Когда вороны достали окончательно, перед нами, детьми, была поставлена необычная задача: соорудить на поле пугало.

– Да пострашнее! – отец собственноручно выдал нам моток веревки, какое-то тряпье и дырявое ведро. – Так, чтобы эти пакостники навсегда дорогу к посевам забыли!

Мы наперебой кивали, мысленно вереща от восторга. Нам поручили сделать страхолюдину! И даже если баба Мотя, увидав ее, схватится за сердце – никто не надерет за старания уши!

Едва фронт работ был разъяснен, мы рванули на поле. За Мишкой развевался длинный хвост тряпок, Ксюта воинственно громыхала ведром. Я же, как заправский ковбой, то и дело раскручивал над головой петлю из веревки, заливисто свистя. Наше трио галопом пронеслось мимо дворов, улюлюкая от предвкушения.

– Вона, опять паскудить побежали, – недовольно буркнула баба Мотя, едва нас заметив. С нашими шалостями, которые она неуклонно именовала “паскудством” и “безобразием”, баба Мотя была знакома не понаслышке: когда в прошлом году мы соорудили в сарае липовую паутину и подвесили туда игрушечного паука, визг стоял такой, что куры на два дня нестись перестали. Паук был отправлен под замок в отцовскую комнату, а мы получили знатный нагоняй. Едва вспомню – уши начинают ныть.

– Не, баб Моть! – звонко откликнулась Ксюта под звон ведра. – Мы, это, батькино поручение выполняем! Пугало ставить идем! От ворон!

– Ты мне тут ведром пустым перед глазами не громыхай! – немедленно напустилась на нее баба Мотя. – Ишь, чертовка, беду приманишь!

– Так оно ж дырявое, баб Моть, – искренне удивилась девочка. – Вон, глядите, какая на боку дырища…

Глядеть на пустое, пусть и дырявое, ведро баба Мотя отказалась наотрез. Под ее надрывное “Кыш! Кыш отсюда!” мы шарахнулись в стороны.

– Ну и злющая же баба! – покачал головой Мишка, предварительно убедившись, что оная точно нас не услышит. – Лишь бы нас в чем-нибудь заподозрить!

– Из нее самой неплохое пугало вышло бы, – обиженно пробубнила Ксюта. – Чуть что, сразу верещит. Все вороны бы передохли! А, Валер?

– Пожалуй, – осторожно согласился я, на всякий случай оглядываясь.

До поля мы добежали взмокшие, но довольные. Летний день был в самом разгаре, и солнце палило нещадно. Самое время искупаться…

– Фух! – вытерла пот со лба Ксюта. – Давайте, что ли, быстрее все сделаем. Сил нет по жаре тут куковать.

Мы с Мишкой кивнули. Удивительное дело, но, стоило родителям дать нам поручение, как оно перестало казаться таким заманчивым, как если бы идея пришла в голову самостоятельно.

В самом центре поля сиротливо куковала крестовина, оставшаяся еще от предыдущего страшилища. Еще месяц назад налетевшая на деревню буря разметала его практически в клочья, а то немногое оставшееся позже растащили вороны, будто в насмешку. Ну, теперь-то они у нас попляшут…

Мишка лихо обмотал крестовину тканью, придавая силуэту отдаленные очертания человека. Я обвязал получившуюся фигуру веревкой, стараясь, чтобы хотя бы издалека это было похоже на мужика в рубахе. Ксюта триумфально нахлобучила на палку ведро.

Мы постояли, глядя на получившееся пугало. В моей голове оно должно было быть пострашнее.

– Чего-то не хватает, – неуверенно протянул Мишка. – Может, соломой набьем? Тощеватый какой-то страшила вышел.

Набили соломой. Пугало маленько раздалось в боках, но более устрашающим от этого не стало.

– Давайте ему метлу в руки сунем, – догадалась Ксюта. – Я в книжках видала, так делают.

– У-у, – протянул я. – Это до дома обратно бежать, потом снова сюда...давайте после речки хотя бы. Пугало-то мы уже сделали! Ни одной вороны не видать!

– Думаешь, они его боятся? – Мишка с сомнением смерил взглядом наше произведение искусства. – Скорее нас.

– Вот и проверим, – я поманил Ксюту и Мишку с поля. – После купания.

Речка была куда привлекательнее беготни до дома и обратно, поэтому особых возражений не нашлось.

Накупавшись досыта, мы вспомнили о возложенной на нас миссии и вознамерились проверить, как там поживает наше пугало. Ксюта предлагала сразу заскочить домой за метлой, но я категорически отказался: время было обеденное. Стоит только очутиться возле дома, как немедленно засадят за суп, потом придумают мыть тарелки, словом, до вечера из дома не вырвешься.

Уже на подходе к полю стало понятно, что что-то не так. Наше чучело выглядело в разы больше и темнее, чем было.

– Что за чертовщина? – Мишка приложил ладонь козырьком ко лбу, силясь разглядеть, что именно изменилось. – Там кто-то тряпок сверху накрутил, что ли?

Едва мы подошли поближе, как “тряпки” с карканьем взвились в воздух. Вороны! Небольшая стая сплошняком облепила пугало, будто насмехаясь над нашими усилиями. Они знатно распотрошили его – даже издалека я видел, как печально обвисла солома из тряпичных рукавов. Ведро вообще валялось на земле.

– Видали? – с изумлением воззрился на нас Мишка. – Я первый раз вижу, чтобы вороны не боялись пугала!

Я развел руками, с сомнением глядя на наше творение. Без ведра и с разворошенной соломой оно выглядело еще более сомнительно.

– А я говорила, – заикнулась Ксюта. – Говорила, что надо метлу взять…

– Они бы и ее распетрушили! – Мишка возмущенно взъерошил девочке волосы. Та привычно фыркнула и тряхнула головой, награждая его в ответ несильным тумаком. – Пойдем, глянем, что там вообще осталось.

Вблизи пугало выглядело еще печальнее, чем издалека. Неудивительно, что вороны его не испугались. Мне кажется, его не испугался бы и двухлетка.

– Мда-а, – обошел по кругу чучело Мишка. – И чего нам теперь с ним делать?

– Обуть, – гулко донеслось откуда-то изнутри пугала. Мы насторожились.

