CreepyStory

История эта приключилась со мной в конце октября. Стояла осень, уже не золотая, но ещё не сырая и промозглая. Дача Влада, день рождения которого мы отмечали, находилась в одиннадцатом саду. Место не то, чтобы глухое... как степь может быть глухой? Просто одиннадцатый сад фактически уже не существовал, большинство участков были заброшены, правление не работало. Однако для двухдневной вечеринки место было более-менее подходящим. Если оттуда проехать буквально пару километров по трассе в сторону Семипалатинска, то можно увидеть полуразрушенную ферму. Там-то и находился импровизированный скотомогильник: в огромной яме, когда-то бывшей подвалом кормоцеха, вповалку лежали трупы лошадей, коров, свиней и прочего скота. О санитарных нормах не стоит и заикаться. Местный колхоз, что любопытно, работал, но, несмотря на это, примерное количество трупов в яме оставалось постоянным.

В тот день дул тёплый ветер с юга, стояла хорошая погода, я сидел на складном стульчике возле мангала с бутылкой пива в руках и то и дело переворачивал шампуры. Отец Влада строго-настрого запретил жарить шашлык во дворе, поэтому я находился за оградой у дороги. Вдалеке виднелся кормоцех, а за ним, еле различимая в вечерней дымке, тёмной стеной стояла забока.

Начинало темнеть. Мясо уже достаточно прожарилось, и я было собирался идти в дом, как вдруг увидел силуэт, приближавшийся ко мне со стороны поля. Он был похож на человека, но походка его была странной: движения дёрганые, неестественные, он очень медленно шёл, почти топтался на месте. Алкаш? Наркоман? Незнакомец меня мало заинтересовал, поэтому я развернулся и зашагал к дому с шашлыками в руках. Когда я подошёл к калитке и обернулся, я увидел, что тот уставился на меня. Его голова была завалена набок, он весь перекособочился, но смотрел прямо на меня. Не знаю, зачем, но я крикнул: «Эй, мужик!». Он вдруг опустился на четвереньки, как-то по-собачьи пополз обратно и скрылся в сухой траве.

Я не придал этому значения: мало ли кто в поле может шариться? Хотя выглядело это довольно странно. Похолодало, вся компания забралась в дом, благо размеры его позволяли. Через пару минут выяснилось, что один из нас отсутствует. Это был Серёжа, самый младший, ему было 16 лет. Через двадцать минут народ забеспокоился, я сразу рассказал, что видел кого-то в поле. Может, Серёже стало плохо, и он пошёл проблеваться? Позвонили ему, звонок раздался в соседней комнате, телефон лежал на стуле. Кто-то из нас вышел из дома, покричал, и было решено отправляться на поиски. На улице уже стоял густой туман, мы оставили свет в доме, чтобы можно было ориентироваться, и кое-кто взял фонарики. Благо, нас было двенадцать человек — мы рассредоточились вдоль дороги и первым делом наспех осмотрели близлежащие участки. Никого. Размахивая фонарями и выкрикивая имя Серёжи, мы пошли в поле, где, предположительно, я его видел. Вскоре мы прошли уже приличное расстояние и тусклый свет из окон дома скрылся в тумане. Беспокойство нарастало. Мы шли таким образом, что я не мог видеть крайних в «цепи» из-за тумана. Когда впереди показалось здание кормоцеха, слева послышался крик: «Где Олег?!». Кричала Настя — оказалось, что Олег тоже пропал. Мы начали ходить кругами, орать, кто-то заплакал. А через мгновение все встали, как вкопанные.

Кто-то был в тумане. Неясные силуэты надвигались со стороны кормоцеха. Сначала их было 5-6. Создалось впечатление, что ОНИ вылезают из той ямы, из скотомогильника. Я дрожал так, что челюсти стучали, а ноги не слушались. Первой закричала и побежала Алёна. Остальные тоже бросились бежать. Я спотыкался, падал, снова бежал и твердил себе: не останавливайся, не оборачивайся. В тумане силуэты бегущих сливались с ИХ силуэтами, было непонятно, кто где. Истошно вопили девочки, в темноте метались из стороны в сторону лучи фонарей. Вскоре впереди показался свет. Толпа просто сломала забор и ввалилась в дом. Кто-то захлопнул дверь и задвинул засов. На миг воцарилась тишина, а потом дом заполнился рыданием и всхлипами. Девочки плакали, некоторые парни тоже. В итоге не досчитались двоих: не было Серёжи и Олега. В душном помещении запахло мочой, кого-то вырвало. Мы все забились в углы и ждали. Ждали неизвестно чего...

Вдруг в доме погас свет. Кто-то заверещал. Из дальнего угла послышался голос Ильи: «Т-с-с-с-с». Через некоторое время все замолкли и услышали. И я услышал. Кто-то ходил вокруг дома, можно было различить тихое бормотание, что-то вроде «хырр-хырр-ажажж-барр». Все замерли. Шаги повторялись в тишине. Бормотание то ускорялось, то затихало, будто кто-то разговаривал сам с собой. Снова кого-то вырвало. Тут снаружи в дверь заколотили. Все подскочили, кто-то бросился к двери, но сразу же вернулся на место. Стук продолжался пару минут и так же внезапно стих.

Так мы просидели до утра, трясясь и пуская слюни от страха. Наутро мы всё же решились выйти на улицу. На крыльце, свернувшись калачиком, спал Олег — видимо, это он стучался в дверь ночью. Парень был жив, но не мог говорить. Электропроводка на улице была перегрызена, забор свален, и ни следа Серёжи.

