Руденко: Теперь я перехожу к следующей серии вопросов.
Вы показали, что уже в августе — сентябре 1940 года в замке Фушле вы встретились с подсудимым Кейтелем для обсуждения меморандума о возможном выступлении Германии против Советского Союза. Следовательно, почти за год до нападения на Советский Союз вы были осведомлены об этом нападении?
Риббентроп: Нет, это неправильно. Подсудимый Кейтель тогда действительно был у меня в Фушле, говорил со мной о том, что фюрер имеет некоторые сомнения в отношении России, что имеется возможность военного конфликта, что это нельзя оставить без внимания. Он, со своей стороны, написал меморандум и хотел переговорить об этом с фюрером. У него были опасения в отношении возможности конфликта на Востоке, и он просил меня подействовать в этом отношении на фюрера. Я обещал ему это. Однако о каком-либо нападении или о планах нападения речи не было. Это было скорее, я бы сказал, совещание, носившее характер совещания в генеральном штабе о конкретных вещах он ничего не говорил.
Руденко: Я не хочу вдаваться в подробности этого вопроса, потому что он уже был существенно исследован. Вы ответили Кейтелю во время этой беседы, что вы выскажете свои сомнения по поводу войны с СССР Гитлеру. Вы об этом сейчас тоже заявили. Вы имели на эту тему беседу с Гитлером?
Риббентроп: Я несколько раз говорил с Гитлером на эту тему, и в этом случае я ему говорил об опасности превентивной войны. Гитлер высказал мне свои сомнения, о которых я уже говорил.
Руденко: Вам было известно, что так называемая «Зеленая папка» подсудимого Геринга, содержавшая указания об ограблении и эксплуатации временно оккупированных областей Советского Союза, была подготовлена задолго до нападения на Советский Союз?
Риббентроп: Нет, я этого не знал. Название «Зеленая папка» я услышал в первый раз только здесь.
Руденко: Хорошо — вы не знали название. А когда вы узнали о её содержании? Содержании дела?
Риббентроп: Ни дела не имени.
Руденко: Вы не знаете. Хорошо. Вам известно, что до войны были разработаны директивы об истреблении мирного советского населения?
Риббентроп: Нет. Об этом я также не знал.
Руденко: А когда вы узнали об этом?
Риббентроп: О таких планах я вообще ничего не знал.
Руденко: И о директивах?
Риббентроп: Относительно подготовки таких планов…
Руденко: А о директивах о подсудности в районе «Барбаросса» вы, очевидно, знали?
Риббентроп: В отношении чего? Я не понял последнего вопроса.
Руденко: О подсудности в районе «Барбаросса». Это — приложение к плану «Барбаросса».
Риббентроп: Я должен сказать, что этой темой я лично никогда не занимался. Возможно, что какой-либо орган моего министерства и занимался этим, но я, насколько помню, не занимался вопросами подсудности, так как с момента начала военных действий с Советским Союзом министерство иностранных дел не занималось вопросами, связанными с этой областью.
Руденко: Я просил бы вас ознакомиться с телеграммой от 10 июля
1941 г., в 14 часов 51 минуту, германскому послу в Токио. Мы предъявляем этот документ под номером СССР — 446. Вы должны помнить эту телеграмму.
Риббентроп: Кому она адресована? Здесь не сказано.
Руденко: Немецкому послу в Токио. Вы помните?
Руденко: О, Токио, да.
Руденко: Вы повидимому помните её. Я прошу обратить внимание на слова на странице 4 в конце документа. Они подчеркнуты карандашом для удобства. Вы нашли отрывок? Я прочту только часть под протокол.
Риббентроп: Какую часть вы имеете в виду? Последняя страница?
Руденко: На странице 4. Подчеркнуто.
Риббентроп: Да я нашел её.
Руденко: Я оглашаю ее:
«Я прошу вас всеми находящимися в вашем распоряжении средствами повлиять на Мацуока, чтобы как можно быстрее Япония вступила в войну с Россией. Чем быстрее произойдет это, тем лучше. Конечной целью должно оставаться и в дальнейшем то, что Япония и мы перед наступлением зимы протянем друг другу руки на Сибирской железной дороге. С крахом России позиции держав оси во всем мире будут настолько гигантскими, что вопрос краха Англии или полного уничтожения английских островов будет являться только вопросом времени».
Риббентроп: Да, я нашел это место.
Руденко: Это что, одно из ваших усилий по локализации войны?
Риббентроп: Война с Россией уже началась, и я тогда пытался —
фюрер был того же мнения — втянуть Японию в войну против России, для того чтобы по возможности быстрее закончить войну с Россией. Таково было содержание телеграммы.
Руденко: Это не только позиция фюрера, но и ваша позиция, как министра иностранных дел в то время?
