подразделение и узнав о том, что командование отряда ещë не вышло из окружения, я решил пойти им навстречу. Взяв из мангруппы двух пограничников, мы втроëм направились на оккупированную территорию, чтобы сообщить командованию о выходе нашей группы пограничников с захваченной немцами территории. Однако, в первом же селе местные жители сообщили нам, что какие-то начальники прошли через их село, среди них был один полный. Мне сразу стало ясно, что это был интендант II ранга Козодоев, который отличался тучностью своей фигуры. Здесь же местные жители показали нам сарай, возле которого фашucmы раccmрeлялu старшего лейтенанта. В первые дни войны он ездил на белом коне и я в шутку называли его фельдмаршалом Кутузовым.
В мае 1940 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о введении в вооруженных силах Союза ССР генеральских и адмиральских воинских званий. В этом же месяце было принято решение о назначении Генерального секретаря ЦК ВКП(б) одновременно и Председателем Совета Народных Комиссаров Союза ССР. Все эти меры вызывались необходимостью укрепления экономического положения страны и дальнейшего повышения боеспособности ее Вооруженных сил. В этом же году были предприняты акции, которые позволили освободить Бессарабию и Северную Буковину от буржуазного гнета румынских правящих кругов и воссоединению Бессарабии с Молдовой и образованием Молдавской ССР и Северной Буковины с Советской Украиной, получившей название Черновицкой области. В июле 1940 года в Литве, Латвии, Эстонии произошли народные восстания, в ходе которых была восстановлена там Советская власть. Через несколько дней они вошли в состав Союза Советских Социалистических республик как равные, образовав Литовскую, Латвийскую и Эстонскую социалистические республики. В эти дни мы из отряда отправили группы пограничников в созданные там пограничные отряды по охране новых рубежей нашей Родины.
Тысячи иностранных перебежчиков Однажды зимой 1940 года ко мне в кабинет зашел начальник погранотряда майор Скородумов С.М. и предложил вместе с ним съездить в Дрогобычский обком партии. Эта поездка была вызвана тем, что в отряде скопились тысячи иностранных перебежчиков, главным образом из Венгрии, и погранотряд не имел абсолютно никаких возможностей не только кормить такое количество людей, но даже и разместить их. Поездка в обком партии помогла несколько ускорить рассмотрение в судебных органах их дел как перебежчиков и тем самым ослаблению, а точнее уменьшению их в наших КПЗ (камерах предварительного заключения). В числе перебежчиков были и солдаты венгерской армии, причем в большинстве случаев они переходили границу со своими суженными — любимыми девушками в надежде найти счастье в нашей Советской стране. В связи с этим мне вспоминается случай, который произошел на 5-й комендатуре в бытность мою там военкомом. К нам перешел капитан венгерской армии со своей невестой. Единственным мотивом перехода он высказал то, что ему как венгру не разрешают жениться на выходке из Закарпатской Руси. К тому же еще она бедная. А мы оба очень любим друг друга в один голос говорили они мне, когда я поинтересовался их судьбой. Это были очень красивые молодые люди, составившие достойную пару. В искренность их заявлений нельзя было не поверить. Хотя в ходе фильтрации и разбора дел перешедших граждан разведчики штаба погранотряда разоблачали и матëрых вражеских шпионов, в их числе была одна исключительно красивая венгерская девушка. В числе разведчиков отряда были и ныне здравствующие полковник в отставке Зверев Михаил Григорьевич и подполковник в отставке Алексо Александр Иванович, которые проживают ныне в Киеве. С ними у меня в послевоенное время состоялось несколько встреч. АВГУCТ 1940-гo – МАЙ-ИЮНЬ 1941-гo
Отпуск. 15 августа-15 сентября.
В августе этого года я неожиданно был вызван в политотдел войск округа в город Львов, возглавляемый тогда полковым комиссаром Сидоровым. В связи с освобождением Западной Украины и Западной Белоруссии от гнета буржуазной Польши, в составе погранвойск Украинской ССР был сформирован штаб погранвойск Западного округа с местом дислокации — город Львов. Начальником войск был назначен комбриг, а позже генерал-майор Петров Иван Иванович. Западный округ подчинялся штабу погранвойск Украинской ССР, находящемуся в городе Киеве. Доложив ему о прибытии, я поинтересовался о цели своего вызова. На что получил ответ: сейчас будем разбираться. Оказывается перед этим, находящемуся у нас помощнику начальника политотдела по комсомольской работе капитану Болдыреву, кто-то из работников отряда (кто это был я догадывался) сообщил, что я якобы незаконно избран на должность секретаря партбюро, о чем он немедленно без всякой перепроверки доложил начальнику политотдела. Вызванный в кабинет Сидорова Болдырев в моем присутствии подтвердил свою версию. Я тогда попросил, чтобы Сидоров дал команду в отряд о вскрытии пакета с результатами тайного голосования и установлении на этот счет полной истины. Тем более, к результатам тайного голосования я никакого отношения не имел, так как пакет с бюллетенями отпечатывала избранная на собрании из коммунистов счетная комиссия. Из отряда передали, что Кузенков избран на законном основании. Сидоров сделал серьезное внушение Болдыреву и отпустил его. Я же остался для продолжения своей встречи. В ходе еë я попросил начальника политотдела, чтобы мне дали отпуск за 1940 год, тем более, что я ещë ни разу, как стал офицером, не получал отпуска. Свою причину я мотивировал ещë тем, что я холост, знакомых девушек в Сколе у меня нет, возможно, при благоприятных обстоятельствах я там и женюсь. За эту мысль ухватился и Сидоров. Возвратился в Сколе и там уже была телеграмма о предоставлении мне отпуска за 1940 год. Отпуск мне предоставили с 15 августа по 15 сентября.
Старово Расставшись с Фисой, я дома начал обдумывать, а что если мне сделать ей предложение о выходе за меня замуж. Она самостоятельный человек, имеет столь авторитетную в то время профессию учителя, а самое главное полюбившуюся мне, как говорят, с первого взгляда. Это предложение было высказано вечером. Хорошо помню, вечер был холодный и мой родной брат Петя, приехавший вместе в деревню, для тепла принëс мне ватный пиджак моего старшего брата Алексея. Моë предложение было принято и на 4 сентября 1940 года нами была назначена наша свадьба. Когда мы представили свои документы [в ЗАГС Егорьевска], нам ответили, что мы жители не данного района, а поэтому посоветовали обратиться в свой район. Стали гадать как же быть? Тем более нас уже поджидал свадебный стол. Решили отказ от регистрации от своих родственников утаить. Когда мы прибыли домой, нас спросили как дела, мы ответили, что всë в порядке. Несмотря на большие деньги, затраченные на свадьбу, она по настоящему не состоялась. Все были недовольны тем, что мы не венчались. А за столом сидели люди в годах.
Дулëво Зато удалось веселье в Дулëво, где мы отметили вторую свадьбу уже 6 сентября. Вечером пришëл в клуб и все мои товарищи, увидев меня с моей молодой женой, были не только удивлены, но и с восхищением спрашивали, где это я раскопал такую красавицу. Подобные суждения мне не раз приходилось слышать при встречах от родителей многих товарищей и рабочих по цеху. Подходил отпуск к концу, а у нас ещë не был зарегистрирован брак, а мне на свою жену нужно было заказывать пропуск в райотдел НКВД для проезда через демаркационную зону, как тогда называли старую (временную) границу, которую также по всем законам после нашего перехода в Западную Украину охраняли пограничники. Придя в Дулëвский горсовет, я обратился к начальнику ЗАГС В.Фоминой (жене моего бывшего учителя по рисованию в семилетке школе ФЗУ Фомина Д.Ф.), что она с удовольствием и сделала. Так что юридически мы мужем и женой стали только спустя 3-е суток после нашей свадьбы. Из своего отпуска к месту службы мне пришлось возвратиться ранее срока указанного в отпускном документе. Дело в том, что из отряда мною были получены подряд две телеграммы, предписывающие мне немедленно возвратиться в свою часть. Поэтому отправляться пришлось не дождавшись нужного пропуска через демаркационную ли- нию через границу. Я надеялся, что проверяющие пограничники поверят мне, что Фиса Кузенкова, значившаяся в моем удостоверении личности — моя жена. Тем более пограничники, несшие службу, были из тех отрядов, секретарей бюро ВЛКСМ которых я хорошо знал по встречам в политотделе округа. Так оно и случилось. Меня пропустили беспрепятственно, а через несколько месяцев один из них, сержант, прибывший для продолжения службы в мангруппу отряда, где я был заместителем начальника по политчасти, узнал меня и даже рассказал как это было.
Сколе
Чаще всего, возвращаясь в отряд, мы сходили с поезда в городе Стрые, Львовской [Дрогобычской до 1959 г.] области, где нас обычно поджидала одна из грузовых машин отряда. Так было и на этот раз. Здесь мы встретились с начальником физподготовки отряда младшим лейтенантом Пашей Коротун и его женой Машей. Вместе и вернулись в Сколе.Проезжая по Сколе, вдруг я заметил, что шофëр проехал мимо моей квартиры. Я его спрашиваю, в чем дело? Он ответил, что всех вас (четыре семьи) выселили из этого дома. Здесь теперь детский сад погранотряда, а меня привез на квартиру старшего лейтенанта Попова, который выбыл из погранотряда. Войдя в квартиру старшего лейтенанта Попова я увидел полный порядок, здесь временно жил мой заместитель политрук Постников. Меня заинтересовало, целы ли мои деньги в сумме 1500 рублей, которые я оставил под подушкой. Деньги были в полной сохранности. Не успел я присмотреться к квартире, как меня тут же вызвали в штаб отряда и направили вместе с инспекторской комиссией, прибывшей из Москвы на проверку застав. Возглавлял комиссию подполковник Зимин. С ним я встречался во время войны в декабре 1941 года, когда он был уже заместителем коменданта города Москвы.
Обстановка на границе накалялась. Итак, через неделю после свадьбы я должен был покинуть свою молодую жену. Потом такие отлучки стали нормой в нашей жизни. Не говоря уже о том, что в период Великой Отечественной войны, она верно ждала меня долгих почти четыре года. Пограничная жизнь шла своим чередом. Пограничники несли свою повседневную службу по охране границы. Командно-начальствующий состав и мы, партийные и политические работники, внимательно следили за всем происходящим, как по нашу сторону, так и за еë рубежами. Несмотря на заключение договора с Гитлером о дружбе в 1939 году мы прекрасно понимали, что он нас не считает своими друзьями. Такого же мнения были мы о нëм. Но что поделаешь, интересы Родины, укрепление еë экономического и оборонного могущества, требовали от нашей партии и правительства использования любой возможности для продления мирной передышки, для использования еë в наших собственных интересах. Обстановка на границе накалялась и это мы, пограничники, ощущали повседневно. Ведь мы несли службу на территории бывшей Польши, по территории которой проходила тогда линия наших государственных интересов. С их настроениями и их помыслами наше командование уже столкнулось, когда определялась эта так называемая линия госинтересов. Нашу государственную комиссию в то время возглавлял генерал-майор Василевский Александр Михайлович, впоследствии выдающийся герой и полководец Великой Отечественной войны, Маршал Советского Союза. Представители немецкой части комиссии особенно ждали того дня, когда обед состоится на нашей территории и он иногда проходил в местечке Сянка, штабе 2-й погранкомендатуры. Они с жадностью набрасывались на нашу пищу, особенно вкусно приготовленный хлеб. И, действительно, хлеб пограничники выпекали вкусный и душистый. Однажды угостил этим хлебом свою жену и он ей настолько понравился, что когда я направлялся на заставы, то обязательно просила, чтобы привëз ей пограничного, и я всегда с удовольствием выполнял еë просьбу, привозя его в перемëтной сумке кавалерийского седла. А обеды пограничной комиссии поочерëдно проходили то на нашей, то на немецкой стороне. Мы прекрасно понимали, что наше столкновение с немецкими фашистами неминуемо. Мы, молодые офицеры, были, пожалуй, только в одном не правы. Рассчитывали, что пойдëм вперëд на Запад, а пришлось потом отступать назад на Восток. Но, забегая несколько вперëд, должен заметить, что пограничники «не посрамили земли русской», говоря словами своего далëкого и воинственного предка [внук Рюрика, Святослав Игоревич полководец], — они гибли тысячами за свою родную страну и в первые же дни вероломного нападения фашистов показали себя достойными защитниками горячо любимой Родины. Для гитлеровского вермахта и его наглой солдатни советская земля была не Францией, Бельгией, Голландией или другими странами, которые растаптывались в течение нескольких дней или месяцев.
