GubastiKudryash

Давно ли вы встречали человека, которого зовут Никанор? Хотя нет. Встречали ли вы вообще человека с таким именем?
А я вот знаю одного Никанора - Болтунова Никанора Ивановича. Человек он средней руки. Владеет небольшим бизнесом, имеет пару магазинов, да небольшой автопарк. В общем говоря, тем и живет. Детей у него нет, зато есть красавица жена, которая как вы можете догадаться вышла замуж не по любви. Любовью там и не пахло, а вот деньгами там изрядно пованивало
Свою первую жену он потерял около десяти лет назад и сейчас, когда минул пятый десяток, женился снова. И жену его звали – Лера, которую он именовал всегда по-своему: Лёлечка, Леночка, Лерок, Лерусик и прочее, прочее, прочее
Дело в том, что первая его жена как нельзя кстати подходила ему по нраву. Она была тиха и послушна, а так как Никанор Иванович, сам никогда не повышал голос и был довольно покорен, то Любочка (первая его жена), могла бы пользоваться этим и крутить его на пальце как ей заблагорассудится. Но она этого не делала
Короче говоря, у них была идиллия. Люба многого не требовала и все решения они принимали обсуждая их в семейном кругу. Поэтому когда Любочка ушла в мир иной, Никанор Иванович, и не знал, как ему дальше жить и что делать с бизнесом, ведь там постоянно приходится принимать серьезные решения. Но прошло время, и он вроде бы научился. Или же нанял хороших людей, которые в общем-то и решали все дела
Был у него директор, Максим Петрович, который и решал все вопросы. Они довольно сильно сдружились, но когда в жизнь Никанора Ивановича ворвалась Лерочка, да-да, именно ворвалась. Прилетела как ураган, перевернув все вверх дном, то и дружба их как-то начала терять концы и таять, таять, таять
Максим Петрович предупреждал Никанора о том, что Лерочка добра не принесет, а лишь усугубит ситуацию. Но Никанор был влюблен впервые за десять лет и ни кого не хотел слушать.
Как говорится, любовь слепа. И это правда. Никанор ослеп совсем и все управление отдал в руки Максиму Петровичу. Хорошо, что тот не был пронырой и честно вел дела
А в это время Никанор вместе с Лерочкой крутил романы и катался по дорогим ресторанам. Конечно же, он не был безумно богат и ни разу не появлялся в списке Forbs, но Лерочка-то знала, что лучшей партии ей не выпадет. От того и вцепилась в него как бездомный пес в корку хлеба
И ладно если бы она просто пользовалась его деньгами да помалкивала в тряпочку. Но нет же, после свадьбы, не успели они отпраздновать медовый месяц, как она тут же начала качать права
То одно ей не нравится, то другое, то третье... И все она высказывала таким тоном, словно ей обязаны. А как говорилось выше, Никанор был нрава тихого, от того и выполнял все ее капризы. Лерочка чувствовала свое превосходство и ее запросы неимоверно увеличились. Шубами и украшениями уже не отделаться. Теперь Лерочка захотела самореализоваться и добиться высот, - как она сама выражалась. Естественно высот она решила добиваться с помощью новоиспеченного мужа Никанора, которого она называла на свой лад – Ником. Оправдывая это тем, что имя Никанор, какое-то неправильное, старое и вообще, она не хочет, чтобы ее мужа звали Никанором. Краснеть видите ли не хочет. Сам Никанор съел эту просьбу, и стал он Ником
Пока Лерочка гуляла по фотосессиям и «пробивала» себе дорогу в модельное агентство, Ник, он же бывший Никанор, снова взялся за работу
С высоты прожитых лет он понимал, что совершил ошибку и теперь жалеет об этом. Но он не мог простить себе того, что с его-то жизненным опытом, его возрастом и его успехами в жизни, он не может усмирить молодую барышню, которой еще и тридцати нет. И эта дилемма каждый день делала в нем дыру все больше и больше. Он бы может и развелся давно и послал бы ее ко всем чертям, но не мог. Принцип этот, засел где-то глубоко внутри
В большом его доме, жили не только Никанор и Лерочка. Там присутствовал персонал, который поддерживал дом в достойном состоянии, ибо сам Никанор не успевал, а Лерочка не делала этого из-за недавно приобретенного статуса жены бизнесмена