Мы сразу же вызвали такси и уехали из этого места. Всю дорогу накрапывал мелкий дождик. За ночь погода переменилась до неузнаваемости, низко висели серые тучи, было холодно и сыро. Мы ехали молча.

По факту исчезновения Серёжи было возбуждено уголовное дело, нас как свидетелей (или подозреваемых?) постоянно вызывали для дачи показаний, на нас смотрели как на идиотов, отправляли на обследование в наркологию и проводили судмедэкспертизы. Весь одиннадцатый сад, как и близлежащий лес, был прочёсан милицией и военными, проводились опросы немногочисленных местных жителей, скотомогильник был вскрыт, но ничего так и не было обнаружено: ни трупа, ни следа Серёжи. Олег заново учился говорить, но так ничего внятного не смог рассказать. Об этом случае даже писали в местной газете, дело пролежало на рассмотрении неизвестно сколько. В итоге Серёжа был объявлен без вести пропавшим, а мы зареклись даже смотреть в сторону одиннадцатого сада и скотомогильника.

Было мне тогда семь лет. Моя семья получила долгожданную квартиру и очень скоро перебралась туда жить. Дом был новый, кирпичный — просто загляденье. Во дворе — новенькая детская площадка с кучей всевозможных горок и каруселей. А за домом — пустырь, который еще не успели ничем застроить. Посреди пустыря красовался огромный куст сирени. Когда мы с другими ребятишками затевали игру в прятки, его пушистые ветки непременно становились для кого-нибудь из нас укрытием.

Через два месяца после переезда я заболела. Высокую температуру никак не удавалось сбить, тело покрылось сыпью, днями и ночами меня душил кашель, буквально не позволяющий нормально дышать. Врачи долго не могли понять, в чем дело. В конце концов, сошлись на том, что это, очевидно, сильная аллергическая реакция, но на что, определить опять же затруднялись.

Однажды ночью я проснулась оттого, что все тело бил сильный озноб. Хотела позвать маму, но ужасающий кашель не дал мне сделать этого. Спустив ватные ноги с кровати, я хотела пойти к родителям, но не успела сделать и двух шагов, как перед глазами все закрутилось и поплыло...

... А дальше был необычный сон. Я очутилась на том самом пустыре с кустом сирени посередине. Пейзаж был знакомым, но в то же время крайне странным. Он напоминал не цветную кинокартину: все вокруг было в каком-то бело-сером цвете. Возле сирени стоял мальчик. Сейчас, когда прошло уже довольно много лет, мне сложно в деталях вспомнить его внешность. Помню лишь, что на тот момент он показался мне моим ровесником или чуть младше. Он не был мне знаком, но я отчего-то без опаски подошла к нему. И тут между нами состоялся довольно странный диалог:

— Зачем болеешь? — серьезно спросил он у меня.

— Не знаю… — растерялась я. — Болею, и все…

— Скоро не будешь. Вот море увидишь, и не будешь.

— Какое еще море? — я неожиданно осмелела. — Ты-то откуда знаешь?

— Я все знаю. И про Валю, и про Витю…

— Валя, Витя… А кто это? Я не знаю таких.

— Узнаешь. С Валей-то скоро познакомишься. А с Витей… с Витей потом, когда петь будешь…

Я даже не знала, что ответить этому странному мальчику. У меня в знакомых не было никаких Вити и Вали, моря я никогда в жизни не видела, да и поводов петь у меня тем более не было.

— Ты кто? — испуганно спросила я.

Мальчишка внимательно посмотрел на меня и вместо ответа вдруг ткнул пальцем в сиреневый куст и сказал:

— Вот здесь я живу!

Тут я проснулась и увидела вместо своей комнаты совершенно незнакомое помещение. Это была больничная палата. Как оказалось, в ту ночь мне стало совсем плохо, и только вовремя приехавшая «скорая» помогла вернуть меня к жизни. Пролежала я в больнице около месяца, а когда выписалась, от соседей случайно узнала страшную новость: на следующий день после моего приступа в тех самых зарослях сирени нашли полиэтиленовый пакет, а в нем — мертвого мальчика примерно двух-трех месяцев от роду...

Я и сейчас частенько вспоминаю тот странный сон. Бог знает, совпадение или нет, но со временем я поняла смысл всего, что сказал тот странный мальчишка… Врачи посчитали, что моему выздоровлению будет способствовать смена климата, и родители на все сбережения купили небольшой домик в южном городке у моря. Мера оказалась действенной: я и правда бешеными темпами пошла на поправку.

Через год после переезда у меня родилась младшая сестренка, которую назвали Валентиной. В третьем классе мама повела меня на прослушивание в музыкальную школу, и меня взяли туда без экзаменов, усмотрев способности. А многими годами позже я, уже учась в консерватории в другом городе, приехала к родителям на каникулы. Встретила знакомых музыкантов, и они попросили меня попеть с ними в одном из местных ресторанчиков, поскольку их вокалистка слегла с ангиной. Во время одного из выступлений ко мне подошел знакомиться высокий молодой человек. Теперь это мой муж. А зовут его Витя.

