kartsev

(Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

(Регулярная работа с 82-мм миномётом "Поднос" подсказала мне идею с охотничьим патроном. 8 сторожевая застава на горе Тотахан (отм 1641 м.), 10 км. южнее Баграма. Осень 1986 г.).

Во время афганской войны в мотострелковых подразделениях и в разведбатах была введена самая замечательная на свете должность – заместителя командира. Или, как она называлась в народе, «зам по бою».

За всё в подразделении отвечал его командир. И именно с него снимали стружку за все залёты и невыполнение боевых приказов. Замполит отвечал за политико-моральное состояние подразделения, за воспитательную работу и многое другое. «Зам по бою» - лишь за боевую подготовку. Другими словами, душа у него болела за всё, но ни за что особо не отвечала. Потому что главной его задачей в бою было сидеть в кустах и ждать… Нет, не героя, а того момента, как командир простудится, будет ранен или… В общем, сидеть, ждать и надеяться, что до самой замены его опыт и командирские навыки никому не понадобятся.

После того, как из отпуска приехал командир отдельного разведвзвода Толя Викторук, я вернулся к себе на заставу. И вскоре был назначен на должность заместителя командира 6-й мотострелковой роты. Эта должность позволяла мне приступить к моей основной работе – связника в «цепочке»: наше командование – Шафи – Ахмад Шах Масуд. А заодно и наладить работу со своей агентурой.

Идея с открытием лазарета в кишлаке Калашахи себя оправдала. И вскоре у меня появилось в Калашахах множество знакомых, от которых я получал самую разнообразную информацию.

В частности, я узнал, что командир местного отряда самообороны Хасан дружит не только с Сафиулло, недавно ушедшим из банды Суфи Ахматдина (это была одна из подчиненных Анвару небольших банд), но и с самим Анваром. А еще, что пастухи не просто так каждое утро проводят свои отары вокруг наших застав – проверяют, не наследили ли мы (или наши разведчики) прошедшей ночью. И что любимая игра местных мальчишек - игра в камушки у дороги. Проехала по дороге машина – один небольшой камушек в кучку, проехал БТР – камушек в другую кучку, проехала БМП – в третью, проехал танк – большой камушек в четвертую.

Вскоре с Хасаном мы составили план кишлака с количеством жителей в каждом доме и с описанием, кто и чем занимается. Такие же планы были составлены и по соседним кишлакам, но уже в менее полном объеме. Эти данные позднее дополнялись и перепроверялись мною из других источников.

В детстве родители каждое лето отправляли меня в ссылку в деревню - в Завидовский заповедник. И с тех пор я твердо усвоил одну простую истину - в деревне все всё обо всех знают. Поэтому было вполне логично и здесь узнать о местных жителях как можно больше. А уже от них узнавать о том, когда, куда и с чем приходят караваны в духовские кишлаки. Эта информация потом передавалась в баграмский разведбат и в разведроту 345-го парашютно-десантного полка. На реализацию.

Среди моих пациентов в лазарете были местные жители и пуштуны-кочевники. Но однажды мне пришлось несколько дней походить в соседний кишлак, чтобы подлечить главаря одной довольно крупной банды, получившего осколочное ранение. За ним уже давно охотились наши разведчики (было за что), а подранил его совершенно случайно командир нашего выносного поста.

Главарь этот был страстным охотником. Поэтому, когда он пошел на поправку, пришлось незаметно подменить один из патронов в его охотничьем патронташе. Точнее начинку этого патрона. Обычный порох в нем был заменён на пороховой заряд из вышибного патрона 82-миллиметровой осколочной мины. Вскоре этот главарь погиб на охоте из-за несчастного случая.

Это был правильный случай. Потому что даже на войне нельзя пытать пленных. Нельзя их убивать. Тем более, если это - советские солдаты.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

(Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

(На фото: отдельный разведвзвод 2-го мсб 180 мсп на совместной операции с афганским царандоем в январе 1987 года на Панджшере. 3-й слева за пулеметом ПК, в подшлемнике - Максим Таран (погиб 15-го мая 1988 г. под Мирбачакотом); я – в центре, без головного убора; передо мною на броне лежит на броне - Роберт Русанов (в настоящее время – капитан дальнего плавания); правее - механик-водитель (в бушлате) - Игорь Лёля; за ним (в танковом шлемофоне) - наводчик-оператор Павел Рысаков; левее его, в подшлемнике - снайпер Лёша Стасюлевич; крайний справа (стоит) – заместитель командира разведвзвода сержант Саша Хливный (умер в 2007 г., инфаркт).

Когда в середине января 1987 года в Афганистане начала действовать политика национального примирения, из штаба полка пришла кодограмма, требующая «активизировать и расширить масштабы разведывательных и засадно-поисковых действий по борьбе с караванами мятежников». А следом за ней пришло разъяснение и дополнение для самых непонятливых – мы должны запланировать и проводить засадно-поисковые действия КАЖДУЮ НОЧЬ. Это можно было сделать силами разведподразделений всего нашего полка. Но было совершенно не реально для одного разведвзвода. Тем более, в таком густонаселенном районе, как окрестности Баграма.

Днем наш разведвзвод регулярно привлекался на сопровождение колонн и для выполнения различных текущих задач. Поспать днем не получалось. И я прекрасно понимал, что, если мы будем проводить засады каждую ночь, то очень скоро превратимся из охотников за караванами в обычную дичь. А потому вынужден был немного «химичить»: из трех засад планировать одну «липовую» засаду - для того, чтобы мои разведчики могли хотя бы немного отдохнуть и отоспаться, вторую засаду - в том, районе, где, чисто теоретически, можно было наткнуться на духовский караван и только третью засаду – конкретно под реализацию разведданных.

Я прекрасно понимал, что, если о моем жульничестве узнают в штабе, то не сносить мне головы. Понимал, что это неправильно. Но другого выбора у меня не было.

Постепенно мы втянулись в такой режим работы. Это было не сложно. Ведь для того чтобы провести «липовую» засаду, нужно было всего лишь выбрать спокойный район: подальше от начальства, поближе к душманам. Незаметно занять его, выставить боевое охранение и спокойно отдыхать («броня» с экипажами размещалась на ближайшей сторожевой заставе, из оставшихся восемнадцати разведчиков ночью две «тройки» отдыхали, четыре несли службу, смена проходила через четыре часа; в результате, из 12 часов «засады» на сон каждой тройке доставалось по четыре часа).

Все было хорошо. Хотя, спать зимой на земле в спальниках было немного холодновато. Но по ночам и летом в горах не жарко. Так что это не было проблемой.

Однажды, во время засады у горы Вершек, под утро, когда стало понятно, что душманы нас не обнаружили, и скоро можно будет сворачиваться, я присоединился к последней отдыхающей тройке. И уснул где-то на час.

Через час меня разбудили. Мы начали потихоньку сворачиваться. Первое, что бросилось мне в глаза – это то, что некоторые из моих разведчиков выглядят немного разгоряченными, словно только что пробежали небольшой кросс. И очень довольными, словно каждый из них навернул только что по четырехсотграммовой банке сгущенки. Нужно было срочно проводить с ними допрос военнопленных, чтобы узнать, что они такого натворили, раз выглядят такими довольными? К сожалению, времени на это уже не оставалось.

Но, как известно, тайное становится явным. После обеда меня вызвал к себе командир батальона и устроил разнос. Оказывается, вертолетчики с баграмского аэродрома сегодня утром возвращались с какой-то задачи. Неподалеку от горы Вершек они заметили, как кто-то играет в футбол. Рассказали об этом кому-то из своих. Мол, классно ребята играли. Уже к обеду о том, как классно играют в футбол мои разведчики на засаде, знали и в нашем батальоне.

