В массовом общественном сознании 27 февраля 1917 года - день вооружённого восстания в Петрограде, связывают с восстанием солдатского гарнизона. Однако вернее будет говорить о присоединении солдат к восстанию рабочих. Исторически правильнее, рассказывая о 27 февраля, начинать с действий рабочих, которые, не дожидаясь солдат, начали фактический разгром царской полиции и царских учреждений столицы. Более того, после объединения с солдатами рабочие остались главными руководителями и главной ведущей силой уничтожения царизма, и об этом мы сейчас расскажем подробнее.

Выборгская сторона

Ранним утром большевики продолжили своё собрание, которое прервали из-за глубокой ночи на станции Удельная. На этот раз собрались в квартире рабочего-большевика Каюрова. Собралось около 40 человек. Мнение было единодушным — продолжать борьбу. После совещания рабочие-большевики разошлись по заводам[1] лишь несколько человек отправились на Сердобольскую улицу в Русское Бюро ЦК, для подготовки Манифеста партии[2].

Заводы стояли — повсюду шли митинги, на которых решали к работе не приступать, а продолжать борьбу с самодержавием. Большевики призывали рабочих к вооруженному сопротивлению[3]. Об этих днях рабочий-большевик Чугурин вспоминал, что «каждый день все наши решения доводились до сведения масс на митингах, а затем уже приводили их в исполнение»[4].

При этом часть наиболее активных и сознательных рабочих обошлась без митингов и приступила с самого утра к решительным действиям. Рабочие Металлического завода, предварительно сговорившись, собрались на Безбородкинском проспекте и отправились громить полицейские участки. Первым захватили Полюстровский участок, что был на проспекте Петра Великого (ныне Пискаревский проспект), затем часть отряда вернулась на Выборгскую сторону, а часть пошла к Охтинскому полицейскому участку. На Охте полиция оказала упорное сопротивление, которое в итоге было сломлено совместными усилиями рабочих Металлического и Охтинского заводов, а также взводом солдат Новочеркасского полка. Если полицейские полюстровского участка были отпущены живыми и невредимыми, то среди оказавших сопротивление чинов полиции охтинского участка были убитые[5].

Этим же утром в районе Лесного проспекта, где находились Охтенские пороховые склады и склады завода точных механических изделий[6], рабочими, под руководством большевиков Агаджановой и Чугурина, был захвачен склад оружия[7]. В это же время был захвачен завод Новый Промет, имевший склады с вооружением[8].

Мартин Петрович Цинис, дезертировавший из армии, все февральские дни находился среди рабочих Выборгского района. Он вспоминает, что ещё до прибытия восставших солдат на Выборгскую сторону произошли стычки с полицией в районе Литейного моста, а также рабочих обстреляли из военно-фельдшерской школы. Школу рабочие атаковали и захватили там, около 20 винтовок[9].

Рабочий завода «Динамо» Иван Васильевич Попов, большевик с 1904 года, в своих воспоминаниях отмечает, что вооруженные рабочие, до прихода восставших солдат на Выборгскую сторону, захватили Финляндский вокзал и намеривались освобождать тюрьмы, расположенные в районе[10].

Захват Финляндского вокзала был осуществлён с разоружением его охраны. Движение поездов Петроград-Гельсингфорс было приостановлено. Из Петрограда была отправлена телеграмма в 42 корпус, расположенный в Финляндии:

«Согласно полученному сообщению, станция Петроград и соседний Патронный завод захвачены вчера утром мятежной толпой, которая сняла железнодорожных служащих и воспрепятствовала отправлению поездов».

Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Непенин проявил беспокойство в связи приостановкой железнодорожного сообщения и запрашивал у командира 42 корпуса, с чем это связано[11].

Активность боевых групп рабочих сопровождалась традиционным массовым выходом рабочих на улицы района. В результате такой активности пролетариата к 12 часам на улицах Выборгской стороны полиции не было[12].

