CreepyStory

CreepyStory

На Пикабу
Дата рождения: 1 января
191К рейтинг 16К подписчиков 0 подписок 873 поста 160 в горячем
Награды:
За заезд из Москвы 10 лет на ПикабуС Днем рождения, Пикабу!более 10000 подписчиков самый комментируемый пост недели Мастер страшилок
615

Полуночный разговор.

Летним вечером, часов в одиннадцать, я торопился домой, чтобы поговорить со старой знакомой. Это была странная, но интересная девушка из другого города, с которой я иногда коротал вечерние часы. Я никогда не видел её фото, и сегодня мы впервые должны были говорить в «скайпе». Надо заметить, что с ней я не мог общаться, как с остальными: я будто терял над собой контроль и говорил с ней искренне, будучи закрытым человеком.

Когда я вернулся домой, на меня налетела моя кошка. Она громко мяукнула, застыла на мгновение и тут же понеслась с диким воплем в другой угол комнаты. Мои попытки взять ее на руки не увенчались успехом: она вырывалась, кусалась... Это не было на нее похоже. Но, поглощенный мыслями о предстоящем разговоре, я не придал этому значения.

Я присел за ноутбук, включил «скайп» и стал ей звонить, но связь оборвалась. Я подождал несколько минут и позвонил снова. Она приняла звонок. Веб-камера у неё оказалась не подключена. Первое, что заставило меня встревожиться — проблемы со звуком. Белый шум, сквозь него — её прерывистый голос, который менял тембр и срывался. Я пытался спросить у неё что-то, но ничего не смог расслышать из-за фонового шума.

Наконец, она подключила веб-камеру. Я увидел фон из обоев и настенных рисунков. И тут в кадре появилась её голова. Темно-серая, глазные впадины черные, рот колеблется у своего положения. Я машинально вскрикнул и ткнул на клавишу «Print Screen». Её голос стал звучать отчетливее, и я мог слышать, как она сказала, что это просто проблемы со связью. Я немного успокоился, но руки у меня тряслись, я нервничал. Решил сохранить скриншот. «Paint» не открылся с первого раза, и я в ярости кликал по ярлыку до тех пор, пока не открылось окно, затем второе, третье... Так открылось шесть копий программы, в одной из которых я сохранил скриншот.

За время моего кликанья по графическому редактору «скайп» стал показывать картину менее пугающую, но также малоприятную. Теперь её лицо было просто черным, но фон оставался тем же.

Она какое-то время говорила со мной приятным голосом, и я расслабился, но тут снова началось: фон начал плыть, менять цвет, а её лицо стало снова серым, чернели глазные впадины, волосы и приоткрытый рот. Я снова ткнул на «Print Screen», испугавшись. Её голос вновь исказился до неузнаваемости, белый шум усилился. В одно из открытых окон «Paint» я скопировал скриншот...

И так случилось ещё два раза. В четвертый раз изображение стало просто невыносимым для моих глаз, а звук резал уши. Её голос был похож на крик, а её голова скакала из одного места экрана в другое. Вскоре связь пропала совсем.

Звонок длился 38 минут и завершился в 00:01. Я вышел из «скайпа». Сердце колотилось, руки дрожали, а перед глазами стояла её странная голова. Лишь позже, успокоившись, я решил, что проблемы были вызваны плохой связью и «заглючившей» оперативной памятью.

Но во время следующего разговора моя подруга мне сказала, что в тот вечер она уехала в другой город на похороны родственника, а предупредить меня вовремя не смогла. Дом оставался пустым...
Показать полностью
666

Егерь.

Произошла эта история лет шесть назад. В то время я, студент-зоолог, исследовал лягушек, точнее, различия в тональности их криков, писал весьма объемную работу. Это исследование и было причиной моей поездки в урочище Темное. Где именно оно находится, не скажу, чтобы не вызвать желания туда съездить — место, как оказалось, весьма опасное.

Старый сосновый лес с редкими березками, влажная, покрытая мхами почва, внизу, в овраге — длинное болото, затянувшее русло маленькой речки, ни единого признака присутствия человека — неудивительно, что местечко назвали Темным. На первый взгляд урочище мне очень понравилось: рябчики, с шумом выпархивающие из кустов, полянки медуницы и первоцветов, густой лесной запах, ничуть не оскверненный бензиновым смогом города...

Когда я спустился к болоту, заросшему кривым ивняком, воздух над ним буквально трещал от весеннего «концерта» лягушек. Так, держа в руках магнитофон, я пробродил по болоту почти до вечера, не чувствуя даже холода сочащейся под ногами апрельской воды.

Только когда выпирающие впереди заросли заволокло клочками тумана, я понял, что пора возвращаться. Вот только это стало задачей довольно сложной: в сумраке болото сильно изменило свой облик. По торчащим повсюду склизким корягам сориентироваться было невозможно, а вот споткнуться о них — легко. Собственные следы в темноте тоже стали неразличимы, да и наверняка их уже затянула жидкая грязь. Нависающий лохматый ивняк, еще утром поражавший меня своеобразной красотой, теперь казался чем-то жутким, как вырастающие из болота щупальца. Лягушки тоже кричали как-то пугающе, истерично, вдобавок послышались какие-то всплески, словно играла рыба.

Решив, что кусты наверняка растут у берега, я направился к ним. Из сплетения казавшихся черными веток разнесся громкий, глубокий вздох, удовлетворенный, как у сытно поевшего человека. В ужасе я метнулся в сторону, наступил на что-то отвратительно скользкое и шумно грохнулся в самую гущу орущих лягушек, с головой окунувшись в ледяную воду. Вынырнув, долго отплевывался, пытался вытереть лицо. Потом пошел дальше — снова подойти к кустам я себя заставить не мог. Высоко в темно-сером небе, как стрижи, носились летучие мыши.

Внезапно почти передо мной возникла человеческая фигура — хотя, скорее всего, я просто не замечал ее среди коряг. Прежде чем я успел как-нибудь среагировать, человек окликнул меня громким, хриплым, простуженным голосом:

— Ты чего по ночам здесь шляешься?

Я вздрогнул от этого окрика, но бросился к незнакомцу, разбрызгивая грязь во все стороны.

— Заблудился я, — пояснил я, пытаясь рассмотреть человека. Он тоже был весь в грязи, одет в куртку-энцефалитку, лица не было видно.

— Вижу, что заблудился, — ответил мужчина строго. — Делал-то ты здесь что?

— Да вот, лягушек изучал... — я слегка смутился: над моим занятием и без того многие посмеивались.

— Хорошо, — заговорил незнакомец уже добрее. — Я думал, опять кто-то поохотиться не в сезон решил.

«Лесник. Может, услышал, как я упал, и пришел проверить», — подумал я и решил рассказать ему о странном вздохе в кустах.

— Лось воду пил, — засмеялся лесник. — Пойдем, отведу в избу, а то у тебя уж зуб на зуб не попадает.