Где мои разведчики нашли футбольный мяч, я догадывался. На 10-й сторожевой заставе, где располагался штаб нашего батальона и мой разведвзвод, был и футбольный, и волейбольный мячи. И мы не раз устраивали волейбольные баталии не только с бойцами из других подразделений, но и с афганцами. Хотя в футбол играли не часто. Но то, что мои разведчики захватили футбольный мяч на засаду, смахивало на «действия организованной преступной группы по предварительному сговору». С этим нужно было разобраться.

За этот футбольный матч досталось мне от комбата по самое не хочу.

- Холодно было, товарищ лейтенант, - оправдывался потом передо мною мой заместитель сержант Хливный Александр Викторович. – Вот и решили мы немного согреться. Но с охранения мы никого не снимали. Играли только те, кто должен был спать.

Я знал это. Что-что, а охранение – это святое. И то, что на Александра Викторовича всегда можно положиться – тоже. Хотя с футболом – это, конечно, был крутой залёт. Но с другой стороны, если бы вместо футбола, Александр Викторович устроил бы свой сольный концерт игры на гармошке (а играл он виртуозно) и местные душманы обратились бы к нашему комбату с просьбой разрешить и им в следующий раз присутствовать на наших концертах, попало бы нам от комбата еще больше. Потому что наш комбат не очень любил, когда во время засад мы играем на гармошках. Ему нужнее были результаты, уничтоженные караваны и захваченные образцы оружия.

Не секрет, что мои разведчики не только воевали, но еще прекрасно играли на гармошке и на гитаре, замечательно пели. Так что могли устроить и для местных душманов прекрасный концерт. Если бы душманы не занимались всякой ерундой.

А еще мои разведчики постоянно требовали от меня, чтобы я написал стихотворение, посвященное нашему разведвзводу.

Но вместо стихов, я написал письмо в комитет ВЛКСМ второго курса музыкально-педагогического факультета Московского государственного педагогического института имени Владимира Ильича Ленина с просьбой взять шефство над моими разведчиками. И уже на старый Новый год все мои ребята получили первые письма от девушек из МГПИ.

Это было важно. Просто раньше я заметил, как мало писем получают мои ребята, что у многих из них не было девушек, которые бы их ждали из армии. А для разведчиков это очень важно, чтобы их ждали. Тогда у них будет больше шансов вернуться домой живыми.

Из той поры я вынес одно маленькое правило: даже если на нашу планету нападут инопланетяне, произойдет землетрясение или на нас обрушится цунами, нам нужно будет срочно спасать весь мир и всё человечество - у моих водителей, механиков-водителей и у моих разведчиков будет хоть немного времени для сна, днем или ночью. И пусть весь мир подождет! Иначе спасать его будет некому.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

(кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

(На фото: «тихий час» в Гардезе. Командир полка подполковник Прудников Виктор Федорович приказал взять на армейскую операцию под Алихейль (май-июнь 1987 года) все боевые машины 1-го мотострелкового (горнострелкового) батальона. В том числе и, подбитую 12 мая на боевых действиях под Чарикаром, БРМ-1к (башенный номер 643). С большим трудом мы дотянули её до Алихейля (заводилась она только с «толкача» и постоянно норовила заглохнуть). А почти через месяц, уже на обратном пути, под Гардезом, от короткого замыкания в электропроводке она загорелась снова. Пришлось провозиться с ней всю ночь. На следующий день, когда мы её немного подлатали, я уснул прямо на броне. Когда начальник штаба нашего полка Герой Советского Союза Руслан Султанович Аушев увидел это, сказал моим разведчикам, чтобы меня не будили).

В работе командира сторожевой заставы было много такого, чему нас не учили в военном училище. К примеру, тому, как построить баню и столовую на горной заставе из подручных материалов, как договориться с местными умельцами, чтобы они сделали тандыр, вместо того, который «погиб» при недавнем обстреле заставы. Придумать, как и в чем принести воду на нашу горку с реки Барикав, когда душманы в очередной раз обстреляют нашу батальонную водовозку, и она несколько дней будет не на ходу. И как привить местным душманам хорошую и добрую привычку даже не думать об обстреле твоей заставы. И, уж тем более, о нападении на неё.

Поначалу мне было непросто привыкнуть к распорядку дня командира сторожевой заставы. В принципе, ничего сложного в этом распорядке не было – утром нужно было поприсутствовать на подъеме личного состава и на утренней физической зарядке. После завтрака провести учебные занятия по плану боевой подготовки. Затем заняться решением текущих задач, строительством бани, столовой, долговременной огневой точки перед входом в казарму, укреплением стрелково-пулеметных сооружений. Провести очередную тренировку по отражению нападения на заставу. И сделать еще кучу дел, которые всегда возникают в большом военном хозяйстве – словно ты не только командир взвода, но еще и председатель колхоза, и прораб, и штатный психолог в детском садике.

Но самое сложное лично для меня заключалось не в этом, а в необходимости дважды за ночь проверять посты. Каждую ночь. Независимо от того, как ты себя чувствуешь, и дали ли тебе душманы поспать прошлой ночью или нет. И дадут ли поспать этой ночью. Эти ночные проверки постов обычно основательно затягивались – иногда для того, чтобы провести ночную тренировку, иногда для того, чтобы просто пообщаться с бойцами по душам – ночью люди всегда более открытые для общения. В результате поспать лишний, а чаще далеко не лишний, часок у меня не получалось. Никаких выходных и отпусков на заставе для командира заставы предусмотрено не было.

Так что нужно было втягиваться в этот режим и привыкать. Я понимал, что стоит дать себе небольшую слабину и тогда обязательно случиться беда – сначала с дисциплиной на заставе, а затем незамедлительно прилетит и «бакшиш» (подарок) от душманов. В чем конкретно он будет заключаться, было не важно – в обстреле или в нападении на заставу. Важно было то, что в результате это «подарка» кто-то из нас может не вернуться домой живым.

В общем, недосып у меня был хронический. Но я тогда еще не знал, что такое настоящий недосып.

В середине декабря 1986 года меня назначили исполняющим обязанности начальника разведки (командира отдельного разведвзвода) 2 мсб 180 мсп, вместо уезжающего в очередной отпуск старшего лейтенанта Толи Викторука.

У меня был только один день на прием дел и должности. Спасибо еще Толе, что он помог мне с составлением плана засадно-поисковых действий на январь 1987 года. Познакомил с личным составом разведвзвода. И немного ввел в курс дел.

Затем весь вечер и половину ночи, уже под моим командованием, разведвзвод загружал БПМ боеприпасами, водой и сухим пайком на пять суток. Я проводил строевой смотр, проверял готовность разведчиков к выходу. Потому что уже на следующий день нам предстояло выехать на дивизионную операцию по выставлению новых сторожевых застав к северу от Баграма. Район там был «тяжелый», без боя душманы его покидать не собирались.

С 14-го по 16 декабря нашей задачей было прикрывать батарею «Ураган» (очень шумно они работали, уснуть рядом с ними было невозможно) и сопровождать колонны с боеприпасами для батареи. Затем несколько дней мы сопровождали группу спецминирования из баграмского отдельного инженерно-саперного батальона к 17-й и 30-й сторожевым заставам. Саперы взрывали дувалы, вплотную подходящие к заставам, вдоль которых душманы незаметно подбирались почти вплотную к заставам и регулярно их обстреливали.

Душманов в этом районе много. Нам регулярно приходится ввязываться в перестрелки с ними, чтобы они не мешали саперам работать.

Вечером двадцать второго декабря мы возвращаемся в батальон. За прошедшие девять суток лишь один раз мне довелось поспать более-менее нормально.

