
Пока земля ещё вертится
21 пост
21 пост
5 постов
12 постов
10 постов
Великие писатели второй половины 19 века позаботились о потомках на славу – оставили нам в наследство свои многотомные собрания сочинений и два главных русских вопроса. Исконно-посконных: «кто виноват?» и «что делать?»
Недавно мой личный райдер пополнился незамысловатым, но от этого не менее риторическим, -- «за что мне всё это?»
Итак. Иду я задумчиво по коридору. Рачительный сторож свет уже поубавил, выслуживается ради премии. Словом, в коридоре романтичный полумрак. Самое оно – переломать ноги! Одурев окончательно от монотонной работы за компом, очки сняла и спрятала в сумку. Телефон благоразумно отключила, чтобы душевнаяначальница-климактеричка не слопала последний мозг по-модному, дистанционно. Ковыляю себе несексуально так, а навстречу вроде идет кто-то. Навожу фокус усилием воли – не пойму, кто бродит у нас тут полвосьмого.
Нет, это не был всем известный роковой случай! Это был тот самый позорный случай, когда вышла на минутку абы в чем, а встретила свою судьбу. Вот, и меня за печкой нашли. Наконец-то.
Мы просто столкнулись в тёмном коридоре. И не надо мне, что это всё на адреналине, химия пройдёт. Тихо (заткнула уши)! Столкнулись, извинились и пошли бы дальше.
Он внимательно всматривается в моё лицо:
– Лелька?
– Я! Ой, извините, без очков…
– Лель! Наша академия? Ну?
– Андрей Владимирович?
– Ты бы ещё и все регалии приплела сюда!
– Ой. Простите. Да. Нет.
Понимаю, что совсем позорно краснею и заикаюсь. Это мой педагог. Мы все, дурымалолетние, были влюблены в него до судорог. Точнее не скажешь! Именно до них. Снова нахлынули воспоминания, какая-то хрестоматийная пушкинская светлая печаль.
– Как ты? Здесь?
– Угу. Работаю помаленьку.
– Замужем?
– Некогда, я всё больше вот... работаю...
– Кто свет выключил? Покажешь, где выход?
– Конечно.
Он лучший, умнее не встречала. Мне давно не двадцать, а сердце где-то у горла стучит. Патологическая анатомия.
Если бы он просто молча дошел со мной до выхода, мы бы скомканно попрощались и ничего бы не произошло. Но он стал рассказывать. Звук его голоса, такая привычная манера немного медлить, если сразу не отыскалось нужное слово. Ощущение, сродни алкогольному опьянению. Бесстыдно повисаю на его руке и слушаю, кажется, даже рот имбецильно приоткрыла.
– Я тебя люблю. Всю жизнь.
Это он сказал или я? Или хором? Почему-то испугались оба и замолчали, поперхнувшись дурацким признанием.
– Я живу в родительской квартире, на соседней улице. Идем.
Вы пробовали идти, путаясь в собственных ногах, целоваться, смеяться – и всё это разом? А мы смогли! Дошли до его дома, даже с этажом не ошиблись и в квартиру благополучно попали.
Одежду побросали в спешке, в жизни не найти. Меня не возмутила боль, я желала этого всем сердцем. Никого и никогда я не любила и не хотела, только его. Одного.
– Ты...
– Тише. Да. Ты же не испугался?
Утром не было стыдно или неловко. Было, как будто это единственно правильная жизнь. Одна на двоих жизнь, чашка кофе, постель.
Как мне теперь жить с этим счастьем? Оно моё, совершенно точно, самое настоящее. Только не могу понять одного – за что мне всё это... Кто виноват и что мне теперь делать...
Мы впервые поцеловались, когда он провожал меня осенним вечером. Я задохнулась от изумления — поцелуй был в самом деле сладким, без преувеличения. Как сумасшедшие, дрожащими от нетерпения руками мы исследовали друг друга, его рука уже ловко расстегнула мой бюстгальтер и больно сжала грудь.