К полудню улицы Выборгской стороны были заполнены колоннами организованных рабочих. Именно в такой атмосфере полного доминирования рабочих на улицах района прибыл авангард восставшего солдатского гарнизона. Вот как описывает встречу строгальщик завода «Феникс» Лапшин Сергей Леонидович:

«27 февраля демонстрация рабочих с заводов на Безбородкинском проспекте и Симбирской улице направлялась к Финляндскому вокзалу, чтобы присоединиться к колонне рабочих, шедшей от Большого Сампсониевского проспекта, и идти дальше на Невский проспект. Но ещё со стороны вокзала мы заметили, что от Литейного проспекта и по Литейному мосту двигалась колонна воинских частей. Вначале мы стушевались, не зная их намерений, тем более что слышны были редкие ружейные выстрелы. Потом оказалось, что это были восставшие солдаты Волынского, Литовского и Павловского полков. Они были одеты не по форме, не по уставу: у кого в руках была одна винтовка, один штык или шашка, а кто был и совсем без оружия; одни опоясаны ремнём, а другие без ремня с распахнутой шинелью. Тут началось братание рабочих с солдатами. Ликованию и радости людей, казалось, не было предела. Рабочие и солдаты от Литейного моста шли вперемешку, с пением революционных песен, с лозунгами: «Долой войну!», «Долой самодержавие!» Подкидывали вверх шапки. Словом, настроение у всех было радостное, революционное, воинственное»[13].

Кроме этих свидетельств рабочего Лапшина, свои воспоминания о слиянии рабочих и солдат на Выборгской стороне и их совместных действиях по революционной борьбе против самодержавия оставили многие рабочие[14].

Однако надо отметить, что в воспоминаниях солдат о борьбе на Выборгской стороне совершенно отсутствует упоминание о рабочих. Это странное обстоятельство, на наш взгляд, имеет своё объяснение. Дело в том, что солдатские воспоминания писали не сами солдаты, а были записаны с их слов журналистами и литераторами близкими к Временному правительству. Публикация этих воспоминаний также осуществлялась в газетах и издательствах, содействующих Временному правительству, которое вело ожесточенную борьбу с большевиками и рабочими. Одной из форм этой борьбы было систематическое принижение революционной роли и заслуг рабочего класса и его партии — большевиков. Поэтому, по нашему мнению, из рассказов революционных солдат было изъято идеологически не устраивающие Временное правительство и их приспешников (меньшевиков и эсеров), упоминание о рабочих.

Объединившись, рабочие и солдаты разделились — часть пошла на Симбирскую улицу к «Крестам» и Арсеналу, другая часть (с ней был унтер-офицер Кирпичников) на Большой Сампсониевский проспект.

По пути к Арсеналу, на Симбирской улице, из казарм конной полиции выехали всадники и обстреляли ружейными залпами революционную колонну. Ответными действиями восставшие подавили сопротивление и реквизировали коней. Конных городовых, которые оказались ранеными, направили в лазарет. Затем присоединили к себе караул Литовского полка, убив при этом начальника караула — штабс-капитана Литовского полка за попытку стрелять в восставших.

Богатый вооружением и боеприпасами Арсенал и Патронный завод был одной из целей большевиков и вооруженных рабочих[15], поэтому часть отряда, не мешкая, отправилась на Тихвинскую улицу (ныне улица Михайлова) к производственным и складским корпусам Арсенала и Патронного завода, где и захватили их, не встретив никакого сопротивления. Захваченные винтовки и патроны развозили в машинах по районам столицы, вооружая рабочие отряды. У складов был выставлен караул рабочих для того, чтобы выдавать вооружение только сторонникам революции[16].

Надо отметить, что 27 февраля рабочими было захвачено около 40 000 винтовок, 30 тысяч револьверов и 400 пулеметов[17], которые использовали не только в боях Февраля, но и для последующего вооружения рабочей Красной гвардии.

Стремление освободить своих товарищей из царских тюрем витало, что называется, «в воздухе». Среди революционных рабочих в разных отрядах и частях города возникало это желание, которое рабочие реализовывали при активной поддержке солдат[18].

На Выборгской стороне основная часть рабочих и солдат отправилась в знаменитые «Кресты», другой отряд на Нижегородскую улицу к военной тюрьме.

У военной тюрьмы по революционному отряду тюремные охранники открыли ружейный и пулеметный огонь. В ответ рабочие дали пулеметную очередь поверх тюремных ворот. После этого революционный отряд взломал ворота[19]. Начался процесс освобождения заключённых. Вчерашние солдаты-арестанты совместно с рабочими взломали цейхгауз с одеждой, овладели караульным помещением, забрав все оружие, и разгромили канцелярию, устроив из следственных дел костёр[20].