Пришла к нам моя тётя как-то в гости. Сели мы чайку попить, поболтать. Смотрю я на тётю, а она то ли задумчивая, то ли расстроенная. Стала я аккуратно выяснять, не случилось ли чего. Тётя меня заверила, что всё у неё в полном порядке и что она не в плохом настроении, просто не может выбросить из головы недавний странный случай, произошедший с её подругой. Мне стало интересно, и я попросила поделиться со мной этой историей. Вот что тётя мне рассказала:

— Прибежала ко мне позавчера подруга моя давнишняя, Тамара, вся не своя. Летом видимся мы редко с ней. Обычно на лето ищет она квартирантов — на одну пенсию сильно не проживёшь. Отдаёт им ключи, забирает деньги, а сама на дачу уезжает на природу. Куда ей ещё податься, одинокой? А тут она ко мне без звонка, вся не в себе прибежала. Успокоила я её кое-как, валерьяночки накапала и расспрашивать стала. Начала она мне рассказывать, что час назад к ней приходили три девушки-заочницы. Сессию сдавать приехали — вот и квартиру на месяц ищут. Тут им объявление Тамары подвернулось, позвонили они и попросились квартиру посмотреть для снятия. Тома их впустила, смотрит — все трое милые симпатичные девчушки. Даже цену им заламывать не стала, провела их по квартире, всё показала. Девочки сразу согласились въехать — институт в пяти минутах ходьбы, да и недорого. Потом в гостиной уже все тонкости с договором утрясли, Тамара деньги с них взяла, ключи отдала, подхватила сумки с кое-какими вещами и пошла к двери: «Ну ладно, девоньки, живите на здоровье. Поехала я на дачу — всё в вашем распоряжении». И тут одна девушка сказала ей: «Простите, а парень-то когда уйдёт? Вы сказали, что целиком квартиру сдаёте, мы же только что договорились». Тома удивилась: «Какой парень?». Девушка тоже в недоумении: «Как это какой парень? Ну вот же он, в прихожей…» — при этом она из гостиной рукой в прихожую показывала уверенно. Подруги стали подталкивать её локтём, а Тома покосилась на неё с недоверием: «Детонька, ты не заболела ли часом? Одна я живу, никакого парня нет тут и в помине. Кого ты там увидела?». У девушки был оскорблённый вид. Она сделала два шага от окна и показала пальцем в прихожую: «Ну, а это тогда кто, по-вашему, тут сидит на трельяже? Вон тот парень — чёрненький, в майке белой и трико? Он же не будет тут ночевать?». Подруги на неё посмотрели непонимающе, а Тома чуть не рухнула на пол, схватившись за сердце.

Я сказала тёте, что ничего не поняла. Что за парень, откуда взялся? Наверняка девушка либо просто цену сбивала, либо проблемы с головой имеет. Тогда тётя рассказала мне историю, что девять лет назад у её подруги Томы был красавец-сын. Волосы чёрные как смоль, а глаза голубые — девичья сухота. Однако характером был слабоват. Что-то приключилось у него, и он малодушно повесился в гостиной на крюке от люстры, оставив мать одну. Снимали его из петли в белой майке и трико. И, что характерно, вспомнилось, любил этот парень сидеть не в кухне, не в гостиной, а в прихожей на ящике трельяжа, так как там телефон стоял, и он часто по нему звонил.