Затем два дня мы с механиками-водителями копаемся в машинах, проводим их техническое обслуживание. За последние две недели машинам досталось на полную катушку. На одной из БМП полетел ползунок пушки. Нужно срочно его менять.

Комбат приказывает сопроводить одну «коробочку» (машину) с продуктами и водовозку со старшиной четвёртой роты на аэродром. С аэродрома раз в десять дней «идёт» вертушка на шестую и двадцать третью заставы. Они расположены на хребте Зингар. Кроме вертушек, продовольствие и воду на эти заставы доставить не на чем. Бойцы, конечно, вниз спуститься могут. Но поднимать воду, боеприпасы и продовольствие на две с лишним тысячи метров не всем по силам. Хотя в нелетную погоду приходится это делать – тогда на помощь приходят ребята из баграмского разведбата.

В пятнадцать часов отправляем 37-й борт (МИ-8) на двадцать третью, а затем и на шестую заставу. Загружаем мешки и коробки с продуктами в вертолет. В РДВ-1500 (резиновый резервуар для воды на 1500 литров) заливаем примерно по тонне воды. Это запас на десять суток для двадцати бойцов - особо не порезвишься.

Двадцать шестого декабря начальник штаба разрешил мне смотаться в Джабаль-Ус-Сирадж. Там стоят наши машины, уходящие на капитальный ремонт в Хайратон. С одной из них нужно снять ползунок для моей пушки.

27 декабря мы выходим на засаду в район горы Вершек. В ночь с 30 на 31 декабря засада в районе кишлака Калайи-Девана. Результата нет.

В моих планах на Новый год – выспаться. Но меня ставят дежурным по заставе. Комбат говорит, что я – непьющий, поэтому быть дежурным на Новый год, по его словам - моя святая обязанность. К счастью, у дежурного есть возможность поспать почти четыре часа – для меня это настоящее счастье. Но, видно, не моё – приходят мои разведчики поздравить меня с наступившим Новым 1987 годом. За последние две недели сработались с ребятами, понимаем друг друга с полуслова. Мой заместитель Саша Хливный играет на гармошке, я читаю свои новые стихи. И поспать снова не получается…

После смены с дежурства ухожу со своими разведчиками на очередную засаду (в квадрат 60212). Результата нет.

Постепенно превращаюсь в зомби. Сплю на ходу. Между засадами нас привлекают на сопровождение различных колон, выезжающих к заставам нашего батальона. А кроме этого, мне нужно решать текущие задачи командира отдельного разведвзвода – проводить занятия со взводом и учебные стрельбы, налаживать контакты с местной агентурой и т.д. В общем, приходится работать в роли Фигаро: Фигаро здесь, Фигаро там.

Пятого января получаю задачу из штаба дивизии сопроводить саперов в район 28-й сторожевой заставы и обеспечить их охранение. Работа знакомая, район – незнакомый. Это к северу от Баграма, за каналом. В декабре мы с саперами там уже работали - на 17-й и 30-й сторожевых заставах. Заставы это новые, только что выставленные. Где точно находится 28-я, я не знаю. Но там, где на карте мне показывает начштаба дивизии, её точно нет. Надеюсь уточнить на месте.

Увы, постоянный недосып сыграл со мной злую шутку. Мозги просто не работают. И я делаю то, что ни один нормальный командир никогда, никогда, никогда не сделает – выезжаю на задачу, не узнав позывных 28-й и соседних застав, их рабочие частоты и точное место нахождения 28-й заставы. Не выйдя с заставами на связь, и не организовав с ними взаимодействие.

Мы ввязываемся в небольшую перестрелку с душманами за каналом. Плутаем по духовским кишлакам в поисках местного Ивана Сусанина, который подскажет нам дорогу к 28-й заставе. Натыкаемся на другие заставы и…пугаем своими метаниями всех местных братьев-моджахедов. Очень скоро их испуг должен смениться расстрелом нашей колонны. И лишь чудом мы выезжаем к 28-й заставе.

Когда до меня доходит, что я едва не натворил, мне становится не по себе. Я чуть было не угробил всех своих ребят и саперов в придачу.

Эта поездка стала для меня настоящим потрясением. И уроком на всю мою жизнь. Точнее, на ближайшие полгода.

Через полгода, в мае 1987-го года мне пришлось принимать под командование отдельный разведведвзвод нашего первого мотострелкового (рейдового) батальона. Под Чарикаром разведвзвод попал в засаду. Командир взвода был тяжело ранен (Женя Шапко умер через два месяца, не приходя в сознание), четверо погибших, почти все остальные - тяжело и легкораненые. Пришлось набирать новый взвод. Заниматься его подготовкой, боевым слаживанием. Через несколько дней мы выехали на армейскую операцию на Пакистанскую границу под Алихейль.

Боевые были тяжелые. Три недели за нашими спинами афганская пограничная бригада оборудовала укрепрайон. Три недели мы принимали на себя удары и обстрелы со стороны недовольных этим душманов. Воевали, выносили к вертушкам наших раненых и погибших.

Но самым трудным для меня снова был постоянный, хронический недосып. Днем спать было некогда. Ночью, по приказу командира полка, я должен был каждый час лично выходить по радиостанции на связь. Да, и душманы по ночам спать не давали.

Тогда я узнал, что человек может не спать гораздо больше времени, чем пишут об этом в умных книжках. Но мозг работать без отдыха, увы, не может.

Через три недели я окончательно превратился в зомби. И еще бы немного и… У нас начались бы потери во взводе. Потому что, когда командир превращается в зомби, взвод превращается в потенциальных двухсотых.

К счастью, каким-то немыслимым образом у меня хватило сил продержаться до окончания боевых. И все мои ребята вернулись в полк целыми и невредимыми.

Не трудно было догадаться, что подобное везение не могло продолжаться вечно. И вопрос с отдыхом разведчиков нужно было решать, как можно скорее. Потому что любая нерешенная задача обязательно будет возвращаться к тебе снова и снова, но уже с более сложными и трудными исходными данными. Нужно было срочно что-то придумывать.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане. Продолжение...

(на фото: журнал «Агитатор», №4, 1985 г.)

4. О пользе знания и «незнания» иностранных языков

Перед отправкой в Афганистан мой наставник Александр Александрович Щелоков, не раз повторял, что никогда не стоит недооценивать противника и судить о нём по «одёжке». По словам Сан Саныча, многие считают Афганистан отсталой страной, застрявшей в Средневековье. Но в древности в этой стране жили Фирдоуси, Аль-Бируни и другие мудрецы прошлого. И сейчас в Афганистане живут далеко не простые люди.

- Когда ты встретишь перед собой обычного дехканина, задумайся о том, что этот, якобы малограмотный человек знает пушту и дари, понимает и сносно говорит на английском и русском языках.И, может быть, владеет еще парочкой других иностранных языков. А сколько иностранных языков знают наши солдаты и офицеры? Я не говорю о жителях национальных республик. Они, кроме русского, знают, как минимум, еще и свой национальный язык. Я говорю о тех, кто живет, к примеру, в Подмосковье. О тех, кто пять лет изучал в школе иностранные языки, а говорить на них толком не может. И даже не понимает, что говорят на этих языках другие.

- Запомни, ты должен выучить не только фарси (фарси-кабули) и пушту, которые пригодятся тебе в этой командировке, и не только тот язык, который понадобится тебе в следующей командировке – это само собой разумеется. Твоя задача выучить, как можно больше иностранных языков. Или хотя бы их понимать. Эти знания тебе обязательно пригодятся в твоей работе. Ведь ты не знаешь, на каком языке будут говорить те люди, которые будут тебе интересны. Но при этом окружающим вовсе не обязательно знать, какими языками ты владеешь. И в каком объеме.