К «Крестам» подошли с двух сторон: со стороны Полюстровский набережной и со стороны Литейного моста. Скопление людей, крики, выстрелы привлекли внимание арестантов: в камерах «царило невероятное возбуждение», арестанты пытались выбить двери изнутри. Рабочие и солдаты взломали тюремные ворота и ворвались на территорию тюрьмы. В ходе штурма было убито несколько тюремщиков[21]. В тюрьме был надзиратель настроенный антимонархически и связанный с большевиками. Во время освобождения он помогал восставшим, показывая им камеры с политическими и склады с оружием. За это его зарубил свой же надзиратель, но рабочие рассчитались с карателем, убив его на месте[22].

«Бледные, изможденные, исстрадавшиеся люди в арестантской одежде бросались к нам с возгласами «Спасибо, товарищи!», «Да здравствует революция!», обнимали и целовали нас»[23].

Среди освобожденных были большевики Сергей Гессен (секретарь больничной кассы Металлического завода), Лемешев, Антипов, Иван Емельянов (рабочий Феникса), Николай Быстров (рабочий Розенкранца), Казенков (с Путиловского), Георгий Пылаев псевдоним «Андрей», анархист Алексеев[24].

Политические арестанты присоединились к революции, те же, кто по состоянию здоровья не мог идти, были направлены рабочими на Металлический завод за питанием и отдыхом[25].

После освобождения «Крестов» восставшие завязали бой с полицейским участком на Тихвинской улице. В результате полицейские были уничтожены. В третьем часу пополудни часть волынцев, которая помогала освобождать заключённых из «Крестов», построилась и направилась в свои казармы[26].

Другая часть восставших солдат во главе с Кирпичниковым и в составе волынцев, преображенцев и литовцев, как только перешла на Выборгскую сторону, отправилась к казармам Московского полка. При этом Кирпичников отметил, что часть волынцев вернулась в казармы, поскольку «они за четыре дня устали так, что ходить не могут». У казарм Московского полка из офицерского собрания по революционной колонне был открыт пулеметный огонь. Восставшие остановились, солдаты понемногу стали расходится, рабочие продолжали осаждать казарму, но никаких активных действий не предпринимали. Собрав небольшой отряд в 25 человек, Кирпичников и какой-то неизвестный прапорщик верхом на лошади, попытались пересечь площадь перед казармой, но не смогли, поскольку плотным пулеметным огнём офицеры остановили солдат. Кирпичников вынужден был вернуться, а прапорщик, пытавшийся поднять солдат в атаку, был, в конце концов, убит. Потеряв часть людей убитыми (до 15 человек) и ранеными, Кирпичников собрал отряд около 20 человек и повернул обратно на Литейный проспект, где этот отряд провёл ряд удачных действий против карательного отряда полковника Кутепова, но об этом мы расскажем в следующий раз[27].

На этом действия зачинщиков солдатского восстания — учебной команды Волынского полка – завершены: оба отряда направились в свои казармы. Между тем революция в столице и солдатское восстание Петроградского гарнизона только набирали ход и ещё не достигли своего максимума. Не добившись окончательного успеха, выдохнувшись к середине дня, потерпев поражение при первом упорном и организованном сопротивлении от офицеров Московского полка, солдаты учебной команды Волынского полка поспешили на отдых.

История учебной команды Волынского полка со всей очевидностью показала истинные движущие силы Февральской революции 1917 года.

Различные солдатские части многочисленного петроградского гарнизона вливались в революцию кто раньше, а кто позже; целыми воинскими частями или отдельными группами; самоотверженно сражались или проявляли колебания - это факт. Но при всём при том, цементирующей силой революции, её основной движущей силой на протяжении всех февральских дней неизменно оставались рабочие со своим политическим авангардом — большевиками.

Беспримерное упорство, целеустремленность и настойчивость в деле разгрома царизма продемонстрировали рабочие, а не солдаты и, тем более, не деятели либеральной буржуазии. Именно рабочие проявили невиданную волю в деле уничтожения любых форм сопротивления царских приспешников и установлении новой власти в столице.

Возвращение в казармы застрельщиков восстания – учебной команды волынцев, в тоже время свидетельствует о готовности к восстанию петроградского гарнизона в целом. Во многих частях гарнизона волынцы не были вовсе, их действия ограничились «казарменным кварталом» в течение не более 3-4 часов.