- Я... умерла?
Девочка стояла посреди дороги. Капли дождя, по понятной только ей причине проходили сквозь Анеллэ. Никто бы и не сказал, что несколько минут назад здесь звучали сирены, суетливо носились медики и тщательно проверялась покорёженная спереди машина. Перед глазами Анеллэ всё ещё мелькали картинки. Она вспоминала, как врачи увозили практически бездыханное тело. Её тело. Последнее, что она помнила, резкая боль в районе грудной клетки, а затем секундная темнота. Неожиданно для Анеллэ, последовал ответ:
- И да... И нет...
Хриплый, но при этом молодой мужской голос, казалось, шёл отовсюду.
Анеллэ машинально обернулась и увидела человека. Но, думаю, правильнее будет сказать силуэт.
Черты незнакомца скрывала тьма ночи.
Медленным шагом Он начал приближаться к Анеллэ. Вскоре, тускловатый свет фонаря коснулся чёрного одеяния человека. Лица нельзя было разглядеть, так как капюшон чёрной изорванной то ли куртки, то ли толстовки, скрывал любую деталь. Чёрные измятые джинсы были заправлены в высокие, готического стиля, сапоги. Чуть ли не до земли свисали седые тонкие волосы.
- К... кто Вы? - Анеллэ дрожала. Она была испугана даже не тем, что её могут видеть. Это был беспричинный страх. Незнакомца окружала странная пугающая аура.
- Хм... Кто я? А ведь это очень интересный вопрос, незнакомец продолжал своё движение, - Моё имя знали немногие, да и те уже давно мертвы. Но ты мне нравишься, девочка. Вряд ли ты долго продержишься, так что я назову тебе своё... имя. Сильведезейрон. Правда, длинное имя? Наверное, поэтому, вы, люди, дали мне другое, более удобное и короткое имя - Смерть.
Он сделал ещё один шаг и снял капюшон. Глазам Анеллэ предстала ужасная картина: прогнившие в некоторых местах участки кожи, кое-где до черепа. Одного глаза не было, вместо него на девочку взирала самая настоящая тьма. Второй, полностью целый, горящий бледно-голубым светом глаз, смотрел куда-то за Анеллэ. Стараясь не смотреть на этот ужас, девочка отвела взгляд ниже. Её взору предстали бледные ладони. Тут дела обстояли лучше, полностью обнажены были только кончики пальцев.
Если бы Анеллэ имела физическое тело, её бы сейчас вырвало.
- А ты не сильно испугалась, как я посмотрю. Большинство людей бежит от меня, кто-то даже уговорить меня не забирать их. Знаешь, зачем я это говорю? Все эти люди были в таком же состоянии, как и ты.
Анеллэ не понимала, что происходит. "В таком же состоянии, как и ты". Что же это означает? Смерть продолжал:
- Сейчас ты в коме. Врачи до сих пор борются за твою... Жизнь.
Девочка была напугана, но до сих пор не верила, что это правда. На это были причины.
- Н... но ведь, каждые несколько с... секунд, - её голос дрожал, - В мире... погибает хотя бы один человек...
- Хех, я понял, к чему ты клонишь. Да, я не могу быть сразу везде. То, что ты сейчас видишь перед собой, можно назвать, наверное... голограммой или... Ну, скажем, клоном. Обычно мне не приходится разговаривать. Я просто забираю души.
Такой ответ породил только новые вопросы. В голове Анеллэ смешались разнообразные мысли. "Правда ли есть душа? Куда её забирают? Что будет дальше?" Так можно продолжать до бесконечности. Один из вопросов соскочил с уст девочки:
- А куда... Вы забираете души? - страх начал понемногу отпускать, интерес его пересилил, - Что с ними происходит?
Анеллэ показалось, что Смерть ухмыльнулся, но так как половина рта полностью сгнила, точно сказать было нельзя.
- Промежуточное измерение, назовём это так. Души там ждут своего... Эм, перерождения. Какие-то души уходят быстрее, какие-то медленнее. Всё зависит от земных дел человека. Спускаясь на Землю, душа забывает всё и вспоминает только по возвращению в мой мир.
Он замолчал. Анеллэ тоже не знала, что сказать. Ей до сих пор хотелось думать, что это ночной кошмар. Всё было фантастически, но слишком реалистично.
В голове девочки неприятно зажужжало.
- Похоже, началось.
- Ч... что происходит? - Анеллэ, схватившись за виски, рухнула на колени. В голове всё шумело.
- Сейчас твоё тело пытается вырваться из моих... лап. Если моя сестра тебе не поможет, ничего не выйдет. Она сейчас очень далеко, - Смерть произнёс это с весьма неприятной интонацией.
Анеллэ уже почудилось, что вокруг неё миллиарды работающих станков. Странное напряжение сжимало голову.
- У тебя сейчас два пути. Пойти со мной или бороться, но боль будет только нарастать. Твой ответ? Я ждать долго не буду.
Боль была просто не выносимой. Из-за внешнего шума слова Смерти были еле различимы. Ответ был очевиден.
- Я... пойду... с тобой.
Множество белых полупрозрачных нитей, вырвавшихся из тела Смерти, окутало Анеллэ. Боль моментально ушла. Но холод пронзил всё тело девочки. Через несколько секунд Анеллэ почувствовала, что её облик изменился. Она теперь была похожа на эти нити, разве только более широкая, похожая на ленту.
Сильведезейрон раскрыл свою костлявую ладонь, Анеллэ против своей воли направилась на открытую "площадку".
- Пора...
Белые нити, ранее изменившие облик Анеллэ, окутали их обоих.

Они оказались в длинном кипельно-белом коридоре. Потолок был очень высоким, казалось, его вообще не было. Справа и слева попарно, напротив друга находились двери. Девочка хотела спросить, что это за место, но не смогла ничего сказать.
Смерть начал медленное движение, держась правой стороны. Подойдя ко второй двери (а по общему счёту к третьей), он уже собирался открыть её, но резко остановился. Точнее что-то его остановило. Анеллэ почувствовала странное, такое родное тепло. Её облик вернулся к первоначальному виду.
Птицы, напоминающие колибри, появившись из ниоткуда с гигантской скоростью врезались в Смерть, пригвоздив его руки к стене. Он страшно, безумно улыбнулся. Теперь Анеллэ точно распознала это.
- Пришла-таки...
Так же, как и птицы, появившись из ниоткуда к ним не шла, летела молодая девушка. Она довольно быстро оказалась рядом. Её одеяние сливалось с белизной коридора. Лёгкое бело платье, босые ноги и светлая кожа. Иссиня-чёрные длинные пышные волосы и такие же глаза, выдающие глубокую мудрость. Именно это тепло чувствовала Анеллэ. Тепло Жизни.
- Она будет жить! Почему ты забрал душу до того, как тело погибло?! - её голос, к и у Сильведезейрона раздавался отовсюду.
- У нас не хватает душ, сестрёнка. Хочешь опять устроить катаклизм?.. Или, может, войну?
Безумная улыбка всё ещё красовалась на "лице" Смерти.
- О чём вы говорите? - Анеллэ, отойдя от состояния аффекта пыталась понять происходящее.
- Ну, давай, объясняй. Ты начал весь этот разговор.
- Эн-нет, Во... - ему не дали договорить.
- Молчи! - крикнула Жизнь, потеряв контроль на собой. В голове Анеллэ пронеслась мысль: "Он хотел назвать её по имени, так?"
- В общем, тебе это не за чем знать, но нам редко выдаётся случай поговорить с кем-то. Так что, слушай, - Жизнь сделала небольшую паузу, - Существует определённый баланс душ. На... Весах в правой чаше находятся души, находящиеся на земле. В левой, в мире Смерти. Левая чаша должна быть тяжелее. Но людей всегда рождалось больше, чем умирало. И когда чаши менялись местами...
- Мы подстраивали войны, природные бедствия и так далее, - Сильведезейрон подменил Жизнь, - И вот сейчас, чаша пуста на две трети...
- Но что значат... Все эти души?! - девочка не выдержала. Её мозг не мог адекватно воспринять данную информацию.
- Если души закончатся, мне не из чего будет ткать человеческий разум. Нет, даже не так. Здесь лучше подойдёт сердце. Если у человека не будет души, он будет полностью лишён эмоций, мыслей, мечты... Он превратится в робота, куклу.
Анеллэ приоткрыла рот, что бы задать новый вопрос, но не успела.
- Ладно... Это всё слишком затянулось. Подойди ко мне, дитя.
Анеллэ послушно, без какого-либо страха направилась к Жизни. Та мягко обняла девочку. Анеллэ закрыла глаза и почувствовала необычайную лёгкость. Тепло разлилось по всему телу...
Но секундное чувство эйфории прервалось тяжесть физического тела.
Первым вернулся слух. Радостные возгласы, пиканье аппарата, собственные беспорядочные мысли смешались воедино. Анеллэ приоткрыла глаза. Яркий белый свет, казалось, сжигал их. Через пару мгновений уже начали прорисовываться силуэты.
Анеллэ хотела приподняться, но не почувствовала рук. Они как будто немели. С ногами та же проблема. "Неужели их ампутировали?" Тревожные мысли одолевали мозг девочки.
Когда глаза привыкли к свету, она попыталась посмотреть на левую руку. Повернуть шею Анеллэ тоже не смогла. Единственное, что обрадовало девочку, контуры руки, которые можно было увидеть из её позы. Но вся эта радость разбилась словно маленькая лодка об скалы, об одно только слово, навзничь пронёсшееся в её голове. Паралич.
А в углу стоял уже знакомый девочке чёрный силуэт. Анеллэ прекрасно понимала, что кроме неё, Смерть никто не видит. Сильведезейрон подошёл к койке и произнёс свою небольшую прощальную речь, надолго оставшуюся в голове девочки.
- Лучше бы ты осталась со мной... Но мы... ещё встретимся...
С этими словами Смерть растворился в воздухе.