И мы оба застыли от переполнявшего нас желания, от осознания неповторимости этого мгновения. Внезапно охрипшим голосом:
— Идем.
Послушно беру его за руку и иду:
— С тобой хоть на край света.
Холостяцкая квартира потрясла воображение — окна от пола до потока, французские что ли, огромная кровать и почему-то красный холодильник.
Уснуть, понятно, не удалось. Мы даже и не пытались. А зачем? Если всё так прекрасно получалось. Я уверена, если самый первый раз складывается хорошо, то дальше — только лучше. Наш первый раз был не просто хорошим, он был, как бы найти точное слово — настоящим. Когда не думаешь: куда руки, куда ноги. Когда нет возможности сдержать стон.
Меня настораживает фраза «заниматься сексом». Как вы им занимаетесь? Это любовь. Простое, богом заповеданное от времён Адама и Евы действо — отдаваться друг другу без остатка, любить, забыв про всё. Только его тепло, только его глаза напротив моих, только заполняющее каждую клеточку тела счастье. До самого рассвета.
— Кофе может считаться завтраком?
— Сейчас я что-нибудь приготовлю. У тебя есть еда в этом сказочном холодильнике?
— Надо посмотреть.
Не посмотрели. Когда бы. Если нет никакой возможности остановиться, просто хоть на минуту перестать хотеть этого человека. Это, безусловно, невозможно. Ощущение, что мы оба спешим, торопимся, скорее — обладать друг другом. За все годы до, за все годы потом?
Гладит по волосам, как маленькую.
— Ты где была?
— Я с тобой. Никуда не уходила.
— Где ты была столько лет?
— Я? Я не была. Меня даже не было, кажется.
В незашторенные окна нагло таращится рассвет. Это со мной? Это всё происходит со мной?
— Ты же не бросишь мужчину, который тебе доверился?
— Никогда.
Вот, честное слово, никогда не верила, что в нашей суровой вечной мерзлоте бывает та самая, с первого взгляда, искра. Когда пульсирует в затылке: если я прямо сейчас, немедленно не получу этого мужчину — умру. Это для романов. Дамских. Дурацких. С тягуче-глянцевой картинкой на жиденькой обложке — парочка застыла в страстных объятьях где-нибудь под пальмами. Как бы ты в жизни, голубь ясный, так изогнулся? Гимнаст. Нет у тебя протрузий в шейном отделе позвоночника, значит.
Только представлю эту слюнявую глупость — всё, нокаут моему и без того застенчивому либидо. Между тем, великий русский народ щедро делится мудростью с дурнями — кто над чем смеётся, тот об это и споткнется. Воистину.
Зима. Тюмень. Скучнейшая узкоспециальная конференция с участием каких-то-там-великих. Говорят, что изучение нового способствует возникновению особых нейронных связей в головном мозге, а это, в свою очередь, отдаляет прибытие того немца, от которого решительно все без ума. Да, его, Альцгеймера. Скулы сводит. Но — лицо в очках старательно корчу умное, задумчивое: пресса в зале, щелкают фотоаппараты, надо соответствовать. Холодно. Хорошо, что колготы велюровые, не отморожу самую суть.
Я не помню, что он говорил. Тему доклада не назову и под дулом пистолета. Что уж там — я забыла, что на мне старушечьи колготки и трикотажное бельё…
Отчётливо помню блики от вспышек фотоаппаратов на линзах его очков и почему-то (интересно — почему же?) подрагивающую руку с обручальным кольцом. Последняя оформленнаямысль — в эту ладонь моя грудь уместится полностью.
Подобие сознания вернулось, когда поняла, что оргазм не нужно симулировать по долголетней супружеской привычке. Много раз потом пыталась выяснить у него, что произошло за эти начисто вылетевшие из сознания часы — виновато разводит руками: «Кажется, ты меня изнасиловала…»
И да, мы оба так и не нашли свои очки в тот вечер. Теперь наша любимая шутка: «Привет, симпатичное расплывчатое пятно! Минус три? Глаза не мёрзнут?»