Я и в самом деле замерз неслабо.

Лесник взял меня за руку — ладонь у него была широкая, мужицкая, все в грязи. Мы вроде бы прошли недолго, а справа показалась небольшая лесная изба, окно которой тепло светилось.

— Ты иди в избу, там егерь с племянником, — неожиданно сказал мой проводник и повернул обратно, к болоту.

— А вы куда? — удивился я.

— Занят еще... — мужчина махнул мне рукой и скрылся.

Я постучал в избу. Дверь тут же распахнул парнишка чуть младше меня на вид. Заметив меня, из дома показался сам егерь — лет сорока, крепкий, усатый. Впустили меня без всяких вопросов, дали сухую одежду, посадили к печке. За чаем Алексей Георгиевич, как звали егеря, стал, наконец, меня расспрашивать. Изложив все произошедшее, я поинтересовался, кто же меня вывел — может, какой-то его помощник?

— Да это ж егерь был.

— Как это? Я думал, вы и есть егерь! — удивился я.

— Нет, я теперешний, а то другой был, — пустился в объяснения Алексей Георгиевич. — Хороший был человек, по-настоящему лес любил. Мы его все дядей Максимом звали... Да вот убили его три года назад.

Я сидел, во все глаза глядя на собеседника. Неужели он думает, что я встретил призрака?!

— Браконьеры убили, те, что лосей круглый год бьют. Мы ему сюда с Пашкой консервы привезли, глядим — нет Максима, на столе хлеб в плесени, патроны на полу просыпаны, как будто в спешке ушел куда-то, да так и не пришел. Долго искали, с вертолета даже. В болоте лежал. Приезжал следователь, сказал, как дело было: услыхал Максим выстрелы, побежал к болоту, да охотнички эти его и хлопнули. Горло ему, сволочи, прострелили, не сразу умер.... — горько договорил егерь, а я с дрожью вспомнил хриплый голос привидения.

— Что, убийц не нашли? — спросил я.

— Нашли, — отозвался Алексей Георгиевич. — Там же и патроны валялись, и следы от машины были. Да вот только могли и не искать, Максим уж сам разобрался. Приехал милиционер к ним — это братья Вязниковы были, а в квартире два мертвеца. Один висит, животом на рога нанизанный — они на стенке прибиты были, а другой под ними лежит — сердце не выдержало. И правда, в квартире мясо лосиное нашли, полный холодильник, и Максимову двустволку... С тех пор Максим урочище и бережет — умер, а работу не бросил. Тут было, утонул мужик в болоте — достали, а при нем ружье и тетерка в сумке — а стрелять их нельзя было, они на гнездах как раз. Тоже Максим постарался. Других, бывает, кто в лесу шумит, он так запугает... А если нормальный охотник заблудится или турист какой-нибудь, так он выводит. Хороший егерь Максим, хоть и строгий...

Назавтра утром я сразу уехал, благо, материала собрал достаточно.

Прошло шесть лет, а я до сих пор не могу поверить, что вот так запросто поговорил с привидением, хотя других объяснений у меня и нет.
Показать полностью
233

Сорок восьмой дом.

Эта история произошла на севере нашей страны в военном городке со мной и моими друзьями, когда нам было лет по одиннадцать. Отцы ходили в море на атомоходах, матери ждали их на кухнях, ну а дети по большей части были предоставлены сами себе. Городок, повторюсь, это военный гарнизон, расположенный за полярным кругом в Мурманской области. Летом «полярный день» — солнце не заходит за горизонт круглые сутки, а зимой «полярная ночь» — солнца нет вообще. Светает часов в 12 дня, а спустя пятнадцать минут уже опять темнеет. Волшебное место! Дети всегда знали, чем себя занять, все виды зимних развлечений были в нашем распоряжении: это и катание с горки, и постройка снежных крепостей (слава богу, стройматериала было навалом!), и прогулки в сопки, и лыжи, и коньки... Но больше всего на свете нам нравилось бегать во двор сорок восьмого дома.

Старая расселенная пятиэтажка с забитыми подъездами и окнами — «сорок восьмой дом». Жуткое зрелище и заманчивое место для ребятни. Взрослые смотрели на наши похождения сквозь пальцы, понимая, что запретить нам туда ходить невозможно, всё равно тайком дети будут бегать и сидеть на ступеньках у подъезда, с интересом вглядываясь в пустые окна. Бояться на первый взгляд нечего, двери плотно заколочены военными, и кое-где даже висят замки. Но дети есть дети. И конечно, однажды мы нашли именно тот подъезд, где рассохшаяся и расшатанная постоянными метелями и штормовым ветром дверь отошла ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы ребенок мог протиснуться внутрь. Помню, в тот день мы собрали наш немногочисленный отряд добровольцев и под покровом темноты (часа в два дня, сразу после школы) цепочкой медленно и осторожно проникли в место, для нас ранее недосягаемое и оттого притягательное до крайности.

Первое впечатление, конечно, это эйфория. Но по мере того, как мы всё глубже проникали в здание, оно постепенно сменялось тревогой и даже страхом. Внутри было жутко холодно и темно, фонари мы не включали, так как свет от них могли увидеть снаружи. Никаких посторонних звуков, кроме эха от наших шагов. Абсолютная тишина, лишь завывание ветра за окнами. Мы поднялись на третий этаж и побрели по коридорам, осторожно заглядывая в квартиры. Для справки, постройка выглядела примерно так: лестничная клетка — и от неё вправо и влево два длинных коридора, по обе стороны которого расположены квартиры. Двери по большей части везде сняты, в квартирах пусто, но кое-где валяются забытые бывшими владельцами одежные вешалки, посуда, куски арматуры, сломанная мебель, тряпки и т. д.

Нагулявшись вдоволь, мы решили сделать привал и расположились в маленькой комнате одной из квартир третьего этажа. Висевшую на единственной петле дверь в квартиру прикрыли. Девочки быстро начали уборку в помещении, а мальчишки пристроились у окна и наблюдали за двором, не зовут ли кого-нибудь домой и не привлекли ли мы внимание взрослых. С подругой Наташкой мы быстро выгребли весь хлам из комнаты, после чего ребята притащили с кухни стол и несколько пустых ящиков, окно завесили старым одеялом. Теперь можно было включить фонари.