Несколько лет назад на мои летние каникулы пришёл к нам в гости мой старший брат. Ему на тот момент было уже солидных тридцать два года. Дело было вечером, и наша мама приготовила нам зелёный суп с фрикадельками, за которым все решили (моего слова, конечно, никто не спрашивал), что послезавтра я и брат едем в тайгу, так как я много сидел за компьютером. Мне тогда было семнадцать лет, и я был заядлым «геймером». В тот же вечер я собрал нужные вещи и отправился ночевать домой к брату. Да, я сибиряк, так что не нужно удивляться.

Хотя отрываться от непрерывных забегов на европейские паблики второй «дотки» было довольно болезненно, целый день подготовки к поездке пробудил во мне интерес, так как за всепоглощающим желанием играть на компьютере теплился пытливый ум искателя приключений. Днём мы поехали по магазинам и покупали всё то нужное, чего у нас не было для похода. Оставшийся день мы провели за планированием маршрута по спутниковым картам и отправили по электронной почте родителям наш путь — необходимая мера предосторожности. День был довольно выматывающим для меня и, как брат сказал, что пора ложиться, так я и вырубился.

Подъём был в шесть утра, и, проверив снаряжение, мы двинулись в путь на «Ниве-крокодиле», машине отечественной, но благодаря усилиям брата более надежной и комфортной, чем обычный «ТАЗик». Через полчаса мы с полным баком выехали за черту города, и воздух стал гораздо более приятен для вдыхания, нежели городской смог. Когда мы, наконец, подъехали к опушке леса, я сразу почувствовал своей отсиженной задницей, что мы теперь там, где такие, как мы, то есть небольшие группы людей, уже не могут быть до конца спокойны за свою безопасность. Пальцы тут не погнёшь, так сказать.

Согласно обычаю, мы привязали несколько разноцветных ленточек к большому дереву, положили копейки на алтарик из камней и побрызгали молока в качестве подношения духам. Шаманизм, если кому интересно, это своеобразная сделка с духами местности, как в магазине, например. Помните, как в детстве: «Дайте, пожалуйста, булку хлеба». А продавец вам: «Пять рублей!». А вы: «Вот!». А потом домой с огрызком приходите. Так же и с духами — вы им подношение и просьбу, а они её выполняют, если всё было чинно. Вот некоторые скажут, мол, что за архаизм, а я вам скажу, что это, наверное, и спасло нас в последнюю ночь. Но пугающие странности начались ещё в первую ночь.

Приехали мы на назначенное место и начали раскладываться. Я помог брату разложить палатку и по поручению пошёл собирать дрова. Нет, я случайно не заблудился, а вернулся с внушительным грузом различных веточек, прутиков и хороших сухих палок. Брат уже заканчивал обустройство нашего лагеря, а это значило, что подошло время для несправедливо забытого мной супа из картошки, мяса и лука. Ценители меня, думаю, поймут, ведь даже сейчас слюни текут.

После изысканного супа брат, взяв удочку, пошёл к реке, которая была буквально в двух кустах от нас. Я же остался сидеть на стуле и играть во всякий трэш на своём смартфоне. Спустя десять минут я почувствовал чьё-то присутствие неподалёку. Я быстро поднял глаза и осмотрелся. Мой взгляд зацепила одна панорама — настолько странная, что я отложил свой смартфон подальше и попытался разглядеть что-либо необычное, но безрезультатно. Напряжённую тишину нарушил мой брат, вернувшийся с добычей. На вечер у нас была, опять же, необычайно вкусная уха. Надо сказать, что тишина была действительно необычная, ведь не было даже пения птиц.