Во время занятий инструктора использовали метод «вытеснения» (когда ты узнал новое слово на другом языке, ты перестаешь использовать в разговоре его русский аналог). На перерывах между занятиями мы общались друг с другом исключительно на фарси. Все очень просто: если тебе что-то нужно, спроси – на фарси (подробнее о моей подготовке к командировке я рассказываю в своей трилогии «Кремлевцы»).

Был в моей подготовке непонятный мне на то время момент. Перед самым выпуском из училища в 1985-м году в четвертом номере журнала «Агитатор» на внутренней стороне обложки был нарисован мой портрет (работа художника Михаила Емельяновича Кузнецова). Под портретом подпись: «В год сорокалетия Победы он получит офицерское звание и будет служить Родине там, куда позовёт его долг».

Помнится, я тогда не удержался и спросил у Сан Саныча, зачем эта публикация в журнале?

Сан Саныч удивится моему вопросу.

- Я думал, ты и сам догадаешься.

Он протянул мне журнал, и попросить посмотреть на его тираж.

- 1 миллион 559 тысяч экземпляров. – Прочитал я на одной из последних страниц.

- Это не очень простой и не очень публичный журнал.- Задумчиво произнес Сан Саныч. - Он для своих. Но после этой публикации о тебе узнают очень многие люди. И ты должен понимать, что с сегодняшнего дня у тебя появилось более полутора миллиона друзей практически в каждом городе Советского Союза и во всех странах Варшавского Договора, которые всегда придут тебе на помощь в трудную минуту. Ты еще даже представить себе не можешь, какое это великое и бесценное богатство!

Теперь я понимаю, для чего это было сделано - просто тогда еще не было интернета и социальных сетей, которые могли подарить мне хороших и верных друзей. Не только в нашей стране, но и за рубежом.

Создать карусель

Журнал «Агитатор», №4, 1985 г.

После окончания училища меня ожидал еще год переподготовки в 197-м отдельном батальоне резерва офицерского состава Краснознаменного Туркестанского военного округа. В одном из писем, которое я получил в то время от Сан Саныча, было пожелание «довести английский до 20 тысяч слов» - с намеком на следующую командировку. Приятно было думать, что в следующей командировке мне не понадобятся знания языков урду или суахили, а всего лишь старый, добрый английский. Но впереди было еще двадцать шесть месяцев войны. И так далеко заглядывать в будущее мне казалось более чем наивно.

В Афганистане мне предстояло работать с «обычным» афганцем Шафи (агентурный псевдоним «Кази» - судья), окончившим в свое время Оксфорд и несколько лет проработавшим врачом в Японии и Китае. Разумеется, кроме дари и пушту, он в совершенстве владел английским, японским и китайскими языками. Сан Саныч не стал предупреждать меня о том, что Шафи свободно говорит и на русском языке. Хотя и прекрасно знал это. Ведь они с Шафи были близкими друзьями и работали вместе еще до ввода наших войск в Афганистан.

В то время Шафи преподавал в Кабульском политехническом институте. Одним из его студентов, а позднее и близким другом, был Ахмад Шах Масуд, в настоящее время - главарь крупнейшей группировки моджахедов. На Ахмад Шаха в Москве были большие надежды. В связи с предстоящим выводом из Афганистана наших войск, вставал вопрос о дальнейшем политическом обустройстве этой страны. Ахмад Шах был не только нашим врагом, но, в первую очередь - отважным воином и мудрым политиком. Человеком, способным вывести страну из хаоса гражданской войны. И обеспечить безопасный вывод наших войск из Афганистана. Ему решено было помочь. Через Шафи. А мне предстояло быть связным между Шафи и нашим командованием.

Примерно через месяц после моего приезда в Афганистан, по рекомендации Шафи, я открыл в Калашахах небольшой лазарет (в семь коек) на посту у Хасана, командира местного отряда самообороны. Я ничуть не заблуждался в уровне своей военно-медицинской подготовки (притом, что медицинской подготовкой со мной занимались очень хорошие наставники), но учитывая, что в местных кишлаках с медпомощью дело обстояло совсем плохо, лазарет явно не был лишним.

К тому же, этот лазарет позволял мне наладить отношения с местными жителями, попытаться спасти парочку чьих-то жизней (что тоже было не лишним), а главное, легализовать наши встречи с Шафи и с моими будущими агентами.

Разумеется, первые дни лазарет пустовал. И чтобы бойцам с поста самообороны было немного повеселее нести свою нелегкую службу, я предложил им игру в нарды. Прямо на глинобитном полу крепости мы расчертили игровое поле, вместо шашек использовали черные и белые камушки, которые они подобрали неподалеку. А два игральных кубика я вырезал заранее, еще на заставе, из деревянной перегородки минометного ящика. Игра оказалась более чем эмоциональной и заразительной. И уже вскоре сарбозы (бойцы) забыли, что рядом с ними находится шурави (чего обращать на него внимания, если он ни слова не понимает, а только кивает головой в ответ). Между делом один из них поинтересовался у Абдула (местный сирота лет восьми, который работает у меня в лазарете помощником), как дела у Сафи?

Абдул отвечает, что всё «хуб» (хорошо). И игра продолжается.

В общем-то, обычная игра, обычная ситуация. И лишь парочка слов, на которые едва бы кто обратил внимание, если бы не знал языка, на котором говорили игроки.

Но я знал. И вскоре узнал, что Сафи (Сафиулло) – старший брат Абдула. Воюет в банде у Суфи Ахматдина. Это была одна из подчиненных Анвару небольших банд. Расположена в кишлаке Джарчи. Иногда Сафиулло появляется в Калашахах, проведывает младшего брата. У Хасана. Невольно напрашивался вопрос о том, что может быть общего у бандита с командиром поста самообороны? Вопросов было много. Но ответы на них мне вскоре пригодятся.

Уже после возвращения из Афганистана, когда у меня будут небольшие проблемы со здоровьем, я придумаю для себя правило «Десяти шагов». Это очень просто, когда ты не можешь подняться на ноги, просто поднимись и сделай десять шагов – независимо от того, можешь ты это сделать или нет.

Когда через несколько лет со здоровьем станет еще хуже, я придумаю «Правило пяти». И когда мы будем строить садовый домик для одной мамы, я буду прибивать в день не менее пяти досок (или брусков), независимо от того, могу ли я подняться на ноги или нет, живой я или мертвый.

Но это будет еще не скоро, а пока я играю в игру «Лентяй и супер-бизон». Это очень простая игра: если ты собираешься в очередную командировку, то перед поездкой выучи хотя бы несколько десятков (сотен) самых обиходных слов на языке той страны, куда ты едешь. А потом каждый день своего пребывания в этой стране увеличивай свой словарный запас еще на десять новых слов, которые тебе сегодня обязательно пригодятся – если ты последний лентяй. И на двадцать слов – если ты настоящий супер-бизон. В результате, за пару недель своего пребывания в этой стране ты начнешь открывать рот. И уже через пару месяцев - говорить и понимать то, что тебе говорят твои собеседники.

А в свободное от командировок время изучай другие языки, которых очень немало на нашей замечательной планете. Мечтай о том, что когда-нибудь ты обязательно побываешь в джунглях Амазонки и в Средиземноморье, в далёкой Австралии и в таинственной Африке, в солнечной Калифорнии или на побережье острова Сокотра. Будешь разговаривать с красивыми девушками на их родном языке. А они будут улыбаться в ответ и говорить тебе: «Да»!