При всех заслугах волынцев, действия их учебной команды были искрой, воспламенившей солдатскую массу, а не причиной восстания столичного гарнизона. При всех их заслугах перед революцией, они, тем не менее, выполнили работу, которая так или иначе, раньше или позже, была бы выполнена той или иной воинской частью петроградского гарнизона. И, тем не менее, учебная команда запасного лейб-гвардии Волынского полка совершила беспримерный гражданский подвиг, выступив застрельщиками солдатского восстания в Февральскую революцию. За этот подвиг солдаты-волынцы достойны памяти и благодарности от трудящихся последующих поколений, а не грязи и клеветы от злобствующих стариковых, гусляровых, смирновых и прочих неомонархистов.

Между тем восстание, ко времени выхода учебной команды волынцев из «казарменного квартала», только начало набирать обороты. В других районах Петрограда (Васильевский Остров, Петроградская сторона, Московская и Нарвская заставы, Охта) волынцы и, присоединившиеся к ним в первые минуты восстания, литовцы, и преображенцы вообще не были, но при этом воинские части других районов в течение 27 февраля интенсивно вливались в революцию. Выдающуюся роль в Февральской революции сыграл запасной броневой автомобильный дивизион, который располагался на перекрёстке улиц Большой Посадской, Малой Монетной и Певческого переулка Петроградской стороны. Броневики в качестве решающего аргумента выступали на стороне революционных рабочих и солдат в самые критические моменты восстания 27 февраля. При поддержке броневиков были присоединены к революции Московский полк, Самокатный полк, Гренадерский полк, 2-го балтийский экипаж. Были захвачена телефонная станция[28] уничтожены многие пулеметные засады.

С самого утра рабочие мастерских бронедивизиона и его солдаты присоединились к революции, направив революционным рабочим сначала 3, а затем ещё 5 броневиков, которые задержали в мастерских под предлогом продолжения ремонта. Такое быстрое присоединение стало возможным в результате активной работы большевиков внутри бронедивизиона, которую вел солдат, большевик Г.В. Елин. Систематическую агитационную работу по заданию Выборгской партийной организации проводил большевик Тайми[29]. Накануне революции большевика Подвойского отпустили под залог из «Крестов», чтобы попрощаться с родными. С началом революции Подвойский сразу же активно включился в работу и совместно с Елиным вывел несколько броневиков в поддержку революции[30]. Кстати, на броневиках «Олег», «Ярослав» и «Святослав» рабочие и солдаты бронедивизиона написали краской «Р.С.Д.Р.П.»[31].

Эти факты наглядно демонстрируют общий революционный настрой солдатской массы гарнизона и организующую и направляющую роль рабочих-большевиков.

Если для уставших волынцев дело на сегодня было сделано, то рабочие и большевики не питали иллюзий: даже цитадель революции — Выборгский район не был под контролем рабочих. Сопротивлялись Московский и самокатный полки; другие воинские части, расположенные на Выборгской стороне, ещё не определились до конца. Словом, вооружённое восстание ещё только начиналось и об отдыхе думать не приходилось.

Рабочие-выборжцы, как уже говорилось выше, блокировали контрреволюционных офицеров Московского полка в казармах на Большом Сампсониевском проспекте. Борьба с офицерами и учебной командой Московского полка, вероятно, происходила в два этапа. Первый этап начался утром, ещё до того, как восставшие солдаты перешли Литейный мост, рабочие подошли к казармам Московского полка и безуспешно попытались «снять» полк[32]. Рабочие, очевидно, стояли со стороны Большого Сампсониевского проспекта. Именно к этой группе присоединился отряд Кирпичникова и провёл свою неудачную попытку проникнуть в казармы. Потеряв около двух десятков убитыми, рабочие и солдаты, тем не менее, осаду не сняли и продолжали блокировать казармы.

Умело расставленные офицерами пулеметы и широкий плац перед казармами осложняли революционным войскам штурм и делали их уязвимыми для пулеметного и ружейного огня. Казарменные ворота со стороны Лесного проспекта охранялись учебной командой. Внутри казарм революционно настроенные солдаты пытались уговорить учебную команду прекратить сопротивление, а также пытались поднять основную массу солдат. Но успеха в своих действиях не имели.