Дело шло к вечеру, и у нас с братом завязался простой вечерний разговор. Сначала я замялся, но потом привык, и мы закончили часам к одиннадцати ночи, попутно прерываясь на горячий чай с печёной картошкой.

Закончив разговор, мы затушили костёр и отправились спать. Но внезапно, открыв палатку, брат дёрнулся, словно его током ударило. Быстро оправившись от шока, он направил фонарик внутрь палатки, но там ничего страшного не было. Он сказал, что увидел что-то, но это оказался просто спальный мешок вперемешку с тенями от деревьев в лунную ночь. Тем не менее, мы подожгли засушенный можжевельник и, предварительно затушив, прошлись тлеющей веточкой внутри и вокруг палатки. Считается, что её дым изгоняет злых духов и очищает пространство от их ауры. Понимаю, звучит в стиле «Рен-ТВ» и прочей чуши, но если «Рен-ТВ» — это рептилоиды и сущности гномиков, то есть полнейшая нелепость, то то, что я вам описываю — заложенное в народы Сибири с древнейших времён знание, которое не было забыто даже во времена СССР. После этого мы легли спать, и комары нас не тревожили. Однако через несколько часов мы проснулись из-за подозрительного звука.

Лишь только я открыл глаза, шум прекратился. Брат был встревожен. Он показал мне жестом лежать спокойно. Судя по тени, что-то приближалось к палатке. Оно встало так, что относительно отчётливо можно было судить по его тени, проецируемой на палатку, что это было что-то в каких-то лохмотьях или шкурах. Не сильно широкий, не сильно высокий. Метр пятьдесят, может. Оно стояло так перед палаткой, казалось, минут десять. Хотя за время в таких ситуациях обычно не ручаются. Вдруг оно повернуло своё туловище влево и быстро убежало на четвереньках прочь. Выходить было страшно и, коль скоро адреналин отступил, так быстро мы и отключились — ну я, по крайней мере.

Наутро мы осматривали наш лагерь. Выходить было страшно, надо сказать. Ничего не было тронуто, но первое и единственное, что мы заметили — мёртвая сорока, лежащая посреди лагеря. Пока брат продолжал осмотр, я, поддев палкой мёртвое тельце, отнёс его подальше и снова ощутил потустороннее внимание на моей персоне. Положив труп с палкой на землю, я не стал вглядываться в гущу леса, а лишь поспешил обратно к разводимому костру, чтобы попить чай. Мы решили, что это был просто дикий зверь.

Конечно, это было глупо. Какой дикий зверь мог стоять на задних лапах так долго? И на кой чёрт ему делать это перед палаткой? Но примитивный страх заставлял нас верить в этот вариант. Мнимая уверенность в собственной безопасности позволяла нам не думать о поспешном возвращении домой, и мы остались на ещё одну, последнюю ночь. Весь день прошёл довольно насыщенно, насколько это возможно в тех условиях, хотя тёмная мысль не покидала мою голову и брата, как казалось, тоже.

Перед сном мы опять прошлись можжевельником по округе, но не успели мы затушить костёр, как брат внезапно скомандовал быстро собирать самое нужное и садиться в машину. Сразу после этого он достал палку из костра и направил её в сторону леса, вдалеке я увидел слабые очертания лошадиного черепа, висящего в воздухе, но, как я понял мгновением позже, череп был на ком-то, кто был одет в грязные шкуры и держал труп птицы — сороки, судя по произошедшему днём. Кроме этих деталей я не разглядел ничего более, он стоял метрах в десяти от нас, и огня палки хватало лишь чтобы слегка осветить его, как раз настолько, чтобы я понял, что теперь пора садиться в машину. Брат неспешно отходил к машине лицом к этому безмолвному существу. Он бросил палку у самой двери, быстро сел в машину, завёл двигатель, свет фар осветил лес... и лишь одного понимания того, что мы видим перед собой дюжину таких же существ, хватило, чтобы брат втопил газ по обратной дороге. Пока мы петляли в лесу, то тут, то там мелькали эти фигуры, но ничего более, кроме как смотреть в нашу сторону, они не делали. Выбравшись на более-менее приличную просёлочную дорогу, мы с облегчением выдохнули, но как только брат посмотрел в зеркало заднего вида, я понял, что ещё не всё кончено. Сзади были они — висевшие в воздухе чудовища, шкуры которых трепались на ветру. Пустые глазницы лошадиных, козлиных и коровьих черепов смотрели прямо в окно заднего вида.

Это продолжалось еще некоторое время, но как только мы выехали на асфальтированную дорогу, они остановились над одиноким мерцающим фонарём закрытой заправки и провожали нас своими чёрными взглядами.

Мы приехали домой в пять утра. Последние два часа вёл я, а брат, измождённый, спал на соседнем сидении. Мы оставили там палатку и ещё некоторые вещи. Подъезжая к городу, мы поменялись.

По приезду мы поехали к родителям и всё им рассказали. Через два дня мы поехали в глухую деревню к шаману, который, как только мы вошли в его юрту, лишь сказал, что хорошо, что мы сделали подношение. Вот прямо сходу, прикиньте? Мы спросили о тех чудовищах, но он лишь сказал, что в тайге есть не только духи, а духи спасли нас от других. На этом он закончил, мы поблагодарили его, и родители оставили ему гостинцы и подношения. Говорят, что лишь единицы — настоящие шаманы, и они живут изолированно от других, а все эти сертифицированные центры шаманизма — шарлатаны. Говорят, что этот уже умер.

