cheramour

После комментариев mdn2016 решила выложить не первые главы, а кусочек из предпоследней, в которой Эва и Сиссель обсуждают психотерапию 20 лет спустя. Чтобы читатели услышали также и голос психотерапевта. Собственно, вся глава - это диалог. Э - это Эва, а С - это Сиссель.

Э: Что именно придавало тебе храбрости?

С: Твое спокойствие и невозмутимость. А еще то, что мои слова звучат за закрытыми дверями, в безопасности терапевтического кабинета. Это одно из гениальных изобретений терапии.

Э: То есть ты чувствовала себя уверенней, потому что находилась в закрытом пространстве, где все сказанное защищено врачебной тайной и не подлежит разглашению?

С: Именно так. Гарантия неразглашения была во главе угла.

Э: Терапия может быть очень опасна.

С: Согласна — ведь есть неравенство сил. Как ты регулируешь отношения власти в терапии?

Э: Когда я изучаю материал, у меня появляется множество вопросов и гипотез . Я располагаю теориями и методиками, которые могут пригодиться при работе, а мой собеседник располагает исчерпывающим знанием о себе самом. Так было и с тобой. Но дорогу всегда указывает клиент — в том смысле, что только он может решить, верно ли мое понимание и подходят ли ему мои методы. Не я решаю, что нужно клиенту для того, чтобы добиться улучшений. Я обязана к нему прислушиваться. Мы должны тесно сотрудничать, ради этого я буквально вживаюсь в его жизнь. Я могу импровизировать, предлагать варианты, но только клиент может судить, приближают ли они его к цели. Я исхожу из того, что обратившийся ко мне человек обладает всеми знаниями о себе, но когда терапия только начинается, эти знания еще ему не доступны. Большинство людей и приходит ко мне потому, что они не знают себя и не знают, куда им дальше идти. Доступ к этим знаниям должен открыться в процессе терапии, такова ее цель. Поэтому я стараюсь увидеть их универсум вблизи. Однако терапевт должен внимательно следить за тем, чтобы не ставить себя выше того, кто к нему обращается. Правда, из этого вовсе не следует, что я буду соглашаться и с самоосуждением клиента. Клиент нуждается в перспективе, отличной от его собственной. Поэтому как бы близко я ни подходила к его универсуму, я не сливаюсь с клиентом настолько, чтобы принять как должное его самоуничижение и самоосуждение. Так же я относилась и к тебе.

С: Когда я считала себя безнадежной, ты держалась иного мнения — ты видела во мне другие стороны и говорила мне о них. За этот тезис мы и «сражались» — плохой я человек или нет. Для меня это стало отправной точкой, чтобы начать думать о себе иначе.

Э: В моих глазах настоящая ты была много лучше того негативного образа, который ты себе придумала. Ты была замечательной. Я сразу увидела, что самоосуждение — одна из главных твоих проблем. Поэтому и показывала тебе, что вижу в тебе я. Мы «сражались» из-за самоосуждения и из-за распределения вины за ваши с отцом отношения. И больше ни из-за чего Но я должна была, по возможности, встать на твою точку зрения, чтобы понять, что в себе ты так не любишь и почему. Занимаясь подобной работой, я прошу собеседника открыто выражать несогласие, если я что-то не так говорю. Мне необходима обратная связь — иначе мне будет трудно понять его предпосылки. Я стараюсь, чтобы терапевтический процесс не выходил за эти рамки. Во многих смыслах в терапии происходит взаимное приспособление и аккомодация. Я должна сначала понять чужой универсум, в котором существуют основания для самоосуждения — и лишь потом предлагать клиенту свой подход, который отличается от того, к которому он привык. Если моему собеседнику трудно говорить вслух, я должна позаботиться о том, чтобы он смог сказать, устраивают ли его мои предложения.

С: А как ты догадываешься, что твое понимание и твои предложения ему не подходят?