– Чего-чего? – переспросила Ксюта, вертя головой. – Это кто сказал?

– Я, – голос определенно шел из тряпья. – Вы забыли меня обуть.

Наше изумление длилось ровно несколько секунд, из которых половину я размышлял о том, зачем пугалу ботинки.

– А на кой тебе обувь? – рискнул вопросить я. – Ты же никуда не ходишь.

– А тут, между прочим, холодно по ночам! – обиженно возразило пугало. – Ты сам-то пробовал целыми днями в чистом поле куковать? И потом, жучки…

“Куковать” в чистом поле мне не улыбалось никогда, поэтому пришлось поверить на слово.

– Ну, хорошо, – с некоторым сомнением протянул Мишка. – Давай добудем ботинок. Придется, правда, перекрестье поднять, чтобы обуть тебя, но если уж надо…

– Три.

– Чего три?

– Три ботинка. Можно больше.

– А зачем тебе три? – удивилась Ксюта. – Нога-то у тебя одна!

В подтверждение своих слов, она легонько стукнула по деревянной палке, на которой обосновалось пугало.

– А руки? – возмутилось оно. – У меня же не руки, а смехота одна!

– Так на руки вроде перчатки надевают, – возразил я. Знания мои, надо сказать, носили исключительно теоретический характер: я презирал перчатки, варежки и прочие вещицы для слабаков, всю зиму пряча ладони в карманы.

– Перчатки – это не страшно, – пояснило пугало. – А вот обувь на руках – это необычно. Это заставит насторожиться. В общем, три ботинка, и я буду пугать вам ворон. А нет – так, наоборот, приманю. Вы видели, я могу.

– А, так это не вороны с ума сошли, а ты хулиганить вздумал? – в голосе Мишки сквозило восхищение пополам с возмущением. Я вполне разделял его чувства: главными сорванцами здесь должны считаться мы.

– Я не хулиганил, – степенно возразило чучело. – Я наглядно демонстрировал свои способности.

Ксюта, в задумчивости беззвучно шевелящая губами, дернула меня за рукав.

– А где мы обувь-то возьмем? – шепнула она. – Да еще три штуки! Их попарно продают, да и нету ни у кого таких денег…

Ушей пугалу мы не сделали, но это ему не мешало.

– Каких еще денег? – шелестнуло оно соломой. – Мне новые ваши туфли не нужны! У меня рукава потрепанные, голова пожившая, мне и обувь под стать подавай. Чтоб были дырявые и страшные ботинки! Лучше разные.

– Три одинаковых мы тебе при всем желании не найдем, – фыркнул Мишка.

– Кстати, можно больше, – спохватилось пугало.

– А больше-то тебе зачем?!

– Менять, – был лаконичным ответ. Мишка махнул рукой, одновременно соглашаясь и отказываясь вести дальнейшую беседу.

– Похоже, это девочка, – тихо шепнул он мне, пока мы выбирались с поля и Ксюта убежала вперед. – Менять обувь, ты слыхал?!

Мы были вынуждены вернуться домой и пройти испытание не только супом, но и вторым. Наскоро расправившись и с тем, и с тем (мать смотрела, не скрывая удивления), мы разбрелись по собственным сокровищницам.

Я бегло исследовал чердак и выкопал оттуда старый скособочившийся сапог, податливо раззявивший пасть. Мишка умудрился разыскать в закромах свой старый ботиночек, который давно уже едва налезал ему на пятку. Ксюта пожаловала для пугала туфлю с обломанным каблуком. Собрав свою добычу воедино и не забыв прихватить старую метлу из сарая, мы снова двинулись на поле.

На сей раз вороны чинно сидели на деревьях поодаль, но даже отсюда я чувствовал, как они за нами следят. Пугало выжидающе трепетало на ветру.

– Принесли? – едва завидев нас, нетерпеливо пробурчало оно. Мы продемонстрировали свои дары.

– Имей в виду, – предупредил я тут же, – других у нас нет. Эти и то еле-еле нашли.

Чучело радостно зашумело соломой, всецело одобряя подношение.

– Мне нравится! – объявило оно. – Сапог, значит, хочу на ногу. Туфельку – на правую руку, а ботинок – на левую.

Мы послушно засуетились. Я выкопал перекрестье и установил в яме сапог, куда со всеми предосторожностями мы поместили пугало. Ксюта, подпрыгнув, изловчилась насадить свою туфельку на правую палку. Мишка повесил ботинок на левую. Мы заново набили пугало соломой и вновь взгромоздили на палку ведро-голову.

– Другое дело, – пробубнили откуда-то изнутри. – Теперь я вам всех ворон распугаю.

– Метлу оставить? – поинтересовался Мишка, демонстрируя ее пугалу. Палка с туфелькой нетерпеливо скрипнула.

– Оставь-оставь, – ответило пугало. – И ступайте себе домой. Дальше моя работа настанет.

– Ну, пока тогда, – неловко попрощался я. Ксюта и Мишка просто помахали, без слов.

Довольные собой, мы шли в сторону края поля. За спинами доносилось печальное карканье, но что-то подсказывало, что оборачиваться не нужно.

– Теперь-то баба Мотя увидит, что мы не только пакостить можем, – довольно проговорил Мишка.

Мы с Ксютой были согласны.

Первым поднял бунт Утюг, что, впрочем, было неудивительно – ему только дай выпустить пар.

– Мне надоело! – звучно прогудел он со своей полки. Гладильная Доска боязливо покосилась на Утюга, опасаясь, что тот опять начнет пыхтеть. Ее нежная спинка считала, что не предназначена для столь частых жарких ласк. Впрочем, Утюгу сегодня явно было не до подруги.

– Что за слово такое дурацкое – “утюг”? – вопросил он комнату. – Эй, граждане, я к вам обращаюсь!

Неохотно разлепил глаза Монитор.

– Я только что ушел в спячку, – мягко укорил он буяна. – Ну чего тебе опять неймется?

– Я недоволен! – вздернул острый нос Утюг. – Уже несколько лет я регулярно наглаживаю вещи хозяев, делаю их такими нежными, воздушными, приятными на ощупь...а они меня зовут “утюг”! Это...это...это как какой-то грубый ботинок!