Скородумов С.М., Маханьков А.М. Были в отряде и неполадки и порой чрезвычайно серьëзные. Вызывались они не промахами в работе руководящих кадров отряда, а той непредвиденной обстановкой, складывавшейся порой на заставах, да и сложными условиями местности, в которых приходилось нести службу. Расплата за всë это ложилась в первую очередь на головы начальников погранотрядов. Первым это почувствовал майор Скородумов С.М. Он в отряд прибыл в конце октября 1939 г., а в начале зимы был снят с должности начальника отряда. Потом такая же участь постигла и второго начальника погранотряда полковника Маханькова А.М. Он был снят с должности в июне 1941 года, пробыв на ней менее полутора лет. Не мне вдаваться в причины снятия их обоих с должностей. Пусть это останется на совести руководящих кадров Главного Управления погранвойск. Однако я хочу выразить своë мнение с точки зрения местного партийно-политического работника. Начну с майора Скородумова. Это был образованный, подтянутый, я бы сказал, элегантный командир, хорошо разбирающийся в пограничной службе. Толковый штабист. Отличный стрелок. Горе было тем солдатам, которые выполняли свои боевые стрельбы в его присутствии. Свои промахи солдаты обычно списывали за счëт стрелкового оружия — трëхлинейной винтовки образца 1891 г. системы Мосина. Тогда майор Скородумов подходил к провинившемуся солдату, брал у него винтовку и говорил ему: «Вот так надо стрелять». И если пограничник выполнял упражнение из положения «лëжа», то Скородумов на этом же расстоянии стрелял из положения «стоя», что гораздо труднее. И не было случая, чтобы он не выполнил упражнение на отлично. Майор Скородумов преподносил хороший пример огневой выучки своим подчинëнным. Причëм делал это в спокойной уравновешенной обстановке. И когда встал вопрос о его дальнейшем использовании, то главк вначале выражал сомнение на его оставление в войсках, а когда кадровые работники ЦК ВКП(б) поставили вопрос перед руководством НКВД о передаче его в аппарат ЦК партии, то решили назначить его начальником 10 погранотряда в городе Остров Псковской области. Позже я видел Скородумова на Волховском фронте, где он успешно справлялся с обязанностями начальника одного из погранотрядов. Спрашивается, зачем и ради чего нужна была эта «передвижка» с одного отряда на другой? Теперь о полковнике Маханькове А.М. Как сейчас вспоминаю, ко мне в кабинет вошëл рослый, широкоплечий полковник, поздоровался и сказал, что он желает встать на партучëт. На его груди красовались два ордена «Боевого Красного Знамени», которые он получил за успешную борьбу с басмачами в Средней Азии и за отличия в боях с белофиннами в 1939–40 годах. В ходе их он командовал пограничным полком. Не со всеми его действиями как секретарь партбюро был согласен тогда. И об этом всегда говорил на наших личных встречах. А также и то, что я от него позже получил серьëзное дисциплинарное взыскание. О его деловых и служебных качествах был всегда высокого мнения. Да об этом говорили и его боевые награды. Кстати, столь редкие. В то время среди нашего офицерского состава Маханьков был единственным в отряде пограничником-орденоносцем. И вот этого полковника, прослужившего в отряде менее полутора лет, также снимают с должности. Причëм на его место приезжает майор Босый П.И., на мой взгляд, не сильнее, если не слабее по своим деловым и организаторским качествам. Полковник Маханьков успешно выполнял во время войны специальные задания командования, в т.ч. и ставки Верховного Главнокомандования. Получил звание генерала милиции.
Мангруппа. Славское. Кузенков П.М. В отряде в это время шло формирование вновь создаваемой мангруппы (она была упразднена год назад). Мне предложили занять в ней место заместителя начальника по политической части. Хотя эта должность, как по своим служебным обязанностям, так и по должностному окладу, была значительно ниже должности секретаря партбюро, я согласился на неë. Мы тогда меньше всего думали о чинах и деньгах. На первый план ставили интересы службы. Мангруппа формировалась из 5-ти застав, т.е. по одной на каждую погранкомендатуру. Они и службу несли по второй линии, на наиболее уязвимых, как тогда говорили, направлениях. При руководстве мангруппы находилась 4-я застава. Мы находились несколько в тылу у 4-й комендатуры. Вначале начальником мангруппы был майор Филоненко Д., бывший начальник 2-го отделения штаба отряда, снятый перед этим со своей должности. Его очень быстро сменил старший лейтенант Курилов. Зам по строевой был старший лейтенант Решетников Н.И., фельдшером военфельдшер Хабаров и писарем командир отделения (тогда званий сержантов не было) Назаров. Из всего офицерского состава (14 человек) мангруппы встречал после войны только одного младшего политрука Фирстенко— заместителя начальника по политчасти 1-й резервной заставы — B.K. во время его учебы в военном институте КГБ СССР. Позже Фирстенко получил звание генерала и был начальником штаба одного из пограничных округов на Востоке страны. Об остальных 12-ти офицерах мангруппы мне до сих пор ничего не известно. Знаю только, что Решетников и Хабаров погибли в боях за город Лубны, Полтавской области. Их имена выбиты на одном из городских памятников. Бывая в городе мы всегда приходим с женой к этому памятнику и в скорбном молчании вспоминаем своих боевых сослуживцев. Много нам пришлось потрудиться над изучением моральных и деловых качеств прибывших пограничников. А прибывали они со всей страны, в т.ч. и значительная часть из погранокругов Средней Азии. Как известно откомандировывают для прохождения службы в другие части не лучших людей. Эта осуждаемая практика имела место в то время. В апреле месяце вместе с женой и братом Петей мы переехали в село Славское, райцентр Дрогобычской области, от Сколе ближе к границе на 25 километров. Теперь о брате Пете! Ко мне он приехал в январе 1941 года, после отбытия 3-х месячного срока в исправительно-трудовых лагерях за опоздание на 40 мин на работу. Осужден он был в сентябре 1940 года во время моего пребывания в Дулëво в отпуске. Ему тогда ещë не было и семнадцати лет. Это был отчаянный парень и весельчак. Любитель танцев и боксëр. Много хлопот принëс он мне в Сколе. Вначале Петю я не хотел брать с собой в Славское. Но уговорила меня жена, объяснив, что он сирота и если мы не сумеем на него повлиять, то он может испортиться. В Славском он поступил на работу в райзагот-контору. Вскоре же по рекомендации райвоенкома начал готовиться в Киевское артиллерийское училище. В этом ему помогала и моя жена. В мае он успешно сдал экзамены в артучилище, но в связи с тем, что ему в это время не было ещë и 18 лет, в приëме ему было отказано. По его возвращении в Славское мы решили, что лучше будет, если он уедет обратно в Дулëво к сестре. Так он и сделал. В первый месяц Отечественной войны ушëл добровольцем на фронт, храбро сражался против фашистских головорезов. Был неоднократно ранен, а в боях за Воронеж летом 1942 г. пропал без вести.
Кузенков Петр Михайлович
Размещалась мангруппа в здании, которое при буржуазной Польше использовалось штабом батальона так называемого польского корпуса охраны пограничной. А офицеры заняли дом, в котором до нас проживали польские офицеры. Мне с женой досталось подвальное закопчëнное помещение кухни, которое никак нельзя было назвать квартирой. И когда в мангруппу для ознакомления прибыл начальник погранотряда полковник Маханьков, он подивился нашим бытовым условиям. Лучшие комнаты в доме были отданы Курилову и Решетникову, т.к. у них были маленькие дети. У нас детей не было, а Хабаров был холостяк и занимал крошечную комнатку. Правда, через небольшое время мы с женой самостоятельно переоборудовали две пустующие комнаты на втором этаже и у нас тоже получилась приличная отдельная квартира.
Когда же мы начнем воевать с фашистами?
Часто приходилось бывать на своих заставах, а поездка на них, как например в 1-ю заставу, требовала не менее 2-х суток. Кстати с этой заставы я вернулся 20 июня, т.е. за день до вероломного нападения на нас гитлеровской Германии. На проводившемся здесь комсомольском собрании комсомольцы спрашивали меня, когда же мы начнëм воевать с фашистами?1 Что я мог на это ответить, тем более, что был самым маленьким по званию начальником. Хотя всем своим человеческим нутром, партийной проницательностью понимал, что она не за горами. Так оно и случилось в самом деле. Гитлеровцы продолжали активизировать свою подрывную деятельность. Не обходилось, пожалуй, и дня, чтобы на какой-либо заставе отряда в эти дни не было задержанных нарушителей госграницы. Причëм некоторые из них при разговоре с ними, зачем шëл, отвечали: «Дали задание узнать, какой цвет имеет крыша на здании райкома партии или райисполкома». Так отвечали нам и задержанные в Славском районе. Кстати, в конце мая или начале июня наша 1-я застава ликвидировала группу фашистских лазутчиков, которая оказала вооружëнное сопротивление и в ходе стычки была ликвидирована. У этой группы было изъято 4-ре единицы стрелкового оружия, радиостанция, топографические карты, шифры, поддельные советские паспорта и крупная сумма денег в советской купюре.
Фрагмент пропуска из приграничного района
Вскоре к нам прибыл генерал Петров И.И., это был его третий приезд примерно за два месяца, и объявил, что командованием округа отличившиеся при ликвидации банды шпионов пограничники 1-й заставы и мы, командование мангруппы, представлены к правительственным наградам. Вероятно, война помешала осуществить это намерение командования округа. Ни слова мною не было сказано о питании пограничников и их культурном обслуживании. Начну с питания. Оно было отличным. Достаточно сказать, что в суточном рационе пограничника до войны полагалось 400 граммов мяса и 200 граммов рыбы. Норма хлеба определялась в 1250 грамм, не говоря уже о крупах и макаронных изделиях. Сливочного масла не выдавали. Всë зависело от повара, как он сумеет распорядиться этим продуктом и насколько вкусно приготовит пищу. К тому же на старой границе у нас в 20 отряде каждая застава и приштабные подразделения имели свои подсобные хозяйства. Многие заставы имели своих коров, свиней, по договорëнности с ближайшими колхозами на их земле сеяли пшеницу или получали еë от них за оказываемую помощь в сельскохозяйственных работах. Там, где поразворотливее были старшины, то на этих заставах успевали за лето насушить по 8–12 мешков фруктов. Садов по границе было много, они остались после раскулачивания кулаков или упорядочения населëнных пунктов. Нередко можно было наблюдать на заставе такую картину, когда дежурный на заставе шумел на пограничников, уходящих в наряд, на то, что они перед уходом на службу не пьют молоко, а пьют воду. Об этих пограничниках он, мол, будет докладывать начальнику заставы, т.к. получил от него на этот счëт указание. На новой границе в 94 погранотряде мы своих подсобных хозяйств ещë не смогли организовать. Культурное обслуживание пограничников, особенно кинофильмами, на старой границе можно считать удовлетворительным. Зато на новой границе в 94 погранотряде пограничникам о кинофильмах приходилось только мечтать, а некоторые заставы и от населëнных пунктов находились на расстоянии 15–20 километров. Так что и о каком- то увольнении в городской отпуск на таких заставах приходилось только мечтать. Кстати, в 5-й комендатуре в Карпатах я пробыл почти полгода, а в мангруппе около 3-х месяцев. И за это время нам так и не посчастливилось посмотреть хотя бы один кинофильм. Зато пограничник, побывавший в краткосрочном отпуске (а он полагался каждому рядовому на 3-й год службы), эксплуатировался своими товарищами нещадно. Он в течение нескольких месяцев изо дня в день в курилке рассказывал, что видел и слышал у себя на малой Родине. Выручали нас гармонисты и любители пения. А таких людей распределяли по заставам равномерно и, обычно, за этим следил военком отряда или заместитель начальника отряда по политчасти. Гармонист был душой заставы. Он был самым дорогим и в ближайшем от заставы селе. Не раз за вечер ему приходилось играть «Коломыйку», под звуки которой в вихревом темпе отплясывали и оттанцовывали местные девушки и парни.
ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ. ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ.
Утро 22 июня Итак, наступило страшное утро 22 июня 1941 года. Несмотря на то, что прошло с той поры более 40 лет, каждый год я встречаю его с содроганием, как самый мрачный и кошмарный день в жизни советских людей. Верно, с этого дня пошëл отсчëт жизни и для самого бесноватого маньяка Гитлера, закончившейся 30 апреля 1945 г. его самоубийством. Утром 22 июня над нашим расположением появилось несколько немецких военных самолëтов. Их появление для нас показалось и странным и неожиданным. Однако обстрелу или бомбëжке они нас не подвергли. Возможно, ничего опасного на земле не заметили. А нас, людей, здесь было мало и они нас могли не заметить. Связь со штабом отряда была прервана, что также показалось подозрительным. Имея у себя радиоприëмник (аккумуляторного питания) я начал настраивать его чаще, чем в обычные дни. В 12 часов дня мне удалось по нему прослушать выступление министра Иностранных дел Союза ССР В.М.Молотова. Сразу всë стало на свои места. Враг вероломно напал на нас, нарушив договор о дружбе и ненападении. Заключительные слова выступления В.М.Молотова — «Враг будет разбит. Победа будет за нами» — стали лейтмотивом во всей нашей практической деятельности на четыре года войны с фашистской Германией. Вскоре я получил распоряжение из штаба отряда, чтобы организовал приëм семей офицерского состава 4-й погранкомендатуры и последующей их отправки в Сколе. На второй день стали прибывать дети и женщины, которых потом небольшими группами я отправлял в штаб погранотряда. Наш погранотряд двумя погранкомендатурами (1 и 2-я) нëс службу на границе с немцами, а остальные — 3, 4 и 5-я комендатуры с венграми. Так вот, 1 и 2 комендатуры прямого выступления против себя со стороны немцев не имели. Некоторые заставы 3, 4 и 5-й комендатур в тот же день 22 июня приняли бой против венгров, отдельными заставами были взяты и пленные. Получив достойный отпор, они прекратили свои боевые действия. Личный состав 17-й заставы по тактическими соображениям был выведен с заставы, чем не преминули воспользоваться венгры и организовали в ней госпиталь для своих раненых. Возможно, немцы рассчитывали весь наш участок охватить в кольцо, а потом и уничтожить находящиеся здесь войска. Так оно пожалуй и было, что подтвердили позже бои у города Галич. 24 или 25 июня 1941 года вся манëвренная группа сосредоточилась в Сколе при штабе отряда. Естественно, что вся наша мебель осталась на месте. Буквально в эти же дни меня вызвал к себе начальник погранотряда майор Босый и объявил мне, что из приштабных подразделений создана боевая группа отряда. В неë включается и манëвренная группа. Одновременно он добавил, что по пути движения, вероятно в городе Долина, к нам вольëтся и 5-я погранкомендатура. Командиром этой группы назначен старший лейтенант Наумов Михаил Иванович, а я его заместителем по политчасти. Бывший заместитель командира боевой группы старший политрук Деревянко был снят с этой должности. Я по старой привычке продолжал выполнять и обязанности заместителя начальника мангруппы. С этого времени мы вместе с Наумовым стали осуществлять свои функции по руководству вверенными подразделениями.
Польские солдаты тысячами сдавались в плен. Военные действия продолжались. Польская армия была деморализована. Польские солдаты тысячами сдавались в плен. Гражданское население с большой радостью встречало нас, своих освободителей. И самым популярным среди них в то время словом было «товарищ». Каждый встречающийся украинец, с улыбкой на лице встречая нас, обязательно произносил слово «товарищ». За несколько дней в комендатуре скопились тысячи польских военнопленных. Нам их не только нечем было кормить, мы не знали даже где разместить эту массу людей и как организовать хотя бы маломальскую их охрану, которая была возложена на нас пограничников. Под жильë военнопленных была занята местная церковь, школа, другие общественные здания, а потом уже и скотные дворы, конюшни были приспособлены для этой цели. Скот держали под открытым небом. Начались массовые грабежи местного населения. Военнопленные хватали всë, что попадало съестное в их руки. И только благодаря принятым энергичным мерам со стороны командования погранкомендатуры и отряда, из Москвы за подписью Ворошилова и Мехлиса поступила телеграмма, чтобы всех поляков погрузить в прибывшие железнодорожные составы и отправить в тыл страны, а украинцев, белорусов и евреев собирать по сотням, доводить их до госграницы и отправлять по домам. Причëм многие даже из тех, кого мы переправляли за границу, вновь возвращались в Кривин и продолжали свое дело. Для фильтровки военнопленных из штаба отряда прибыла группа офицеров, в числе которых был и М.Зверев. Они оказали нам серьëзную помощь в этой работе.