Мы все заняли места вокруг стола, на него выложили термос с чаем и бутерброды. Перекусив, решили наконец повнимательнее осмотреть наш новый «штаб». Обои в голубых васильках, покрытые инеем, почти все были в ржавых пятнах, в углу старое кресло с торчащими пружинами без единого валика. Плюшевый чебурашка на подоконнике и мятое ведро без ручки с замерзшей внутри водой рядом с тем местом, где раньше располагалась батарея — вот и всё убранство комнаты. Игрушку с окна решили не трогать — наверное, у детей есть какой-то бессознательный трепет к игрушкам, ранее принадлежавшим другим детям. Мы лишь уважительно косились на мультяшного персонажа и сочувственно вздыхали, упрекая его хозяина в крайней халатности и забывчивости. Чебурашка, в свою очередь, смотрел в сторону — что характерно, даже не в окно, видимо, зная, что за ним не вернутся. Кресло мы исследовали очень тщательно, но ни за ним, ни под ним ничегошеньки не было. В пружинах нашли старый фотоальбом, но он был пуст, и посему о нем быстро забыли. Какое-то время мы просто сидели в центре комнаты и гадали, кто жил здесь раньше, кому принадлежала игрушка, почему её забыли и как давно пустует этот огромный мертвый дом. Почти все мы родились уже после того, как «сорок восьмой» расселили, поколение сменилось, приехали служить новые отцы и привезли с собой новые семьи.

Ветер усиливался, и снег начал залетать в окно, одеяло тревожно трепетало, уже не в силах скрыть наше присутствие. Мы засобирались домой, решив, что на сегодня уже многое исследовали и продолжить наши изыскания можно завтра. Убрав в рюкзак термос, я подошла к окну и случайно в полутьме споткнулась о стоящее у подоконника ведро. Оно с характерным звуком опрокинулось и покатилось по мерзлому полу. Остановилось ведро у наташкиных ног. Подруга подозвала меня и указала на что-то, вмерзшее в воду на дне. Мы навели луч фонаря на странный предмет и смогли разглядеть черно-белую фотокарточку. На фото была изображена молодая женщина с ребенком на руках напротив «сорок восьмого». Мы все немного притихли, соображая, как же фото попало в ведро — может, это вышло случайно во время переезда? Ведь сам фотоальбом, который мы нашли в комнате, был пуст. Теперь мы могли воочию увидеть владельца плюшевой игрушки.

Все как-то сникли, ребята предложили вызволить фотографию из ледяного плена, но поразмыслив, мы поняли, что сделать это, не повредив карточку, невозможно. Нужно было придумать что-то другое. Мы все устали, замерзли, да и время уже было позднее, нас вскоре могли хватиться. Решили оставить всё как есть и вернуться завтра, поразмыслив ночью и придумав выход. Ведро бережно поставили на прежнее место, а Чебурашку посадили в ведро поближе к хозяину, выключили фонари, сняли одеяло с окна и двинулись к выходу.

Возвращаться было еще страшнее, всюду мерещились посторонние звуки, хотя наверняка они были лишь следствием усилившегося на улице ветра. Передвигались мы очень осторожно и тихо, будто боясь разбудить кого-то. Достигнув первого этажа, уже у самой входной двери мы вдруг встали, как громом пораженные — над нами в абсолютной тишине подъезда кто-то катал по полу металлический предмет.

В наших головах тут же возникла картинка, как по полу третьего этажа в комнате с ржавыми обоями катается по полу и бьется о стены ведро с безымянной фотографией на дне. Не буду описывать, как с бешеной скоростью наш смелый отряд рванул в покосившиеся двери подъезда. Снега намело прилично, он завалил дверь снаружи, и мы вдруг осознали, что выбраться самостоятельно на улицу у нас не получится. И тут мы услышали, как по ступеням с неимоверным грохотом катится прямо на нас что-то тяжелое и металлическое, катится по ступеням и по лестничным пролетам...

Дальше всё вспоминается, как во сне. Помню, как мальчишки навалились на дверь, как мы с Наташкой кричали и звали на помощь, помню, как всё более нарастал грохот на лестнице, и последнее, что я запомнила — дверь на улицу резко распахнулась, и в проеме возник мужчина в форме военного с удивленным лицом. Это был отец одного их наших мальчиков. Возвращаясь со службы, он и распахнул дверь, практически выломав её.

Дома от родителей мы получили сполна за самовольную отлучку на запретную территорию заброшенного дома. Успокоившись, мы пару дней не разговаривали друг с другом о случившемся и уж тем более не делились с родителями и учителями нашими страхами относительно того, что произошло в подъезде, и почему вдруг ведро самостоятельно выбралось из комнаты и покатилось вслед за нами. Дверь в подъезд «сорок восьмого», как нам сообщили позже, заколотили напрочь, и впредь на территории круглосуточно дежурили один или два солдата с папиной службы. Отец мне тогда сказал: «Представь, что бы было, если бы вас не нашли в тот день, ведь всю ночь вы могли провести в ледяном темном доме и, вероятно, к утру замерзли бы насмерть».

Через пару недель мы вновь собрались тем же составом во дворе «сорок восьмого». «Караульный» делал обход, и мы были вынуждены держаться на приличном расстоянии. Мальчик, чей отец спас нас, рассказал, что отец уже дома пояснил ему, что обратил внимание, проходя мимо подъезда, где мы бились в заточении, на странный металлический грохот в подъезде, а уже когда подошел ближе, услышал приглушенные голоса.

Большей частью мы молчали и вглядывались в окна. И вдруг Наташка что-то заметила. Мы подскочили как ошпаренные, когда увидели на подоконнике третьего этажа плюшевого Чебурашку.

Того самого, которого мы посадили в ведро к фотографии его бывшего хозяина.
Показать полностью
249

На ночной смене.

Я работала акушеркой в родильном отделении инфекционной больницы. Знаете, всякого насмотрелась. Рожать к нам привозили и заключенных из тюрем прямо под конвоем, и бомжих с вокзалов, и неграмотных вьетнамок, и негритянок со СПИДом. Кого только я не видела и каких только детей не принимала. Выдержать здесь можно, только если нервы крепкие и умеешь думать головой.

Перешла я в больницу из обычного роддома, потому что там родов поменьше, проще переносятся дежурства, и к тому же из-за инфекции стаж идет год за полтора. Еще когда я только пришла знакомиться с помещением и коллективом, старшая сестра, провожающая меня, спросила, не боюсь ли я темноты, мертвецов и прочей жути. Нет, я не боялась, о чем сразу ей и сообщила. И тогда она рассказала мне, что тут санитарки часто ночами пугаются, и ей не хотелось бы нагнетать нервозность в коллективе. Я ее хорошо понимала — время советское, восьмидесятые, перестройка. А тут старое здание, первый этаж, темный парк кругом, морг, опять же. Коллектив женский, а санитарки чаще всего бабушки, они большие любители испугаться и рассказать небылицу. Я была уверена, что напугать меня очень сложно.

Вскоре я встала в сетку дежурств и вышла в смену. Днем часто приходилось бегать между операционными и родильными палатами, времени практически ни на что не оставалось. А вот ночью, когда плановых операций не было и если ни у кого из лежавших у нас женщин не наступали роды, можно было спокойно посидеть в сестринской, попить чаю, пообщаться с коллегами. В редкие тихие часы получалось даже поспать часок-другой в пустой палате. Но речь сейчас не об этом.