Второй этап ликвидации сопротивления «московцев» начался в тот момент, когда со стороны Лесного проспекта подошла огромная революционная колонна рабочих и солдат вооруженная винтовками Патронного завода. Штурм усилился, представляя собой шквальный ружейный огонь по офицерскому собранию и зданиям казарм. У казарм появляются броневики, угрожая открыть огонь по сопротивляющимся.

В то же время третья рота московского полка, в которой служили фронтовики, отказалась стрелять в рабочих и убила своего командира поручика Вериго[33]. Под внутренним и внешним давлением сопротивление учебной команды было сломлено рабочие и солдаты взломали ворота, сломали забор, убив при этом начальника учебной команды. Солдаты стали выбегать из казарм перебегая плац и выскакивая через сломанный забор и открытые ворота.

Не все солдаты-московцы присоединились добровольно. Рабочий-большевик Кондратьев вспоминал, как сам проник в казарму первой роты и долго и безуспешно пытался убедить солдат присоединиться к революции. Охрипнув от долгих речей и не встретив сочувствия, Кондратьев предъявил ультиматум: или солдаты выходят из казарм и присоединяются к революции или они и их казармы будут расстреляны артиллерийским огнём[34]. После такого «аргумента» солдаты стали одеваться и выходить из казарм. Часть московцев была построена одним из офицеров (прапорщик или подпрапорщик) и отправлена на «снятие» самокатчиков.

После присоединения солдат в «московских» казармах сопротивление продолжили только офицеры. Спустя непродолжительное время сопротивление офицеров-московцев, которое они организовали в офицерском собрании, было сломлено и около 10 офицеров было здесь же убито.

На Большом Сампсониевском проспекте, напротив завода Новый Лесснер располагались казармы запасного батальона самокатного полка. Этот полк, своего рода, предшественник мотострелковой части, имевшей на вооружении мотоциклы с пулеметами и грузовые автомобили[35]. Казармы представляли собой деревянные бараки. Их было столько же, сколько рот в запасном батальоне — 20. Подошедшая от московских казарм революционная колонна осадила самокатчиков и попыталась проникнуть в их казармы. Произошла стычка с дежурным офицером и караулом, в ходе которой офицер «в резких и оскорбительных выражениях», грозя оружием, потребовал, чтобы толпа разошлась[36]. Рабочие обезоружили поручика, тяжело ранив его при этом. Тогда фельдфебель первой роты семь раз выстрелил в толпу, убив и ранив несколько вооруженных рабочих[37]. Вышедшие из казарм две роты дали несколько залпов в воздух и революционные рабочие и солдаты отошли от казармы.

Но борьба на этом не прекратилась. Рабочие и солдаты, угрожая вооруженной силой, стали принуждать самокатчиков присоединиться к революции. Сначала сломали и сожгли деревянный забор, а затем начали обстрел бараков. Начавшийся обстрел казарм самокатчиков успеха не принёс, поскольку казармы самокатчиков представляли собой хорошо укрепленный оборонительный узел, состоящий из траншей и окопанных пулеметных точек, которые офицеры-самокатчики заранее соорудили. Был вызван броневик, но и с его помощью не удалось в этот день одержать победу — из 20 рот прекратили сопротивление только 4 роты. Оставленные этими ротами бараки были подожжены рабочими и солдатами для ограничения оборонительных возможностей самокатчиков. К вечеру боевые действия по взятию казарм были приостановлены.

Таким образом, 27 февраля рабочим и солдатам не удалось сломить сопротивление самокатчиков, и правительственные войска сохранили плацдарм сопротивления внутри самого революционного района Петрограда.

Самокатчики же после напряженного дня чувствовали себя достаточно уверенно. Узнав, что их батальонная канцелярия и гаражи, находящиеся на Сердобольской улице, разгромлены, из казарм самокатчиков в канцелярию был направлен отряд в 200 штыков для охраны канцелярии и склада с оружием. Дойдя до места, отряд обнаружил, что, не смотря на то, что из гаражей была изъята техника, оружейный склад и канцелярия оказались не тронутыми. Отряд занял канцелярию и забаррикадировался на ночь[38].

Большой Сампсониевский проспект 27 февраля стал ареной вооружённой борьбы рабочих Выборгской стороны с контрреволюцией. В саду клиники Виллие солдаты вели перестрелку с полицией[39]. С Сампсониевской церкви (Б. Сампсониевский пр-т, №41) из пулемётов обстреливали рабочих и солдат, находящихся на проспекте[40]. Ближе к казармам самокатчиков и Московского полка полицейские и офицеры обстреливали революционные отряды из пулемётов[41]. В этих боях и столкновениях на Сампсониевском проспекте погиб член Петербургского Комитета (ПК), большевик Петр Коряков[42].