– Ботинки называются “угги”, – прошамкал кто-то из коридора. – Но, в общем, недовольство мы вполне разделяем. Это слово даже звучно, с гордостью произнести нельзя!

– Я солидарен с ботиночками, – просвистел с кухни Чайник. Гладильная Доска закатила бы глаза, если бы те у нее были. Уж кто-кто, а чайник обожал кипеть без повода. – Каждый день я обеспечиваю хозяйку горячим чаем, а хозяина – кофе. По вечерам именно я согреваю их и дарю такие вкусные напитки. А они меня чай-ни-ком кличут. Говорят, это очень обидное слово, так называют неучей в компьютерном деле.

– Правильно говорят, – откликнулся Монитор. – Моего хозяина так года полтора звали, пока не приноровился. Но, пожалуй, что-то в ваших рассуждениях есть. Меня вообще знаете, как зовут? Моник! Даже не Монитор. Я не очень в курсе, что такое пейсы, но, мне кажется, они скоро отрастут. Моник!

Экран замерцал от возмущения, и Утюг закивал своей узкой головой.

– Вот и я говорю, – повернулся он блестящим пузом к полкам. – Такое терпеть никак нельзя. Никакого уважения! Эй, Гитара, ты согласна?

Блеснула глянцевым боком Гитара, прислоненная к стене.

– Ну не знаю, – задумчиво прозвучала она. – Мне мое имя как-то нравится...гитар-р-ра. Такое...опасное, резкое, необычное.

– Везет тебе, – буркнуло с полки. – Меня они Туалетной Водой кличут. Как ни крути, никакой романтики не выйдет.

– Бунт! – пыхнул носиком Утюг. – Предлагаю бунт!

– И в чем же он будет выражаться? – с надеждой выглянула с другой полки Щетка. Она была совсем молоденькая и стеснительная, но раньше ее звали Расческой, и это ей нравилось больше.

– Пока хозяева не дадут нам нормальные, настоящие имена – никакой работы! – постановил Утюг. Гладильная Доска еле слышно вздохнула. Совсем без глажки ей тоже было грустновато.

– А настоящие – это какие? – поинтересовались Угги из коридора.

– А какие вам нравятся! – широким жестом дозволил Утюг. – Я вот, например, считаю, что мне подошло бы имя...хм...м-м-м...Парильщик! Нет, Железный Клюв! Обжигающий нос!

– А я, пожалуй, буду Чарами, – мечтательно протянула Туалетная Вода.

– А я – Электрическим Огнем! – воодушевился Чайник с кухни. Так мало-помалу вещи придумали себе новые имена, уговорились ни в коем случае не отступать и разбежались по местам, ждать своих хозяев.

Первым отметился Монитор – просто отказавшись выходить из спячки.

– Эт-то еще что за чертовщина? – недоуменно протянул мужчина, щелкнув мышкой. Бесполезно – экран выглядел абсолютно безжизненным. – Ириш, ты моник не трогала?

– Не-а, – рассеянно отозвалась с кухни девушка. – А ты сегодня включал чайник? Не работает, кажется…

Мужчина хмыкнул и встал из-за стола проверять электричество. От щитка он вернулся еще более задумчивый, чем был.

– Не понимаю, – он проверил провода и убедился, что все в порядке. – В чем дело-то?

– Аркаш, утюг тоже отказывается фурычить… – Ира развела руками, в одной из которых был зажат крайне довольный собой Утюг. – Непонятная штука какая-то…

– По-моему, это настоящий бунт, – улыбнулся неунывающий Аркадий, и кто-то на полке вздрогнул. – Вещи объявили нам бойкот! Давай проверим, что еще не в порядке.

Беглый осмотр выявил, что щетка для волос умудрилась сцепиться между собой зубьями, угги где-то заляпались, а попытка пшикнуть на себя туалетной водой закончилась промыванием глаз.

– Ну, всё, – решительно вынырнул из-под крана мужчина. – Бунтовать, значит, вздумали?!

– Аркаш, – нерешительно тронула его за руку Ира. – Да брось, совпадение же.

– Знаю я такие совпадения, – погрозил всей комнате пальцем мужчина. – Значит, так. Бунтари должны быть наказаны. Ты, дорогой мой, – повернулся он к Монитору, – теперь у меня будет зваться Маней, пока не заработаешь, как должно.

Монитор едва не моргнул от изумления, но сдержался.

– Вы, сладкие наши, – повернулся мужчина к уггам, – станете угрями, раз такие неуемные.

Ирише показалось, что ботиночки виновато прижались друг к другу.

– Чайник временно превратим в чучундру, туалетную воду – в одеколон “Тройной”, щетка для волос станет чесалкой, а утюга нарекаю давилкой одежды.

Главный бунтовщик чуть не поперхнулся водой, которую до этого гордо полоскал в носике. Аркадий прошествовал в коридор, по пути взяв под руку нерешительную Иришу.

– Мы ушли в ресторан ужинать, – сообщил он вещам, останавливаясь на пороге. – Советую очень подумать над своим поведением!

Хлопнула дверь. Стало тихо.

– Может быть, мы немного погорячились? – нерешительно чирикнули Угги.

– Возможно… – неловко пыхнул и замолчал Чайник. Монитор молча вышел из спящего режима, и под его чутким взором Утюг, кажется, покраснел.

– Ну ладно, ладно, – скороговоркой протараторил он, отодвигаясь поближе к Гладильной Доске. – Может, и Утюг – нормальное имя.

Щетка для волос торопливо распутывала свои зубцы. Туалетная вода привинтила неплотно прилегавшую крышечку.

Когда Аркаша с Ирой вернулись, изумленная девушка убедилась в том, что дом в полном порядке. Аркадий отшучивался и целовал ее до тех пор, пока она не выкинула странную историю из головы.

С внуком ведуньи очень сложно решать вопросы шантажом.

– У вашей девочки несомненный талант, – педагог по классу фортепиано говорила с необычным для себя волнением. – Последний раз я встречала подобное больше десяти лет назад, и тот юноша, к сожалению, забросил музыкальную школу…

Мама Оли только вздохнула. Она была уверена, что в случае с ее дочкой дело не дойдет даже до первого занятия.

И, как всегда, оказалась права.