Сама больница состоит из нескольких корпусов, окруженных старым парком. Здание нашего корпуса было очень старым, а вот соседний возвели совсем недавно. Родильное отделение занимало два этажа — на первом находились операционные, отдельные боксы для рожениц, палаты, сестринская и дежурный пост, а на втором оборудовали детское отделение для новорожденных разной степени тяжести болезни, в том числе и для сильно недоношенных. И еще был подвал — низкое сырое помещение, где располагались вспомогательные службы, курилка для персонала, душевые и гардероб.

Поначалу все нормально шло, я подружилась с девочками, спокойно работала. Примерно до мая месяца все хорошо было, пока не начались отпуска. Так как народу становилось меньше, а родов-то нет, иногда приходилось работать за себя и за товарку, и я, поскольку была этому обучена, выходила как акушерка и как операционная сестра.

Как-то ночью сидела я в одиночестве в сестринской, пила кофе. Затишье обещало быть продолжительным, если только не привезут кого по скорой, но мне не хотелось спать. Я отгадывала кроссворд и ела карамельки. Из коридора слышалось позвякивание ведра — Кокотка мыла полы. Кокотка — это Галина Васильевна Кокоткина, наша санитарка. Очень словоохотливая дама лет примерно пятидесяти пяти, и размера примерно такого же. Звяканье постепенно удалялось, вскоре я перестала его слышать совсем. Наверное, я задремала, положив голову на скрещенные на столе руки, потому что мне стали видеться уже обрывки сна, где я куда-то бежала и ловила разлетевшиеся простыни.

Из этого полусна я выпала, услышав чужеродный звук снаружи, сзади, от двери, выходившей в коридор. Кто-то скребся туда — тихо, вообще-то, но в общей тишине очень даже слышно. Нет, я не испугалась — роженицы часто приходили ночью по разным причинам. У кого голова заболит, у кого живот, а некоторые «просто волнуюсь, как там ребеночек». Я поправила халат, обернулась и хотела крикнуть, что не заперто, но слова сами собой как-то замерли в горле, и рот открылся беззвучно.

Дверь сестринской была наполовину стеклянной, но стекла закрасили краской, чтобы сидеть было уютнее. Так вот, я отчетливо видела, как кто-то скребет край стекла у самого стыка переплета, отколупывая краску — быстро-быстро ерзает пальцем. Я бы никак не смогла двигать им с такой скоростью. Не знаю, что в этом было такого, но мне стало как-то нехорошо. Расхотелось помогать, и я мечтала только о том, чтобы это странное, что стоит за дверью, ушло прочь отсюда, не заметив меня. Внезапно звук прекратился, и в образовавшемся кусочке чистого стекла что-то мелькнуло. И вот тут я поняла, что оно на меня смотрит.

Вам хотелось когда-нибудь исчезнуть, просто раствориться в воздухе или слиться с мебелью? Вот именно это чувство я испытывала сейчас, липко потея от страха. Разумная часть меня понимала, что ничего страшного не происходит, но животные инстинкты прямо вопили во мне, требуя немедленно бежать и спасаться. Я продолжала сидеть за столом вполоборота к двери, отчего-то надеясь, что меня не заметят.

И тут мне показалось, что я разбираю тихий плаксивый голос, почти шепот. То существо за дверью жаловалось и просило о чем-то. Во мне боролись чувства медика-комсомолки и простой напуганной женщины, но долг пересилил. Через силу я встала, сделала два шага к двери и распахнула ее.

И ничего. Никого я там не увидела, кроме цепочки мокрых следов и лужи.
Показать полностью
416

Ненужные.

Из занятого серыми островками неба будто вываливался солнечный диск, с минуты на минуту готовый столкнуться с чернеющей вдалеке линией горизонта. Юрка взглянул на ворчащие над головой тучи и прибавил шагу. Погода испортилась на удивление быстро. Угасающий день словно пытался уступить место ночи, пока не разразится гроза.

Перемахнув через гору бетонных плит за бесконечными рядами гаражей, Юрка оказался перед тропинкой, тянущейся к железной дороге. Тут цивилизация и заканчивалась. Город оставался за спиной, а перед глазами вырастали многочисленные верхушки деревьев, оперившиеся потускневшей листвой. Одиннадцатилетний мальчишка, одетый в безразмерный спортивный костюм и резиновые сапоги, шустро взобрался по насыпи и зашагал вдоль пары рельсовых полосок. Добраться домой он мог и через вокзальную площадь, но там обычно полным-полно милиции, а встречаться с этими товарищами Юрке не хотелось. К тому же, в последнее время на него стали поглядывать, явно недобро, местные бомжи. Лучше уж сделать крюк и прогуляться по шпалам, чем лишний раз светиться перед глазами у всей этой развеселой компании.

Слева от Юрки что-то брякнуло. Мальчуган повернул голову и уставился на терзающую цветастый пакет ворону.

— Кыш, засранка!

Спустившись и спугнув птицу, паренек присмотрелся к находке внимательнее. В пакете оказались погребены объедки, судя по всему, выброшенные из окошка одного из проходящих поездов. Разорвав пластиковые бока, Юрка стал разбирать внутренности скромного презента. Куриные кости и пустые банки из-под кильки — в сторону. А вот парочка вареных яиц и полдюжины потрепанных картофелин попали по адресу. Достав из-за спины небольшой рюкзак, мальчуган запихал туда относительно съедобный провиант и отправился дальше. Дом был уже совсем близко.

Высокая трава подкрадывалась к самой железной дороге. Юрка, по привычке оглядевшись вокруг, ступил в живущие у леса заросли и вновь взглянул на небо. Мрачная завеса туч едва заметно сверкнула. Спустя пару секунд, когда мальчишка уже проходил первые ряды деревьев, за спиной послышался топот убегающего вдаль поезда.

Три деревянных стены и крыша — так выглядело Юркино жилище. Он понятия не имел, откуда взялась эта ветхая постройка на лесной опушке, да не сильно-то и любопытствовал. Возможно, ее использовали при работах на железной дороге, которая располагалась в сотне-другой шагов отсюда, или же кто-то задумал развести здесь огород, да так и не довел дело до конца. Какая теперь разница? Наткнувшись четыре месяца назад на хижину, которую он с друзьями ласково называл конурой, Юрка сразу понял, что живут там одни пауки. С тех пор все изменилось. Прежде всего — эти самые жители.

На входе путников встречал бесцветный ковер, прибитый к верхней балке. Отодвинув дверь-занавеску, Юрка ступил на выложенные кое-как доски разной длины, призванные заменить нормальный пол. В тесном помещении было темно, в стекло единственного окошка уже робко стучался легкий дождик.

— Вернулся, наконец-то? — сквозь кашель проговорил мальчишка из вороха курток в углу.

— Ага, — весело ответил Юрка. — И не с пустыми руками! Вылезай из своего кокона, хватит болеть. Где Мелкий?