И когда ты будешь кататься по свету, то получишь удивительный запас бодрости и хорошего настроения от разговора тех, кто думает, что ты их не понимаешь. Получишь много интересной информации, найдешь новых друзей и успешно выполнишь поставленные перед тобой задачи.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(моя статья в журнале "Агитатор" №4 1985 г.)

(продолжение следует)

Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане. Продолжение...

(на фото: Афганистан, гора Тотахан (отм. 1641 м.), 10 км. южнее Баграма, осень 1986 г.)

Наступила середина октября 1986 года. Мы ждем осеннюю проверку из Москвы. Приходится подбивать ротную документацию, наводить порядок на заставе. Проводить дополнительные занятия с личным составом по боевой готовности и огневой подготовке. На одном из таких занятий обучаю своих бойцов метанию ручных наступательных гранат РГД-5. Нам на нашей горной заставе в случае нападения душманов они явно не пригодятся. Поэтому мы используем их только на учебных занятиях, да в качестве накладного заряда при взрывных работах.

Объясняю своим бойцам, что наступательные гранаты предназначены для того, чтобы вызвать контузию у сидящих в окопах солдат противника. И дать возможность приблизиться к ним на расстояние выстрела в упор, удара штыком или прикладом. Осколочное действие их незначительно. Для подтверждения своих слов метаю несколько гранат РГД-5 с открытой позиции.

А после обеда выковыриваю ножом осколок одной из этих гранат из своего плеча. Наступательные гранаты - действительно безобидные игрушки. К сожалению, не всегда. Боёк запала даже у наступательной гранаты летит метров на сто. И горе тому, кто попадется на его пути. К счастью, в меня попал всего лишь небольшой кусок от корпуса гранаты.

В воскресенье в восемь часов утра с «Пахаря» (это позывной командного пункта нашего батальона) поступила команда: «До четырнадцати часов вести беспокоящий огонь из танка по населенным пунктам Лангар, Калайи-Кази и Постиндоз».

Мы уже третий день ведем огонь по этим кишлакам. Расход снарядов небольшой – пять-десять снарядов. И цель этой стрельбы была бы мне не совсем понятна, если бы не наше «сарафанное радио». Еще три дня назад командир станции радиоперехвата старший прапорщик Витя Томчик сказал мне по секрету, что из Кабула на днях выводится 1415-й зенитно-ракетный полк (а еще, что на Саланге тяжело ранен начальник штаба нашего полка Герой Советского Союза Руслан Султанович Аушев, человек удивительного мужества и отваги – мы все тогда сильно переживали за него).

Что же касается перечисленных кишлаков - это зона ответственности Карима. Точнее после его гибели (или тяжелого ранения), это зона ответственности его младшего брата, Рахматулло. Название «населённые пункты» - совершенно условное. Они давно уже не населённые. Это укрепленные районы, в которых не осталось никого из мирных жителей, а только душманы.

В принципе, всё логично - беспокоящая стрельба из танка по этим кишлакам должна отвлечь банду Рахматулло от дороги и обеспечить безопасный выход зенитно-ракетного полка. Сторожевые заставы, расположенные вдоль дороги, для этих целей мало подходят. Если они начнут вести беспокоящий огонь по душманам, то «ответка», которая прилетит по ним, может зацепить и «ниточку» (колонну) зенитно-ракетного полка.

Мы же подходим для этого почти идеально. Наша застава расположена почти в шести километрах от дороги Кабул-Хайратон , по которой будет выводиться зенитно-ракетный полк. Из танка, миномета и даже из БМП-2 на этой дальности мы можем достать практически любую цель (за счет того, что наша застава находится значительно выше «зелёнки», на отметке 1641 м.), при этом, не «зацепив» наши заставы и машины, находящиеся на дороге.

К тому же, у нас есть прекрасная возможность корректировки огня с помощью трубы зенитной командирской (кстати, вопрос к специалистам: на ТЗК - десятикратное увеличение, у пограничников на ТПБ – пятнадцатикратное, наша ТЗК, доставшаяся нам в наследство от пограничников в комплекте с генератором и с Вавиловским прожектором, в моих дневниках проходит под названием ТЗК-20 – то ли это ошибка, то ли, действительно, в 1986-м году была такая экспериментальная ТЗК с двадцатикратным увеличением?). И благодаря ТЗК мы можем вести огонь за дальность прицельного выстрела, корректируя огонь с её помощью по разрывам.

С другой стороны, для ответного огня, мы - довольно сложная цель. Находимся на хребте, попасть в нас даже из миномета довольно сложно. Тем более что у душманов нет возможности уставить миномет ближе, чем в полутора-двух километрах от нас (с трех сторон мы прикрыты двумя нашими сторожевыми заставами и одним выносным постом). К тому же, душманы, как правило, не используют оптических прицелов к минометам. А без оптического прицела попасть по нам на такой дальности, даже с помощью корректировщика, практически нереально. Несколько раз душманы пробовали это, но после нашего удачного ответа, больше не экспериментировали.

Даже, когда нашу заставу активно обстреливали реактивными снарядами (прилетало до 70 РС-ов в день), особого ущерба и потерь от них не было. И к тому же, моя застава была подготовлена к возможному нападению душманов гораздо лучше, чем многие другие.

В общем, всё было правильно. И, как командир, я прекрасно понимал, насколько это грамотно и профессионально - отвлечь внимание духов, направить их усилия в нужном тебе русле. И даже пожертвовать малым, чтобы сохранить большее. Это азы работы командира на войне.

Проблема заключалась лишь в том, что я еще со школьной скамьи помнил третий закон Исаака Ньютона, что «действию всегда есть равное и противоположное противодействие». Я был готов к противодействию. Но не был готов к тому, что этим «малым», чем можно пожертвовать, должны были стать мои бойцы. Оба моих деда погибли в годы Великой Отечественной войны, и я дал себе слово, что все мои подчиненные вернутся из Афганистана живыми.

Увы, на войне иногда бывает глупо давать себя различные слова и обещания. И сейчас у меня было дурное предчувствие. Ведь я помнил не только третий закон Ньютона, но и рассказы моего наставника Сан Саныча Щелокова о традициях кровной мести в Афганистане.

Не трудно было догадаться, что в этот раз мы должны не просто пострелять по площадям (для этого лучше подходила дивизионная артиллерия), и не просто отвлечь внимание душманов. А должны были непременно кого-нибудь подстрелить – именно мы, 8-я сторожевая застава, чтобы гарантированно отвлечь душманов от дороги.

Да, в то время для многих афганцев было не зазорно обмануть чужестранцев, но было практически невозможно обмануть своих. И в вопросах своих традиций они иногда были настолько щепетильны и последовательны, что этому можно было только удивляться. Это были люди чести и традиций, возможно, не всегда понятных для нас. Но именно эти традиции в этот раз, похоже, наше командование решило использовать в своих целях.

Ведь пока душманы не отомстят тем, кто повинен в гибели их родственников или товарищей, им будет не до дороги и не до какого-то там зенитно-ракетного полка.

В общем, когда три дня назад я получил приказ обстрелять эти кишлаки, мне все уже было ясно по поводу истинных целей этих обстрелов. Не ясно было лишь, что можно сделать для того, чтобы выполнить этот приказ и сохранить жизни моих бойцов.

К счастью, еще в начале октября, осматривая местные достопримечательности в ТЗК (трубу зенитную командирскую), я обратил внимание на то, что севернее Лангара духи развернули какое-то строительство. Из этого района ни разу не обстреливали нашу заставу, не обстреливали аэродром Баграм и штаб дивизии. Так что и у нас не было повода туда стрелять. Но что там надумали строить духи, мне было интересно.