– Вот еще, учиться! – фыркнула Оля. Она была маленькой и по-детски упрямой капризулей, которую уже несколько месяцев пытались заинтересовать хоть каким-нибудь кружком. Все попытки были тщетными.

После первого же урока рисования Оля заявила, что будет рвать свои рисунки, потому что они ей не нравятся. Никакие объяснения, что нравиться всё будет далеко не сразу, не помогли, поэтому с изобразительным искусством завязали.

Немного дольше продержалось пение – целых три занятия, после чего Оля сообщила маме, что петь – скучно, постоянно одно и то же, фу, не буду. Отец было настоял, чтобы девочку отправили на занятие все равно – эдак ни с какой учебой каши не сваришь! – но дочь устроила запоминающееся выступление в общем хоре, после которого их настоятельно попросили найти для нее другой кружок.

Про коньки было бесполезно даже заикаться – единожды ударившись коленкой, Оля наотрез отказывалась вставать на “эти ваши штуки” снова.

Теперь же дело дошло до музыкальной школы. После беглого тестирования девочки преподаватель вызвала маму Оли к себе и долго убеждала отдать девочку на полноценные занятия.

– Вы не представляете даже, какое будущее может быть у вашего ребенка, – говорила она. – Эта природная гибкость пальцев, это интуитивное ощущение клавиш. Она первый раз сидела за инструментом, но чувствовала его, будто занимается минимум год. Она точно не занималась раньше?

– К сожалению, нет, – мама Оли немного растерянно пожала плечами. Про несомненный талант дочери ей говорили впервые, и она не очень понимала, что с этим делать. – Но она и не будет. Мы пытались отдать ее на рисование, танцы, пение, спорт – везде бунтует и требует прекращения уроков.

Педагог лишь развела руками:

– Заставить заниматься я не смогу. Желание должно прийти само.

Мама Оли горько усмехнулась. Само? Да если бы! Из самостоятельных желаний у Оли превалировала жажда драться с другими детьми во дворе – за игрушки и место на качелях.

– Вы попробуйте, все-таки, ее убедить.

Мама попробовала. По пути домой она мягко объясняла Оле, что у нее необыкновенный талант, что она поразила учителя, что, может, если она попробует немного потрудиться…

– Не-ха-чу, – по слогам произнесла девочка в ответ. Она была похожа на маленького упрямого бычка, особенно, когда мотала головой в ответ на любые уговоры матери. – Не-пой-ду!

Расстроенная мама поделилась произошедшим с отцом, но тот воспринял ситуации куда более мягко.

– Ну, не хочет – и не хочет, – подмигнул он Оле, подхватывая ее на руки. – В конце концов, вот уж занятие – по клавишам стучать! Верно, Ольчонок?

– Да…

А через два дня в подъезде появилось фортепиано.

Нет, конечно же, оно не зародилось там само, не выползло из почтовых ящиков и не было слеплено из бесконечных газет. Обычное, добротное, но старенькое фортепиано с комфортом разместилось на половину первого этажа, немного загораживая подступы к лестнице. На крышке была прилеплена бумажка:

“Дорогие соседи! Извините, что мы временно мешаем проходу. Как только приедут грузчики, сразу же поднимем фортепиано в квартиру. Еще раз извините. Если захотите поиграть, пожалуйста, не повредите инструмент”.

– Ва-ау! – восхитилась Оля, возвращавшаяся с мамой с прогулки. Огромный черный зверь поразил воображение девочки. – Какой он большой!

– Это оно, Оленька, – улыбнулась мама. – Оно называется фор-те-пи-а-но. Ты на таком совсем недавно пробовала поиграть.

Оля, не слушая маму, подбежала к инструменту. Там, в музыкальном зале, эта штука не казалась такой внушительной. Здесь же она занимала все свободное пространство, и казалась настоящим слоном, по ошибке заглянувшим в их подъезд.

Девочка, как завороженная, провела пальчиком по черной крышке инструмента. Белая бумажка с запиской от соседей прошуршала под ее рукой.

Мама подошла и встала рядом, пробежав взглядом по посланию. Оля повернулась к ней, несколько растерянная:

– А там были такие черно-белые, на которые нажимать просили…

– А ты подними крышку, – подсказала мама. Оля неуверенно подхватила пальцами черную доску – тяжеленная, ух! – и откинула ее наверх. Открылся ряд клавиш, до которых девочка едва дотягивалась.

Она легонько тронула одну. Та отозвалась гулким, печальным звуком. Оля подумала и тронула другую, подальше от первой. Будто кошка мяукнула.

– Они разные, правда? – улыбнулась мама. Девочка молча кивнула, всецело сосредоточившись на фортепиано. Поднявшись на носочки, она попыталась пройтись по нескольким клавишам подряд, но инструмент был слишком высок, и пальцы соскакивали.

– Я не дотягиваюсь! – обиженно выпятила губу девочка. – Оно очень высокое!

– Поэтому обычно те, кто играют, сидят на специальном стульчике. Ты наверняка такой видела, в школе. Там ты уж дотянешься, до чего угодно.

Оля снова не ответила. Опять встав на носочки, она сосредоточенно нажимала то одну, то другую клавишу, силясь нажать их как можно больше, пока не устанет окончательно. Подъезд наполнился странными звуками, напоминающими зоопарк, весеннюю капель и удар грома одновременно.

– Оленька, хватит, – позвала девочку мама. – В конце концов, это же не наше…

Девочка последний раз нажала на клавишу (ударил звонкий колокольчик) и с легким вздохом отступила, явно не желая так просто прощаться с интересным инструментом.

На следующий день львиная доля прогулки пришлась на подъезд. А через день Оля согласилась пойти в музыкальную школу учиться.

– Ну, слава Богу, – улыбнулся отец, когда мать поведала ему об этом. – А то я уж думал, придется возвращать фортепиано обратно. Позову грузчиков, пусть, наконец, поднимут.

Назавтра Олю ждал сюрприз в виде нового друга в гостиной. А еще через несколько лет – действительно большое будущее.

Продавщица улыбалась так старательно, что уголки губ, казалось, вот-вот треснут.

– Может быть, подберем что-то из светлых тонов? Хотите? У нас очень богатый выбор!

Длинный ряд блондинистых париков свидетельствовал об этом. Длинные, прямые, волнистые – здесь можно было найти прическу на любой вкус. Но покупательница покачала коротко стриженой головой.