— За водой ушел.

— Так поздно? — удивился Юрка. — Блин, Алик, ты опять все выхлебал, что ли?

Поднявшись на матрасе и стряхнув кучу разномастной одежды, Алик приковылял к крохотному пластмассовому столу и присел на скамейку рядом.

— Отвали, у меня горло болит.

— Ладно, хрен с тобой, температурщик. Гляди-ка сюда!

Юрка стал выкладывать содержимое рюкзака на стол, с удовольствием замечая, как на бледном лице друга появляется улыбка. Алику было десять, хотя больше он тянул на семилетку, внешне напоминая высушенную копию первоклассника.

— Погоди, чего мы в темнотище сидим, — прогнусавил Алик, доставая из-под стола лампу, сконструированную из свечки и двухлитровой пластиковой бутылки. Взмах спичкой, словно волшебной палочкой, — и в скромном жилище стало гораздо светлее. Несмотря на то, что жить дню оставалось еще часок-другой, сумрак уже выползал из своей норы, медленно окутывая все лесное пространство. Сюда ночь приходила заметно раньше.

Выход в город получился довольно удачным. Юрка притащил с собой три батона белого хлеба, пакетик майонеза, слегка обветренные огурцы с помидорами и пять супов быстрого приготовления. И это не считая выпавших из поезда продуктов. Неплохой ужин для ребят, в основном питающихся одними яблоками. Что-то удалось добыть попрошайничеством, что-то просто плохо лежало, да еще и без присмотра. Для полного счастья не хватало только мяса.

— Отлично, — радостно произнес Алик, пытаясь сдержать кашель. — Что с ментами? Цеплялись?

— Неа, тишина.

Алик одобрительно кивнул. В этот момент на крыше заплясал дождь, отчеканивая странную мелодию на позаимствованной из окрестных парников пленке и пластах шифера, притащенных со станции.

— Все, зарядил дождяра, — сказал Юрка. — Мелкий попал.

— Он и куртку-то не одел, придурок, — ответил Алик, таращась в темнеющий за окном мир. — Хотя пока вроде не так сильно льет.

Юрка бросил пустой рюкзак в угол и стал что-то высматривать под столом.

— Опа, а говорил, кончилась вода. — Юрка достал пластиковую бутыль, в которой плескалось литра полтора. — На чайник хватит.

— Все равно она нужна, а я бы точно никуда не поперся.

— Эх ты, старик немощный. Ладно, выздоровеешь когда-нибудь. Пойдем пока, хоть воды вскипятим.

Алик кивнул и, утерев нос рукавом погрызенного молью свитера, молча поднялся. Прихватив все необходимое и накинув куртки, друзья выскочили на промокающую снаружи траву. Небо встретило ребят очередным раскатом грома.

Широкие ветви кленов, словно руки влюбленных, сплетались в одно целое, предоставляя мальчишкам неплохую защиту от дождя. Обложенное кирпичами кострище с радостью приняло охапку веток, и вскоре к шуму листвы добавился треск хвороста. Полетевшие к небу искры подхватывал ветер и уносил в засыпающее лесное царство.

— Темнеет все раньше, — задумчиво произнес Алик.

— Ага, — согласился Юрка. — Пара фонарей нам бы тут не помешала.

— И печка тоже.

— Микроволновая?

Алик улыбнулся, насмешливо глядя на друга, и на вопрос отвечать не стал.

— Хорошо сидим, — с легкой грустью произнес Юрка, доставая очередную ветку из-под брезентового укрытия у подножья дерева. Паренек понимал, что совсем скоро наступят холода, и придется искать новое место жительства. Снова переселяться в подвалы, подъезды, поближе к трубам теплотрасс.

— Не то слово, как на курорте. Только бревна задницу натирают.

— Что-то долго Мелкий ходит, — сказал Юрка, отворачиваясь от облизывающего лицо дыма.

— Тормоз он. Вот и все дела.

Вдалеке загудел поезд, послышался стук колес. За чернеющими прямо перед костром стволами деревьев что-то хрустнуло. Затем еще раз. Ребята машинально обернулись на шум. Юрка заметил, что Алик притянул поближе обгорелый черенок лопаты, которым они мешали угли.

Из леса в хорошо освещенный круг выскочила крупная черная собака и тут же, отряхиваясь, обдала мальчишек холодными брызгами.

— Тьфу, Пират, опять ты здесь шныряешь! — беззлобно пробурчал Алик.

— А ты кого дубиной встречать хотел?

— Да мало ли.
Показать полностью
433

Полетаем.

Два года назад я переехал в новую квартиру, благо нашел хорошую работу и смог поднакопить денег. Я этому несказанно обрадовался, ведь новое мое жилье находилось в центре, и поближе к дому моего лучшего друга. Была еще одна причина, по которой я так хотел переехать. Мой старый дом. Он вызывал у меня мерзкие воспоминания и нагонял тоску.

Все дело было в старике, который жил напротив моей квартиры. Он не шумел, не устраивал вечные ремонты, но я бы лучше предпочел шумных соседей, чем его.

Он ходил вечно в грязной сальной одежде, от которой несло помоями. У него было пухлое лицо, заросшие глаза, какой-то оценивающий цепкий взгляд. Про него мало знали даже старожилы дома, и говорили неохотно, словно это была неприятная для них тема. Я замечал, что старичок не нравился многим. Он почти не разговаривал.

Придет, сядет на скамейку у подвыпившей компании или сплетниц-бабулек, и сидит, молчит, слушает. На вопросы не отвечает, но заметно, что не глухой, что прислушивается к разговорам. Но самой неприятной особенностью его было то, что он любил часами стоять у моей двери и смотреть на нее. Я стал замечать, что на душе в такие моменты становилось гнило, тоскливо.

Я сначала выходил, спрашивал, что ему надо, а он молчит и тихонько покачивается.

Потом я плюнул и перестал выходить, но чувство, что старик стоит у двери, меня беспокоило. Именно беспокоило, а не раздражало и не смешило. Наверно, по этой причине я не вызывал врачей, и соседи тоже. Что-то мне подсказывало, что не нужно его трогать. Засыпая, я думал — что делает старик за стеной? Сидит на кровати, и смотрит на мою стену? Один раз после трудного дня я передвинул кровать от той стены, за которой была квартира старика, к другой стене.

Взрослые сторонились моего соседа, когда дети, напротив, липли к нему, а он любил посадить кого-то из них на колени и раскачиваться в стороны. Я наблюдал за этим, и мне это не нравилось, я боялся за детей. Чем их так влекло к нему? Это для меня было загадкой. Пару раз я подошел тихо сзади, и услышал первый раз за все время голос старика. Он смеялся, и тихо говорил:

— Полетаем... скоро полетаем...

Бредил одним словом. Я сказал девушке с этажа ниже, чтобы следила за своим ребенком, от такого деда можно и инфекцию подцепить. Родителей других детей я не знал, многие дети приходили с соседних домов.