94 ПОГРАНИЧНЫЙ ОТРЯД
Сколе Mесто дислокации штаба отряда В начале октября 1939 года весь личный состав комендатуры, зачисленный в состав 94 погранотряда, покинул свою комендатуру и сосредоточился в расположении кавдивизии, которая дислоцировалась в Славуте. Кавдивизия в это время находилась в За падной Украине, на свое старое место она потом не возвратилась, и мы, вновь созданный 94 погранотряд, до погрузки в железнодорожные эшелоны занимали их опустевшие казармы. Нехватка в личном составе была пополнена за счëт призыва из запаса старших возрастов, который был произведен в связи с сентябрьскими событиями. Из офицерского состава в новую 5-ю погранкомендатуру были зачислены: майор Козырев Н.И. — комендант участка, младший политрук Кузенков К.М. — военком участка, старший лейтенант Харламов С.М. — начальник штаба, старший лейтенант Гладких И.Г. — помощник начальника штаба, старший лейтенант Дедов — помощник коменданта по хозчасти, ветфельдшер Ремесло. Военфельдшера и начальника связи фамилий не помню. 17-я застава. Начальник заставы старший лейтенант Д.И., политрук заставы Ильин К.И., заместитель начальника заставы лейтенант Паджев М.Г. 18-я застава. Начальник заставы лейтенант Шарыгин, политрук Денисаров, заместитель начальника заставы лейтенант Николаев. 19-я застава. Начальник заставы младший лейтенант Данилов В., политрука и заместителя начальника заставы не помню. 20-я застава. Начальник заставы младший лейтенант Фролов А.М., политрук заставы Судаков Г.И., заместитель начальника заставы лейтенант Журавлëв. Начальник резервной кавалерийской заставы младший лейтенант Кузьмичëв, политрук заставы Васильев и заместитель начальника заставы младший лейтенант Белоцерковский. Из перечисленных офицеров остались в живых Паджев, Судаков. Было слышно, что жив Харламов С.М. В начале 1944 года видел на Северном Кавказе Гладких. Данилов погиб в Елизаветовке, а Белоцерковский в Лубнах. Об остальных 16 офицерах ничего не знаю до сих пор. Работниками политаппарата отряда в эти дни была подготовлена, отпечатана и роздана в подразделения методическая разработка с показом в ней экономических и географических особенностей будущей местности, где нам предстояло нести пограничную службу. Мы с интересом знакомились с этой справкой, готовя себя к несению службы в совершенно незнакомой нам доселе местности горных районов Карпат. Через несколько дней наш воинский эшелон под звуки военного марша с приподнятым настроением личного состава оправился к новому месту службы. Вначале по указанию Главка из Москвы местом дислокации штаба отряда намечалось село Мохнатое, расположенное в середине отведëнного нашему отряду для охраны участка. Однако, встретившаяся в пути рекогносцировочная группа, высланная командованием для разведки местности, доложила, что в селе Мохнатое нельзя разместить не только штаб отряда с приданными ему подразделениями, но даже обычный стрелковый взвод. В этом убедился несколько позже каждый из нас, кому по делам службы приходилось бывать в районе этой деревни. Поэтому местом дислокации штаба был избран город Сколе, Дрогобычской области.
С большой радостью встретило нас местное население С большой радостью нас по пути движения на железнодорожных станциях встречало местное население. Они были исключительно удивлены формой начсостава, качеством обмундирования, нашей молодостью, жизнерадостностью и подтянутостью. Да и в самом деле каждый из нас, начальников, был одет в коверкотовую гимнастëрку и синие брюки галифе с цветными вшитыми кантами, начищенными хромовыми сапогами, на которых красовались шпоры, новенькими кожаными ремнями с портупеями, ладно сшитыми зелëными фуражками, так аккуратно сидящими на наших головах. Они не могли удержаться, чтобы не подойти к нам и не потрогать своими руками наше обмундирование. Все они заявляли, что им польские паны твердили, что Красная Армия слабая, плохо одетая с никудышным питанием. Посмотрев на нас, они говорили, что мы теперь сами убедились, как нас здорово обманывали. Добротное обмундирование имели рядовой и младший начсостав. Проезжая по территории Западной Украины, мы впервые встретились и стали свидетелями существовавших здесь капиталистических порядков. У себя мы привыкли к твердым ценам на товары, продаваемых в магазинах. Здесь необходимо было торговаться, если не хотел остаться в накладе. Поучительный пример мы получили на железнодорожном вокзале Львова. Когда мы прибыли на вокзал, во всех магазинах плитка шоколада стоила по тем деньгам 50 копеек. Простояв 2–3 часа, цены на шоколад выросли до 3 рублей. В конце 1939 года уже в декабре мы вновь столкнулись со стихийной конъюнктурой рыночных цен. К этому времени снабжение нас продуктами питания ещë не было отлажено, чем и пользовались частные торговцы. Они настолько вздули цены на продукты питания, что семейным офицерам не хватало своего месячного оклада на неделю. Но, к счастью, это продолжалось недолго.
Людвиговка Штаб 5-й погранкомендатуры В городе Сколе остались штаб, приштабные подразделения и 3-я погранкомендатура. 1-я и 2-я погранкомендатуры были выгружены несколько раньше, наша 5-я погранкомендатура проследовала до села Славское (райцентра в то время), а 4-я комендатура двинулась дальше до станции Лавочная. Личный состав комендатуры на ночлег разместился по домам местных жителей, а начсостав штаба комендатуры на ночлег разместился в бывшем здании туристической базы. Здесь ночью произошел интересный казус. Проснувшись ночью, старший политрук Гостев услышал звуки, напоминающие ход будильника. Прислушавшись, он определил, что звук идëт от стоящей в нашей комнате печи, сделал вывод, что в неë заложена взрывная мина с часовым механизмом. Он быстро поднял всех нас и мы, спросонья, таинственно и вместе с тем с каким-то ожиданием неприятности стали прислушиваться: откуда всë же идëт шум (тиканье). Потом кто-то догадался открыть дверцу печи. И каково было наше удивление, когда из печи достали обыкновенный будильник. Кто его туда поставил, так и осталось загадкой. А ведь мы ожидали, что может произойти взрыв. Утром, позавтракав и проведя накоротке митинг, посвящëнный прибытию на новое место службы и дав клятву Родине, что будем самоотверженно охранять еë границы, построившись в походную колонну, мы двинулись к местам дислокации застав. Нам нужно было дойти до села Людвиговка, где должен дислоцироваться штаб погранкомендатуры. По пути мы оставили 17-ю, 18-ю заставу и далее двигались совместно с 20-й заставой. Взяв с собой отделение кавалеристов, в 22 часа мы были в Людвиговке. Здесь нас ожидали в полном составе «Тимчасовая рада» — временный совет.
Hа новом месте С 18 октября 1939 года мы приступили к охране государственной границы, освободив от этой должности подразделение Советской Армии, охраняющее нашу новую границу до прихода нас. На новом месте встретили большие трудности с размещением личного состава, организацией питания, новыми условиями службы. Личный состав отдельных застав спал на 3-х ярусных нарах. На 2-х ярусных нарах спали все заставы.
Накануне 22-й годовщины нас постигло большое несчастье. Возвращаясь из погранкомендатуры с партийного собрания машина, на которой ехали коммунисты 20-й заставы, сорвалась и пошла под откос. Погиб мой одногодок Миша Ушаков, весëлый и жизнерадостный парень. Перед открытием собрания он мне показал фотографию своей жены и трëхлетнего сына, сказав, что скоро с ними встретится. У Миши шëл 4-й год службы, т.е. готовился к увольнению в запас. Тяжело мы переживали смерть своего товарища. Со всеми почестями похоронили мы М.Ушакова в городе Стрые, Львовской области, в нескольких десятков километров от заставы. Серьëзно был покалечен и рядовой пограничник Лоленко, призванный из запаса. Его от гибели спасло могучее телосложение и здоровье. Делавший ему операцию профессор медсанбатальона потом жаловался мне, что они с трудом поворачивали во время операции его могучее тело. Весил Лоленко 110 килограммов. После установления Советской власти на территории Западной Украины из соседней с нами Закарпатской Руси народ стал массово нарушать государственную границу и переходить к нам. Мы, нередко, задержав большую группу перебежчиков к нам, выделяли из них старшего и предлагали маршрут движения в комендатуру. Дважды так поступал и я. И, представьте, не было случая, чтобы было нарушено сказанное им условие. С нашей стороны в сторону Венгрии уходили польские патриоты для вступления в свой легион во Франции. Однажды были задержаны два жандарма. Они заявили, что ушли после октября 1917 г. и возвращаются, чтобы умереть на своей Родине. Трудовому народу как здесь так и на территории Венгрии жилось крайне тяжело. Как польские власти так и власти Венгрии заставляли жить местное население в невыносимых условиях. В сëлах, как правило, в домах не было труб, выходящих над крышей. Топили по чëрному. Дым валил во всю открытую настежь дверь. В избе становилось жутко холодно. Постелей почти ни у кого не было. Посещая дома местных жителей, можно было видеть, как в печи совсем голые лежат на соломе дети. Для поддержания общей температуры даже коров, мелкий скот и птицу содержали в общей хате с людьми. Окна в домах имели маленькие. И делалось это не случайно, т.к. за трубу, выходящую над крышей, за размеры окон нужно было платить налоги. Налог с крестьян брали даже за то, что они ходили по проторенным дорожкам.
Людвиковка, Вышков, Сенечев В декабре 1939 года во Львове состоялось собрание народных представителей Западной Украины. На этом собрании было решено, что Западная Укранина восстанавливается в составе Украинской ССР и просила принять еë в состав Союза ССР. От населения пограничных сëл Людвиковка, Вышков и Сенечев на собрание представителем был избран Иван Шубенец. Это произошло на собрании села Сенечев, как самом большом из трëх сëл. В то время на всех собраниях как правило верховодили местные священники. Так было и в Сенечеве. Мне стоило больших трудов, чтобы обеспечить избрание на собрание народных представителей Ивана Шубенца. Попы и местные зажиточные крестьяне на собрании не хотели голосовать за Шубенца, выдвинули своего кулака, бедняки их поддерживали. Они заявляли на собрании, что «Иван, как и они голодранец. А кулак мне лошадь давал для подвоза дров». Как только мы прибыли в Людвиговку, я побывал в Выгодском райкоме партии Станиславской (ныне Ивано-Франковской) области. По просьбе райкома партии взяли на себя обязательство быть ответственными и организаторами политико-разъясни- тельной работы среди местных жителей указанных выше сëл. Да райком партии и не в состоянии был охватить своим влиянием все сëла своего района. Районные партийные организации на местах были крайне малочисленны и состояли они в основном из коммунистов-работников районных организаций. Не раз мы выручали райком в проведении каких-либо общих мероприятий.
Сельский сход в селе Вышков Вспоминаю, мне однажды позвонил первый секретарь райкома партии и попросил меня, чтобы я провëл сельский сход в селе Вышков и призвал его жителей к вывозке древесины из леса. Плохо шло дело с лесозаготовками. Крестьяне на собрание шли охотно и к моему прибытию местный клуб был набит до отказа. Решив формальные организационные вопросы, — выбор президиума, его председателя и секретаря, — председательствующий предоставил мне слово как военкому погранкомендатуры, а больше представителю райкома партии. Сделав небольшое вступление, я заявил присутствующим, что как коммунист и представитель районной парторганизации обращаюсь к ним с призывом, чтобы они пересмотрели своë отношение к работе, активно включались в лесозаготовки и вывозу древесины из леса. Не успел я закончить своë выступление, как посыпались реплики, что я не коммунист; я им ответил, что я коммунист и для большей убедительности показал даже свой партбилет. Всë равно собрание продолжало утверждать, что я не коммунист. Я тогда спросил, почему же я не коммунист? В ответ услышал, «что у меня нет рогив». Враждебная польская буржуазная пропаганда тогда насаждала у населения особую злобу, неверие к коммунистам, именуя их антихристами и с большими рогами. Причëм подобные явления тогда наблюдались во многих сëлах. Как я не старался, но в тот вечер так и не смог доказать присутствующим на собрании крестьянам, что я коммунист.
Вышковский перевал Через несколько дней я вновь побывал в этом селе, но в этот раз уже по делам службы. Прибыв на заставу, переговорив накоротке с начальником заставы лейтенантом Шарыгиным, политруком заставы Денисаровым и комсоргом заставы Петром Смолиным, я решил отправиться и проверить — как несëт службу выброшенное на Вышковский перевал отделение. На перевале находилось двухэтажное здание. Вначале у нас было мнение разместить там заставу, но потом передумали. Дело в том, что туда сложно доставлять продукты питания, топливо и т.д. Да и наряд каждый раз высылать туда невыгодно. Много времени уходит на движение туда и обратно. Решили для экономии времени и пользы службы направлять туда по отделению с еженедельной сменой.