Э: Некоторые говорят сами. Но многие сказать не могут. Я должна специально спрашивать их об этом. Некоторые молчат, тянут с ответом, за них говорят их движения и выражение лица. У других становится отсутствующий вид. Поэтому я пристально слежу за невербальными сигналами. Они могут заставить меня остановиться.

С: Когда ты упомянула отсутствующий вид, я узнала себя . Отключение было для меня способом уйти от тебя на безопасное расстояние. Но если подумать, я так уходила, главным образом, от себя, когда не было сил терпеть. Я рвалась прочь от себя и своих страданий. Время от времени чувства начинали разрывать меня на части, тогда я подолгу плакала. Но гораздо чаще я спасалась, призывая на помощь «бесчувственность». Я терялась где-то над крышами.

Э: Ты в этом нуждалась. Подобные избегающие реакции связаны с потребностью в отдыхе, забытье и защите от подступающей реальности, от мыслей и чувств.

с: Мне нужно было равновесие — чтобы ни прошлое, ни будущее чересчур не напирало, но и не удалялось. Особенно прошлое. Если я отключалась, то не сознательно, не в результате волевого усилия. Отключение начиналось автоматически, когда напряжение достигало предела. Но я помню и случаи, когда решала задержать дыхание, дышать как можно тише и, таким образом контролируя тело, добиться внутренней тишины. Так что отключение отчасти было сознательным. Но за эти поступки я себя упрекала: мне казалось, я «плохой клиент». Тогда мне трудно было понять, как можно мешать собственному прогрессу — раз уж я сама обратилась к терапевту и так отчаянно хочу наладить свою жизнь. Сегодня я вижу, что делала все, что было в моих силах, но это понимание пришло позже. А тогда я оберегала себя бессознательно.

Э: Это хороший пример того, что уже тогда ты умела делать полезные вещи, хотя и осуждала себя за них. Какие телесные ощущения ты испытывала, когда отключалась?

С: Помню ощущение в теле, которое возникает, когда «летаешь над крышами». Всякое внутреннее движение замирает. Тишина. Покой. Тело настраивается на пульс души, ровный и медленный, сердцебиение замедляется. Только нужно сидеть очень тихо, дышать с осторожностью, тратить как можно меньше энергии, экономить даже кислород, как будто давно сидишь под водой. А еще я останавливала взгляд на чем-нибудь далеком — даже если я считала черепицу, сама по себе черепица меня не интересовала: важно было занять себя чем-то обыденным и неопасным. Отлично помню, как подолгу смотрела в небо над крышами, когда мне хотелось сбежать из твоего кабинета. Чтобы по-настоящему исчезнуть, мне надо было вообразить, что я стою на одной из дальних крыш, на самом краю, и смотрю вниз, цепенея от ужаса, — в то время я так боялась высоты, что даже фантазия об этой опасности высасывала из меня всю энергию без остатка. Помню, как проваливалась в диван, одновременно погружаясь в самосозерцание, — в таком расслабленном состоянии многие вещи можно было терпеть. Я почти не дышала. Добиваясь полной тишины, я старалась не слышать ни ударов собственного сердца, ни самых легких вдохов и выдохов. Так я переставала существовать в своем «сейчас». Я виртуозно умела отключаться.

Э: Отключение — это обязательно ответная реакция на что-то. Когда ты была ребенком, то нуждалась в нем, чтобы выносить действия твоего отца и поддерживать целостность семьи. Наглядный пример того, как стратегия совладающего поведения, к которой неосознанно прибегают снова и снова, превращается в автоматическую реакцию. Реакция начинает жить своей жизнью, а человек об этом даже не подозревает. Тут и начинаются проблемы.

Добрый день, меня зовут Светлана Высоцкая. Я переводчица, и я хочу рассказать вам историю одной женщины.

Норвеженка Сиссель Бакке (это, конечно, псевдоним, и вы скоро поймете, зачем он ей) родилась в самом конце сороковых годов. Она была младшей из трех дочерей в обычной норвежской семье. Хорошо училась, занималась спортом. Папа работал сторожем в порту и днем бывал свободен. Ходил на рыбалку, разводил огород. И всегда брал Сиссель с собой. Она была его любимицей.