В субботу, я точно помню, что была суббота, я проснулся поздним утром. Какие-то стуки разбудили меня. Они доносились из коридора за дверью, я разобрал это не сразу. Я хотел снова заснуть, но звуки не пропадали, действуя мне на нервы, и к ним примешались писки, словно маленький котенок потерялся.

Я накинул халат и тихо вышел в общий коридор. Писк и стуки прекратились. Я постоял в тихом коридоре пару минут, и все же дождался. Слабый стук, шедший от мусоропровода. Я вышел с коридора и вздрогнул, столкнувшись с моим соседом.

Больной старик стоял в и не шевелился.

— Идите отсюда, — перепугавшийся, сонный я не стерпел. — Тут кошка забежала, не троньте ее.

Старик смотрел на меня в упор. Он казался расстроенным. Он разомкнул сухие губы, и произнес, дохнув гнилью зубов на меня:

— Не умеет летать. Плохо очень. Мусор! Не умеет!

Он зашаркал к себе в квартиру. Я покачал головой и подошел к мусорной трубе. Шорохи усилились. Я пожалел, что не взял телефона, в темноте ничего не видно. Но мне повезло. У лифта лежали чьи-то брошенные спички, и я зажег одну.

Из жерла мусоропровода раздался какой-то булькающий звук, и на меня глянули два глаза. Я едва не выронил спички. Зажег вторую, и меня едва не вырвало. В трубе застрял мальчик лет шести.

Его тело висело перемешанной кровавой кучей, он был еще жив, но мог шевелить только одной рукой, выгнутой за головой. Лицо было залито кровью. Я закричал и бросился оттуда в квартиру. Меня рвало. Едва мои руки смогли держать телефон, я набрал номер полиции и скорой.

Это сделал мой сосед? Я не сомневался. Я слышал стуки, когда он тащил тело мальчика к мусорке.

До меня вдруг дошли слова старика:

— Не умеет летать.

Я вышел во двор, сел на скамейку и сидел, дожидаясь полиции. Им я показал квартиру соседа. Тот сидел у окна и раскачивался. И шептал:

— Полетаем ещё. Полетаем...
Показать полностью
589

Пластилиновая голова.

Длилась эта история пять лет, а развязка произошла за пять минут — ну или за сколько можно убить восьмилетнего ребенка. Поначалу никто даже не додумался связать это убийство с чередой пропавших без вести, даром что все это развернулось в стенах одного и того же заведения.

Заведение, к слову, то еще местечко было. Детский дом номер хрен-вспомню-какой, приткнувшийся где-то в глубинке Тюменской области, со слащавым названием «Гнездышко», «Ласточка» или как-то так. Но не простой детский дом, а особый, для особых детей. «С врожденными физическими и физиологическими отклонениями», если выражаться культурно. А если по-простому — для уродцев.

Продавцов «белого счастья» (да и покупателей) на тамошних просторах хватало. Временами наркоманки рожали что-то вообще мало похожее на человеческих младенцев. Горбуны, карлики, имбецилы, дауны, ДЦП-шники, а бывали кадры и поплачевнее.

Такие новорожденные обычно протягивали не больше нескольких часов. Можно считать их счастливчиками. Потому что жизнеспособные были обречены влачить жалкое существование во всех смыслах. Для этих несчастных и был открыт специальный детский дом. Лично я побывал там два раза. Второй раз пошел через силу, а третий раз не пойду ни за что на свете — особенно после того, что услышал.

Заведение бедное, ободранное, от воспитателей пышет цинизмом и озлобленностью, в коридорах пахнет прокисшей кашей. А еще дети, ползающие по коридорам или колесящие на инвалидных креслах. Точнее не дети, а что-то на них похожее. Многие из них даже разговаривать толком не умели и издавали какие-то гортанно-мычащие звуки. Половина таких детей рождается не только с физическими, но и с психическими отклонениями, так что саундтреком детдома были беспричинные крики, вой, рыдания, истерический смех, неразборчивое бормотание и ругань воспитателей. Милая обстановочка, правда?

Вот в начале девяностых к нам на стол и легло дело об этом доме. Началось все с того, что в этом чудесном заведении стали пропадать люди. Пропадали дети — но это как раз мало кого волновало. Какое отделение будет тратить время и силы на уродца, от которого и детдом, и родные только рады избавиться? Владельцы дома давали на лапу кому надо, и истории с пропадающими детьми заминали.

Заколыхалось все, когда пропали две молодые воспитательницы. Причем без следа и при одинаковых обстоятельствах. Утром ушли на работу, вечером домой не вернулись. Обе девушки в день исчезновения в детском доме не появлялись. То есть получалось, что они пропали по дороге из дома на работу.

Наше отделение прошерстило маршрут обеих. Ни у одной на пути не было подвалов, темных переулков, каких-то заброшенных домов или других подозрительных мест. Не нашли ни их вещей, ни одной улики, вообще никаких зацепок. Несколько людей видели воспитательниц, идущих на работу, незадолго до их исчезновения. По их словам — ничего странного в поведении и внешности воспитательниц не было. Так и не удалось хоть мало-мальски прояснить ситуацию.

Скоро это дело засунули в долгий ящик вместе с кучей других «без вести пропавших» и забыли. Некоторые из наших все-таки продолжали морщить лбы в недоумении. Видели же воспитательниц, идущих утром на работу — как, скажите, две взрослые женщины ухитрились исчезнуть посреди бела дня, да не в каком-нибудь безлюдном месте, а на глазах у всего района?

Не прошло и недели, как детдом снова «порадовал» окрестности слухами о зловещем событии. Еще одну из нянечек забрали в упячку. По-серьезному так забрали, с концами. Все, что докатилось до милиции из сплетен — последняя стадия шизофрении, галлюцинации, голоса, и так далее. Самые умные задумались над связью между пропажей воспитательниц и внезапным сумасшествием их коллеги, но дальше думалки дело не пошло. Пациентка была пожилая, выпивающая, мало ли как она себе успела мозги попортить.

Этим все вовсе не заканчивается. Наоборот, только начинается. Люди продолжали пропадать. И дети, и воспитатели. Сколько пропало детей — никто не считал. А персонал пропадал с завидной регулярностью. В год стабильно исчезал один, иногда двое человек. За пять лет, не считая первых двух воспитательниц, исчезло без следа семеро человек, работающих в этом доме. Среди них была повариха, учительница по рисованию, еще кто-то там, не помню уже.

Вы, наверное, удивитесь, что за столь долгое время дом не закрыли, не поставили в него охрану, не записали каждого работающего там в подозреваемые? Было это все. И все гладко. Никаких убийц, маньяков, тайных посетителей среди обитателей этого дома не обнаружили. Так же, как и кладбища на заднем дворе или подземной лаборатории. Да, бывали немотивированные побои и другие проявления жестокости со стороны персонала по отношению к детям, но это никого не волновало. Побои явно никак не были связаны с исчезновениями.