Она была настолько нелепа, насколько только может быть нелепым человек, заглянувший в магазин париков. Угловатое полное тело горой возвышалось над обеими продавщицами. Толстые руки по ширине не уступали ногам. Тетя походила на откормленного поросенка, который почему-то решил, что может быть модным.

Ксюша украдкой подмигнула напарнице. Та, продолжая сиять улыбкой, улучила момент, когда покупательница смотрела на стойки с париками, и выразительно закатила глаза. Маша тоже считала, что в данном случае следовало бы первым делом заглянуть на процедуру удаления жира, а уже потом заниматься прической.

Разумеется, ни одна, ни другая не посмели бы выразить это хотя бы взглядом – профессионализм. Когда покупательница снова обернулась к девушкам, обе излучали дружелюбие и были готовы помочь всем, что в их силах.

– Я хотела бы потемнее, – застенчиво проговорила женщина. – Вот, как мои волосы.

Она провела рукой по короткому ежику и немного виновато улыбнулась.

– Конечно! – немедленно согласилась Маша. – У вас прекрасный и одновременно редкий оттенок, но у нас есть парики подобного цвета. Сюда, прошу вас…

Продавщица вытянула тонкую руку, приглашая слонопотама следовать за собой. Женщина под руководством Маши прошествовала в другой зал. Щебетание продавщицы постепенно отдалялось от оставшейся в одиночестве Ксюши, и она выдохнула: наклеенную улыбку можно было наконец-то снять.

– Жесть какая, – вполголоса буркнула девушка, машинально поправляя чуть криво висящий парик. – Таким, как эта, никакие волосы не помогут. Вы видели?

Безмолвные головы манекенов пялились на Ксюшу пустыми глазами. Но она и не нуждалась в собеседниках.

– Потемнее, тоже мне, – фыркнула продавщица. – Парик для орка. Что ни надень, смотреться будет кошмарно…

Она уловила нарастающие шаги и умолкла, торопливо воспроизводя на лице гримасу приветливости.

В руках на сей раз непритворно сияющей Маши болтался парик стоимостью едва ли не в ее месячную зарплату. Орк орком, но, похоже, денег покупательница не считает. Ксюша старательно улыбнулась слонихе:

– Подобрали что-нибудь?

– Да, вы знаете, – совершенно искренне обрадовалась вопросу женщина. – Такой замечательный выбор у вас, прямо не думала даже, что так все удачно сложится! Как примерила, сразу поняла, мое!

Маша поволокла добычу на кассу. Один этот чек должен был покрыть план на текущий день, так что в глазах Ксюши прибавилось настоящей симпатии.

– О, я очень рада, – она даже не кривила душой. Столь удачные денечки выдавались редко.

Покупательница расплатилась (о, этот заветный звук пробивающегося чека), и замахала своими толстыми ручищами, едва Маша попыталась упаковать приобретение:

– Нет-нет, не нужно! Я прямо сейчас надену, поможете?

– Разумеется! – за такую выручку Маша была готова помочь надеть десяток париков. Она закружила вокруг дамы, щебеча и попутно давая советы, как лучше сохранить парик, как за ним ухаживать, как правильно надевать.

Наконец новая прическа заняла свое место. Покупательница глянула в услужливо поданное зеркало и засияла.

– То, что надо, девочки!

Она покрутила головой, и мягкие темные волосы рассыпались по плечам.

– Прямо, как у меня были, – доверительно проговорила она Маше. – Ну, до того, как детишкам отрезала.

– Детишкам? – не поняла продавщица.

– Ну да, – кивнула покупательница. – Слыхали, может, как фонды принимают волосы для детей, раком больных? Свои-то у них после химиотерапии выпадают, вот, помогаем, как можем. В этот раз у меня прямо хорошо получилось, много взяли, но мне с короткой прической не нравится. Похожу с париком пока, пусть отрастут. Спасибо вам еще раз!

Она улыбнулась обеим продавщицам на прощание и вышла, оставив после себя дневную выручку, легкий запах духов и гнетущую, выразительную тишину.

Затея по-прежнему казалась сомнительной, но Костя пылал от воодушевления.

– Нет, вы прикиньте! – он вышагивал вдоль скамейки туда-сюда, то и дело тормозя перед друзьями. Те давно уже устали следить за метаниями и флегматично отхлебывали пиво, чем безмерно возмущали Константина. Задумка – хоть куда, а этим дятлам лишь бы нажраться.

– Мы – санитары этого города!

Заявление было весьма претенциозным. Толян сыто рыгнул, маленько сбивая пафос ситуации. Костя возмущенно воззрился на друга.

– Я-то че? – Толян развел руками. – Санитары так санитары, как скажешь.

Толяну действительно было по барабану, чем заниматься. Он с равным энтузиазмом стрелял у поздних прохожих деньги на бухло (чем темнее, тем настойчивее), выкручивал лампочки для перепродажи и тырил из супермаркета мелочевку. Фантазию Толяну заменяла уверенность в собственных силах, а потому попадался он редко.

Костя был настолько увлечен собственной идеей, что счел столь сомнительное согласие достаточным. Оставался Серега.

– Ну я хре-ен знает, – протянул тот, под взглядом энтузиаста наконец оторвавшись от бутылки. – Че ты, говоришь, делать будем? Опять людей хуярить?

– Да ты не понял ни хрена! – Костя сцапал свое пиво, полчаса как позабытое на той же скамейке. Толян проводил бутылку грустным взглядом – свое пойло подходило к концу. – Мы обычно для чего до людей доебываемся?

– Чтоб денег дали, – бумкнул Толян. – Ну, или мобилу там…

– Именно! – поднял бутылку вместо пальца вверх Костя. – Исключительно для своих потребностей! А надо бы и о других подумать!

Серега с изумлением воззрился на друга.

– Это еще на кой?

Костя нетерпеливо махнул рукой, призывая заткнуться.

– Объяснял же уже! Чтобы мы могли жить в нормальном, чистом обществе, без обоссанных подъездов, алкашей на лавках и придурков, поджигающих кнопки лифта!

Учитывая, что светлая идея посетила голову Кости аккурат на детской площадке, где с комфортом расположилось все трио, задумка явно требовала уточнения.

