Постапокалиптичные записки (5)
Продолжение, предыдущая часть
http://pikabu.ru/story/postapokaliptichnyie_zapiski_4_396307...
- Вот как-то так… - старик просмаковал последние слова, - вот как-то так…
И замолчал, уставившись какой-то ему одному ведомый орнамент на старом настенном ковре. Тем самым окончательно ставив отчетливую точку в повествовании. Тяжкий вздох, опустившиеся плечи. Ему с каждым днем все тяжелее давались воспоминания. Юность, молодость, непонятные события зрелости… Память все с большей неохотой освящала непростое прошлое старика. Глаза растерянно разглядывали часть повторяющего узора. А ведь этот ковер он сам притащил во время одной из ходок. Но было это давно, пару лет назад. Теперь же, с каждым пролетающим ходом солнца за надтреснутым стеклом, он чувствовал, что становился все большей обузой. Те люди, что приютили его тогда, отмыли, откормили и даже не спрашивали, из какой дыры он вылез и как до такого состояния докатился, эти добрые и понимающие люди. Немногие из них уже продолжали жить в этом импровизированном общежитии. Жестокое время косило пачками хороших, плохих, молодых, пожилых. Мир поделился на хитрых и неудачников. На выживших и … не очень. А поскольку прожить хорошим и незапятнанным человеком, да еще и с его хабарами, было сложнее, чем выжить при падении с небоскреба на шипы. Что покоятся на дне кислотного бассейна… Он прожил долгую, интересную и жестокую жизнь. И за это новые сожители данных квадратных метров все сильнее его недолюбливали. Возможно, после некоторых последних инцидентов даже ненавидели. А он был не виноват. Не виноват, что просто судьба у него такая.
Старик, старик…. Так называли его с первого дня его появления за спасительными воротами. Хотя как еще его можно было назвать: сморщенный, забытый – забитый, без единого яркого волоска, со сплошной серостью, режущей глаза. Лишь борода выдавала в нем еще не угасшего человека средних лет, искрилась углем от уха до уха. Хромавший, как оказалось, от такого количества вывихов и переломов, что местный фельдшер, по совместительству хирург-травматолог-стоматолог, метко выразился, что организм его неплохо умеет складывать пазлы, но еще пару повреждений – и мозаика может начать терять детали. Но внезапно нагрянувшего бомжа не выкинули обратно в кювет. А посадили в общий спасательный круг. И даже отвели не последнее место. Чуть позже, через пару недель, его превращение в человека в руках заботливой Кристины, девчонки средних лет с не по годам выжженными и опустошенными глазами, было завершено и он больше смахивал на уставшего шахтера-стахановца, только с отсеренными напрочь волосами. Но стариком его все равно называть никто не прекратил. Так сильно его первоначальный образ впечатался в умы окружающих. Теперь, после сменившейся в доме власти он уже никому был не нужен, пользы приносил все меньше, да и терпеть более мудрого конкурента, которым, по сути, он не являлся, самодельные «власти» не хотели. Потому он снова зарастал, без опеки-ласки-ухода обратно скукоживался в старичка и все чаще сам уединялся на крыше или чердаке, наблюдая за облаками и приближающимся горизонтом событий.
- Деда, а ты чего молчишь?... А что дальше-то было? Ну так не интересно, на самом главном месте оборвал! – галдеж детей выбила его из задумчивой дымки и вернула в реальность. Хотя, они часто достаточно часто это делали. Порой ему казалось, что дети – единственная причина, по которой он не просто не выкинут за порог, а еще и какое-то время будет здесь гостить. Он ухмыльнулся. «Нееее, пока здесь будут дети, меня никто никуда не вышвырнет. Ни за что. Они не самоубийцы». Ухмылка стала растягиваться все шире, и заметивший это, стоящий ближе всех рыженький мальчуган лет восьми – Сашка – начал радостно беситься с утроенной энергией. Волна детского смеха прокатилась по всем этажам, и как бы Павел, суровый хозяин надзирательного типа, не возмущался о сохранении порядка и тишины, эта волна вдохновляла и наполняла жизненной энергией всех жителей. До единого.