Когда к нам на заставу в очередной раз поднялся Хасан, командир местного отряда самообороны, я задал ему этот вопрос. Если честно, ответ Хасана меня разочаровал. Я искренне надеялся, что душманы строят очередной укрепрайон, стартовую площадку для летающих тарелок или портал в другое измерение. Но оказалось, что они строят обычную овчарню или кошару.

Увы, до отправки в Афганистан, я целый год проходил переподготовку в Узбекистане и в Туркмении. И уже знал, что овчарня – это не помещение для овчарок. А кошара - не домик для котиков. Это было всего лишь помещением для зимовки овец.

Чтобы скрыть свое разочарование я задал еще один вопрос.

- А кому строят?

Наверное, это был слишком банальный вопрос, ответ на который все прекрасно знали. Хасан равнодушно пожал плечами.

- Рахматулло. Кому же еще?! Старая овчарня у него развалилась. Скоро зима. Нужна новая.

А это уже было интересно! Оказалось, что Рахматулло – не только главарь крупной банды, но и крупный землевладелец. И владелец большого стада овец. А еще он был большой любитель запускать реактивные снаряды по Баграму в непосредственной близости от мирных кишлаков, в надежде, что ответным огнем наша дивизионная артиллерия их зацепит. Но при этом владел большими сельхозугодиями и пастбищами, которые старательно оберегал от войны и от любых боевых действий.

В общем, не трудно было догадаться, что после получения приказа на обстрел кишлаков Лангар, Калайи-Кази, Постиндоз я три дня методично и целенаправленно вел огонь из танка не по душманским кишлакам, а по совершенно безобидной овчарне. Причем в то время, когда там никого не находилось.

Да, это было нарушением приказа. Но, возможно, я был не очень метким наводчиком орудия? Не слишком внимательно корректировал огонь танка? Или же мне просто было интересно узнать, можно ли выполнить поставленную задачу другим, более эффективным, но менее кровопролитным способом?

Ведь, кроме третьего закона Ньютона и законов кровной мести, с курсантской скамьи я хорошо помнил одну простую истину, что экономика определяет политику. Помнил, что скоро зима и, скорее всего, для Рахматулло гораздо важнее обстрела какого-то там выходящего полка и наказания какой-то там советской заставы, будет скорейшее восстановление разрушенной овчарни. А еще догадывался, как бесили его все эти три дня целенаправленной и методичной расправы над его личной овчарней. Тут уж точно было не до дороги. По крайней мере, я так думал. Но мог и ошибаться…

Около пятнадцати часов на нашу заставу приехал командир батальона майор Петухов Александр Александрович с каким-то неизвестным майором из штаба армии, проверяющим. А говорили, что проверка будет из Москвы?

У нас на заставе все в порядке. И в казарме, и на продскладе, и на складе боеприпасов. В канцелярии роты новая, а главное заполненная документация. Комбат поднимает заставу «В ружьё!». Ребята не подвели, сработали на славу. Пока мы занимали позиции и изображали кипучую деятельность по отражению нападения на заставу, наблюдатель с первого поста доложил, что «ниточка» зрп прошла по дороге без происшествий.

Не скрою, все это время я думал не о проверке, а о том, не ошибся ли я в своих расчетах. А вдруг Рахматулло не клюнет на мою наживку? И выйдет на дорогу. Но все получилось, как надо.

Комбат с проверяющим довольны результатами проверки. Но еще больше довольны, что зенитно-ракетный полк прошел без потерь. У меня, почему-то мелькает мысль о том, что приехали они на заставу не столько для проверки, сколько для того, чтобы немного подстраховать меня, если что-то пойдет не так. А, может быть, и для того, чтобы погибнуть рядом со мной, если душманы все же решатся на нападение на нашу заставу. От этого почему-то теплеет на душе. Ведь могли бы и отсидеться на командном пункте батальона. А нет же, приехали. Не испугались. На войне это дорогого стоит.

Комбат с проверяющим быстро перекусывают и уезжают на двадцать вторую заставу, а затем на девятую. Но и там особо не задерживаются. Главное, уже сделано. Зенитно-ракетный полк прошел наш отрезок дороги без потерь.

По итогам этой проверки мой взвод занял первое место в батальоне. А рота – первое место в полку. За успехи в боевой подготовке и за успешную работу по снижению потерь среди личного состава я был награжден двумя рулонами рубероида, которые очень пригодились нам на заставе при строительстве бани и столовой. Мне приятно узнать об этом. Рубероид был очень кстати. Но главное, что мы смогли выполнить боевой приказ и при этом все остались живы. Хотя я немного и сжульничал.

Позднее в кинохронике будут не раз показывать, как красиво выходил 1415-й зенитно-ракетный полк из Кабула. Афганских солдат, приветливо машущих руками, женщин и детей с цветами в руках. Президента Афганистана Мохаммада Наджибуллу, выступающего со словами благодарности к нашим воинам.

И в этой кинохронике ни слова не скажут о 8-й сторожевой заставе, расположенной в десяти километрах южнее Баграма на горе Тотахан, которая должна была вызвать огонь душманов на себя. И о других сторожевых заставах, которых было множество на дороге от Кабула до Хайратона, о солдатах и офицерах, которые честно исполнили свой воинский долг, чтобы другие остались живы.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

Продолжение того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане.

Начало: МГИМО. Секреты военного разведчика

На фото: Партия в домино на Тотахане (отм. 1641 м.). Слева от меня в КЗС (костюм защитный маскировочный) мой разведчик Илья Третьяков. Между нами виднеется дорога к 9-й сторожевой заставе. Справа видны Калашахи и пост Хасана, слева — кишлак Баги-Заган.

2. Мины на дороге

Первая проблема, с которой мне довелось столкнуться в Афганистане, были мины. В первый же месяц моего командования заставой в зоне ответственности нашей роты подорвались две боевые машины пехоты – одна из дивизии, вторая с девятой сторожевой заставы. Благо, что погибших не было. Но они могли появиться в любой момент.

Саперов у нас в роте не было. Саперам с нашего батальона работы в баграмской зеленке и без нас хватало. Надо было что-то придумывать самим.

Когда к нам на заставу в очередной раз пришел Хасан (командир отряда самообороны из кишлака Кала-шахи), я попросил одного из наших таджиков (переводчика со станции радиоперехвата из 4-й роты 781 отдельного разведбата 108 мсд) перевести Хасану мою просьбу собрать завтра у него на посту старейшин. На следующий день мы с переводчиком пришли в Калашахи.

Со старейшинами я встречался впервые. Когда все собрались, свое выступление начал с рассказа о том, что я - новый командир на Тотахане (гора в 10 километрах южнее Баграма, отм. 1641 м.). В Афганистане человек новый. И мне нужен их совет.

Боец с нашей станции радиоперехвата перевел мои слова. И переводил наш разговор дальше (это позволяло мне не раскрывать все свои карты, в частности то, что я немного говорю и понимаю язык местных жителей, и давало возможность не торопиться с ответами – это было важно).

Я сказал, что какие-то нехорошие люди минируют дорогу между Тотаханом и девятой сторожевой заставой. Старейшины покивали головами и тут же открыли мне большую «тайну», что дорогу минируют душманы. А затем многозначительно посмотрели на южную стену крепости, в сторону соседнего кишлака Баги-Заган. Мол, все вопросы по минированию дороги к ним.

Почему-то я был уверен, что установкой мин промышляют не только жители Баги-Загана, но и ребята из Калашахов. Но говорить об этом не имело смысла. Вместо этого пришлось сказать, что пока мне будет сложно отличить мирных дехкан из Калашахов от душманов из Баги-Загана. Но вопрос с минами нужно решать уже сейчас. И я предлагаю два варианта. Первый вариант: пост самообороны Хасана и местные жители Калашахов охраняют дорогу своими силами. Тогда этой дорогой пользуются и афганцы, и мы. Второй вариант: дорогу охраняем мы. Так как мои солдаты не знают, кто из афганцев - мирный дехканин, а кто - душман, то дорогой будем пользоваться только мы, а дехканам придется ходить в обход. По другой дороге, которой мы не пользуемся.