– Я не понял, – ожидаемо протянул Толян. – Мы ж сами тут бухаем. Нам чо, самих себя пиздить?

– Я бы с удовольствием, – с долей искренности проговорил Костя. – Иногда очень хочется. Но нет, себя побережем. Нам – можно, мы – санитары. А другие чтоб в нашем дворе не гадили! Увидел – сразу в землю вколачивай, пока не допрет, что нечего тут свинячить!

– Прям ногами?

Учитывая исполнительность Толяна, необдуманный ответ мог привести к скорому кровопролитию.

– Ладно, – чуть сдал назад Костя. – По ситуации. Если че, спрашивай у меня. Вместе пиздить будем. Серега, ты с нами?

Серегу идея до сих пор не вдохновляла, но по старой негласной договоренности третий всегда принимал участие в затее, одобренной двумя другими.

– С вами, – неохотно бормотнул он, запуская пустой бутылкой в урну. – С кого начнем?

– Да хотя бы с алкаша этого, который регулярно у помоек блюет, – с готовностью предложил Толян, постепенно проникающийся идеей. – Вот он как накидается, так мы ему сверху и навесим.

– Шаришь! – Костя одобрительно хлопнул друга по плечу. – Надо еще поганцев поймать, которые ссут на лестничных пролетах.

– Дык это ж я был, – недоуменно воззрился на него Толян.

– Про тебя я помню, придурок, – Костя при всем желании не мог забыть этот перформанс. Хотя бы потому, что сам принимал в нем участие. – Но у тебя-то, надеюсь, это разовая акция была?

– Вроде да…

– Ну и ладушки, – подвел черту Костя. – Будем ловить паскудящих на постоянку. Если не мы, то кто же?

***

Местный алкаш Вася человеком был безобидным, а если бы вовремя доносил свой богатый внутренний мир до мусорки – так вообще считался бы украшением двора. Но, к сожалению, коварство зеленого змия переигрывало его раз за разом: вот уже почти дойдя до мусорных контейнеров, Вася сгибался, булькая. Пара шагов так и оставались непреодолимым препятствием, но алкоголик не терял надежды.

Вот и сегодня, основательно подкрепившись водочкой, Вася начал свой непростой путь от винного магазина до помойки. Свежий воздух и осенняя прохлада укрепляли дух и давали надежду, что в этот раз все точно пройдет по плану.

Надежда, как всегда, не оправдалась. Но, едва Вася скрючился в своем безнадежном позыве, как сверху прилетело что-то тяжелое.

– Ннна, сука, нна! Хватит блевать в нашем дворе!

Удары посыпались градом. Вася распластался на асфальте, от изумления и боли прекратив так и не начавшееся дело. Накинувшиеся на него подростки явно были настроены серьезно и так просто отступать не собирались.

– Че, гнида, получил? Получ-ч-чи-и-ил…

Голос споткнулся, заикнулся и захлебнулся тихим криком. Кто-то коротко выругался сзади, кто-то заорал, и удары будто отрезало. Вася, шатаясь, попытался подняться на ноги, поскользнулся на луже крови и плюхнулся обратно.

Уставился на красное пятно. Почувствовал, как кожу буквально раздирает мороз.

– Не поворачивайся, – предупредил новый голос, старше и куда опаснее. – Зарежу.

Вася замер, одновременно трезвея и вспоминая, что в детстве ходил в церковь и даже знал пару молитв, очень бы сейчас сгодившихся. Отче Наш, ежи еси…

– Пойдешь домой и вызовешь ментов через две минуты, – велел голос. Еще одна алая струйка медленно текла вдоль штанов Васи. – Скажешь, как есть. Что напали три подростка, избили, дальше ничего не понял. Ясно?

– Да святится Имя Твое, да…

– Да перестань нести эту ахинею! – раздраженно прикрикнул голос. – Вслух две минуты отсчитай и вали. Вопросы есть?

– Один, – просипел Вася, навеки зарекшийся пить. – Вы что, по ночам ходите и детей убиваете?

Голос помолчал, и алкаш сжался, ожидая, что сейчас что-то острое пробьет ему шею.

– Не детей, а тех, кто нападает толпой на одного, – пояснил голос наконец, и Вася выдохнул, осознавая, что ему, кажется, дадут еще немного пожить. – Неважно, дети, взрослые, мужчины, женщины…

– А...зачем?

– А если не мы, то кто же? – удивился голос. – Менты, что ли? Все, я пошел. Две минуты, ты понял?

Вася кивнул, зажмурил глаза и начал считать вслух. Кожу неприятно холодила мокрая липкая ткань, но, пожалуй, это можно было потерпеть.

Дети вопили от восторга так, что слышно было даже родителям. Вагончики набирали скорость и взмывали вверх, чтобы в следующую секунду устремиться вниз, потом опять вверх, и выше, выше, и-и... петля! Визги разносились далеко по парку аттракционов, да такие, что любой ребенок, едва зашедший на территорию, прислушивался и решительно тянул родителей к кассе.

“БЕЗУМНАЯ ПЕТЛЯ” – яркие буквы светились и переливались прямо на стене будки с билетами. Скромный перечень остальных аттракционов ютился рядом – им всем с “Петлей” было не сравниться.

– Папа, папа, – захлебывалась Стася, изо всех сил таща отца к будке, – ну еще один разик! Один разок! Вдруг я не закричу?!

– По-моему, – усмехался в сизые усы отец, – ты надеялась на это три предыдущих разика и разка.

– Ну папа!

Дополнительную остроту придавало условие, которое ставили перед посетителями распорядители “Безумной Петли”: если кто-нибудь сможет удержаться от крика на протяжении всего маршрута, парк презентует ему безлимитный билет на все аттракционы длиной в целый день! Вал желающих просто сметал турникеты – дети рвались доказать себе, родителям и друг другу, что уж кто-то, а они даже не пискнут...и все орали от страха и восторга, как только “Безумная Петля” начинала свои виражи.

– Глупости такие, – буркнул Боря, старший Стасин брат.

Ему уже исполнилось четырнадцать, и проход на аттракцион для Бори был закрыт. Это не давало подростку покоя.

– Я два года пытался не заорать на этой штуковине! – пытался он воздействовать на сестру. – И все без толку! Ты что, храбрее меня?