Окончив школу, Сиссель перепробовала множество профессий, но остановилась на журналистике: «… я процветала, мне нравилась работа, которая всегда может бросить вызов твоему уму и находчивости, нравились встречи с людьми, острые реплики. Я была — Сиссель Бакке, очаровательная и талантливая, хоть и несколько поверхностная, как считали многие». Вот только, только… только не ладились близкие отношения. Да что там, даже с матерью у неё не было общего языка. Мешало непонятное чувство вины. И ещё были воспоминания. Вернее, не было. Она почти ничего не помнила о детстве. Но иногда случались проблески. Как, например, в тот вечер, когда она задержалась в гостях у новой знакомой:

«— А с отцом у тебя были нормальные отношения?

К этому ее вопросу я оказалась неподготовлена, то есть была психологически не готова отвечать на него разумно и взвешенно. Я словно получила в лицо удар кулаком, но не такой, который сбивает с ног и оставляет перед глазами раскалывающуюся на части картинку. Этот удар кулаком, этот безобидный вопрос словно вколотил на место выпавшие куски, и проявилось изображение: руки, кровать, темные волосы отца и я. Я совсем маленькая, мне, наверно, года четыре, потому что я еще не умею читать и отец всегда перед сном читает мне вслух. Страшно, как же страшно — надо срочно подумать о чем-нибудь другом, не хочу этого видеть, горло все сильнее сжимает страх, я сейчас задохнусь».

Когда Сиссель было тридцать шесть, отчаяние (а также любопытство) толкнуло её обратиться за помощью к психотерапевту по имени Эва. Вместе они начали разбираться с прошлым Сиссель. Да, Сиссель пережила инцест и получила серьезную психическую травму. Два с половиной года терапии потребовалось Сиссель, чтобы отказаться от куцей версии собственного прошлого и рассказать терапевту - и самой себе - свою настоящую историю.

Сиссель - фантастически, невероятно храбрая женщина. Она прошла терапию до конца. Приняла свое прошлое и всё, что в нем было - и плохое, и хорошее. Потому что её отец вовсе не был мерзавцем и садистом. Он действительно её любил и возможно, сам не понимал, что творит.

Но самый храбрый её поступок - другой. Она решилась рассказать свою историю всем - чтобы кто-то, узнав в её страданиях себя, понял: и для него (или для нее) тоже есть надежда! Во время терапии Сиссель вела дневник, а Эва делала рабочие записи. Сиссель предложила Эве вместе написать книгу, опираясь на эти материалы, и та согласилась. Так в 1991 году появилась книга «Возвращение». Шло время, и многие задавали Эве и издателям вопрос: а что же дальше? Через двадцать лет Сиссель и Эва снова встретились, чтобы на него ответить: в 2012 году вышла в свет книга «Новое «Возвращение», в которой появились четыре новые главы. В двух словах - у Сиссель всё хорошо.

Именно эту книгу, «Новое «Возвращение», я и перевела с норвежского на русский. Но в заглавии будет просто «Возвращение» - потому что у нас в 1991 году никакого «старого» «Возвращения» не публиковалось. Авторы - Эва Далсгор Аксельсен и Сиссель Бакке. Выпускает её самарское издательство «Бахрах-М». Я думаю, что кому-то эта книга может быть очень-очень нужна - по личным причинам. Самой Сиссель важно было понять, что её случай - не уникален. Что её реакции объяснимы, более того - нормальны. Своей книгой она дает возможность осознать это многим другим жертвам инцеста.

Ну, а тем, кого сюжет не касается лично, полезно прочитать эту книгу, чтобы лишний раз напомнить себе, как далеко может зайти родительский произвол и как беззащитны перед нами наши дети. И как беззащитны могут быть взрослые, выросшие из детей, у которых была страшная тайна.