В доме всегда находились садовник, уборщица, охранник и повариха. И все они жалели Никанора. Жалели до поры до времени. Он к ним относился так, словно это его соседи, поэтому те его и жалели. Им было выделено помещение на первом этаже, где они собирались и обсуждали всякие новости. И сам Никанор иногда подслушивал их. И когда речь заходила о нем самом, то он только стоял и таял от лести в его адрес
- Хороший человек, а все никак не женится
Персонал жалел его, а Никанор, стоя возле двери, хотел ворваться и расцеловать всех, но сдерживал себя
Теперь же, когда в доме появилась эта бестия, - не в пример самому Никанору, персонал придумал для нее свои имена, хотя ласкательно-уменьшительное склонение оставили, - Холерушка, шалавочка, прошмандовочка и все в таком духе. На свою голову, Никанор вновь решил подслушать о чем треплются рабочие. Он стал у двери и спустя десять минут, ему вновь хотелось ворваться и избить каждого кто там находится, но и в этот раз он сдержал себя, стойко проглотив оскорбления
- Совсем раскис старик наш, - сказала повариха
- Бестия его довела
- Да нет же. Сам он тряпка. Не может эту молодуху в рукавицы взять. Все цацкается с ней и сюсюкается
- То ли дело раньше было
- Я бы не выдержал и разок все-таки приложился бы, - пробасил охранник
И даже бабы согласились с тем, что Лерочке, не хватает хорошего проставона
- Я бы и сама ей заехала разок. Своего-то я знаете как луплю, особенно когда приходит пьяный вдрызг
- Да, проучить ее надо
- Как думаешь, сможет? – спросил Сергеич у «совета»
- Не, - взяла слово повариха, - наш-то болтун, только и будет что говорить. Слышали их ссоры. «Лерочка, ну что ты. Ну, успокойся, ну уймись, ну хочешь то, хочешь это…» сюсюкается с ней, как с дюймовкой. А она его, наверное, сама бы за радость в могилу свести, да все себе к рукам прибрать
Тяжело было Никанору слышать подобные речи. Обидно было за старика, за тряпку, но больше всего обидело то, что его прозвали болтуном. Он все детство мучился из-за этого прозвища и вот, на старости лет, оно вернулось. Он вновь едва сдержался, чтобы не ворваться и не крикнуть: «Вы все уволены!»
Но он не крикнул. Раздавленный, он поднялся на второй этаж, обдумывая услышанное. Потом он еще не раз спускался и слушал. И все разговоры были об одном
Никанор, твердо решил поднять бунт и стал вынашивать план
Однажды вечером, когда Лерочка уставшая, вернулась после рабочего дня, он уже был на втором этаже и ждал. Весь день он готовился дать отпор и теперь, как ему казалось, он созрел
- Ты меня даже не поцелуешь? – сказал он Лерочке сидя в темной комнате в кресле
- О господи, - вздрогнула та от неожиданного голоса, - Ник, больше меня так не пугай
- Какой я тебе Ник?! – разгорячал себя Никанор, - Я Никанор Иванович. И хватит звать меня этим мерзким именем
- Но ведь тебе нравилось, - ласково произнесла Лерочка и плюхнулась на кровать
- Нравилось, да разонравилось. Отныне я для тебя Никанор Иванович!
- Что случилось?
- Все хорошо!
- Ну, иди сюда пупсик, иди
- Только что сказал! – развел он руки в стороны, - Я не Ник, не пупсик, не лапочка и не милок. Для тебя я Никанор Иванович! Тебе понятно!? Лера!
- Что с тобой стало, - немного испугано спросила она, почувствовав, что если будет давить и дальше, то проиграет однозначно. Лучше она отступит, а потом отвоюет вдвое больше. – Хорошо мой милый Никанор Иванович, теперь я буду тебя только так и называть
От этих слов сам же Никанор и растерялся. В его планы входил грандиозный скандал, который расставит все точки над «i». Но этот подлый поступок он никак не допускал в своих планах. Лера должна была заартачится, а он уже должен был осмелеть чтобы без малейшего колебания, заехать ей по физиономии
А теперь он и не знал что делать вовсе. Он продолжал сидеть на кресле, весь красный как рак и из носа его только что пар не валил
- Ну что ты злишься? Что?