Пока старейшины обсуждали мои слова друг с другом, один из стариков чуть слышно спросил у моего переводчика его мнение обо мне. Я тогда еще не догадывался, как много может зависеть от ответа обычного переводчика. Переводчик сказал лишь несколько слов обо мне, но старики довольно закивали в ответ. То, что им было нужно узнать обо мне, они узнали.

Посовещавшись, старейшины прикинули, что им выгоднее: установка мин (хотя об этом они, разумеется, не говорили) или кратчайшая дорога к соседнему кишлаку. Дорога была важнее. Вопрос с минами был улажен. Мы расходились довольные друг другом. Я не перегнул палку: чужестранец и иноверец не мог ничего приказывать гордым и свободолюбивым афганцам. Решение было принято самими старейшинами. Просто я подвел их к нужному решению. Старики это прекрасно поняли. Они ненавидели чужестранцев, но уважали сильную «руку». И не догадались, что «сильная рука» просто немного сжульничала.

Ведь, как командир обычной сторожевой заставы я не имел полномочий запретить им пользоваться дорогой. Но я уже почти целый месяц командовал сторожевой заставой и смог сделать то, что было не по силам сделать моим предшественникам – с нашей заставы перестали прилетать шальные пули в сторону кишлака.

Казалось бы, это было такой мелочью. Но не для афганцев. То, что я смог решить эту важную для них проблему, прибавило мне в глазах старейшин «веса». И прибавило доверия, что, раз я что-то сказал, то, скорее всего, так и сделаю. Старейшины предпочли мне поверить.

Когда я уходил, к моему переводчику подошел Хасан. Спросил, что делать, если дорогу будут минировать настоящие душманы? Это был хороший вопрос.

Я догадывался, что с соседями из Баги-Загана старейшины Калашахов смогут договориться, а вот с душманами из соседних банд едва ли. Я кивком показал Хасану на одну из бойниц в его крепости и попросил переводчика сказать ему, что, если душманы поставят ночью мину на дороге, пусть перед рассветом из этой бойницы он посветит фонариком. Свет фонарика будет виден только с нашей заставы. Душманы об этом не догадаются. А мы будем знать о мине. И сами разберемся, что с ней делать. Но никаких претензий к жителям Калашахов у нас тогда не будет.

Хасан кивнул в ответ.

- Хуб, командор, сейс (хорошо, командир, понял).

В своем романе «Шелковый путь» я уже рассказывал об этих переговорах. Не рассказывал лишь о том, как смог решить вопрос с шальными пулями и еще о кое-каких «деталях».

Наша восьмая сторожевая застава находилась на замечательной горке, с которой можно было вести наблюдение в радиусе не менее пяти километров. Примерно на такую же дальность можно было достать практически любую цель из танка, БМП-2 или миномета. В конце сентября, когда сбегу из баграмского инфекционного госпиталя, где лежал с тифом, я разработаю систему управления огнем заставы, которая разом прекратит обстрелы душманами нашей заставы и штаба дивизии из нашей зоны ответственности (https://vk.com/@alexandrkartsev-vysshaya-matematika-komandir...).

Но до этого было еще около месяца. А пока я обратил внимание лишь на то, что к реальному бою мы не готовы. Точнее, к нападению на заставу и к ближнему бою. Дело в том, что бойцов у меня на заставе было много: двадцать человек из моего взвода, минометный расчет, танковый экипаж, бойцы со станции радиоперехвата и из управления нашей роты. А вот протяженность позиций еще больше: примерно по сто метров на двух склонах (западном и восточном) и метров по тридцать с южной и северной стороны. Если учесть, что расчет станции радиоперехвата оборонял только свою станцию, экипажи танка и БМП, занимали оборону внутри своих машин, то чисто «пехоты» у меня набиралось чуть более двадцати человек, вместе со мной – семь-восемь боевых троек на 250-260 метров фронта. Как говорится, кот наплакал.

И рельеф был не простой. Восточный склон – довольно пологий, на нем можно было вести огонь из стрелкового оружия. Здесь по боевому расчету я разместил пулеметчиков и автоматчиков – одна боевая тройка в долговременной огневой точке, две-три тройки в СПС-ах – стрелково-пулеметных сооружениях.

Все остальные склоны были довольно крутыми. Самое опасное, на мой взгляд, направление было с южной стороны. Несколько небольших скал перекрывали сектор наблюдения и сектор ведения огня. В этом направлении можно было вести огонь из стрелкового оружия, но эффективность его была невысокой. Здесь я размести две БМП-2 (на прямой наводке) и две тройки с автоматами и большим количеством оборонительных гранат (Ф-1 и РГО).

Это направление перекрывалось и огнем нашего «Подноса» (82-мм миномет). Мы уже разобрались со стрельбой из миномета по выносной точке прицеливания. На ночь миномет мы всегда устанавливали в южном направлении, где располагались "Зубы Дракона" (скалы). И минометный расчет, при стрельбе на основном заряде, мог практически моментально накрыть "мертвые" (не просматриваемые и не простреливаемые из стрелкового оружия) зоны - целым морем осколков. Шансов там уцелеть у душманов практически не было.

К северу, от нашей заставы, примерно в двухстах метрах, располагался выносной пост (гранатометно-пулеметный взвод нашей роты) – духи, скорее всего, попытались бы напасть на нашу заставу с этой стороны (это был их излюбленный прием – вклиниваться между нашими подразделениями). Вести огонь в эту сторону было довольно опасно, мы могли зацепить своих товарищей с выносного поста. Поэтому это направление было перекрыто бойцами из управления роты (одна тройка, с большим запасом оборонительных гранат и минами МОН-50). И здесь находился мой командный пункт (еще одна тройка была резервной группой).

В центре заставы (на западной стороне) была основная позиция танка Т-62, который мог вести огонь практически в любом направлении. Как впрочем, и миномет.

С западной стороны был крутой спуск (в этом направлении на дальности километра располагались Калашахи, Баги-Заган и чуть дальше - другие кишлаки). Днем эта сторона была прикрыта одной или двумя БМП-2, расчетом 14, 5 мм. пулемета (Владимирова) крупнокалиберного пехотного и бойцами со станции радиоперехвата.

При нападении душманов ночью с западного направления из-за рельефа местности в ближнем бою эффективность использования боевой техники была практически равна нулю. И поэтому экипажи танка и БМП-2 ночью занимали оборону у своих боевых машин. И вместе с расчетом ПКП и с бойцами со станции радиоперехвата были готовы отразить нападение на заставу с помощью оборонительных гранат (Ф-1 и РГО). Стрелковое оружие предполагалось использовать лишь в самом крайнем случае, при ведении кинжального огня.

Во всём этом не было ничего заумного. Обычная работа командира взвода по организации оборонительного боя и системы огня с учетом особенностей рельефа местности - то, чему нас учили четыре года в военном училище. Это любому командиру взвода было знакомо. И если честно, то в то время я в первую очередь думал о том, как отразить нападение душманов на заставу, а не о каких-то шальных пулях.