- Я замолчал – значит на сегодня рассказ окончен, поняли, шушера? – веселым хрипом прикрикнул на ребятню старик. – И нечего подлизываться. Отдохнуть хочу. Проветриться. А потом… - Он заговорщески подмигнул самому бойкому, «местному предводителю» сей детской банды Коле – А потом – посмотрим.
План сработал. Коля, все намеки осознавший, уже созывал всю ватагу в круг и как партизан нашептывал какие-то планы. Хотя долго они секретными не были. С радостным топотом все уселись и стали смотреть за очередным похождением безымянного героя, которого так ловко изображал их негласный предводитель. Помимо организатора и смельчака, он обладал приятным для своих семнадцати голосом и уверенной манерой рассказчика, что делало его незаменимым при детях. Его уроки и рассказы по ночам на чердаке за секретными чайными посиделками не проходили для него даром. «Эхх… Смышленый парнишка. Одаренный. Жаль. Такие первыми загибаются. Прям на охоте, безвестно и бесславно… А черед и возраст уже подходит.» Эта мысль немного поубавила его настроения, и, чтобы оно не перенеслось на все еще поглядывающих на него детей, старик ловко юркнул к лестничному пролету и спустился на второй этаж.
Если третий был наполовину гостиной, наполовину детской, то второй состоял из жилого, административного и пищевого блоков. Именно здесь находились 2 сердца сего строения – так называемый «командный пункт» и столовая. Все самые важные решения принимались именно в этих двух помещениях. Причем происходило чаще всего так: для начала озлобленная верхушка, неизменно состоящая из пяти человек, в небольшой темной комнатке пыталась на все время изменяемой и потому похожей скорее на блокнот ребенка карте показать маршруты ходок и оборонно-наступательные действия. А затем, вдоволь назлившись и в девяносто пяти процентах случаев не придя к единому решению, отправлялись в столовую. Где уже изрядно подобревшая верхушка собирала «самый полный совет» и продолжала дискуссии, но уже в полном составе взрослых жителей дома. За исключением дежурных и «нянек». Эти две должности были негласно самыми ответственными, что, впрочем, было весьма логично, ибо какой смысл в любом совместном планировании и выживании, когда тебя либо перебьют из-за невнимательности, либо ты вымрешь из-за отсутствия продолжения рода. Помимо этих помещений на этаже находились небольшой склад, весьма разноплановый по своему содержанию, кухня, куда и направился старик, и спальни, находившиеся даже не на втором этаже, а скорее на промежуточном, до которых надо было подниматься по небольшой лесенке. Спален было три: мужская, женская, и общая, занимаемая по строгой очереди либо необходимости. Так сказать, война войной, а … кхм… а желания и потребности все равно остаются желаниями и потребностями. В целом обстановка дома на этом завершалась, если не учитывать две мастерские, одна прямо под вторым этажом, вторая, небольшая, для более вредных или менее ответственных работ, на заднем дворе. Прямо под лестницей также находился большой склад, с таким же разнокалиберным содержанием, и гараж-автомастерская, расположившаяся в огромном ангаре под спальнями. Небольшие сарайчики, то возникавшие, то разбиравшиеся или обрушивающиеся под осознанием собственной ненужности, были в изобилии усажены по всей прилегающей территории, щедро окруженной втройню усиленным забором с шипами. «Чем толще стены – тем кречпе спится» - именно под этим девизом Павел в свое время добивал своих коллег, а по сути подчиненных, чтобы дело было скорее доделано. И несмотря на то, что ни шипы, ни усиление еще ни разу не пригодилось, никто не жаловался о проделанной работе и лишней ее ни в коем случае не считал.