В этот раз Никанор не нашелся что ответить
- Все буде хорошо, - продолжала ласкать Лера. Она встала с кровати. – Хочешь я тебе кофе принесу или может ты хочешь чего покруче, - намекнула Лера и спустила ленточку от синего обтягивающего платья
Глаза Никанора тут же загорелись. Женой-то она считалась лишь по паспорту. Да он и сам понимал, что гуляет она на стороне. Но остановить себя уже не мог. Запал великого скандала тут же сменился другим запалом
- Да, я вижу, что хочешь. Вижу, вижу… - продолжала ласкаться Лера, скинув вторую тесемку и платье немного просело, обнажив полные груди. – Ты ведь хочешь? хочешь?
Она приближалась к нему грациозная как кошка. Бедра ее ходили из стороны в сторону, а подлое платье медленно ползло вниз. Настолько медленно и настолько красиво, что Никанор Иванович забыл не только то, что хотел сегодня все решить, но и всю свою жизнь позабыл
- Ты ведь просто перенапрягся на работе, - говорила она, - ты много работаешь и давно не отдыхал. Давно не отдыхал со своей любимой девочкой
Она закинула ногу на кресло, где истекал слюной Никанор Иванович и, наклонившись, начала снимать один чулок. И только Никанор захотел ей помочь, она тут же ударила его по рукам:
- Но-но, - поводила она пальцем, - Никанор Иванович устал и не должен ничего делать. Его жена все сделает сама. Все сама
Она сняла один чулок, наблюдая за тем, как глаза Никанора Ивановича блестят от желания. Затем таким же образом сняла и второй чулок. В это время ее платье сползло еще ниже
- Хочу, хочу, - как преданный пес, бубнил он
- Хватит болтать, давай делать, болтун ты мой, - ляпнула на свою голову Лерочка.
Она наклонилась и вытянула губки бантиком, а в это время в мозгу Никанора Ивановича вновь включился сегодняшний Никанор, который хотел все решить самостоятельно и жестко.
В его мозгу ярко-красным горело слово «болтун»!
- Ну, сделай это, сделай… - ее губки были уже в двадцати сантиметрах от лица прозревшего Никанора
И в этот миг его рука с размаху долбанула по этим прелестным губкам
После этого инцидента он вновь наслаждался приятными разговорами о своей особе за закрытой дверью на перво

Как говорил мой отец: «Никогда не знаешь, куда тебя заведет жизнь. На что заставит согласиться и от чего отказаться».
Будь ты хоть тысячу раз богат, не вздумай говорить и зарекаться. Не вздумай даже думать о том, что никогда не будешь жить бедно. Я тоже так думал.
У меня было все. Ну, может и не все богатства мира, но на жизнь хватало. Даже больше чем просто хватало.
Я, никогда бы не подумал, что буду здесь, в этой помойной яме. Не жизнь, а сказка. И как я до такого скатился. А казалось ведь, что впереди меня ждет только счастье. Но, как говорится, любовь разбилась о быт. Хотя в моем случае не любовь, а надежды, которые, кстати говоря, разбились о быт с такой силой, что я уже и осколков не соберу.
В юношестве мне и мир казался другим и отношение мира к людям. Но едва я достиг совершеннолетия и как только начал сам принимать решения, я понял что жизнь никого не щадит.
Мне тридцать пять и иногда, проходя по местам своего детства, я встречаю одноклассников. Точнее сказать я вижу взрослых, уставших людей, которые когда-то, так же как и я радовались каждому дню, а теперь каждый день встречают хмурым лицом и одной только мыслью: «Опять!»
- Наливай бочка, наливай! – кричу я своему закадычному другу. А Бочкой он зовется из-за фамилии Бочкарев и из-за того что такой же круглый как бочка.
И он льет. Руки его трясутся, зима на улице. Но льет точно, словно минзуркой мерит.
Точно до краев. Ни капли мимо.
- Взяли, вздрогнули, выпили, - пробасил он.
Так и сделали.