Но благодаря тому, что теперь у нас было принято - «мальчики направо (стрелковое оружие использовалось только с восточной стороны, где не было мирных кишлаков), а девочки налево» (в других направлениях упор был сделан на использование миномета, оборонительных гранат и мин МОН-50), мы смогли не только повысить боеспособность заставы, но и, что не менее важно, устранили случайные «ночные» выстрелы в сторону мирных кишлаков – как при проведении стрелковых тренировок, так и в случае возможного нападения на заставу. А то, что духи любили провоцировать наши заставы на обстрел мирных кишлаков (проводя запуск реактивных снарядов неподалеку от мирных кишлаков или обстреливая наши заставы и подразделения с этих направлений), ни для кого из нас секретом не было.

Тогда я еще не очень понимал слова Сан Саныча, что на Востоке наше стремление вести переговоры воспринимается, афганцами как признак слабости. Но наши переговоры со старейшинами прошли более чем успешно. И дорогу между Тотаханом и 9-й сторожевой заставой после этих переговоров не минировали практически полтора года.

Возможно, успех в этих переговорах заключался в том, что перед тем, как прийти на эту встречу я смог решить проблему со случайными выстрелами? Или в том, что Хасан, который не раз приходил к нам на Тотахан, заметил изменения, произошедшие на заставе после того, как я принял над ней командование, и сделал правильные выводы?

Или секрет успеха заключался в том, что бойцы со станции радиоперехвата не очень вникали в то, кто у нас на заставе кем командует. А потому мою бурную деятельность воспринимали, как мой некий особый статус? И поэтому, когда старейшины спросили во время нашей встречи у переводчика-таджика его мнение обо мне, он, не задумываясь, ответил всего три слова – очень большой командир.

Возможно, слова переводчика оказались самыми важными словами в этой встрече. Благодаря которым я не выглядел в глазах старейшин слабым. Тем более что я пришел к ним не на переговоры, а пришел за советом. Это было немного другое.

И, да, я забыл Вам сказать самое главное. После этой встречи в Калашахах мы с переводчиком пообщались и со старейшинами кишлака Баги-Заган. Эта встреча была почти точной копией нашей встречи со старейшинами Калашахов (разве что сигнал об установке мин душманами был немного иной). И на этой встрече я тоже не о чем ни с кем не договаривался. Просто посоветовался. Предложил выбор. И соблазнил старейшин выгодой – возможностью пользоваться этой дорогой вместе с жителями Калашахов. А выгода на Востоке – дело немаловажное.

Александр Карцев, http://kartseveu

(продолжение следует)

P.S. Позднее душманы будут устанавливать фугасы и мины северо-восточнее нашей заставы, в степи Татарангзар - некоторые из них я сниму. И они пригодятся нам при проведении инженерных работ на заставе (взрывчатка на горной заставе никогда не была лишней). Но два фугаса все же сработают. Через полтора года. Один под выносным постом (подорвется БМП-2 с командиром нашей роты старшим лейтенантом Витей Ванаряхой), второй фугас - на подъеме на Тотахан (с восточной стороны, подорвется БМП-2 с замполитом роты лейтенантом Андреем Иваницким). К счастью, все останутся живы.

14 декабря этого года совместно с полковником ВДВ Владимиром Васильевичем Осипенко мы выступали перед студентами и преподавателями МГИМО (Московского государственного института международных отношений) с рассказом об Афганистане, о традициях местных жителей, о специфике подготовки разведчиков к работе в этой стране, о методике проведения переговоров и о многом, многом другом.

Предлагаю Вашему вниманию кое-что из того, что я рассказывал на этой встрече. Некоторые из этих историй я уже рассказывал в своем романе «Шелковый путь (записки военного разведчика)», но без особых подробностей. А, как известно, самое интересное кроется именно в мелочах.

На фото: Мое возвращение после успешно проведенных переговоров с душманами сентябре 1988 года. Слева от меня в камуфляжном комбинезоне и с радиостанцией в руке стоит подполковник Вахид, начальник ХАД провинции Парван (положил руку мне на плечо; на следующий день после этого он приехал к нам на заставу, привез мне в знак благодарности комплект мужской афганской одежды и чадру — на добрую память), вокруг нас хадовцы, за нашими спинами две БМП с экипажами, которые в результате переговоров мы освободили из душманского плена.

1. Подготовка к афганской командировке

Во время моей подготовки к командировке в Афганистан мой наставник Александр Александрович Щелоков (известный советский писатель, военный разведчик, работавший в этой стране еще до ввода наших войск) рассказывал мне много интересного об обычаях и традициях афганцев, о Пуштунва́ли (или Пахтунвалай, или Паштунвалай) - неписаном своде законов, философии и кодексе чести пуштунских племён.

В том числе, о довольно интересной традиции «Хлебного братства». По словам Сан Саныча, если афганец поделится с тобой лепешкой (хлебом), ты становишься его «хлебным братом». После этого, если возникнет необходимость, он не раздумывая, отдаст свою жизнь за тебя. Потому что «хлебное» братство дороже кровного.

- Хорошая была традиция. Позволяла выбирать себе братьев - не по крови, а по духу. – Произнес задумчиво Сан Саныч. Но после немного театральной паузы с грустной улыбкой добавил. – Жаль, что эта традиция утрачена афганцами.

- А еще есть у них такое понятие, как «Восточный базар». Это когда покупатель заходит в лавку, дукан (духан по-местному) и спрашивает цену приглянувшейся вещи. Дуканщик не продаст товар такому покупателю. Или продаст втридорога. Потому что это плохой покупатель и плохой человек.

Хороший покупатель поздоровается, поинтересуется здоровьем. Спросит: как обстоят дела, как идет торговля? Пожелает удачи в делах и расскажет новости большого мира.

Вечером дуканщик расскажет эти новости своей жене. Жена приготовит ему вкусный ужин, и всю ночь будет любить своего мужа горячо и страстно. Потому что нельзя не любить такого умного и все знающего мужа. А утром, набирая из арыка воду в кувшин, жена расскажет услышанные новости своим подругам и соседкам. Соседки и подруги будут удивленно цокать языками и завистливо смотреть ей вслед.

За этот взгляд, за вкусный ужин, за жаркие страстные ночи дуканщик предложит покупателю самую низкую цену. Потом поторгуется и снизит её еще немного. Ибо так принято на Востоке. И останется с прибылью. Ведь без прибыли нет торговли.

В стране, где нет телевидения, а газеты продаются лишь в столице, новости можно узнать только от путников. Для них всегда открыта дверь дукана. А для правильных покупателей открыта и душа дуканщика.

В перерывах между занятиями всё наше общение с преподавателями велось исключительно на фарси. Помимо изучения быта, обычаев и традиций афганцев, меня учили подолгу сидеть на циновке (с моей травмой позвоночника это было совсем не просто) и азам военно-полевой хирургии, как правильно вести себя «за столом» и в гостях, и многому другому. Тому, что в дальнейшем не раз будет выручать меня в моей работе.

Напоследок Сан Саныч подарил мне книгу афганских сказок и легенд. По его словам, в сказках хранится душа и ключ к пониманию любого народа. Из сказок можно узнать о народе, его обычаях и традициях гораздо больше, чем из любых справочников по этнографии.

На фото: подарок Сан Саныча Щелокова. «Афганские сказки и легенды» (Издательство «Наука», Главная редакция восточной литературы. Москва. 1972 год. Перевод с пушту).

Сан Саныч не раз повторял мне девиз Рихарда Зорге: «Чтобы узнать больше, нужно знать больше других. Нужно стать интересным для тех, кто тебя интересует».

- Если ты будешь интересен афганцам или будешь обладать полезными для них навыками, тебе будет проще наладить с ними нужные контакты. Думай на несколько ходов вперед. И всегда помни, на нашей войне побеждает не тот, кто перевоюет противника, а тот, кто его передумает.

Александр Карцев, http://kartseveu

(продолжение следует)