Риббентроп: Да.
Руденко: Вы подтверждаете, что никогда ничего не слышали о жестокостях, творившихся в концентрационных лагерях?
Риббентроп: Да, это правильно.
Руденко: Во время войны вы как министр иностранных дел знакомились с иностранной печатью, с иностранными газетами. Известно ли было вам, что сообщалось в заграничной прессе?
Риббентроп: Нет, это только в некоторой степени правильно. Я каждый день много читал и много работал, в принципе, я получал только иностранные политические новости отобранные для меня из иностранной прессы. Таким образом, в ходе всей войны я никогда не имел новостей из заграницы о концентрационных лагерях, до того дня пока ваши армии, то есть советско — русские армии, не захватили Майданек в Польше.
По этому случаю поступили новости из наших посольств и я попросил предоставить прессу, и т.д. Как я преподнес эти новости Фюреру и какой результат получил уже обсуждалось здесь. Ранее я ничего не знал о жестокостях или мерах предпринимаемых в концентрационных лагерях.
Руденко: Известны ли вам были ноты министра иностранных дел Советского Союза Молотова о злодеяниях немецких фашистов на временно оккупированных территориях Советского Союза, об угоне в рабство советских людей, об ограблении?
Риббентроп: Эта нота, мне кажется, дошла до меня по дипломатическим каналам. Я уже не помню точно, но возможно, что это было мне передано через телеграфные агентства. Во всяком случае, я вспоминаю, что тогда (мне кажется, речь шла даже о нескольких нотах, а одну из них я очень хорошо помню) я показал ее фюреру. Но поскольку с начала русско — немецкой войны мы никак не взаимодействовали с этими территориями, у меня не было на это влияния. Следовательно, я не знал о подробностях.
Руденко: Меня прежде всего интересовал один основной факт — установить, что вы были осведомлены о нотах министерства иностранных дел Советского Союза. Скажите, вам известно, что миллионы граждан угонялись в рабство в Германию?
Риббентроп: Нет. Согласно тому, что я слышал, со всеми этими иностранными рабочими хорошо обращались в Германии. Я думаю, возможно, что другие вещи могли случаться; но в целом, я уверен, что во многих случаях с этими рабочими обращались хорошо. Я знаю, что по случаям департаменты министерства иностранных дел взаимодействовали в таких вопросах с целью предотвратить подобные вещи. В целом, однако, у нас не было влияния в этой сфере, мы были исключены из восточных вопросов.
Руденко: А что в Германии эти граждане находились и использовались как рабы — это вам было известно?
Риббентроп: Нет, я не думаю что это верно. Мы в министерстве иностранных дел — в случае с французами, и большим количеством других иностранных рабочих — взаимодействовали в получении музыкантов, и т.д., из Франции для них. Мы советовали по вопросам их обеспечения. И я знаю, что Немецкий трудовой фронт делал все возможное, по крайней мере в том секторе в котором мы принимали участие, чтобы обращаться с рабочими хорошо, предотвращая их нежелание работать, и создавать им удобства. Я знаю, по крайне мере, что мы взаимодействовали в таких направлениях.
Руденко: Я вас прошу ознакомиться с показаниями Нормана Пауля Ферстера. Этот документ представляется под номером СССР-445. Обратите внимание на страницу 3 показаний Ферстера. Там говорится:
«В августе 1941 года я прибыл по указанному адресу в город Берлин и узнал, что я назначен в зондеркоманду СС министерства иностранных дел. Прежде в команде было 80–100 человек, а потом 300–400 человек личного состава. Позднее зондеркоманда была переименована в батальон особого назначения министерства иностранных дел»
Бароном фон Кюнстбергом я был принят в помещении, принадлежавшем министерству иностранных дел, где была размещена зондеркоманда. Он мне разяснил, что зондеркоманда создана по указанию министра иностранных дел Германии фон Риббентропа. По указанию фон Риббентропа,-говорил Кюнстберг, — наша зондеркоманда должна следовать на оккупированные территории с передовыми частями, с таким расчетом, чтобы сохранить культурные ценности (музеи, библиотеки, научно-исследовательские институты, картинные галереи и т. д.) от разгрома и уничтожения немецких солдат, с тем, чтобы затем все эти ценности реквизировать и вывезти в Германию..."
Руденко: Вы знаете, что существовал такой батальон министерства иностранных дел и что по вашему указанию он занимался, как говорилось здесь, в документе, «сохранением культурных ценностей»?