Хорошую стали водку делать. Очень хорошую. Раньше она и горло садила и горькой на вкус была, и дышать после того как выпьешь невозможно было. А сейчас одно удовольствие. Выпил, выдохнул и все… и только тепло по телу расходится. А зимой-то, тепло самое оно.
Выпили рас, выпили два, потом и три… а потом мне и считать незачем было.
Потом снова день закончился не успев начаться. То ли это из-за того что темнеет рано, то ли из-за водки. С помощью нее гадины, тоже темнее рано.
Вот просыпаюсь я и думаю: «Какого хрена я тут делаю?» меня блохи кусают. Или клопы или вши… не важно. Кусают заразы и больно так кусают. Перед глазами желтый потолок. Почему желтый? Потому что здесь курят постоянно. Слева гора мусора, рваные матрасы. Справа кто-то храпит. Похоже это хозяин квартиры. Не помню, как его зовут. То ли Храмой, то ли Харум… не важно.
В другой комнате кто-то дрыхнет на таких же рваных матрасах. Среди тряпья: старых одеял, простыней, шуб, курток и штанов, затесались два влюбленных тела. Ну, как влюблённых – так, на одну ночь и не более.
А я оказывается на полу спал. Хорошо дубленка плотная, хотя все равно спину тянет. Как же башка гудит, сил больше нет.
И так похмелиться охота.
Стоп!
Я только что думал завязать со всем этим, а сейчас уже похмел ищу.
Нет, с такой головой явно не завяжешь, лучше вначале дерябнуть немного.
Но не судьба мне дерябнуть. Пару капель в одной бутылке, пара в другой. Только организм дразнить.
Вышел я на улицу, денег нет, курить охота, но курить-то не выпить. Курить я быстро нашел. Спросил прохожих, они и дали, а вот выпить. Выпить бы. Ах… никогда бы не думал, что до такого опущусь. Когда-то стыдно было, а сейчас уже плевать на все. Время не то, да и я свыкся. Вон, от водки раньше морщился, а теперь как воду пить могу.
Эх… долбануть бы. Холодно блин.
Интересна как они там, проснулись уже все.
Не вернусь. Не вернусь больше туда. Никогда не вернусь в эту долбанную квартиру. К этому Харуме. Рожь больше этих видеть не могу. Пьяные беззубые, опухшие, грязные. Фу, мерзость.
А почему, в общем-то мерзость, если и моя такая же. Я глянул в зеркало, и действительно такая же. Даже фингал под левым глазом еще не сошел. Видно еще, все-таки! Видно немного.
Весь день я бродил по городу, размышляя над своей жизнью. Иду я, размышляю, а как подвернется момент, мелочь стрельну или еще чего… короче говоря на чекушечку я себе настрелял и даже настроение сразу поднялось и размышлять легче стало, а сейчас вылакаю ее в одно лицо и еще лучше размышлять станет.
И выпил. И хорошо стало.
Больше кутаться в эту дубленку не надо, и без нее тепло. Распахнул и иду довольный по городу.
Гляжу, впереди меня лицо знакомое.
Знакомое настолько далеко, что и вспомнить не могу. Видел. Точно видел. А кто такой, ну хоть убей, а сказать не могу.
Вижу и он на меня смотрит. Мужик, лет под пятьдесят, в пальтишке черном, в шапке, кожаных перчатках. Идет, по снегу похрустывает и глаз с меня не сводит.
Мне даже неприятно стало от его взгляда. Я возьми и отвернись.
- Эй! – окликнул он меня, когда я стал углубляться во дворы.
- Чего? - ответил я и тут же вспомнил кто это.
Дядюшка это.
Старый мой дядюшка, которого я не видел уже лет десять, в общем-то как и всех других из своей семьи.
- Ты ли это? – спросил он.
Я опустил взгляд и он понял, что это я.
Он кинулся ко мне, обнял меня. И не побрезговал ведь моим видом, не постеснялся прохожих. Нет, он крепко сжал меня, совсем не по-стариковски совсем.
- Пойдем со мной, пойдем.
- Куда? Зачем? Я не хочу, - отпирался я.
- Пойдем.
В итоге я пошел и оказался у него в квартире. Жена его умерла, дети съехали и остался он один в трех комнатах.