Внешнее убранство дома-крепости на этом окончательно заканчивалось. Во владениях жителей же помимо площади, огороженной укрепленными стенами, было два огорода: на заднем дворе и на участке, прилегающем слева. Были планы прибрать к рукам уже давно ставшие бесхозными и все остальные окружающие участки, но на их защиту нужны были и материалы, и люди, а в последнее время трагически не хватало ни того, ни другого. Потому приходилось довольствоваться уже имевшейся площадью. Участок вне территории был обнесен огромным слоем сетки и колючей проволоки, что повалить или перелезть через нее вряд ли представлялось возможным. А пользоваться тяжелой техникой – так и забор в сколько угодно слоев не поможет. Потому ограда время от времени чистилась от набегавшей живности и обезумевших бомжей и попытки усилить ее сверх имеющегося не предпринимались. Забор на заднем дворе, пусть и в облегченном виде, но достался «по наследству» вместе с домом, что гораздо облегчило выживание и, впрочем, было одним из критериев для выбора именно этого здания для окончательной остановки.
Закончить описание жилища можно и даже нужно было бы именно его башнями. Их было три: балконные башни над входом и с обратной стороны дома, и самая величественная и укрепленная – центральная. Если крайние башни являлись по сути удлиненными вверх метра на два балконами, и представляли собой лишь укрепления с небольшими окошками, в тяжелые времена при помощи нехитрых махинаций со ставнями превращающихся в бойницы, то центральная выделялась всем. Она возвышалась на 7 метров над крышей, и подразделялась на два яруса – первый, как в настоящей крепости, окольцовывающий ее на уровне где-то трех метров, и основной, самый верхний ярус, где и сидел часовой.
Первый ярус башни, построенный изначально без каких-либо проектировок и согласований, задумывался просто как еще одна башня для лучшего обзора, да и просто для увеличения количества часовых. В свое время была разобрана крыша над выходом на чердак, произведено утепление-укрепление, и через пару месяцев тяжких трудов над домом уже возвышалась третья громадина с часовым. И лишь много позже, через несколько лет было выдвинуто решение о переоборудовании башни. Верхушка была окольцована полуметровым выступом, который почти сразу ласково обозвали мостиком для туристов, и затем башня была увеличена еще на три-четыре метра. Увеличение продолжалось до стратегической высоты – была полностью видна дорога, ранее скрывавшаяся за прочими домиками, и просматривались самые опасные подступы: северное поле, холмы и лес. После сооружения внутри башни небольшой лестницы дверью на смотровое кольцо стали пользоваться все реже, и теперь она превратилась почти в декоративное украшение, добавляющее башне строгости и старинности. Укрепленная верхушка башни в конечном итоге также была окольцована, но скорее для виду, т.к. выход на поверхность был гораздо раньше. Осмотр производился не выходя, так сказать, из помещения, в небольшие, но частые и неплохо замаскированные бойницы, через них же и вполне успешно мог вестись огонь, хотя укрепленной боевой точки башня, в отличие от своих сестер, не содержала.