Сейчас мне уже двадцать два, я студент, у меня есть девушка и кое-какой заработок, так что всё идёт в гору. Мы всё же иногда собираемся с братом в тайгу, но не так глубоко, и всегда делаем подношения духам местности. Иногда я вспоминаю это перед сном. Те черепа животных. Если бы всё сложилось иначе, то сейчас мы с братом тоже бы носили лошадиные черепа и шкуры. А может, и нет — мы так и не узнали, кто это были. И наша палатка всё так же стоит там, в глубине тайги, брошенная на произвол судьбы, рядом с безмолвным трупом сороки, которая была брошена за соседним кустом.

Был у нас тут один такой. Пашей звали, старшим смены или кем-то там в универмаге электроники работал. Молодой — только после института, зато вредный, что твой управдом Бунша из фильма Гайдая: везде со своей правдой лез, до всего ему дело было. Не успел толком вещи по местам расставить после переезда, а уже по квартирам пошёл деньги собирать — на замок кодовый. А то у нас, видите ли, в парадной чем только не занимаются, потому что доступ неограниченный. Мол, зайти иной раз страшно, не говоря об общем, так сказать, впечатлении. Ну, мы с жильцами подумали тогда — а чего, собственно, плохого то? Не последнюю ж краюху хлеба отдаём, а так хоть зимой внутрь снегу не наметёт да лёд не намёрзнет. А что это, гадить перестанут, так то навряд ли — в тепле оно уютней как-то.

Петька Меринов с пятого, правда, возмущаться стал, потому как свой «цимес» в этом деле имел. Он часто в этой самой парадной с перепоя ночевать оставался, и совсем ему не хотелось под этим делом с замками кодовыми возиться. Но Павлик его быстро вывел из строя. И не «поллитрой», как обычно бывало, а накатал на него заявление «в органы», и Петьку нашего забрали и закрыли на этот раз надолго. Он, оказалось, досрочно освобождён был за хорошее поведение, и хоть таковым давно уже не отличался, мать-старуха, Тамара Лексевна, не хотела без сына оставаться и упорно его пьяные буйства терпела, а вместе с ней и все окрестные жильцы. А Павлик вроде как порядок навёл, значит.

Так вот и стали мы жить с ним, потихоньку с нововведениями свыкаться. То на краску для стен сдадим по косарю, то на уборщицу, чтоб раз в неделю приходила, хорошо ещё — мусоропровода не было в нашей пятиэтажке, иначе б и за него взялся хозяйственник этот. С одной стороны — нам-то и грех жаловаться, ведь делалось всё, результат был, дом стал ухоженный — того гляди, фикусы в кадках на этажах появятся — да только мало всего этого было Павлуше. На то она и молодость, наверное, чтобы одним своим присутствием старикам дискомфорт создавать.

Заметил он как-то по весне, что территория возле мусорных баков, которыми наш дворик пользуется, уж больно грязная. Вроде бы, и мусорников достаточно, и комунальщики не халтурят — забирают отбросы ежедневно, а всё равно почти каждое утро площадка перед домом безобразная. Будто кто-то специально в контейнерах по ночам роется, да сор во все стороны разбрасывает. Зимой ещё не так заметно было, а как снежок сошёл окончательно, так вся правда и вылезла наружу. Ко всему, вдобавок, все ёмкости снизу оказались повреждены: краска ободрана, вместо углов — дыры, дно — что решето, хотя прослужили совсем недолго — прошлой осенью заменили, так что проржаветь да износиться пока не должны были, вроде как.

Когда Павел об этом со мной в очередной раз разговор завёл, я уж было подумал, захочет деньги на новые контейнеры собирать или на сторожа для них. А он, значит, говорит:

— Надо узнать, кто этим вандализмом занимается, и отвадить. Я, — продолжает, — уже заявление писал в жилищный департамент, чтобы провели дератизацию в связи с нашей ситуацией. Сначала отказали, потому что плановая обработка была в прошлом месяце, но я в итоге добился вызова инспектора и даже вместе с ним в подвалы спускался. Вот только ничего мы подозрительного не нашли. Значит, либо бродячие животные повадились, либо кто-то другой хулиганит.

Сказал так и глянул на меня многозначительно, вроде я должен быть в курсе.

— Дык, кому это может понадобиться? — удивился я. — Местные — народ спокойный, если буянят, то всё по норкам, для компаний лавочных ещё не сезон. Кабы было что — давно заметили б. Двор не особо чтобы проходной, вон — четыре дома всего, угол к углу почти, да от вокзала далече, чтобы тут бродяги куролесили с перепоя. Может, собачки какие забегают или кошки, или птицы ночные — сычи или филины, к примеру, а под утро и нету их? Только я сплю крепко и ничего обычно не слышу.

Рассуждаю я вслух, значит, а сам думаю, не иначе как это камень в мой огород, мол, я в курсе и хулиганов этих покрываю, потому что живу на первом этаже, и мои все окна во двор выходят, прямиком на эти мусорники. А у Пашки, значит, окна, как назло, на проспект смотрят, вот он и бесится.

— Вот поэтому надо разобраться, — между тем, отвечает он мне, — пока чего похуже не случилось.

Ну, надо — так надо. Понятно только, кому больше всех.

— Хорошо, — говорю, — что предлагаешь-то?

И зарядил Пашка свою пластинку о гражданской ответственности да о соседской выручке, а сводилось всё к тому, что я, как самый приближенный к эпицентру беспорядка, должен внести свою лепту посредством ночного дежурства и наблюдения за смрадным местом. Только я это сразу просек, поэтому отказался и тут же, не дав ему разобидеться, предложил альтернативу:

— Ты, Павлуша, раз хочешь во всем разобраться, бери с собой «тормозок», попить чего-нибудь, да приходи ко мне с ночевкой — у меня как раз следующая неделя в ночную, так что никто тебя стеснять не будет, кроме, разве что, Васьки моего, да его спровадить в коридор — нефиг делать, чай — кот, а не московская сторожевая. Может, кого-нибудь и выследишь.