На этом перевале я не был ни разу. Придя туда, я заметил во дворе странную картину, которая вызвала во мне мгновенную реакцию, что это нужно изменить. А было вот что. У нашего колодца стоял венгерский сержант и мирно беседовал с нашим пограничником. Мне это не понравилось и я усмотрел в этом нежелательные в будущем явления — притупление бдительности. Я подошëл к венгерскому военнослужащему и приказал ему, чтобы он со своим ведром уходил к себе на пост, а калитку приказал забить. Венгр мне ответил, а где же ему брать воды, я сказал, что это ваша забота и пусть этот вопрос решает ваше командование. Венгра это не устраивало, он продолжал разговор, суть которого сводилась к следующему. В прошлом при старой власти в Польше они, венгры, жили с поляками в одном этом доме. Поляки жили на втором этаже, а венгры на первом. Отсюда, из данного дома, расположенного на польской территории, они уходили на охрану своей границы. Поляки несли службу с одной стороны, а венгры с другой стороны границы. Далее он заявил, что до нас здесь проживали красноармейцы и их командир старший лейтенант до нашего прихода ежедневно утверждал у него на сутки план охраны венгерской госграницы. Мне пришлось только заметить ему, что теперь таких порядков не будет. Как нарочно, вечером недалеко от этого здания произошло нарушение границы. Для успешного задержания нарушителя границы пограничникам пришлось применять осветительные ракеты. Причëм, некоторые их них упали на венгерскую территорию. Подогретые неудачей с водой, да плюс пуском в их сторону осветительных ракет, венгры, вероятно, усмотрели в этом нарушение их суверенитета. Утром к их посту, который находился на расстоянии 15–20 метров от нашего здания, подошëл кавэскадрон, артбатарея. Венгры кричали, что в километре от поста находится пехотный батальон. Назревало серьëзное событие. Со своей стороны мы никаких контрмер не предпринимали. В этот же день мне позвонил Скородумов Сергей Михайлович, недавно прибывший на должность начпогранотряда (сменивший Шадрина), и потребовал доложить об обстановке. Я понял, что венгерские пограничные власти уже связались с ним как с пограничным комиссаром нашей страны на участке своего отряда. Выслушав мой доклад, начальник погранотряда с моими действиями согласился, одновременно предупредив, что в случае осложнения обстановки немедленно докладывать ему. В этом году, а может быть и в следующем, январе 1940 года, я вновь побывал на этой заставе и со мной произошëл новый конфуз, но иного характера.
«Товарищ военком, за нами кто-то движется» Как известно, на границе существует неписаный закон: кто бы ни прибыл, какой бы воинский чин не носил прибывший на заставу, он обязан участвовать в охране госграницы. Решил пойти на службу по проверке в наряд и я. Дело было ночью. Я разбудил своего коновода Афанасия Чепкова, родом из Курской области; выйдя из помещения заставы, направились по дороге в лес левее того помещения, в котором я побывал несколько дней назад. Я шëл впереди, Чепков с винтовкой сзади. Вдруг Чепков говорит: «Товарищ военком, за нами кто-то движется». Вначале я не поверил, да и посмотрев назад ничего не заметил. Светила луна, высокие деревья закрыли еë лучи и дорога сзади стала невидимой. Когда мы вышли на открытую местность, я тоже заметил, что что-то тëмное лежит на дороге. Как только мы начинаем двигаться, приходит в движение и тень сзади нас. Тогда мы решили пойти навстречу этой тени. И что же мы увидели, что нас поджидает любимая всеми пограничниками собака по кличке «Цезарь». Еë мы взяли на туристической базе в Славском, когда пошли по заставам. А у меня была привычка, когда ездил по заставам, то брал «Цезаря» и ещë двух собак, которые проживали у меня в квартире. Так вот, видимо, когда мы ушли с заставы, то Цезарь понял, что мы его оставили, и он решил догонять нас. Но это ещë полбеды, конфуз произошëл дальше, когда мы вошли в село Вышков, где располагалась застава. Вошли с краю в село и откуда-то из домов появилась на улице коза. Цезарь одним махом настиг еë и перегрыз ей горло. Наутро к начальнику заставы пришëл местный житель и начал ему жаловаться, что в селе появились волки и он просит начальника заставы организовать на них охоту. Поскольку со службы я пришëл под утро, лëг отдыхать в комнате, расположенной рядом с канцелярией начальника заставы, то соответственно подслушал весь разговор. Мне пришлось вмешаться в этот разговор, признаться, что в гибели козы виноваты не волки, а наш Цезарь, и оплатить стоимость забитой козы. Благо, что я был в ту пору холостяк и деньги, конечно, у меня водились. А за Цезарем установили более строгий контроль. Да, действительно, это была огромная, но очень добродушная, незлобивая собака. Местные жители в Славском нам рассказывали, что она не раз спасала попавших в беду людей или погребëнных зимой во вьюгу в снегу или тонущих в воде летом.
Перемещение населения
Согласно договорëнности между правительствами СССР и Германии в январе 1940 года в пограничной полосе начались переговоры между представителями обеих стран на предмет перемещения населения. К немцам уходили жители-немцы, проживающие на нашей территории, мы на их место принимали из Германии украинцев, белорусов и некоторую часть евреев. На территории нашего погранотряда находились три села — Марксштадт, Фридрихсбург и Людвиговка, в которых подавляющую часть населения составляли немцы. В нашем селе комиссия приступила к работе 10 января 1940 года. Надо отметить, что немцы помогли нам в хозяйственном строительстве — бани, гаража и других построек. В связи с их отъездом в Германию они начали продавать своë имущество, которое покупали у них наши семьи. В частности, я сам приобрëл за наличный расчëт ковры, радиоприëмник с аккумуляторным источником, различную посуду и т.д. Через несколько дней наше село совсем обезлюдело. Осталось несколько семей украинцев, белорусов и евреев. Только к концу месяца появились первые переселенцы и наше село вновь ожило. Следует отметить такую характерную деталь. В рабочие дни немцы одевались крайне бедно и носили как правило деревянную или на деревянной подошве обувь. Мы далеко по шуму их обуви узнавали, что идут немцы.
Выборы в Верховный Совет Украинской ССР Следует отметить положительную сторону нашего офицерского состава комендатуры. Все отличались высокой работоспособностью, слаженностью во всех звеньях службы и активным участием в воспитании личного состава. Я часто бывал на заставах. Семьи не имел, поэтому мог свободно по своему усмотрению распоряжаться своим временем. Солдаты, а точнее пограничники (слова солдат тогда в обиходе не было), отличались своей выносливостью и безропотностью, какая бы нагрузка на них не выпадала. В то время в погранвойсках шла настоящая борьба, особенно в преддверии больших государственных праздников — 7 ноября, 1 мая, — завоевать право первому получить боевую задачу от начальника заставы на охрану государственных рубежей. Большую помощь командирам и политработникам оказывали комсомольские организации, возглавляемые на 17-й заставе Серафимом Коньшиным, 18-й заставе Петром Смолиным, 19-й заставе Андреем Шорниковым и 20-й заставе Серафимом Козаковым. В начале 1940 года состоялись выборы в Верховный Совет Украинской ССР. В наших пограничных сëлах кандидатом в депутаты Верховного Совета республики баллотировался местный крестьянин Иван Капица. С ним я ездил на все собрания, посвящëнные его встрече с населением — избирателями Людвиговки, Вышкова и Сенечева (19 и 20 заставы стояли в горах, где не было населëнных пунктов). Заранее до собрания высылаемый мною ездовой пограничник привозил ко мне на квартиру Ивана. И я с ним обедал, потом одевал его в тëплую одежду, полушубок и отправлялись в санях в Вышков и Сенечев. До подготовки к выборам Иван в составе делегации от своих областей побывал в Киеве и окрестных колхозах. Эта поездка оставила у него неизгладимое впечатление. И когда он начинал выступать (а говорить перед людьми не умел, кто его мог научить в то время), то обычно говорил: «Шо я вам братцы и сестры казати хочу». Из зала раздавались заинтересованные возгласы: «Говори, говори скорее, Иван». И тут начиналась его простецкая, от души идущая речь, о своих впечатлениях, которые он испытал от поездки в город Киев и окружающие его колхозы. Это был бесхитростный душевный волнующий рассказ, который избиратели слушали с необычным вниманием. Ведь перед ними выступал их представитель, много повидавший в жизни, и говорил то, что видел своими глазами, то, что ощутил наяву. Тем более польские паны нагло врали на нашу действительность, грубо искажали нашу жизнь и установленные у нас порядки. В связи с этим мне хотелось бы привести такой пример. В своëм селе я часто заходил в местный совет. Приходилось решать и вопросы, касающиеся работы совета, а иногда просто побывать, чтобы узнать у них, что нового в их делах. И вот однажды, просматривая сохранившуюся у них за несколько лет подшивку одной из центральных газет, обратил внимание на карикатуру в газете. На ней был показан плюгавенький красноармеец, раздавленный сапогом польского солдата. Эта карикатура относилась к периоду до Хасанских событий и событий на Халкин-Голе, т.е. до тех пор, когда наша армия не имела боевых столкновений с японскими самураями. Просматривая дальше газету, я нашëл новую карикатуру, которая была сделана после разгрома японских вояк у озера Хасан в 1938 г. и на реке Халкин-Гол в 1939 году. На карикатуре виднелась огромная фигура Советского красноармейца, который под своим сапогом держит японского солдата. Под карикатурой стояла надпись, что польскому солдату, готовящемуся воевать с Красной Армией, нужно учитывать возросшую мощь Красной Армии.
Секретарь партбюро Постепенно с нашей комендатуры начали брать на повышение командно-политический состав. Вначале в политотдел округа перевели политрука 20-й заставы Судакова Григория Ивановича. Потом пошли на повышение заместитель начальника 17-й заставы лейтенант Паджев и лейтенант Николаев. За ними с комендатуры убыли политрук Васильев и Денисаров. В штаб погранвойск округа в Киев перевели и нашего коменданта майора Козырева Николая Игнатьевича. Его место занял прибывший в отряд капитан Терентьев Георгий Семëнович. В конце марта 1940 года мне позвонил военком отряда старший политрук Козлов и спросил меня, как ты смотришь, если мы тебя на отчëтно-выборном партийном собрании будем рекомендовать ответственным секретарëм партбюро отряда? Что мог я ответить на его вопрос? Одно было ясно, что в отряде были политработники старше меня по званию и возрасту, опытные люди, да и среди пяти военкомов комендатур только я имел звание «младший политрук», а остальные на одну-две ступеньки были выше. Своë принципиальное согласие на новую должность мною было высказано. 1 апреля 1940 года состоялось отчëтно-выборное партийное собрание, на котором меня избрали в состав партбюро, а потом на заседании бюро и его секретарëм. Через несколько дней я прощался с комендатурой, где прослужил менее года, но так сдружившийся с еë офицерским, сержантским и рядовым составом. За мной из отряда на грузовой автомашине прибыл шофëр рядовой Ефимов, с которым повстречался в 1943 году. Он имел уже звание старшего лейтенанта и был заместителем командира полка по технической части. Прощался я и со своей уютной квартирой, которая была в доме управляющего делами барона Гределя. Сам барон всë время проживал в Венгрии, но в Карпатах имел 30 тысяч гектаров леса. В этом же доме проживал комендант участка, его заместитель по разведке Дмитриев и военфельдшер. Моë место в комендатуре занял старший политрук Камсков. Прощался я и с так полюбившимся всем нам диким оленем, которого мы приласкали, и он трижды в день в часы раздачи коням овса (конюшня находилась у нас во дворе) приходил за овсом, выделяемым ему пограничниками. Итак, за короткий период с января по март 1940 года с комендатуры на повышение по службе ушло более 50% офицерского состава. Такой отлив кадров даже повлиял на последующие практические дела в комендатуре. И мне потом, как секретарю партбюро отряда, вышестоящие начальники, включая начальника погранвойск Союза ССР комдива Соколова Василия Васильевича, высказывали претензии на тот счëт, что не занимались ли мы во время своей работы элементами очковтирательства. Будучи по своему характеру прямым и бескомпромиссным, я тогда поставил вопрос перед комдивом Соколовым, что мы все убывшие с комендатуры не против занять свои прежние должности и доказать на деле свою результативность.
Сколе. Штаб отряда. Партийные собрания Новым местом моей службы был уже город Сколе. Это был небольшой, но очень аккуратный и озеленëнный городок. В нëм имелось всë необходимое для жизни и отдыха населения города. Поместился я в квартире бывшего секретаря партбюро А.Штыкова. Квартира была не хуже, а лучше прежней, очень удобная. При доме был хороший сад. В доме проживали начальник штаба отряда майор Врублевский Фëдор Иванович, инструктор пропаганды отряда старший политрук Кондратенко и помощник военкома по комсомольской работе Латышев Пëтр Андреевич. Врублевский и Латышев жили на втором этаже, мы с Кондратенко на 1-м. В штабе отряда я занимал один из лучших кабинетов с камином. Его мне отдал начальник погранотряда полковник Маханьков Александр Михайлович, сменивший на этой должности не долго пробывшего майора Скородумова С.М. У обоих начальников отряда была такая привычка: если они хотят со мной поговорить и в моëм кабинете, то обязательно предварительно позвонят и скажут «попроси-ка чтобы у тебя зажгли камин, сейчас придëм поговорить». В состав партбюро, кроме меня, были избраны полковник Маханьков, капитан Рыбаков — заместитель начальника отряда по разведке, старший политрук Коваленко Д.М. — начальник особого отдела отряда, комендант 4-й погранкомендатуры капитан Родченко, политрук 2-й комендатуры Постников А.Г. Фамилию седьмого члена партбюро не помню. Как и в комендатуре, по-прежнему приходилось часто бывать в подразделениях. Особенно много времени уходило на посещение партсобраний комендатур. Тогда все коммунисты комендатуры объединялись в одной низовой парторганизации при штабе комендатуры. А вышестоящее руководство ставило такую задачу: на каждом партсобрании в комендатуре должен обязательно присутствовать секретарь партбюро. Собрание предлагалось проводить только в выходные дни. Так, чтобы побывать на всех собраниях, а комендатур было пять, не хватало даже воскресений. И я, как правило, или с вечера, когда подальше, или с утра, когда поближе, выезжал на собрания и мои выходные дни уходили на них. Общее партийное собрание в отряде проводилось один раз в месяц. Чтобы собрать необходимый кворум на собрании, да и обеспечить постоянное присутствие коммунистов на своих собраниях, которые находились на территории 2-х областей — Дрогобычской и Станиславской, требовалась смекалка и изобретательность. На учëте состояло более 300 членов и кандидатов в члены ВКП(б). Штаб отряда размещался в имении упоминаемого мною ранее барона Гределя. Это было солидное здание со множеством комнат и хорошей их меблировкой. При штабе была отличная оранжерея, круглогодично снабжающая нас цветами.