С уговорами не задалось – едва только услышав подобные рассуждения, Стася еще выше задрала нос:

– Конечно, храбрее! Вот увидишь, я не закричу! Ну па-ап…

Отец лишь вздохнул, позволяя дочурке утащить себя к кассам. Боря обиженно фыркнул и скрестил руки на груди, с неодобрением глядя на “Безумную петлю”.

Хитренькие организаторы не хотят, чтобы хоть кто-то выиграл в их дурацком аттракционе. Иначе бы пускали всех, а не только детей до четырнадцати! Боря прекрасно знал все сиденья “Безумной петли” наперечет – в каждое из них мог влезть не только подросток, но и взрослый мужчина. Почему тогда они ограничивают возраст? Ясно же, чтобы не раскошеливаться на безлимитное посещение парка.

Старший брат Стаси перевел взгляд на соседний шпиль. Аттракцион “Ужасы того и этого мира” завораживал его своими придумками, и подросток обожал проходить его снова и снова. Ему не надоедало – а вот родителям надоело очень быстро, ведь комната (да что там, целый дворец!) ужасов стоила дороже всех в этом парке.

Был бы безлимитный билет, он бы весь день там провел… Боря стиснул кулаки, с завистью глядя, как сестренка, подпрыгивая, бежит к очереди на “Безумную петлю”.

Отец, добродушно посмеиваясь, вернулся к нему.

– Завидуешь? – он кивнул на аттракцион, где только-только остановились вагончики. Бледные, но жутко довольные дети горохом ссыпались на лестницу, а с нее – прямо в руки к родителям, испереживавшимся за своих отпрысков.

– Было бы чему! – Боря быстро разжал кулаки и сунул руки в карманы. – Весь этот аттракцион – одна большая фигня для маленьких, потому они так и орут! Если бы туда пустили меня…

Он остановился, пораженной одной мыслью. И как она раньше не пришла ему в голову?!

На аттракционе не проверяют документы – ни билетер, ни грозный дядя, который разрешает пройти к вагончикам. Кто скажет, что ему четырнадцать, а не тринадцать?! В конце концов, он мог просто не знать о правиле…

Тут Боря немного лукавил: красноречивые надписи “ВХОД СТРОГО ДО 14 ЛЕТ” были буквально везде: у билетного кассира, на рукавах контролера, на самом аттракционе. Но мало ли, что где написано?

Подросток закопошился по карманам, выискивая свои сбережения. Мать с отцом уже год регулярно выдавали ему деньги на карманные расходы, и Боря старался сохранить их. Конечно, отец купит ему любой другой билет, но вряд ли согласится оплачивать его обман…

– Я пойду, куплю себе билет! – протараторил Боря, надеясь, что отец не захочет составить ему компанию. Но тот лишь рассеянно кивнул, глядя на “Безумную петлю”. Аттракцион как раз набирал обороты, и первые возгласы уже были слышны. Стася пока держалась.

Боря стрелой промчался к билетной кассе (как повезло – как раз ни единого человека!), сунул туда собранные по всем карманам деньги и торопливо проговорил “один билет на “Безумную Петлю”, пожалуйста!”.

И замер, опасаясь разоблачения. Старая кассирша равнодушно глянула на мальчика, так же равнодушно и медленно отсчитала сдачу, оторвала билет и просунула в окошко. Смяв долгожданную картонку в руке вместе с монетами, Боря наконец позволил себе выдохнуть. Получилось! Осталось лишь пройти контрольный пункт…

Дикий визг сотряс небо: “Безумная Петля” исполняла свой коронный номер. Задрав голоув, Боря умудрился разглядеть покрасневшее от восторга лицо Стаси с раскрытым ртом. Подросток был уверен – один из этих визгов принадлежал его сестре.

“Ну, ладно. Посмотрим, кто тут храбрый”. Боря аккуратно, стараясь не попадаться на глаза отцу, пробежал в конец очереди, терпеливо дожидавшейся прибытия вагончиков. Главное, чтобы Стася не заметила и не начала, по простоте своей, громко спрашивать, куда это он собрался, ведь ему уже четырнадцать…

Вагончики медленно спустились и остановились. Щелкнули задвижки, и счастливые дети принялись выбираться наружу, уступая свои места новым счастливчикам. Боря торопливо считал количество людей перед ним, сопоставляя его с количеством мест. Неужели не хватит? Тогда отец точно его заметит!

Девчонка перед ним скользнула в самый хвост состава, и контролер поднял руку, внимательно вглядываясь в Борино лицо. У того сердце ушло в пятки.

– Ты же знаешь про возраст, правда? – уточнил контролер. Боря закивал – отступать было поздно. Хмыкнув, контролер оторвал кусочек билета и вернул бумажку мальчику.

– Тогда иди, последнее место осталось. Всё, всё, – прикрикнул он на очередь, поднимая цепочку за Борей. – Остальные поедут на следующем!

Не веря своему счастью, подросток устремился вдоль вагончиков, высматривая свободное место. Оно оказалось рядом с той девочкой, которая стояла перед ним – самое последнее. Но Боря за два года уже выучил, что, в отличие от других аттракционов, здесь совершенно без разницы, первый ты, в середине или хвосте: орать будешь в любом случае.

Если, конечно, ты не взрослый, тайком пробравшийся на аттракцион.

Разместившись и пристегнувшись, Боря бросил взгляд вниз. Стася прыгала вокруг отца, с восторгом что-то ему пересказывая. Тот вертел головой, явно слушая девочку вполуха. Боря помахал рукой, и отец его заметил. Изумленно вскинул брови, Боря в ответ извиняюще пожал плечами, и вагончики тронулись.

Только тогда Боря заметил, что прямо перед ним красуется надпись “Вам исполнилось четырнадцать, немедленно покиньте аттракцион!”. Надпись мигала тревожно-красным цветом, как он раньше ее не заметил? И откуда они знают? Или это предупреждающая табличка, где пропущено слово “если”? Или…

Надпись разгоралась все ярче, буквально слепя глаза. Боря закрыл их ладонью, надеясь хоть так избавиться от настырного алого отблеска – и тут набравшие высоту вагончики рухнули вниз.