Вначале он отмыл меня и постриг. Неудивительно, ведь я еще тот рассадник заразы. Я особо и не сопротивлялся.
- Где это так тебя? – спрашивал он, когда стриг мои космы и видел эти шрамы на голове. Где-то шрамы, а где-то еще незажившие раны.
- Было дело.
- Родителей-то видел своих?
- Нет.
- У матери твоей инсульт был. Парализовало ее. Отец ухаживает теперь за ней. Навестил бы их.
- Навещу, - соврал я.
Ну, куда я такой? Куда?
Пьяный, вонючий, рожа как кирпич стала от морозов и ударов. Лысый как тюремщик. Не навещал десять лет, а тут на тебе, объявился ни свет ни заря. Вот он, какой я хороший и добрый сын.
Куда мне таким.
- Точно навестишь?
- Да точно, точно. Ай, больно, - схватился я за голову.
- Терпи, там волосы в рану вплелись, надо обрезать.
Обскубал он меня, перевязал голову, даль чистую одежду и положил в комнате спать.
На следующий день он на работу уехал, а меня оставил одного.
И доверил же. Я сам себе не доверяю, а он доверил.
Целую квартиру с мебелью и техникой доверил. А может и деньги где-то найдутся. Хороший мужик.
Давно я так не спал. Открыв глаза я понял, что в квартире не воняет, а потолок здесь белый. Простыни пахнут свежестью, а меня никто не кусает под одеждой. Да и одежды на мне нет. Трусы и всего-то.
И вот лежал я и думал. Как жизнь-то повернула круто. А ведь не решись я тогда завязать со всем этим, ничего бы и не вышло. Возможно, опять бы проснулся в той квартире. Или в метро бы где-то или в коллекторе, а может и на вокзале. Где угодно, но не здесь, где чисто и приятно.
И хотя выпить безумно хотелось, я решил терпеть, во что бы то ни стало.
- Давай, приводи себя в божеский вид и поедешь к родителям.
Стоит заметить, что я врал ему тогда, а сейчас уже и сам намерен поехать к ним. Нехорошо ведь так. Сын я все-таки или нет. Очухаюсь и обязательно поеду. Правда, вот что говорить им не знаю. Ну, это ладно. На месте разберусь, может и не придется совсем говорить.
Месяц.
Целый месяц я жил у дядюшки своего, по истечении которого полностью исправился. Не брал ни капли в рот и даже помогал делать чертежи по работе дядюшки, за что он мне платил маленькую зарплату. На курево и еду хватало и то ладно.
А как тянуло выпить…
Казалось бы, глупость неестественная. Ведь знаю же куда меня вновь затянет это.
А вот куда…
К ним же… точнее к таким же как они. Которые стоят у магазинов и палаток. Обшарпанные, грязные, вонючие, приставучие и вечно пьяные. Зачем менять то что есть у меня сейчас, на вот это. Ни одного объяснения нет зачем менять, а все-таки тянет.
Но я решил твердо. Как я говорил у меня уже завелись некоторые денежки, которые я копил. Уж очень мне хотелось родителям привести чего-нибудь. Неважно что. Паршивую безделушку, а уже приятно будет.
А как увидят меня в новых одеждах, здорового, солидного, то им приятно будет. А будет им приятно, будет приятно и мне.
Целый месяц мы прожили душа в душу.
Настал день и дядюшка сказал мне адрес родителей.
Я взял конфет, взял букет на собственные деньги. Взял шампанское, так, чисто для вида и не более.
Поехал я к ним.
Помните, я говорил, что зимой дни становятся короче. Вот и сегодня, день стал намного короче, когда здоровый мужик, которого я не сразу узнал, решил стрельнуть у меня сигаретку.
- Нихрена ты даешь! – крикнул на всю улицу Бочка.
Желтый потолок. Слева гора мусора, справа бутылки и недоеденные консервы. Снова кто-то кусает меня под хорошим пиджаком и белой рубашкой. Снова голова как наковальня. Только теперь я не на полу – на матрасе.
И правда: «Никогда не знаешь, куда тебя заведет жизнь. На что заставит согласиться и от чего отказаться».