Пропавших пытались разыскать. Ни один не был найден. Зацепка всего одна — все они пропадали по дороге в детдом. Или наоборот, не возвращались вечером с работы.

Оставалось только руками разводить. По всей логике трупы пропавших должны были покоиться где-то в подвале детского дома, но нет. Никаких трупов там не было.

И вот так продолжалось пять лет.

А затем наступила развязка.

Хмурым утром рабочего дня выдернули нас зарегистрировать убийство. И как вы думаете, где? Правильно, в этом самом благословенном детдоме. Убийца — местная уборщица, женщина в возрасте около 60-ти лет. Жертва — один из воспитанников дома, мальчик примерно восьми-десяти лет. Орудие убийства — садовая лопата, длиной около двух метров и килограмм пять весом. Место преступления — кладовка для рабочих инструментов.

Я там не бывал (и слава богу), но очевидцы рассказывали, что мальчишкин труп словно из мясорубки вытащили. Простой садовой лопатой из человека можно сделать настоящее месиво. На грохот и крики прибежала дежурная врач, которая потом и вызвала милицию. Когда она вошла, мальчик уже был превращен в груду мяса, а уборщица сидела рядом и плакала.

Позже выяснилось, что за день до убийства пропал ее муж, работавший сторожем в детском доме.

Наверное, вы сейчас подумаете, что уборщица оказалась тайным маньяком, орудующим в детдоме все это время. Следаки тоже так решили. Все, что смогли на нее повесить — повесили. Причиной назвали психическое расстройство. После допроса диагноз сам напрашивался.

Поначалу убийца еле выдавливала из себя слова. Зато как спросили о мотивах, она аж вздыбилась вся. Такую ересь несла, уши вяли. Дескать, не ребенка я убила, а дьявола, под маской невинности скрывающегося, ну и все в этом духе. Только напоследок выдала любопытную фразу: «Глупые вы все, слепые, я людей спасла, никто больше не исчезнет!». Но в общем потоке бреда эту фразу почти никто не заметил.

Наши покачали головами и выписали безвозвратную путевку в дурдом. Казалось бы, на этом можно и успокоиться... но двое человек не успокоились.

Это были следователь Степан (одна из пропавших воспитательниц была подругой его жены, так что он имел свои резоны) и криминальный психиатр Вадим Рудольфович.

Настоящих серийных убийц Вадим Рудольфович перевидал немало и никак не мог причислить к ним уборщицу. Нет, он не собирался снимать обвинения в убийстве мальчика. Но что эта бабушка могла порешить еще семерых взрослых человек и два десятка детей, а потом так ловко спрятать трупы, что их до сих пор не нашли — в это слабо верилось. Да и вся история продолжала пестрить «белыми пятнами».

Существует ли на самом деле связь между убийством и исчезновениями? Что об этом известно остальным работникам детдома? Есть ли надежда, что пропавшие люди еще живы? Все эти вопросы привели Степана и Вадима Рудольфовича к порогу детдома.

Расспрашивать дирекцию и управляющих не было никакого смысла. Вершки делали все, что бы выставить свое заведение «чистеньким» (насколько, конечно, это было теперь возможно). Поэтому следователи отправились к персоналу, охочему до слухов и сплетен — поварам, уборщицам, нянечкам, медсестрам. Расспрашивали как бы невзначай, прикидываясь парой любопытных зевак, а не представителями закона. Разумеется, каждый пересказывал события по-своему, но при этом они вполне логично складывались в цельную историю.

Когда мозаика была собрана воедино, у Степана и Вадима Рудольфовича мгновенно пропало желание продолжать расследование. Более того — оба они вскоре покинули родной город.

Навсегда.

Убитого мальчика звали Андрей. Среди всех детей-уродцев он был на особом положении. Андрей родился с синдромом Тричера-Коллинза.
Показать полностью
414

Чугунная ванна.

Дело было давно, в конце тысячелетия. У нас в старой квартире была чугунная ванна советских времён. Ванная комнатка была что-то около два на два метра, и чугуниевая ванна занимала половину помещения. Никаких декоративных отделок, пространство под ванной открыто для зрителей и пыли. Ничего особенного, такое можно наблюдать во многих домах нашей страны. Под ней долгие годы лежал всякий хлам типа плитки, тазиков с песком и ещё какие-то вещи непонятные.

С торцов было достаточно места, поэтому с ближнего к двери торца стоял кошачий лоток. У нас были коты. Домашние. Жирные комки меха. Когда старший умер, через год в доме появился котёнок. Назвали Чиж. Чёрный, с белыми ушами и хвостом. Котёнок обещался вырасти в годного пушистого кошака. Но пока он был мелкий, и приходилось всем вокруг него хлопотать.

У котёнка была проблема — он по нескольку дней не ходил в туалет, жалобно мяукал и ходил куда не надо. Мы его сажали, старались и лаской, и воспитательным тоном внушить ему, что нужно всё делать тут. Но ничего не помогало. Он жалобно мяукал, убегал, прятался по всей квартире, застревал там и гадил. Приходилось его доставать и убирать в самых неожиданных местах.

Был обычный день. Я сидел один дома. Котёнок бесился. Я краем глаза следил за ним. В какой-то момент я услышал тот жалобный плач, который он издаёт, когда он застревает где-нибудь в узком грязном тёмном месте — под шкафом, например. В этот раз была одна особенность — плач шёл из-под ванны.

Я заглянул под ванну. Там было довольно пыльно, лежал какой-то хлам, который не хотелось даже трогать, и понять сразу, где котёнок, не удавалось. Плач шёл из-за лотка. Я выставил его прочь, а сам аккуратно протиснулся под торец ванны и пошарил у стены рукой. Послышалось ещё более жалобное мяуканье и шуршание, удаляющееся прочь.

Забыл упомянуть, у ванны была ещё одна особенность: лет за двадцать до нас предыдущие хозяева сумели её расколоть. Чугунную ванну. Вдоль. Не знаю уж, как. Затем её просто сварили, почистили. Помимо прочего, ножки были попарно сварены толстыми листами, также приваренными. Эти листы закрывали обзор с торца. Аккуратно протиснувшись вперёд, я попытался заглянуть за лист железа с торца. Тут было не так пыльно, пыль сюда не долетала, но и света было мало. В темноте что-то шевельнулось, мяукнуло и отползло ещё дальше. Мне бы на этом успокоиться, но я сглупил, протиснулся ещё вперёд и потянул руку к нему. Мой торс был уже полностью под ванной. Я понял, что начал застревать.

Мяукающий комок убежал в дальний угол и спрятался там. А я попытался двинуться назад и понял, что какие-то железки упираются мне под рёбра. Откуда тут быть железкам?! Приступ пока ещё лёгкой паники сковал меня. Слегка пошевелившись, я понял, что любой рывок назад насадит меня на непонятную арматуру. Я был в ловушке.