Кандидат в члены ВКП(б) В декабре 1937 года я был принят кандидатом в члены ВКП(б). Рекомендации в партию мне дали ответственный секретарь партбюро отряда старший политрук Артëменко Андрей Фомич, Постников А.Г. и бюро ВЛКСМ отряда. До Артëменко секретарëм партбюро был политрук Афоня Веснин, с которым я просидел вместе в кабинете около 3-х месяцев. Работа секретаря бюро ВЛКСМ носила напряжëнный характер и некоторые ночи приходилось просиживать, как говорят, до первых петухов. Вначале я жил вместе со всеми в хозяйственном взводе. Но батальонный комиссар Марисов, вероятно замечая мою усталость (а может быть ему кто-то посоветовал), в конце года предложил мне подыскать частную квартиру. В это время из отряда переводили в штаб округа в Киев адъютанта начальника погранотряда старшего лейтенанта Горчакова и он мне предложил занять его комнату. Она меня очень устраивала. Имела отдельный вход. Так что я своими поздними приходами никогда не мешал старушке — хозяйке дома. Главным в работе комсомольской организации было тогда организация и развëртывание соцсоревнования, посвящëнного 20-летию ВЛКСМ, обеспечение авангардной роли комсомольцев в охране границы, боевой и политической подготовке, в укреплении воинской дисциплины. Приходилось много и настойчиво работать по претворению в жизнь приказов командования, собственных решений бюро ВЛКСМ. Главной трудностью для меня являлась необходимость быстрого доведения решений бюро ВЛКСМ до низовых комсомольских организаций. В отрядной организации было около 40 низовых организаций, все они непосредственно подчинялись бюро ВЛКСМ, да и раскиданы были на десятки километров от штаба отряда. Приходилось вручную переписывать десятки различных решений, которые требовалось немедленно претворять в жизнь. Всë это требовало времени, упорства и настойчивости. Тогда в отряде примерно около 40% личного состава составляли комсомольцы. И к чести комсомольцев, они по всем показателям шли впереди, увлекая за собой беспартийную молодëжь. Центральные газеты, и особенно «Красная звезда» в 1938 году не раз писали о славных делах комсомольцев 20 погранотряда. 1 мая 1938 года из будки железнодорожного обходчика Акимова, что жил на территории 4 погранкомендатуры нашего отряда, Красная площадь и вся страна во время торжественной передачи, посвящëнной 1 мая, узнала о славных патриотических делах самого Акимова и его жены, пограничников отряда, о их неусыпной охране государственных рубежей нашей Родины. Семья Акимова имела 2-х сыновей и дочь. И вся семья — отец, мать и дочь — имели до 200 задержаний нарушителей госграницы. Его сыновья призывались на службу в Красную Армию, имея уже высокие правительственные награды, а такое в то время было редким явлением.
Спорт. Соревнования. По-прежнему много и настойчиво занимался спортом, участвуя в соревнованиях в отряде и в Киеве на первенство пограничных войск Украинского округа. В большом почëте были соревнования-эстафета вдоль границы, охраняемой отрядом с вручением рапорта начпогранотряда в Славуте. Начиналась она рано утром на 1-й заставе и только к вечеру я, как финишировавшийся, доставлял сумку с рапортами начальников застав своему начальнику погранотряда майору Бурмак Петру Васильевичу, который после отряда был выдвинут на должность начальника одного из погранвойск в Сибири, а несколько позже он возглавлял Главное управление пограничных войск, будучи в звании генерал-лейтенанта. Как итог наших плодотворных трудов было достигнуто первое место нашего отряда в соревновании в честь 20-летия ВЛКСМ. Комсомольская организация отряда была награждена Переходящим знаменем ЦК ВЛКСМ, многие командиры и пограничники получили денежные премии и ценные подарки. Мне тогда была вручена кожаная тужурка. Но были у нас свои промахи и недостатки. Иногда, возвращаясь с линейных погранзастав, начальник погранотряда звонил мне и как всегда повторял одну и ту же фразу: «Комсомольский бог, зайди ко мне». Я знал, что от этой фразы приятного не жди. Когда заходил к нему в кабинет, он обычно коротко заявлял, что звонил командиру хозвзвода и тот для меня подготовил конную повозку с неизменным моим ездовым Дмитрием Яуковым (из Шатуры). Мы отправлялись на определëнную заставу, где необходимо было в короткий срок устранить недостатки в комсомольской работе, замеченные начальником отряда во время пребывания на заставе.
Бурмак Пётр Васильевич. Как я уже писал выше, наш начальник погранотряда полковник Шорох был арестован как «враг народа». На его место прибыл преподаватель по тактике Саратовского военного пограничного училища капитан Бурмак Пëтр Васильевич. Бурмак оказался тактически грамотным, волевым, энергичным, настойчивым и решительным, я бы сказал, жëстким командиром в вопросах наведения порядка и дисциплины. Под его руководством пограничный отряд за короткий срок, примерно полтора года, основательно поднял ещë выше свои служебные показатели. За это время имел несколько серьëзных задержаний с ликвидацией в ходе боëв вражеских иностранных шпионских групп. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 августа 1938 года орденами Красной звезды были награждены Пучков Николай Иванович, Чеботарëв Алексей Сергеевич, Скотников Николай Леонтьевич, Колыханов Василий Григорьевич — пограничники-кавалеристы 4-й резервной кавалерийской заставы. Они ликвидировали вооружëнную шпионскую группу, заброшенную к нам из польского города Острог. Причëм ликвидированы они были их же гранатами, которые ловили на лету и бросали их обратно в лазутчиков.
В комсомольском бюро ВЛКСМ отряда. В комсомольское бюро ВЛКСМ отряда кроме упоминавшихся мною Мельнова и Гагарина, входили офицеры Ф.Кобец, М.Бойко, военфельдшер Марьенко, а седьмого не помню. Я среди них был самый младший, причëм на 5, 6, а некоторых и более лет. Часто нам приходилось проводить выездные заседания бюро, которые проходили или в штабе какой-либо погранкомендатуры или непосредственно на заставе. Добирались мы туда как правило летом на конной повозке, а зимой на санях, одеваясь конечно потеплее, прихватывая с собой кроме полушубка и тулуп. В сентябре 1938 года в отряде была получена телеграмма из Киева, политотдела погранвойск Украинского округа, в которой предлагалось, чтобы я немедленно сдал свои дела секретаря ВЛКСМ и прибыл в распоряжение политотдела округа. В течение суток мною дела были переданы заместителю секретаря бюро ВЛКСМ Петру Гагарину, на второй день я отправился в Киев. Когда прибыл туда, мне объявили, что я направляюсь на курсы пропагандистов (завкультпросветработой райкомов партии), которые организует и проводит Центральный комитет компартии Украины.
Курсы пропагандистов. Курсы и общежитие размещались в Киеве на Владимирской горке рядом со зданием ЦК КП(б), где теперь размещается Центральный комитет комсомола Украины и другие республиканские организации. 3-х месячное пребывание на курсах закончилось очень быстро, тем более, что они были хорошо организованы, с очень хорошо поставленным питанием. Мы, слушатели курсов, неоднократно посещали все киевские театры и цирк, а также встречи киевских футболистов «Динамо» на первенство страны. Многие из футболистов «Динамо» потом в период оккупации города немецкими фашистами погибли от их рук. Они не хотели проиграть фашистам свой матч, а поэтому за свой выигрыш поплатились собственными жизнями. Причëм для меня так и остаëтся загадкой до сих пор, почему мы посещали столовую, театры, стадион бесплатно. Нам только стоило было заявить о своëм желании пойти куда-либо, это было под выходные, как билеты для нас лежали у дежурного по общежитию. Курсы я закончил на отлично. После их окончания с полного согласия всех слушателей мы отправились в 10-дневную поездку в Ленинград. Это была моя первая поездка в город Ленина и состоялась она в конце декабря 1938 года. По возвращении из Ленинграда, как и было оговорено, я при- был в Киев в политотдел войск. Здесь должна была решаться моя дальнейшая служебная судьба. Здесь мне предложили пойти поработать заместителем по политчасти начальника 14-й заставы нашего отряда. Я категорически отказался от этого предложения, так как не хотел оставаться служить в кадрах политсостава. Видя моë упорство, кадровики заявили мне, что отправляйся в отряд, куда поступит окончательное решение. С прибытием в Славуту мне объявили, что приказом по округу я назначен инструктором политработы политаппарата отряда. Это было повышением для меня. Причëм работы для меня стало значительно меньше, чем у секретаря бюро ВЛКСМ, а получать стал больше, чем даже изрядно послужившие командиры и политработники.
Младший политрук. Получение приказа окончательно предопределило мою дальнейшую судьбу. Мне пригрозили в случае отказа от должности партийной принадлежностью. В марте 1939 года в период работы 18 съезда ВКП(б) меня приняли в члены ВКП(б). Получил я положенные мне по должности обмундирование начсостава и перешëл на питание в офицерскую столовую за наличный расчëт. В том же месяце мне было присвоено и первичное воинское звание «младший политрук». Здесь мне хочется отметить два момента упущенные мною впереди. Однажды в выходной день, будучи ещë секретарëм бюро ВЛКСМ, я вышел из своего кабинета в штаб отряда и посмотрел в сторону помещения дежурного по отряду. Там, идущего по деревянному настилу в сторону штаба отряда, я увидел небольшого, но коренастого с кривыми ногами, человека в военной форме. Æ сразу узнал, что это был комкор Ока Иванович Городовиков, Главный инспектор кавалерии Красной Армии. Его портреты публиковались в книгах, в газетах, тем более это был прославленный командир и герой гражданской войны, сослуживец С.М.Будëнного по 1-й Конной Армии, а одно время в годы гражданской войны он даже командовал 2-й Конной Армией. Я подошëл и представился О.И.Городовикову, на что услышал от него - не желаю ли я с ним провести время и погулять в парке, который окружал штаб отряда. Кто же мог отказаться от такого соблазнительного предложения? Я с ним провëл почти полный день. Не раз предлагал пойти пообедать в солдатскую столовую, но он от этого отказался. Просил его разрешения сообщить о его присутствии у нас начальнику погранотряда, что он не разрешил мне сделать. Однако О.И.Городовиков упорно просил меня показать ему наши кавалерийские конюшни. Я опасался вначале это сделать, рассчитывая, что в них нет надлежащего воинского порядка, на что сделает замечание комкор, ну а мне уже попадëт за это от начальника отряда. И всë же к вечеру я рискнул привести Городовикова на наши конюшни. Осмотрев их, Городовиков весьма лестно отозвался о них. Вероятно, пока я гулял, дежурный по отряду учëл склонность и слабость Городовикова к коням и навëл там порядок. Возможно, это сделали по своей инициативе пограничники-кавалеристы. Во всяком случае я никого об этом не спрашивал. Для меня важнее всего, чтобы комкор остался доволен. Летом 1938 года по апелляции одного из комсомольцев я побывал в Москве на заседании партийной комиссии, а после этого заезжал в Дулëво повидаться с сестрой и зятем, своими товарищами, оставшимися дома. Побывал на заводе. Зашëл и в красочный завод, в художественную мастерскую. Комсомольцы красочного завода подарили мне набор музыкальных предметов (типа флейта) из фарфора, только что освоенных заводом. На этих инструментах комсомольцы исполнили для меня несколько песен, особенно популярных в то время «Kрyтитcя, вeртитcя шар sony6oũ...» из кинофильма «Mакcим» и марш «Becëлыe рe6яmа» из одноимëнного кинофильма. Исполнили они эти песни мастерски. Тут же передали свои инструменты и просили передать их для участников солдатской художественной самодеятельности, что мною и было сделано по возвращении из Дулëво в Славуту. В начале весны 1938 года я прощался со своим непосредственным начальником батальонным комиссаром В.С.Марисовым. Он был уволен из войск как представитель якобы привилегированной семьи, бывавшей не раз за границей. Когда разобрались позже, то оказалось, что его дед был боцманом на русском флоте и не раз бывал в заграничном плавании. Мне жаль было расставаться с Марисовым. Он многое сделал для становления из меня как комсомольского, так и политического работника. Это был культурный уравновешенный политработник, пользующийся достойным авторитетом среди начальствующего состава. Марисов после увольнения устроился на ответственной работе в Совете Народных Комиссаров Украины. Наши связи с ним продолжались, и я неоднократно бывал у него на квартире, как до войны, так и после неë. Место Марисова занял старший политрук Иван Степанович Шадрин, который также был полковым политработником, но резко отличавшийся от Марисова по стилю и манере своей работы. Как я уже писал, в конце 1937 или начале 1938 года в отряд на должность началь- ника отряда прибыл П.В.Бурмак. Через несколько месяцев он получил звание «майора». Летом 1939 года Бурмак был вызван в Москву в ЦК ВКП(б) с докладом о политико-моральном состоянии отряда. Доклад Бурмака в ЦК был одобрен. Тут же ему было присвоено внеочередное звание «комбриг» и он получил назначение на должность начальника пограничных войск Читинского округа. Подобные выдвижения были редкие в то время. Необходимо было восполнять потери в кадрах, которые имели место в период «ежовщины», т.е. когда Наркомом Внутренних дел работал Н.И.Ежов.
Обстановка в мире накалялась. Да и обстановка в мире накалялась. Накал этот был вызван приходом к власти в Германии Гитлера. Активность проявляли итальянские фашисты Муссолини. Поднимали голову воинственные элементы в Японии, возглавляемые Нагасаки. Япония даже спровоцировала нас в 1938 и 1939 году на военный конфликт в районе озера Хасан, озера Буир-Нур, реки Халкин-Гол. Мы, пограничники, рост напряжëнности в межгосударственных отношениях особенно отчëтливо стали наблюдать с этого времени. Над 4-й заставой летом 1938 года был сбит польский планер. Планериста взяли в плен как нарушителя границы. Произошло это в день выборов в Верховный Совет УССР (как будто 4 июня). В августе 1939 года у нас на 4-й погранкомендатуре был сбит польский военный самолëт. Причëм пленные планерист и лëтчик вели себя исключительно вызывающе. Участились случаи вооружëнных стычек с иностранными агентами при попытке их перейти нашу государственную границу. Созданная фашистами ось «Берлин-Рим-Токио» давала знать о себе на деле. В июле 1939 года отряд прощался со своим начальником. В этот день в отряде было общее партийное собрание. После его окончания коммунисты вышли на улицу. Военком отряда батальонный комиссар Шадрин, обняв Бурмака, сказал: «Пëтр Васильевич, желаю тебе добра на новом месте. У тебя грудь широкая, орденов на ней разместится много. Поезжай и зарабатывай их». Имея уже звание комбрига, Бурмак из отряда выехал в звании «майор», заявляя, что как-то стесняется нового звания и оно для него непривычно. После Бурмака во временное командование вступил военком отряда Шадрин, на место которого уже прибыл старший политрук Козлов Пëтр Александрович. Шадрин переводился в новый погранотряд, но в связи с отбытием из отряда Бурмака был в нëм временно задержан.