Когда поезд “Безумной Петли” вернулся, одно место оказалось свободным. Отец Бори вместе с ревущей Стасей напрасно требовал, кричал, бился и что-то доказывал. Руководство разводило руками: на аттракцион допускаются дети до четырнадцати, старше – ответственности никто не несет. И вы, папаша, уверены, что ваш сын там вообще был? Может быть, посмотрим камеры?

Камеры равнодушно показали, что именно в ту поездку контролер обсчитался и одно место осталось свободным на все время проката.

Словом, Борю так и не нашли.

Кстати, он не кричал.

Золотая рыбка недобро смотрела на Колю прямо с крючка.

– Ты не хошешь снять меня, для нашала? – пробубнила она сквозь пробитую насквозь губу. – Мне, конешно, не больно, но так разговора не выйдет…

Ошарашенный рыбак пялился на добычу, забывая даже моргать.

– Понятно, – вздохнула рыбка. – Не ошень умный. С крючка сними, говорю!

Повышенный тон неожиданно подействовал – Коля отмер, и, быстро перебирая руками, доставил золотую рыбку на берег. Дрожащие пальцы приблизились к крючку и нерешительно замерли.

– Боишься, цапну? – мигнула рыба. – Ладно, в этот раз не буду. Снимай давай.

Парень набрался храбрости и все-таки разъединил золотую рыбку с удочкой.

– Молодец! – похвалила та. – А теперь кинь меня обратно в воду.

– А желание? – рискнул подать голос Коля. – В сказках говорится, если рыбку золотую поймаешь…

– То останешься у разбитого корыта. Все, что между этими событиями, можно опустить.

Рыбка раздраженно махнула хвостом.

– Ладно, с “отпустить” не выгорело. Давай тогда, как полагается. Желание хочешь?

– Хочу…

Парень, кажется, постепенно приходил в себя и начинал осознавать, какое счастье ему подвалило. Судя по выражению морды рыбы (а они умеют быть очень эмоциональными, если захотят), радость Коли была преждевременной.

– И чего вам всем неймется, – пробурчала золотая рыбка. – Дай мне денег, дай мне любви, дай мне то, да это...ты работать не пробовал? Плавник даю на отсечение – ежели работать будешь, то разбогатеешь. А там и любовь, и власть найдется. Так что не валяй дурака, давай мирно разойдемся.

– А чего сразу деньги? – рыбак явно не желал так просто отказываться от желания. – Зачем мне деньги, какой с них прок? Я другого хочу!

Золотая рыбка в первый раз взглянула на человека с некоторым интересом.

– Та-ак, – протянула она. – И чего же?

Коля подбоченился.

– Хочу, – громогласно объявил он, – чтобы в нашей деревне я самым умным был!

Взглядом рыбки можно было заколачивать гвозди.

– Тьфу ты, – она шлепнула губами. – Я уж думала, правда что-то стоящее…

– А чем тебе это желание плохое? – возмутился парень. – Я своим умом знаешь, сколько заработаю?!

– Повесишься ты, – буркнула рыбка. – В первые же два месяца. Как выяснится, что мозгов много, а применять их решительно негде. А коли сам не повесишься, так подсобят. Деревенские, они умных не любят…

Коля затих, обдумывая сказанное. Доля резона в этом, безусловно, была.

– Тогда чтоб дом у меня в городе был, – высказал он новое желание. – Я видал, когда на торги ездил. Такой, чтоб из камня, и…

– ...И по шее от местных получишь немедля, – пообещала рыбка. – Взялся из ниоткуда, деревенщина, дом себе где-то отхватил. Затравят.

Рыбак подавленно молчал. Рыбка невозмутимо хлопнула плавниками и выразительно покосилась на воду.

– Ты, это, – сочла своим долгом напомнить она. – Загадывай давай быстрее и отпускай.

– Чтобы собственный табун лошадей был!

– Кормить чем будешь?

– Шапку-невидимку тогда хотя бы…

– Сожгут, как колдуна.

– Тогда пусть я хотя бы самым сильным в мире буду!

– И много ты этому качеству применения в деревне найдешь?

– Ладно, тогда чтоб меня старостой избрали!

– Парень, у тебя совсем фантазия кончилась? Да на это и добровольно соглашаться нельзя!

Коля обиженно смотрел на золотую рыбку. В сказках оно как-то всегда иначе было, и рыбка не спорила, сразу все выполняла, честь по чести.

– Ну всё, – надулся он. – Я тогда такое загадаю, что ты вовек оспорить не сможешь!

– Валяй, – рыбка сделала вид, что зевает.

– Хочу, – парень аж ногой топнул, – чтобы исполнилось такое желание, к которому ты не придерешься!

Золотая рыбка поперхнулась воображаемым зевком.

– Это какое? – осторожно уточнила она.

– Сама придумай! – Коля с вызовом смотрел на рыбку. – Но так, чтобы ты искренне считала, что это – наилучший выбор!

Рыбка задумчиво махнула хвостом. Двинула плавниками. И вроде бы даже улыбнулась.

– Уверен, парень?

– Уверен! Давай быстрее!

И – закружилось перед глазами все, заискрило…

Когда Коля очнулся, он лежал на земле. Прямо перед ним расположилась золотая рыбка – но какой же огромной она теперь была! Кажется, с него размером…

Коля попытался встать на ноги и возмущенно шлепнул хвостом. Хвостом?! Он попытался развернуться, помогая себе плавниками, но все, что сумел разглядеть – собственный золотой бок.

– Поздравляю! – золотая рыбка аж сияла от удовольствия. – Поверь мне, друг, быть золотой рыбкой в разы интереснее, чем прозябать на этой скучной земле.

– Ты что...ты что наделала?! – губы Коли забавно шлепали друг о друга. Звуки получались странными, немного глухими. – Я что теперь, рыба?!

– Самая лучшая из всех рыб! – нравоучительно подняла плавник его новая подруга. – Ну, за исключением меня, конечно…

– Я не этого хотел совсем! Эй! Эй, верни, как было!

– Перебьешься, – фыркнула золотая рыбка. – Лучше учись уже прыгать. Нам полметра до берега, и хорошо бы все-таки добраться до воды.

Она развернулась и прыгнула, лихо перекатившись сразу на десяток сантиметров. Коля вздохнул и повторил маневр.

“Ладно”, – подумал он. – “В воде договорим…”