Риббентроп: Так, как написано в этом документе, — это неправильно. Правильным является следующее:
Фон Кюнстберг является человеком, который вместе с некоторыми сотрудниками уже задолго до русской кампании получил поручение (речь шла тогда о Франции) — собирать важные документы, которые могут иметь значение для нас, реквизировать их. Я одновременно хотел бы сказать, что у него было поручение заботиться о том, чтобы здесь не проводилось ненужных разрушений памятников искусства и т. д. Но от меня он не получал задания направлять эти вещи в Германию или грабить их. Я не знаю, каким образом были даны эти показания, во всяком случае, они не соответствуют действительности.
Руденко: Вы снова возражаете против множества документов. Это не значит, что они не верные. Я обращусь к документу — это письмо подсудимого Геринга на имя подсудимого Розенберга, — представленному уже Трибуналу под номером ПС-1985. Я оглашу это письмо подсудимого Геринга, адресованное подсудимому Розенбергу. Он пишет:
«После долгих поисков я особенно приветствовал, когда, наконец, было избрано место для коллекций, хотя я должен указать, что также и другие инстанции ссылаются на полномочия фюрера. Так, в первую очередь это относится к имперскому министру иностранных дел, направившему уже несколько месяцев назад циркуляр во все инстанции, которым он, между прочим, говорит, что ему переданы полномочия на сохранение культурных ценностей в оккупированных областях».
Вы не помните этого письма?
Риббентроп: Я не знаю, при каких обстоятельствах Герингом было написано это письмо. Этого я не знаю. Во всяком случае, если там говорилось о каких-либо полномочиях или о чем-либо другом, то речь могла идти только о том, чтобы эти произведения искусства сохранялись. Я уже заявлял, что в ходе войны ни я лично ни министерство иностранных дел не конфисковывали или требовали культурные ценности, либо для моего личного пользования либо для нашего пользования. Возможно, что эти культурные ценности были временно переданы на хранение. Ни одна из них не попала в мое владение. Следовательно в письме могло быть недопонимание, потому что я четко помню, что в то время мы занимались вопросом сохранения культурных ценностей во Франции, например от ограблений в частных домах или галереях искусств, и т.д.; я помню как просил Вермахт предоставить охрану этим культурным ценностям, и т.д. В любом случае, мы в министерстве иностранных дел никогда не видели таких предметов искусства.
Руденко: Я думаю нам не нужно глубоко посвящаться в детали. Я хочу задать другой вопрос в этой связи. Вы не думаете, что термин «сохранение культурных ценностей на оккупированных территориях» в действительности означает разграбление культурных ценностей?
Риббентроп: Мы определенно никогда не имели такого намерения; и я никогда не отдавал приказов с такой целью. Я хочу категорически заявить. Вероятно, я могу добавить, что когда я услышал, что Кюнсберг внезапно собрал такой крупный штаб, я немедленно приказал распустить целый батальон — в любом случае, он был немедленно распущен; и я думаю я даже помню его увольнение из министерства иностранных дел, потому что он не хотел выполнять мой приказ. Я думаю, он был уволен из моего ведомства.
Руденко: Вы были министром иностранных дел фашистской Германии с 4 февраля 1938 г. Ваш приход на этот пост совпал с началом периода, когда Гитлер предпринял ряд внешнеполитических акций, приведших, в конечном счете, к мировой войне. Возникает вопрос, почему Гитлер назначил вас министром иностранных дел как раз перед началом осуществления широкой программы агрессии? Не находите ли вы, что он считал вас самым подходящим человеком для этого, с которым у него не может возникнуть разногласий?
Риббентроп: О мыслях Гитлера я ничего не могу сказать. Он ничего мне не рассказывал об этом. Он знал, что я был его верным сотрудником, и он знал, что я придерживался того же мнения, как и он, что необходимо создать сильную Германию. Больше я ничего не могу сказать.
Руденко: Мой последний вопрос. Как вы можете объяснить тот факт, что даже сейчас, когда вся панорама кровавых преступлений гитлеровского режима открылась вашим глазам, когда вы полностью осознали полное крушение гитлеровской политики, которая привела вас на скамью подсудимых — как вы можете объяснить, что вы все еще защищаете этот режим; и более того, все еще восхваляете Гитлера и вы все еще называете руководящую преступную клику — группой идеалистов? Как вы это объясните?
Председательствующий: Похоже, что здесь множество вопросов в одном, и я не думаю, что вопрос правильно поставлен свидетелю.
Руденко: Я думаю, что этот вопрос обобщает остальные.
(Обращаясь к подсудимому) Ответьте, пожалуйста, подсудимый Риббентроп?
Председательствующий: Я говорю вам, генерал Руденко, что Трибунал не думает, что вопрос правильно поставлен.
Руденко: У меня больше нет вопросов.
Председательствующий: Доктор Хорн, вы хотите провести повторный допрос?
Хорн: У меня больше нет вопросов к подсудимому.
Председательствующий: Тогда подсудимый может вернуться на свое место