Инструктор политработы. Моими основными функциями, как инструктора политработы, были сбор и обработка партийно-политической информации, организация и руководство соцсоревнованием, проведение отдельных дознаний по различным нарушениям и другое. Приходилось по- прежнему много бывать на заставах, что давало мне возможность хорошо знать личный состав. Не случайно командование отряда крайне редко отдавали приказы по личному составу, чтобы предварительно не посоветоваться со мной. Бурмак в шутку меня называл «ходячей энциклопедией». И пока Бурмак и Шадрин были во главе отряда, они никак меня не отпускали из политаппарата, хотя возможность уйти из него для меня представлялась.
1939г. Сентябрь. Hовые заботы В начале сентября 1939 года командование отряда собрало нас комендантов и политруков комендатур на служебное совещание. На нëм нам объявили, что 17 сентября по решению Советского правительства Красная Армия должна перейти государственную границу и освободить своих братьев украинцев и белорусов от гнëта польских панов. Нам было также объявлено, что на базе нашего отряда создаëтся 94-й Мохнатский погранотряд. Нас предупредили, чтобы мы полученные данные хранили в строгой тайне. С этого времени вся наша работа была посвящена двум заботам: с одной стороны готовиться к 17 сентября, дню перехода Красной Армии госграницы с Польшей, а с другой стороны переезду на новое место службы, подбору личного состава во вновь создаваемый 94 погранотряд. Служба на границе стала принимать более напряжëнный характер. Участились случаи нарушения границы. В один из дней над нашей 18 заставой появился польский военный самолëт. Поскольку он появился внезапно, без предупреждения нас, то по законам пограничной службы был обстрелян пограничниками и сбит. Лëтчика взяли в плен. Самолëт с разрешения командования отряда забрали себе прибывшие из Шепетовки наши лëтчики. Бензин из самолëта пригодился на нужды комендатуры для автотранспорта. На комендатуру, в еë штаб, который дислоцировался в пограничном селе Кривин, я прибыл 1 августа 1939 года. Командно-политический состав комендатуры и застав я знал хорошо, и он мне был известен по прежним приездам туда. Комендантом участка был майор Козырев Николай Игнатьевич, начальник штаба капитан Каневский, а потом старший лейтенант Коляда П., мой бывший командир взвода в полковой школе, помощник коменданта по хозяйственной части старший лейтенант Дедов, оперуполномоченным комендатуры техник-интендант II ранга Фомин [Фокин? — B.K.]. Начальниками застав были: в 17-й старший лейтенант Бахметов, 8-й капитан Бойков М., 19- й младший лейтенант Горюнов Л. и в 20-й старший лейтенант Шулико. Фамилий начальника связи комендатуры и начальника резервной комендатуры не помню.
3емляки. Володя Гасилин, Саша Тронов В хозяйственной базе комендатуры проходил службу рядовым пограничником мой сосед по Дулëво и товарищ молодости Володя Гасилин. Кстати, это был очень интересный и заводной парень. Вспоминаю, когда нас новобранцев привезли в Славуту и разместили на несколько дней в т.н. карантин, мы с ним в один из дней пошли в туалет. Вдруг при выходе он мне заявляет, подожди, Костя, я пойду из своей корзинки (была вместо чемодана, такая же корзинка была и у меня) возьму орден Ленина. Буквально через несколько минут мы слышим объявление в нашей казарме: кто приехал с орденом Ленина, немедленно явиться к военкому отряда. Никто, конечно, на эту команду не отозвался, начались поиски, в ходе которых «орденоносцем» был опознан Гасилин и его повели к военкому. По его возвращении оттуда я спросил Володю, почему он объявил себя орденоносцем? На это он мне ответил, что ему надоело слушать от старых пограничников о своих орденах, а поэтому, что мы хуже их что ли, решил объявить и себя орденоносцем. Конечно, говорит, мне попало за болтовню от военкома, которым был тогда батальонный комиссар Марисов В.С. Второй случай произошëл, когда я был курсантом полковой школы, а Гасилин служил в пулемëтном взводе. Жили мы под одной крышей, входя в одно подразделение манëвренной группы. Как-то в начале зимы 1938 года меня к себе вызвал политический руководитель мангруппы политрук Рассыпнов. Обращаясь ко мне, он спросил, товарищ Кузенков, вы как будто с Гасилиным из одного местечка Дулëво? На этот вопрос я ответил утвердительно. Тогда Рассыпнов спрашивает, скажите, пожалуйста, какая его правильная фамилия: Гасилин или Джульбарс? Ибо на вызов по фамилии Гасилин он не реагирует, а только стоит назвать Джульбарс, как он тут же выскакивает с места. Пришлось ответить, что его настоящая фамилия Гасилин, а «фамилию» Джульбарс он себе приписал по дороге в Славуту, заявив нам, что с этого дня он Джульбарс и другой фамилии не признаëт. В 1936 году на киноэкраны страны была выпущена новая кинолента, посвящëнная, по существу, действию служебной собаки «Джульбарс». Кинофильм имел в стране огромный эффект. А пограничники тогда пользовались необыкновенным авторитетом. Так вот по имени героини фильма Гасилиным все свои вещи (шинель, гимнастëрка, брюки, шапка, вещмешок, подсумок для патронов и т.д.) были поименованы вместо своей фамилии, как того требовала армейская служба, словом «Джульбарс». Вскоре Володю из хозбазы комендатуры перевели для продолжения службы на 18-ю заставу. В каком бы подразделении отряда он не служил, всюду был любимчиком пограничников. Таких людей солдаты любят и своими шутками они скрашивают трудности тяжëлой солдатской службы. В полковой школе учился и мой земляк по Дулëво Саша Тронов, хорошо играющий на мандолине. Он возглавлял у нас в полковой школе струнный оркестр, который не раз выступал перед начальниками застав, приезжающими в отряд по делам службы. При переезде на новую границу в Карпаты Володя Гасилин и Саша Тронов были оставлены на месте в 20 погранотряде. Во время Великой Отечественной войны В.Гасилин пропал без вести, а Александр Васильевич Тронов в чине «майора» был уволен в запас и ныне по-прежнему проживает теперь уже в городе Ликино-Дулëво.
17 сентября Начиная с 1 сентября начались, пожалуй, одни из самых напряжëнных дней в моей службе. Ежедневно и неоднократно к нам в комендатуру стали наезжать большие военачальники Красной Армии. Каждый из них требовал от нас, чтобы мы его везли на границу и показывали рельеф своего участка. Это им нужно было для оценки местности и принятия решения на размещение на ней своих войск. Спать приходилось урывками, а в ночное время не более 2–3-х часов. Но молодой организм легко справлялся с этими нагрузками. Вскоре в средней школе села, расположенной против штаба комендатуры, расположился штаб Тернопольского направления наступления нашей Армии. Это было одно из важных операционных направлений в ходе Освободительного наступления сентября 1939 года. 16 сентября Советское правительство объявило решение о переходе государственной границы и взятии под свою защиту единокровных братьев украинцев и белорусов, проживающих на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Нужно было учитывать, что фашистская Германия, спровоцировав военный инцидент на границе с Польшей, грубо напав на неë, почти уже три недели вела бои против польской армии. Поляки оказывали стойкое сопротивление, но где им было устоять против бронированного кулака гитлеровского вермахта. 17 сентября 1939 года я выехал на 18 заставу, где, согласно указаниям командования отряда, должен был отдать приказ об открытии в 5 часов утра государственной границы и беспрепятственного пропуска через неë войск Красной Армии. В магазинах села Кривин за короткое время дня с полок как ветром сдуло соль, сахар, спички и другие предметы первой необходимости. Когда я объявил начальнику заставы перед 5-ю часами, что надо открыть границу, он, несмотря на то, что видел лавину войск, подошедших к границе, не мог поверить в мои слова. Находящиеся в это время на границе пограничники тоже не могли себе представить — как это открыть границу. Спокойствие границы, еë нерушимость у них вошли во все поры жизни. Даже во имя государственных интересов страны они не смогли смириться со словами «открыть границу» и крайне горько, болезненно переживали эти минуты. Они видели, что войска могли просто смести их с лица [земли — B.K.], и в этом случае они проявляли своë несогласие с открытием границы. Примерно через час государственная граница вновь была закрыта и последующие подразделения пропускались через КПП (контрольно-пропускной пункт), организованный на окраине города Острог. Примерно в 12 часов мною в сопровождении трëх кавалеристов-пограничников в село Кривин была приконвоирована первая группа польских солдат. Ею оказались 28 польских солдат, противостоящие 18-й заставе, во главе с начальником стражницы паном Каминским, захваченные ночью спящими. Начальник стражницы, увидев меня, стал проситься, чтобы я его отпустил попрощаться с женой и двумя дочерьми. Он особенно бил на то, что мы с ним до этих событий были знакомы. Да! Действительно этого польского офицера я не раз видел. Мне приходилось передавать письма своего начальника отряда (как погранкомиссара) их командованию. Этот пан вëл тогда себя надменно. Подолгу не реагировал на наши условные сигналы-выстрелы, которые проводили на блок-посту железной дороги, соединяющей железнодорожную станцию Кривин и их город. А один раз он даже у меня не принял почту, т.к. я оказался без перчаток (без нужного этикета). Поляк считал, что мы бедные. И когда я в следующий раз на встречу прибыл в новеньких с иголочки лайковых перчатках, даже удивился. Он долго и внимательно разглядывал мои перчатки, забыв даже о переданном ему пакете. Во встрече, конечно, ему было отказано, и не по вышеизложенным причинам. Æ их изложил просто как житейские пограничные случаи. Население Кривина с воодушевлением восприняло нас, конвоировавших польских солдат. К вечеру в Кривине было уже около одной тысячи польских военнослужащих. На других участках погранотряда государственная граница не открывалась, т.к. в этом не было необходимости. По нашему участку в сторону границы проходило хорошее шоссе с твëрдым каменным покрытием.
Встреча семей работников нашего посольства. В один из дней первой декады сентября ко мне позвонил военком отряда старший политрук Козлов и сказал, чтобы я собрал жëн начсостава и вместе с ними встретил семьи работников нашего посольства, которые эвакуируются из Варшавы. В назначенное время мы были на блокпосту железной дороги, где обычно производится таможенный осмотр поездов, прибывающих из Польши и направляющихся туда. Этот пост от штаба комендатуры находится примерно в 4-х километрах. Вскоре подошëл паровоз с двумя вагонами международного класса. Взрослые со своими детьми вышли из вагонов. Мы вышли к детям и начали угощать купленными нами конфетами, печеньем и т.д. К нашему великому огорчению, никто из ребят от нас ничего не принял. Нас это насторожило и даже обидело. Поняв всë это, к нам подошли мамы детей и сказали, что не обижайтесь на них. Они не виноваты. Это мы так воспитали своих детей за границей, что они у посторонних ни при каких обстоятельствах (даже соблазна) ничего не возьмут. Когда они разрешили взять у нас подарки, всë было быстро роздано и взято.
«Дикая дивизия» На 3-й или 4-й день Освободительного похода нашей Красной Армии со мной произошëл неприятнейший казус, который остался в моей памяти на всю жизнь. А произошло вот что. К вечеру ко мне в кабинет вошëл помощник коменданта по хозяйственной части старший лейтенант Дедов и взволнованным голосом объявил, что случилась беда. С польской территории к нашей границе движется какая-то дикая дивизия и уничтожает всë живое на своëм пути. К нам в панике бежит масса польских жителей. Я, поверив Дедову (да мне и нельзя было не поверить, т.к. я проверить сказанное им всë равно не смог бы), даю ему команду собрать по тревоге всех имеющихся в наличии пограничников и ждать меня. Коменданта участка в это время в штабе не было. Сам направился в штаб Тернопольского направления, в штабе о случившемся доложил полковнику, начальнику оперативного управления. Он попросил показать по карте место предполагаемого движения «дикой» дивизии, заявив, что для перекрытия еë движения он снимет несколько соединений с фронта, а мне предложил взять с собой находящийся в парке комендатуры ударный батальон и вместе с пограничниками отправиться к месту происшествия деревня Дедова Гора, куда шëл поток беженцев. Когда я прибыл в деревню, то увидел странную картину. Вначале сотни, а потом и тысячи людей со страшными криками бежали в нашу сторону, неся или ведя за руку своих детей. Наши попытки навести какой-то порядок — успокоить людей и организованно отправить их обратно - ни к чему не привели. За ночь в этой деревне скопилось не менее 10 тысяч человек и прошла она в напряжëнной и неясной обстановке. С восходом солнца стало ясно, что из Польши никто не преследует мирных жителей. Мы начали их собирать большими колоннами, доводили до границы и отправляли к своим домам. Что делалось в прилегающих к границе польских районах, мы ничего не знали. К чести пограничников стоит отнести их исключительную выдержку. Несмотря на возникшую стихию никто из них не струсил и не сделал ни одного даже предупредительного выстрела. Посчитав, что мы справились со своей задачей, вернулись в штаб комендатуры. Не успел я войти в свой кабинет, как услышал команду: «военкома комендатуры вызывают в штаб Красной Армии». Не успел перейти порога штаба, как на меня набросился начальник оперативного управления. Он яростно ругался, обвиняя меня в срыве их плана наступления на указанный день, всячески грозил мне. Но что я мог поделать. Я стал жертвой непредвиденного и ложного панического случая.