Пулемёт работал и на другой церкви, расположенной на пересечении Выборгской улицы и Лесного проспекта[43]. С этой точки каратели расстреливали революционные отряды, находившиеся на Лесном проспекте.

К уничтоженным ранее казармам конных полицейских по Лесному проспекту, и полицейским участкам Охтенскому, Полюстровскому и 1-му (на Тихвинской,12), добавились оставшиеся полицейские участки. Покончено было с участком в доме №62 по Сампсониевскому проспекту[44]. Рабочий Воробьев вспоминает, что когда они на машине подъехали к Лесному полицейскому участку, расположенному на Выборгском шоссе, то обнаружили, что все уже было кончено — участок был разгромлен[45].

Захваченные рабочими арсеналы оружия и боеприпасов были использованы не только выборгскими пролетариями, но и организовано доставлялись в другие рабочие районы столицы. Большевичка Агаджанова, член выборгского райкома, поручила большевикам финским рабочим Тайми и Рахья автомобилями и подводами переправить оружие рабочим Петрограда. Большевик Залежский, член ПК, освобождённый в этот день из «предвариловки», также вспоминал, что машинами развозили патроны и оружие по другим районам[46]. Руководили этим процессом большевики. То, что оружие доставлялось на заводы, которые были опорными пунктами восставших рабочих, подтверждает свидетельство рабочего Скуратова. Машины приходили прямо на завод, и заводской гудок сигнализировал о её приходе. Рабочие организовано вооружались без каких-либо формальностей, выбирая себе оружие по вкусу или по остаточному принципу[47].

Другие районы Петрограда

Действия пролетарских отрядов Выборгского района не ограничивались только своим районом. С Петроградской стороны, в районе Сампсониевского и Гренадерского мостов из-за укрытий полиция вела обстрел Выборгского района. Рабочие организовали ответный огонь[48], а затем и вовсе штурмом овладели Сампсониевским мостом и перешли в Петроградский район, где продолжили уничтожать полицейское сопротивление уже совместно с рабочими этого района[49].

Присоединив запасной батальон лейб-гвардии Гренадерского полка, отдельные отряды выборгских пролетариев перешли на Васильевский остров и принимали участие в осаде Финляндского полка[50]. «Снятие» самого гренадерского полка, по воспоминаниям очевидца гренадёра Голубенко, происходило мирно, без эксцессов. Прибывшая к казармам «толпа» сначала освободила гауптвахту, а затем призывала солдат присоединиться к революции. Когда рабочие стали выходить со двора казармы, то выяснилось, что присоединились не все солдаты — осталось не мало сомневающихся. Тогда рабочие уже с солдатами снова вернулись в казармы и окончательно преодолели колебания сомневающихся. Был взломан полковой цейхгауз. Вооружившиеся солдаты ворвались в офицерское собрание, но там никого не было, все офицеры покинули батальон. Гренадёры и рабочие выдвинулись из казармы в сопровождении броневика, который все это время присутствовал в качестве дополнительного «аргумента» для несогласных и сомневающихся[51].

Используя автомобили, рабочие осуществляли более глубокие боевые рейды в районы Петрограда. Группа рабочих, на захваченной в заводе Пузырева машине, доехала до Загородного проспекта, где в бою разгромили 2-ую полицейскую часть Московского района. Затем уничтожали засады на Лиговском проспекте и на Садовой улице и выставили пикет на Николаевском вокзале для разоружения прибывающих в столицу офицеров[52].

Рабочий Гордиенко на машине полной вооруженных пролетариев и с установленным пулемётом помогали солдатам одного из гаражей броневого отряда присоединиться к революции. От броневого дивизиона уже на броневиках доехали до Марсового поля, где уступили броневик гренадёрам из казарм на Миллионной улице[53].

Ещё днём часть рабочих направилась в Таврический дворец. Побыв там короткое время и «насладившись» речами Керенского, Родзянко и Милюкова группа рабочих ушла к телефонной станции (на Морской улице, 22) и участвовала в её штурме и захвате[54].