Если крайние башни, как уже было отмечено, представляли из себя огневые точки, то центральная башня подразделялась на два яруса и внутри. В первой своей части она представляла из себя по-спартански голую трубу с лестницей и единственным выходом на первую площадку. Второй же уровень был обустроен для весьма комфортного и эффективного наблюдения. В центре был установлен вращающийся механизм, на котором располагался хитро вкрученная тумба. Вся эта конструкция позволяла без лишних затрат времени осматривать окрестности, реагируя на малейшие движения или волнения вдали. Между бойницами на стенах были распределенные «вешалки» с винтовками. В углу помимо этого стоял оружейный шкаф, или скорее оружейный сундук с боеприпасами и мелким барахлом. Башня была скруглена настолько, насколько это вообще представлялось возможным, но все равно оставалась квадратной, но от своей ломаной структуры внешне даже выигрывала и смотрелась как опасный угрожающе выкинутый кулак, готовый нанести точечный, но очень меткий и болезненный удар. Поскольку нападения людей в последние годы стали более редкими, а нападение зверья имело весьма сезонный характер, то одним жарким летом крыша в башне обзавелась люком и складной лестницей. Верхушка башни потеряла всякую надежду на конусовидную крышу, о которой так грезил ее строитель Аликсаныч (все время поправлявший старика при попытке назвать его полным именем или просто по-другому). Притом к тому времени сам Аличаныч, добрейший человек и просто хороший архитектор, был убит во время очередной охоты (и сейчас абсолютное большинство уверено, что это было лишь устранение конкурента в порыве безмозглой злобы), то и возражений о переобустройстве крыши под гражданские цели не последовало. И теперь, в любой день можно было подняться по лестничке и помечтать, или почувствовать себя часовым, или просто позалипать в окружающие просторы. Благо полюбоваться действительно было на что. Заброшенный город, лес, северное поле, холмы, речка, чье название почему-то никто упорно не мог, а может, не хотел вспоминать… Некоторые говорят, что раньше город назывался в ее честь. Другие – что не весь город, а лишь часть предприятий. Но теперь это уже было не важно. Город. Большой город – в километрах двадцати на северо-западе. Поселок на северо-востоке, до него уже километров восемь. Центр, место опасное, как ад. Прочие города, по разные стороны и на разном расстоянии. Все безымянное. Абсолютно. Не приживалось имя. Как не хотели люди, а не приживалось. То ли злой рок, то ли просто судьба такая, а может и какие злые силы, да только люди, что давали чему-то имя, очень часто расставались со своим. Слишком часто. Выжженные бомжи, больше похожие на зомби. Сектанты, лишенные личности и судьбы. Одиночки, озлобленные и одичавшие, но сохранившие долю рассудка… Люди могут иметь имена, а погибшие города, здания, районы – нет. Мало кто мог объяснить это правило. Но все, абсолютно все с этим правилом считались. Без исключений.
Тяжелые времена. А потому и такие обычаи и повадки. Если ты не можешь положиться на себя, на людей, на бога – то придумай свои правила, своих богов. Ты по-прежнему зависишь только от себя и своего окружения. Да только спихнуть с себя вину уже проще. Суровые времена, суровые нравы…
Старик тихо прошел через второй этаж мимо столовой, где, судя по крикам, был самый разгар очередного обсуждения, и незаметно проскользнул на кухню. «Так, пить я буду… Но потом. Еще с детьми сидеть. Не, конечно было бы неплохо накатить, чтобы повеселее, да и истории мягче лились, да подробности более детские проще придумывались… Но не то. Эхх… Слишком совестным ты стал, действительно стареешь. А ведь когда пришел – даже не надеялся, что останешься. А ведь привык. Сначала к людям. Теперь – к дому…». Выключив начинавший булькать чайник, он принял решение похлебать чайку, а затем подышать воздухом. Голова начинала почему-то покалывать, а предчувствию старик научился верить всегда. «Да и лишние глаза на башне явно не помешают. Она девчонка молодая, а уже слишком серьезная. Пусть чуток отдохнет…» Но спокойно посидеть на кухне не получилось. Вся растрепанная, раскрасневшаяся и злобненькая, в комнату вбежала Инга. Женщина лет тридцати пяти, полукухарка-полууборщица, она следила за порядком и едой. В ее подчинении было три девочки, одной из которых, Лене, предстояло стать на замену. «Поколение сменяет, поколение, снова и снова. Как же быстро летит время…» Старик появился в доме еще когда Инге не было и двадцати, и она сама, амбициозная и веселая, ходила хвостиком за женой хозяина дома того времени. «Так много людей, а многие так часто меняются… Женщину звали… Черт, как же ее звали… Влада. Во. Точно. Владислав и Владислава. И не жена она ему была, а сестра. Сводная правда, и отношения у них были не братские, потому в памяти так и отложилось… Хотя, не мое это дело, в памяти чужие грешки ворошить». Хлопоты кухарки вывели его из рассуждений.