Деда не стало в 83 года. Несмотря на плохое в последнее время здоровье, он смог в 90-е, когда жена и дочь умерли, помочь закончить институт своей внучке (моей жене). Его характер, опыт ВОВ, жизнелюбие он в полной мере передал ей (не отступать и не сдаваться, чистить зубы, заправлять кровать и одеваться за 45 секунд )))))). После того, как его не стало, при разборе сарайчика, который он нежно называл профилакторий, были случайно обнаружены тетради с его записями, об истории, изложенной в которых, никто не знал. О войне он не рассказывал, тем удивительнее было читать то, что было в них изложено. Тетради были переведены в pdf формат. Для размещения здесь они переводились в word, поэтому могут быть ляпы и утери запятых. Буду размещать частями, по мере редактирования. Итак, часть первая:
Тяжëлые годы (1918–22) Родился 29 мая 1915 г. в семье крестьянина-середняка деревня Сенькино, Богородского уезда (ныне Орехово-Зуевского района), Московской губернии. Родился и жил в большой семье [из одиннадцати детей к концу 1920 годов в живых осталось четверо]... Тяжëлые годы голода (1918–22)... Мы в это время жили, по существу, впроголодь, в отдельные дни не видели не только хлеба, но даже и картофеля... Эта трудная обстановка была почти повсеместно, и она вызвана империалистической, а потом и гражданской войнами, принëсшими стране разорение и разруху...
Праздники Моих сверстников в деревне и на своей улице было много. Поэтому летом в свободное время часто отправлялись в лес по грибы или просто погулять. Гулянья как правило сопровождались стенкой — массовыми драками взрослых парней и мужчин. Начинались эти стенки с драк мальчишек и так постепенно они перерастали в побоище взрослых. На стенке в Карпских лесах не раз в драках участвовал мой отец. В этом случае на мою долю выпадало держать в руках его брюки и верхнюю рубашку. Дрался он обычно или в нижнем белье или в одних кальсонах. Верхнюю одежду на период драки снимали для того, чтобы еë не порвать. Главное было сберечь одежду, а синяки и шишки в этом случае в расчëт не брались. Для разгона стенок из Егорьевска нередко наезжал конный милицейский наряд, иногда до 20 человек. Изрядно тогда попадало, особенно забиякам, от милицейских плëток, на конце которых иногда привязывали небольшие металлические болты. Отец дрался отчаянно, умело, его многие противники знали и побаивались, а поэтому было интересно наблюдать за его кулачными поединками или групповым кулачным боем. На эти гулянья собиралась масса жителей из близлежащих сëл и они обычно превращались в настоящий русский праздник с песнями, плясками, различными аттракционами. Здесь же были развëрнуты торговля в расставленных палатках и с лотков.
Оборонно-массовая работа В комитете ВЛКСМ я был ответственен за оборонно-массовую работу среди молодëжи завода [Дулëвского фарфорового завода]. Кроме того, я был комсоргом живописного цеха, где на учëте состояло более ста комсомольцев. Из них только шестеро ребят (я, Максим Затравкин, Толя Наумов, Толя Пауков, Митя Шишков и Федя Юрьев), остальные все были девушки. Работать с ними было трудно. Особенно они не любили посещать комсомольские собрания. В производственных делах комсомольцы всегда были впереди. Немного об оборонно-массовой работе, что она тогда представляла и что было у нас на заводе. Вначале на заводе не было ничего. Потом мы начали организовывать занятия в кружках по сдаче норм на значки «Ворошиловский стрелок», «Готов к труду и обороне» (ГТО), «Готов к санитарной обороне» (ГСО), «Готов к противовоздушной и химической обороне» (ПВХО). На все эти значки мною нормы были сданы. Ежемесячно занятиями в этих кружках были заняты сотни людей (только на значок «Ворошиловского стрелка» 1-й степени у нас занималось более 400 человек). Все эти занятия шли в системе «Осовиахима», ныне ДОСААФ. Материальная база отсутствовала. Вскоре у нас на заводе появилось многое. И здесь я должен отдать должное Алексею Вячеславовичу Агаеву. Он как член партии являлся председателем заводского Совета Осовиахима (его в шутку на заводе звали Эйдеман, по имени Председателя Ц.С. Осовиахима СССР). По рекомендации парткома завода директор завода изыскал возможности и провëл его своим заместителем по коммерческой работе. Фактически же Агаев А.В. занимался только оборонно-массовой работой. Я же помимо заместителя секретаря комитета ВЛКСМ был и заместителем председателя заводского совета Осовиахима. И вот в короткое время нам удалось на заводе создать свой осовиахимовский кабинет при заводском клубе. На базе этого кабинета проходила ежегодно 120-часовая допризывная подготовка. Кстати, эту 120-часовую допризывную подготовку мне пришлось пройти дважды. В 1935 году по линии Осовиахима, а в 1936 году как допризывнику. В обоих случаях на курсах я был старшиной и те мои товарищи, прошедшие со мной указанную подготовку, так и называли меня до ухода в армию старшиной. Кроме того, построили рядом с заводским клубом утеплëнный стрелковый тир на 25 метров, построили 25-ти метровую парашютную вышку. Приобрели 10 кавалерийских лошадей, на которых готовили «Ворошиловских всадников», до 10-ти служебных собак, которые охраняли завод. Купили планер и организовали планерный кружок, построили боевой тир для стрельбы на 400 метров. Была у нас и своя осовиахимовская форма. Она состояла из гимнастëрки и брюк из х/б ткани, фуражки, простых краг, ботинок и ремня. Еë выдали комсомольскому активу. В ней мы периодически маршировали с песнями по главной улице Дулëво Ленинской. Выходили из клуба и шли до стадиона. За этой формой в количестве 50 комплектов пришлось мне ехать в Москву к начальнику Главного политического управления РККА комиссару I ранга (соответствовало званию генерала армии) Гамарнику Яну Борисовичу, члену КПСС с 1916 года. Причëм в этой форме я отправился и на службу в Пограничные войска. Там она у меня служила за выходную форму, т.к. материал по своему качеству был выше солдатского обмундирования. По результатам оборонно-массовой работы мы шли далеко впереди многих предприятий района, за что нас не раз отмечали руководящие органы района и области. Я даже был на приëме по этому поводу у секретаря ЦК ВЛКСМ Горшенина.
Спортивный самолет. Чуть было не забыл сказать, что в Дулëво появился и свой спортивный самолëт, но об этом уже позже мне сообщили на первом году службы в пограничниках. А произошло появление самолëта следующим образом. Зимой 1936 года нам, активистам комсомольцам и осовиахимовцам, стало известно, что у нас в клубе должна пройти Всесоюзная конференция работников фарфорово-фаянсовой промышленности, на которой должен был присутствовать нарком местной промышленности РСФСР Струевский. Посоветовавшись, мы решили воспользоваться этой конференцией и обратиться к наркому с просьбой, чтобы он отпустил нам денег на приобретение самолëта. А для этого решили одеться в осовиахимовскую форму и придти приветствовать конференцию рапортом о наших успехах в оборонно-массовой работе. Выступить с рапортом было поручено мне. И вот в день открытия конференции нас пропустили в зал, куда мы вошли строевым шагом под марш духового оркестра, после чего я поднялся на сцену, встал за трибуну и начал рапортовать. Суть нашего рапорта сводилась к тому, что есть лëтчики во многих отраслях промышленности (металлисты, железнодорожники, автомобилисты и т.д.), но нет лëтчиков-фарфористов. А лëтчики фарфористы, по нашему убеждению, должны быть. Для этого нам нужен спортивный самолëт, который бы помог подготовить таких лëтчиков. Поэтому просим наркома, чтобы он отпустил денег на самолëт. По тем временам спортивный самолëт стоил 25 тысяч рублей. Нарком на нашу просьбу отреагировал быстро. Буквально в ходе моего выступления он прервал меня и заявил, что на приобретение самолëта я выделяю 12500 руб, а вторую долю добавит директор завода. В возбуждëнном радостном настроении уходили мы из зала конференции.
Спортивные соревнования.
Была у меня и летняя спортивная форма, которая состояла из белых брюк, рубашки, фуражки, белых ботинок, носков и поясного ремня. А получил еë при следующих обстоятельствах. В 1935 году в Орехово-Зуево проходил районный парад физкультурников, на котором своей отдельной колонной были представлены дулëвские физкультурники. Я тогда на время отпуска замещал секретаря комитета ВЛКСМ, который по должности обязан был возглавить эту колонну. Поэтому мне, как руководителю колонны, бесплатно (как и осовиахимовскую) дали спортивную форму. А если говорить шире, то я активно участвовал и в спортивной работе, и в различных заводских и районных спортивных соревнованиях. А участие в этом деле началось для меня совершенно неожиданно и случайно. Однажды Георгий Васильевич Серединин, спортивный работник заводского комитета профсоюзов, на одном из кинофильмов, после его окончания, обратился ко всем присутствующим с просьбой принять участие в легкоатлетических состязаниях района. Для этого он просил всех желающих придти назавтра вечером на заводской стадион на тренировку. В числе других был и я. Моя первая тренировка была неожиданной не только для присутствующих, но и для меня самого. На этой тренировке я побил всех местных асов по бегу, в результате некоторые из них как Георгий Тягунов, Павел Шапкин после этого не только не поехали в район, но и прекратили заниматься бегом. На моих результатах по бегу видимо сказалось детство. Я очень любил бегать и мне в деревне не было равных. А у отца было даже такое выражение, когда он посылал меня за чем-нибудь в Ильинский Погост, то обычно говорил — не сходи за тем-то в Ильинский Погост, а сбегай. Иногда на дню мне неоднократно приходилось бегать в Ильинский Погост и обратно. Так вот в результате этой тренировки нам удалось отобрать несколько парней (Манько и другие) и девушек (Валя Янина, Шура Пузанова) в секцию по бегу и на районных соревнованиях мы как правило всегда зарабатывали первое место, привозя фабкому учреждëнные призы. Но здесь следует отметить и нечестное судейство спортивных судей. Боясь, что мы можем забрать все призы, они умышленно занижали наши результаты, которые исчислялись долями секунды. В результате я всегда бывал на втором месте и получал либо почëтную грамоту или именной нагрудный знак, а ореховцы, занявшие первые места, получали патефон, велосипед и другие ценные вещи. Причëм мы держали первое место до последнего забега. На последнем забеге уже знали, что будет первым кто-то из Орехово-Зуево. Однажды произошëл и такой памятный для меня случай. На нашем стадионе проводились легкоатлетические соревнования. Я участвовал в беге на 3000 м. Пробежав и заняв первое место, я после этого оделся и ушëл домой. Находился дома, когда внезапно у нас появляется наш знакомый Саша Куклев с литром водки, которую поставил на стол и сказал — пейте. Для нас это показалось странным и неожиданным, зять и сестра просили: «Саша в чëм дело?». На что он ответил, что ставил выигрыш на три литра на Костю, а второй его соперник поставил на Пашку Шапкина. Поскольку Костя выиграл, я ему и даю один литр водки, а два литра забираю себе.
Призывник. В 1935 году наше государство издаëт постановление о введении персональных воинских званий и омоложении призывного возраста. Согласно этого постановления выходило, что мне придëтся идти на службу не в 1937 году, а в 1936 году, когда одновременно призывались граждане, родившиеся в 1914 году и первой половине 1915 года. На предварительных комиссиях по приписке я был зачислен в Кремлëвский гарнизон. Здесь следует оговориться, что в 1935 и в 1936 годах я прошëл несколько медицинских комиссий по отбору кандидатов в командные училища. Вначале на одной из комиссий по состоянию здоровья я был зачислен в Ленинградское высшее Военно-морское училище имени С.М.Кирова. Но несмотря на моë желание, поехать туда не удалось. Наш секретарь заводского комитета ВЛКСМ Андреев находился в близких отношениях с военкомом и уговорил не посылать меня туда. А поскольку отбор носил добровольный характер, поэтому меня и отклонили. Андреев жалел потерять меня как активиста. Потом я прошëл дважды комиссию (в районе и в Москве) по отбору в командное училище Военно-Воздушных сил. В лëтное училище по состоянию здоровья я про- шëл. Но лично не захотел там учиться. Мандатная комиссия с моими доводами согласилась и отчислила меня из кандидатов на учëбу. И последний раз уже перед уходом в погранвойска прошëл комиссию на учëбу в школу комитета Госбезопасности. Поскольку у меня на руках были уже повестки для явки на сборный пункт по отправке в погранвойска, военком мне ответил: пойдëшь служить по призыву в пограничники. Итак, заканчивалась моя вольная жизнь, в которой я был сам себе хозяин. К этому времени улучшались условия жизни. С 1-го сентября 1934 года в стране ввели свободную продажу хлеба по коммерческой цене 1 рубль за килограмм. Для нас тогда это было большим событием. Мы, даже молодëжь, во всяком случае мы работающие, вместе отметили это событие коллективной выпивкой. Обычно собирались у нас в квартире, хотя она и была малюсенькая, но все желающие умещались в крохотной комнатке. Как всегда проживающие в Коротково Семëн Бобков, Костя Харитонов и Ваня Елисеев из деревни Стенинская приносили в этом случае свои картофель, морковь, свëклу, из которых моя сестра Поля готовила нам винегрет, закупали в магазине консервированные американские бобы, которых в продаже всегда было в достатке. Вот, пожалуй, и вся наша закуска, исключая хлеб. К 1936 году снабжение населения продуктами питания заметно улучшилось. В те годы при посещении заводского клуба, когда демонстрировались кинофильмы, для призывников предоставлялись определëнные льготы. Начиная со дня получения повестки на призыв и отправки на службу, всех допризывников на просмотр кинофильмов пропускали бесплатно. Никаких пропусков на этот счëт не устанавливали. Было заведено правило, которое неукоснительно выполнялось. При проходе в зал должен показать контроллëру свою остриженную голову. Этой льготой мы с Митей Шишковым пользовались ежегодно, начиная с осени 1933 года. Сами мы были рослые ребя- та. Как только начинался призыв, у всех призывающихся стригли на голове волосы. Мы это делали в парикмахерской. И обычно когда нас зимой спрашивали контролëры: «Почему вы всë ходите в кино бесплатно?», мы обычно отвечали: «Что-то задерживают нас с отправкой».
*дед внизу справа
В Пограничные войска. Призыв в Красную Армию. В сентябре 1936 года нас, молодëжь, родившихся в 1914 году и первой половине 1915 года, ждала призывная комиссия, которая располагалась в заводском клубе. Призыв в Красную Армию отмечался как праздник. Когда пришëл на медицинскую комиссию, мне заявили, что моего личного дела нет. Оно утеряно. Придëтся неделю подождать, пока оформят и подберут новые документы. Явился через неделю, медицинская комиссия определила служить меня в артиллерию. Однако, сидевший в комиссии старший лейтенант пограничник начал уговаривать меня, чтобы я пошëл служить в пограничные войска. Немного подумав, я дал согласие.