Паника усиливалась. Я попытался вращаться, сменить позу. Всё бесполезно! Тут было слишком узко для таких действий. Мне впору было самому жалобно мяукать. В отличие от пушистого засранца, я не мог сам вылезти из такого узкого места. Здоровый двухметровый мужик застрял под ванной! Кретин. Я корил себя и соображал, что делать дальше.

Внезапно случился «толчок». Или не толчок, не знаю. Просто через тело прошло чувство, что всё вокруг пошатнулось. Создалось впечатление, что весь дом накренился в сторону стены за ванной. И в следующий момент я понял, что могу двигаться вперёд. Не знаю уж как, но я мог немного повернуться на бок и завернуть вперёд за опору; плечо проходило между боком ванны и стеной. Но я не мог сдвинуться назад. Ни на миллиметр. Это ужасало.

Минут десять я паниковал. Когда паника отступила, я вновь стал соображать, что делать и меня посетила безумная мысль: проползти дальше за ванной и вылезти с другой стороны. По идее раз уж я протиснулся здесь, то и там смог бы... Ну или по крайней мере окажусь в более выпрямленном состоянии лёжа за ванной. Придут родственники — то-то они удивятся!

Я стал протискиваться вперёд. Места было невероятно мало. Я не мог толком поворачивать голову, и всё, что видел — пол и пыль. Висок и плечо скреблись о шершавое дно ванной. Листы, скреплявшие ножки, закрывали обзор с торца. Вроде бы ничего существенного, но... В общем, когда я вытянулся до другого торца ванной и, не застряв, смог за него заглянуть (я тогда вначале обрадовался этому — там было больше места), то в следующий миг обнаружил ЕЩЁ ОДНУ СТЕНУ. Четвёртую. Я прополз три стены, прилегающие к чугунной ванне. И теперь тут была четвёртая стена. ПРИЛЕГАЮЩАЯ К ВАННЕ. Из-за железных пластин я не видел всей картины и не мог понять, когда, в какой момент свершилось это чудовищное преображение пространства.

Я паниковал. Я чувствовал, как разум покидает меня, сменяясь животным ужасом.

Что происходит? Где трубы? Где раковина? Где свет? Где я?!

По прошествии неопределённого времени буйство чувств сменилось ледяным спокойствием обречённости. Страх не исчез, но если раньше он сковывал меня, то сейчас был сам скован чувством нереальности.

Нужно было выбираться. Назад я по-прежнему не мог сдвинуться ни на миллиметр. Будто пространство позади сжималось неким невообразимым способом, упиралось в моё тело всеми своими поверхностями. Но всё ещё была возможность ползти вперёд. Снова завернув немного на бок, частично подогнув колени и поднапрягшись, я протиснулся между ванной и «чужой» (как я её про себя назвал) стеной. С этого ракурса я мог видеть пространство под ванной. И видел противоположную стену. Видно было довольно хорошо, хотя источник света определить было нереально. Просто какое-то фоновое свечение. Мои ноги были скрыты от меня железной пластиной. Ещё немного — и я вытянулся вдоль «чужой» стены.

Всё это время жалобное мяуканье не прекращалось. Оно исходило откуда-то... создавалось впечатление, что всегда из противоположного от меня угла.

Я продолжал движение вперёд.

Второй поворот — там, где должна была быть дверь, где должен был быть лоток, где я влез в этот кошмар. Я пролез в торцовую часть относительно спокойно, если не считать внутреннего чувства безумства ситуации. Места хватало, чтобы подтянуть ноги. Заглянув за следующий поворот, я не увидел ничего нового. Вроде бы здесь случился тот «толчок», но я уже нутром чувствовал, что теперь тут все стены «чужие». Посередине под ванной лежал «чужой» хлам. Хоть я и не обращал обычно внимания на это, но точно мог сказать, что стопок пыльных, поломанных электронных плат у нас не было. По крайней мере, это то, что я рассмотрел — я не мог вытянуть руку или ногу за пределы узкого пространства, в котором двигался. Также я по-прежнему не мог повернуть назад — ползти ногами вперёд не получалось, а места, чтобы развернуться, не было в принципе. Поэтому я продолжил ползти, вытянувшись вдоль шестой по счёту стены.

Это был безумный цикл. Я сделал второй круг, снова добравшись до места, где, если следовать привычной логике пространства, я начал свой путь. Посередине под ванной теперь валялись какие-то битые посудины, плёнки, тряпки.

После третьего возвращения к «началу» круга я понял, что жалобное мяуканье стало дальше... Да и на мяуканье оно уже было не столь похоже. Немного скрипучее, с металлическими нотками. Силы покидали меня, дышать было тяжело. Но мне ничего не оставалось, кроме продавливания себя вперёд.

После шестого или седьмого круга, когда я вновь добрался до «начальной» точки, я с радостью и ужасом не увидел стены за очередным поворотом. Но это была другая сторона ванной! В нашем доме с этой стороны за стеной должна быть лифтовая шахта. Я уже успел сильно ошалеть от ползания в таком идиотском месте, и мне было плевать, куда я попал.

Я вылез в это пространство. Было темно. Единственный свет шёл из-под ванной. Помещение по размерам было такое же, как наша ванная. Я встал и потянулся, хрустя всеми суставами. На какой-то миг испытал эйфорию, а потом чувства вновь обуяли меня — нужно было выбираться. Я протянул руку над ванной и коснулся стены, которая сейчас была там, где была середина моей обычной ванной. Стена на ощупь была шершавым мокрым бетоном. Я начал соображать, чем пробить её, когда из ванной снизу донеслось бульканье воды.

Я опустил глаза. Из мутной густой жижи в меня смотрели два огромных сиявших тусклым фиолетовым светом глаза. Из воды донеслось скрежещущее мяуканье.

Я подпрыгнул от неожиданности и ужаса и громко стукнулся головой о внезапно оказавшийся низким потолок. Гул наполнил помещение. Нечто в жиже с хлюпаньем отплыло к другому концу ванной и начало ещё более металлическим голосом ещё более жалобно поскуливать. Из-за стен начало доноситься гулкое скрипение и перестук.

Паника вернулась ко мне, а страх требовал лишь бежать. Куда? Единственный путь, какой мой воспалённый разум смог придумать — вниз, под ванну! Обратно! Я нырнул в тот лаз, из которого только что вылез, и стал протискиваться вперёд. Когда я лёг на бок и просунул руки вперёд, я вновь ощутил тот странный «толчок». Мир теперь наклонился в другую сторону, и, пожалуй, я был этому только рад. Теперь я полз на другом боку. Стены вновь стали повторяться, закрыв ванну со всех сторон. Я не останавливался, чтобы отдыхать или рассматривать мусор под ванной.
Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!