Нарвская застава с утра вышла на улицу. В этот день путиловские рабочие, подойдя к фабрике «Треугольник», прекратили на ней всякие работы и окончательно присоединили к революции этот отсталый коллектив химического предприятия, на котором к семнадцатому году было много незакаленных в борьбе, недавно пришедших из деревни работниц. Набережная Обводного канала напротив фабрики была заполнена рабочими. Путиловцы проникли внутрь фабрики и стали «снимать» с работы мастерскую за мастерской. Треугольниковцы выбегали на набережную и присоединялись к революции. Мастера, «наградники» и прочие холуи администрации прятались и разбегались, опасаясь гнева рабочих[55]. Построившись в колонны, рабочие двинулись к Литовскому замку - освобождать арестантов[56]. Тюрьма была освобождена, а само здание — подожжено. Сгоревший остов Литовского здания, так же как остов Окружного суда на Литейном, долго напоминал о Февральской революции пока здания не были снесены в 30-ых годах.

Группы сознательных, передовых рабочих Нарвской заставы, состоящих из большевиков и сочувствующих активистов, вступили в вооруженную борьбу против самодержавия с самого утра. Выборгская сторона, Забалканский проспект, Садовая улица, Невский проспект, Кирочная улица — в этих местах столицы действовали путиловцы. На Петергофском шоссе, у шестого отделения потребительской лавки Путиловского завода разгорелся бой с полицейской засадой. Полицейские были переодеты в форму измайловского полка. Рабочие, вооруженные 4-мя пулеметами и винтовками задержали городовых. Среди них был опознан околоточный известный своей жестокостью, его немедленно расстреляли. В доме №61, в квартире околоточного надзирателя собрались полицейские чины. Мальчишки рассказали об этом рабочим, дом был окружён, а полицейские были схвачены и выведены на улицу. Их оказалось трое, двоих здесь же закололи штыками, а третьего, известного своим человеческим отношением к рабочим, отпустили[57].

Вооруженными группами по 10 человек рабочие-путиловцы окончательно «зачищали» Нарвский район от полицейских. Одна из таких групп очистила деревню Волынки, Екатерингофский парк, Нарвскую площадь, Нарвский проспект, Старо-Петергофский проспект - физически уничтожая при этом полицейских[58]. Совместные боевые отряды рабочих и солдат ликвидировали пулеметную засаду на колокольне Измайловской церкви (Измайловский проспект) и на чердаке дома по Обводному каналу[59].

Путиловцы и рабочие Нарвского района установили контроль за Балтийским и Варшавским вокзалами[60]. Пролетарии чувствовали себя свободно и вели по-хозяйски и на Николаевском вокзале. Группа рабочих, действуя на Николаевском вокзале, отцепила от состава и забрала несколько вагонов с хлебом и, доставив их к 6-ому отделению, где потом распространяли хлеб среди трудящихся[61].

Солдаты, прибывавшие на Балтийский вокзал, здесь же получали оружие и присоединялись к революции[62].

У большевиков и рабочих Нарвского района были устойчивые отношения с солдатским гарнизоном столицы. Часть рабочих, как уже говорилось, колонной немедля выдвинулась до Павловских казарм, где бескровно присоединила павловцев к революции. Постоянную работу, по заданию большевистского ПК, проводил в запасном батальоне лейб-гвардии Измайловского полка, не кто иной, как Клим Ворошилов, работавший котельным мастером на заводе Сургайло. Знание солдатской жизни и опыт общения с ними помог Ворошилову привлечь на свою сторону отряд измайловцев. Утром 27 февраля Ворошилов стал свидетелем того, как фронтом выстроенная шеренга измайловцев преградила путь революционной колонне рабочих. Офицер приказал разойтись, угрожая в противном случая расстрелять «толпу». Будущий маршал Советского Союза выступил перед солдатами и призвал расстреливать не народ, а таких озверелых офицеров. Под влиянием его речи унтер-офицер Миронов прикладом сбил офицера, и солдаты присоединились к рабочей демонстрации[63].

На Петроградской стороне боевые действия вели не только выборжские рабочие, но и «местные» пролетарии не оставались простыми зрителями. Так, вооруженный отряд выборгских рабочих, преодолев Сампсониевский мост, столкнулся с сопротивлением полицейских...