Дynëвo. 02.10.1936 г.
В 20 Славутский Краснознаменный погранотряд. Со мной вместе в пограничники призвали Бориса Тетëркина, Сашу Тронова, Володю Гасилина и Моисеева. Старший лейтенант пограничник нам объявил, что мы служить будем в 20 Славутском Краснознамëнном погранотряде, который дислоцируется в местечке Славута Каменец-Подольской области. Он же объявил нам, что летом 1936 года ребята, участвующие в художественной самодеятельности, ездили с концертами по фарфоровым и фаянсовым предприятиям Украины, в т.ч. были и в Славуте. Сергей Новосëлов, который был в этой группе и тоже был в числе призывников, нарисовал мне Славуту как маленький городок, расположенный на р.Горынь и утопающий весь в зелени. Таким он и оказался в самом деле.
Прощальные вечера. 7 октября 1936 года вечером мой дружок, шофëр директора завода, Коля Корчагин на директорской машине отвëз меня на сборный пункт для отправки по назначению. До отправки на службу нам заводской комитет профсоюза отпустил изрядную сумму денег на проводы. На эти деньги мы устроили несколько прощальных вечеров на квартире у Сергея Новосëлова, Николая Комиссарова, меня и у других. А почти накануне отъезда состоялся общезаводской прощальный вечер с призывниками. На нëм кроме официальной части вручили каждому из нас по именному поллитровому фарфоровому бокалу. Вскоре сюда прибыл Вася Ларин, редактор заводской многотиражной газеты «Гудок», и Юля Д*...*, работавшая в этой газете машинисткой, чтобы попрощаться со мной. С Васей Лариным у меня были хорошие отношения, по его просьбе я неоднократно в заводскую газету «Гудок» и районную газету «Колотушка» писал статьи о комсомольских делах, оборонно-массовой и спортивной работе. Газета «Колотушка» памятна для меня. Я имел именной нагрудный знак «Колотушка» за призовое место в одном из спортивных соревнований. Мне не раз как солдату приходилось объяснять любопытствующим, что это значит «Колотушка».
В эшелоне к Славуте. Находясь в железнодорожном эшелоне по направлению к Славуте, мы любовались просторами своей Родины, особенно пышной зеленью Vкраины, еë зелëным нарядом, ещë хорошо сохранившимся в октябре месяце. Для меня это была самая длительная поездка (исключая детство). Взрослым дальше Тулы и Калуги мне ездить не приходилось. В Славуту прибыли 12 октября 1936 года. В пути было несколько забавных историй. На одной из маленьких остановок призывники одного из вагонов выменяли свой бачок из-под воды у одной из женщин-украинок на семечки. Через некоторое время она вновь подошла к вагонам, ей также предложили бачок, она ответила, а зачем он ей, она уже один выменяла. Но еë всë же уговорили на новый обмен. И каково было наше удивление, когда эта женщина пришла с жалобой, что у неë пропали бачки. Фактически же ей обменивали один и тот же бачок, который незаметно для неë уносили из дома.
В пограничном отряде. Прибыли в отряд, здесь нас помыли в бане, одели в пограничную форму и направили в летние казармы, в которых мы жили весь свой учебный пункт примерно 2 месяца. Из выданной формы нас больше всего огорчили кожаные ботинки и хлопчатобумажные обмотки длиной 1 метр 65 сантиметров. Некоторые даже пали духом. Итак, с этого времени началась моя солдатская служба в качестве пограничника. Причëм надо заметить, что первые годы моей солдатской службы были весьма успешные. На 3-й год службы я уже занимал офицерскую должность, с которой в настоящее время не каждый офицер даже увольняется на пенсию. Æ был политруком и военным комиссаром погранкомендатуры. В Славутском погранотряде я прослужил с октября 1936 по сентябрь 1939 года. Но теперь всë по порядку. После окончания учебного пункта, т.е. курса молодого бойца-пограничника, меня зачислили в полковую школу младшего начсостава. Полковую школу окончил в сентябре месяце [1937 года ], а точнее сдал экзамены на младшего командира, будучи уже ответственным секретарëм бюро ВЛКСМ погранотряда. Здесь следует отметить, что занятия в полковой школе были напряжëнные и требовали большой физической отдачи. Особенно трудными были пешие переходы (25 километров) с марш-бросками (5 километров).
Славymа 12.07.1937 г.
Причëм нужно было пройти в строго определëнное время. За этим ревностно наблюдал начальник полковой школы капитан Назаренко. Он всегда на верховой лошади сопровождал нас в походе. Кроме боевой амуниции, винтовки, патронов, противогазовой сумки, сапëрной лопатки, кирки, каждому из нас выдавался вещевой мешок, в который насыпалось 32 килограмма песка. Вес песка всегда на ве- сах перед выходом в поход проверял начальник полковой школы. Пот ручьëм лился с нас в пути. Сердобольные старушки в украинских сëлах, через которые проходил наш маршрут, с сожалением и оханьем встречали нас. Стремились как-то помочь нам. Выносили холодную воду, молоко, но всë это в походе употреблять запрещалось. Солнце нещадно палило нас. За весенне-летний период мы, курсанты полковой школы, сделались чëрными и сухими как вобла. Однако я довольно таки легко переносил переходы, особенно бег на 5 км в конце марша. Вероятно, здесь сказались мои прежние тренировки. Ведь в 1935–36 годах я нередко прежде чем пойти на работу ходил на стадион и там делал пробежки-тренировки на дистанцию до 3-х кило- метров. Бежать 5 километров разрешалось самостоятельно и я всегда прибегал первым к установленному финишу и там поджидал своих товарищей. Иногда марши заканчивались форсированием водной преграды — реки Горынь — и боевой стрельбой на стрельбище, расположенном за Горынью.
Секретарь комсомольской организации полковой школы. Здесь в полковой школе меня избрали секретарëм комсомольской организации школы, а несколько позже членом бюро ВЛКСМ погранотряда. Выполнение этих обязанностей требовало от меня дополнительных усилий, да к тому же я не должен был отставать от других в учëбе. Кроме того, у нашей комсомольской организации было подшефное село Баранья Улановка, в которое также надо было ходить и проводить определëнную политико-воспитательную работу среди еë жителей. Надо заметить, что население пограничных сëл («лобовых» — как их тогда именовали) с большой теплотой встречало нас пограничников. Мы у них всегда были желанными гостями. Им не столько, на мой взгляд, нужно было наше выступление, как большое желание просто пообщаться с пограничниками. Большим авторитетом в этом селе пользовался наш член бюро ВЛКСМ командир отделения Леонид Горюнов, который по образованию был агрономом и до призыва в Погранвойска работал председателем колхоза. К советам и пожеланиям Л.Горюнова колхозники относились с особым уважением. Зимой 1937 года наш погранотряд посетила делегация пионеров из города Киева, которую, хорошо помню, возглавляла старшая пионервожатая Кийко. С ними мы заключили своеобразный договор: мы им обещали хорошо учиться, они нам тоже. Причëм они нам предложили несколько фамилий своих школьников-мальчиков нарушителей дисциплины, над которыми мы должны были взять шефство и добиться исправления в их поведении. Они просили нас заезжать и к ним и к своим подшефным. В конце [марта? ] 1937 года нас, курсантов полковой школы, отправляют в город Киев для подготовки к участию в колонне пограничников в воскресном параде на Крещатике в день Международного праздника солидарности трудящихся — день 1 мая. Весь апрель месяц мы только тем и занимались, что отрабатывали строевой шаг и два раза в неделю проходили политзанятия. К параду мы подготовились хорошо, за что получили благодарность от наркома внутренних дел Украинской ССР. Парад принимал прославленный полководец гражданской войны командующий Киевским особым военным округом командарм 1 ранга Якир. Впервые мне удалось так близко увидеть видного командира Красной Армии. На параде Якир зачитывал текст Военной присяги, а мы за ним повторяли слово: «я сын трудового народа» и т.д. Тогда был установлен такой порядок, что участие в военных парадах сопровождалось коллективным принятием текста присяги. После парада нам дали увольнительные в город. И вот 1-го мая 1937 года я первый раз встретился со своим подопечным. Это был уже взрослый юноша, обучающийся в 9 классе, фамилию его я не помню, но звали его Леонидом. Когда в их квартиру пришëл его отец, я даже немного струхнул. Его отец носил два ромба. Он работал в МВД республики на ответственной работе. После угощения я раскланялся с ними и больше у них уже не бывал.
Секретарь бюро ВЛКСМ погранотряда. Однажды, это было в сентябре 1937 года, неожиданно меня пригласил к себе секретарь бюро ВЛКСМ погранотряда Постников Андрей Григорьевич. Это был опытный комсомольский работник. Перед призывом в погранвойска он работал секретарëм райкома комсомола в одном из районов Архангельской области. Пришëл к Андрею и он мне сказал, что сейчас пойдëшь к батальонному комиссару Марисову. Марисов Виталий Степанович был помощником начальника погранотряда по политической части. Когда пришëл к нему, Марисов мне говорит, что мы тебя, Костя, хотим сделать секретарëм бюро ВЛКСМ погранотряда. Я ему ответил, что у нас есть секретарь Постников. На что Марисов ответил, что он за ослабление борьбы с троцкистскими элементами на заседании окружной партийной комиссии (городе Киев) получил партийное взыскание и освобождëн от должности секретаря. Марисов мне также добавил, что за это же партийные взыскания получили он и секретарь партбюро Петкуров. От предложенной должности я сразу же отказался: что если с работой не справился такой опытный работник и член партии Постников, то где уж мне, беспартийному. Кроме того, я назвал кандидатуры членов бюро, заместителей секретаря Гришу Мельнова и Петра Гагарина. Первый из них был членом партии, а второй кандидат в члены ВКП(б). Они мне оба ответили, что они между собой советовались и решили, что наиболее подходящая твоя кандидатура. Через некоторое время состоялось заседание бюро ВЛКСМ, на котором меня «сосватали» на должность секретаря. А.Г.Постников получил назначение на должность политрука 2-й погранкомендатуры. Когда я прибыл в Славуту, погранотрядом командовал полковник Шорох, но вскоре его, начальника штаба батальона комиссара Ракова, начальника финчасти техника- лейтенанта Острун, коменданта 4-й погранкомендатуры капитана Иванюковича, несколько позже вновь назначенного начальника штаба капитана Брауна, некоторых начальников застав и рядовых арестовали. Нам объявили их как «врагов народа». Причëм были арестованы два комсорга подразделений: рядовой В.Шалаев (6 застава) и рядовой Быков (комендантский взвод) в то время, когда я работал секретарëм бюро ВЛКСМ отряда. Полковник Шорох, капитан Браун, техник-интендант 2 ранга Острун и рядовой В.Шалаев после непродолжительного времени были освобождены, и они возвратились в наш отряд. О судьбе остальных мне ничего не известно.
Съезд комсомола Украины. В ноябре 1937 года меня, как секретаря бюро ВЛКСМ пригласили для участия в работе X-го съезда комсомола Украины. Это, пожалуй, были лучшие дни в моей жизни. Разместили меня в гостинице «Красный Киев». Номер гостиницы был убран так богато, чего мне позже уже офицером не приходилось видеть ни в Москве, ни в Киеве, ни в Новосибирске и других областных центрах, где приходилось останавливаться, будучи в командировках по служебным делам.
Hа X съезде ВЛКСМ. Kueв. 20.11.1937 г.B neрвoм рядy cnрава Moрoзoв, вo вmoрoм Eршoв, Шалагин.
На съезде мне удалось повидать старых членов партии с дореволюционным стажем известных подпольщиков: члена политбюро ЦК ВКП(б) Косиора С.В., первого секретаря ЦК КП(б)V, и Григория Ивановича Петровского, Председателя ВЦИК Украинской ССР. Кстати Г.И.Петровский являлся почëтным пограничником нашего отряда. Косиор и Петровский исключительно скромно, незаметно, но как-то подкупающе вели себя во время работы съезда комсомола. Здесь же мне впервые удалось повидать и Генерального секретаря ЦК ВЛКСМ А.В.Косарева. Александр Васильевич имел огромный авторитет среди комсомольцев и молодëжи и был их признанным вожаком и руководителем. На съезде также повидался с Пашей Ангелиной, прославленной трактористкой Украины, бригадиром тракторной бригады Старобешевской МТС, позже дважды Героем Социалистического труда, еë сестрой Надей, известной по всей стране свекловодом Марией Игнатенко, вырастившей по 500 центнеров свëклы с га, невиданного по тем временам урожая этой культуры. Мы, пограничники округа, присутствовавшие на съезде, не раз в его перерывах беседовали с Пашей, Надей Ангелиной, Марией Игнатенко. Причëм Паша и Надя отличались большой скромностью, чего нельзя было сказать о Марии Игнатенко. Не случайно еë делегаты провалили при выборах в состав Пленума ЦК ВЛКСМ. Здесь же на съезде присутствовал известный в стране писатель и драматург Александр Корнейчук. Были и другие знатные люди страны и республики, как Пëтр Кривонос, новатор железнодорожник и другие. С А.В.Косаревым на играх в водное поло, которые проходили в городском водном бассейне, даже сидел рядом и он поинтересовался моей службой и местом откуда прибыл на съезд. Дважды в 1938 году побывал в своëм областном центре Каменец-Подольске. Эти поездки были связаны с комсомольскими и служебными делами. До этого года наша Славута входила в состав Винницкой области.
Выборы в Верховный Совет СССР В конце 1937 года началась подготовка к первым выборам в Верховный Совет СССР по вновь принятой и утверждëнной на чрезвычайном съезде Советов в Москве 5 декабря 1937 года Конституции СССР. По нашей местности в Верховный Совет СССР в палату Совета Союза баллотировался прославленный герой гражданской войны Маршал Советского Союза Будëнный Семëн Михайлович. Семëн Михайлович приезжал к нам в отряд, встречался в клубе с пограничниками. Состоялась и у меня встреча с ним. Он со мной крепко поздоровался за руку, расспросил меня, кто я буду, поинтересовался моей службой. А произошло это в период перед выходом на смену в президиум собрания, посвящëнного встрече.