Соседушка на минуту задумался, но затем, все же, приободрился, идеей проникся.

— Я, — говорит, — на всякий случай, возьму хлопушек и петард, бабахнет так, что любая одичавшая стая мигом забудет дорогу в наш двор. Соседи ещё спасибо скажут.

Мне только и оставалось, что кивнуть да пойти готовиться к ночным дежурствам с надеждой, что ни один сердечник в округе не пострадает от полуночных залпов Пашкиной артиллерии.

Я в то время у нас на литейном дни до пенсии дорабатывал — неделя через неделю, копейки получал сущие, конечно, завод-то стоял почти весь, кроме нескольких цехов, а что они, разве могли накормить народ? Вот и для меня халтурка нашлась, подработка, так сказать: в ночные смены утварь домашнюю чинил, по мелочи: то ручку кастрюле припаяю понадёжнее, то шнур к утюгу присобачу. А на досуге поделки разные из мусора производственного делал, картинки из проволоки со стружкой, а потом их за червонец на блошином рынке в выходные загонял.

* * *

Так и подошёл срок наших с Павлом бдений. Парень, надо отдать должное, пришёл без опоздания, с полным рюкзаком за спиной, даже бинокль на грудь повесил. Я запасную связку ключей отдал, с замками показал как справляться, котяре супчика куриного плеснул в миску и поплелся на автобусную остановку.

Это сейчас мобильники у каждого школьника есть, а тогда и стационарные телефоны не в любой квартире-то были. У меня, вот, не было, поэтому о результатах его затеи мне предстояло узнать только утром, хотя, сказать по чести, не шибко и хотелось. Мысли в тот день занимало обещание сослуживца подогнать трофейный видеомагнитофон «Сони» со сломанным чем-то-там, так сказать, «в безвозмездное пользование», ежели удастся отремонтировать. А у меня в кладовой уже давненько метровая стопка видеокассет пылилась (так же трофейная, между прочим), поэтому вся эта эпопея с мусорником волновала не сильнее вспышек на солнце или близящихся выборов.

А на следующий день ждала меня дома в буквальном смысле немая сцена: Павел сидел на диване и меланхолично поглаживал скрутившегося у него на коленях Ваську, не забывая делать глубокие затяжки и выдувать сизые кучери дыма прямиком в открытую форточку — что твой червяк в «Алисе из Зазеркалья». Я даже не знал, что он курит — никогда у меня сигаретки не стрельнул — а тут постарался, значит, окурков полная банка из-под сардин (ужинал, видать). И лицо бледное-бледное, с зеленоватым оттенком — ясно, что не в прок папиросы уже, а он всё тянет, как заведённый, да ни на что больше не реагирует. Про таких ещё говорят: пыльным мешком пришибленный.

Ну, я на это всё поглядел, поздоровался, разулся, и пошёл на кухню — чайник ставить. Даже собирался из буфета достать чекушку коньяка, которую, если честно, до выходного припас, вот только уж больно у парня лицо кислое было — даже совестно стало, что одного тут оставил. А пока с со всем возился, Павел оклемался — зашёл на кухню, спешно попрощался, виновато даже как-то, и ушёл. Сказал только, что вечером обязательно придёт, и в дверь выскочил — я ничего спросить не успел.

Думал, на том всё и закончится, да только начало это было. Стал Павел приходить каждый вечер. Я ему не мешал, понял уже, что раз вбил чудак что-то в голову — не успокоится, пока не доведёт до конца. А тут что-то явно ему покоя не давало. Он даже тактику сменил — одолжил у друга видеокамеру и её каждый раз с собой приносил. Хотя видно было, что без особого успеха — парень всё угрюмей становился, нервозней, результатами не желал делиться. Под конец намекать начал, что скорей всего понадобится ещё неделя дежурств (как он выразился, «пока Луна на убыль идёт»), но не успел я всерьёз за это на него рассердиться...

* * *

В пятницу я задержался — зарплату в кассе забрать, поэтому до дома добрался в девятом часу и попал прямо на скандал. Дело до драки почти дошло.

Дворничиха Тамара и наш Павел стояли на пятачке возле мусорных баков и орали друг на друга, совершенно не стесняясь в выражениях. Раскрасневшаяся Томка грозно размахивала увесистой метлой перед слабо обороняющимся парнем, периодически норовя задеть черенком продолговатый объектив камеры, которую тот не выпускал из рук, а как только я подошёл ближе, накинулась с обвинениями и на меня.

Как оказалось, причиной переполоха стал всё тот же погром вокруг мусорников, только на этот раз доблестная работница коммунальной службы лично застала Павла переворачивающим контейнеры. И ладно б только это, но сбрендивший жилец ко всему ещё рылся в отбросах, снимая это на видео, и долго не хотел прекращать безобразие, даже когда Томка его застукала и пристыдила. Такого поворота, честно говоря, я не ожидал, но на все её призывы вызвать милицию, а перед этим проучить хулигана, ответил отрицательно, хоть Павел вёл себя так, будто и рад был этому. Получка приятно оттягивала верхний карман ветровки, а на душе, было, напротив, легко, как в детстве, от колючего солнышка и густого прохладного апрельского воздуха — тут не до