И. Якутов
ОКОНЧАНИЕ И ПРИМЕЧАНИЯ СМОТРИТЕ ЗДЕСЬ

Мы прервали наше повествование о восстании «волынцев» на том, как восставшие 350-400 солдат учебной команды и 1000 солдат 4-ой роты[1] запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка выстроились без офицеров в казарменном дворе по Виленскому переулку, дом №15. Сначала у солдат было намерение пойти в сторону улицы Знаменской, где находились 1, 2 и 3 роты волынцев, но, поскольку путь лежал мимо батальонной канцелярии, то опасаясь со стороны офицеров пулеметного обстрела, решили пойти по Виленскому переулку в сторону Парадной улицы, на которой находились казармы запасных батальонов лейб-гвардии Литовского и Преображенского полков.

Шли в строю в следующем порядке: в авангарде шёл один из взводов основной учебной команды, затем два пулемета, после пулеметов шла остальная учебная команда, за ней две подготовительных команды и замыкала колонну 4-ая рота. Пройдя по Виленскому переулку и свернув на Парадную улицу, «волынцы» подошли к казарме Литовского полка. Взводный старший унтер-офицер Конюков выставил два отделения на перекрёстке улиц Кирочная и Парадная, и два отделения перекрыли доступ на Парадную с Виленского переулка и Госпитальной улицы, надежно прикрыв со всех сторон Парадную улицу, на которой находился весь состав восставших.

В это время «волынцы» послали во все роты «литовцев» своих делегатов, которым предстояло убедить «литовцев» присоединиться к восстанию. Сначала за Литовский запасной батальон говорили офицеры, они препятствовали выходу из казарм солдат-«литовцев» и попытались занять нейтральную позицию, заверяя, что они не будут препятствовать «волынцам», но однако с ними не пойдут. Взводный Зайцев и ефрейторы Орлов и Сероглазов, в сопровождении солдат, проявили настойчивость и энергию в агитации солдат-«литовцев». В конце концов, «волынцы», со словами: «нам терять уже нечего», стали заряжать винтовки, а затем крикнули: «Ну, выходите, что ли!». После этого «литовцы» заволновались, и кто-то в казарме крикнул: «Одевайсь!» «Литовцы» стали выходить во двор, пребраженцы, чьи казармы находились в этом же дворе, тоже, но уже без приглашения, стали выходить и строиться. Взломали цейхгауз, расположенный здесь же в казармах, и вооружились. Затем привлекли нестроевую команду, поручив запрячь несколько повозок для раненых и патронные двуколки, которые доставили около 30 000 патронов, 1 000 винтовок и 4 пулемета[2]. Пребраженцы сказали, что на Госпитальной улице есть ещё цейхгауз и туда был направлен отряд в 25 человек. Вскоре они вернулись с двуколкой полной патронов. Тем временем, подошли три фельдшера и 12 санитаров Волынского полка - оказывается старший врач запасного батальона «волынцев» Штейн послал их к восставшим.

Литовский и Преображенский батальоны строем вышли на Парадную улицу и присоединились к «волынцам». Солдаты трёх запасных батальонов гвардейских полков, пройдя по Парадной улице до Кирочной, повернули на неё, направляясь к казармам 6-ого гвардейского саперного полка.

Этот эпизод, когда «волынцы» присоединяли к восстанию «литовцев» и преображенцев, Смирнов с Гусляровым в своих статьях[3] по-белогвардейски извращают. Гусляров, продолжая беззастенчиво врать, уверяя, будто после убийства Лашкевича «волынцы» из-за страха наказания пошли на Парадную улицу, чтобы кратчайшим путём дойти до Таврического дворца, где находилась Государственная дума, а там «сдаться и просить снисхождения»! Но этими бреднями Гусляров не ограничился и придумывает мифическую встречу «обросших» толпой «волынцев» с Керенским![4]

Смирнов же действия солдат сводит исключительно к кровожадным убийствам офицеров, преследующих единственную цель - «связать кровью» «литовцев» и преображенцев, чтобы им, как и «волынцам», отступать было некуда. При этом Смирнов подтасовывает факты, заявляя, будто на Парадной улице был убит полковник Богданович (у Смирнова, списавшего у своих любимцев-белогвардейцев, ошибочно, вместо Богданович - написано Богданов)[5]. На самом деле, судя по телефонному сообщению полицейского надзирателя Любицкого, полковник Богданович был убит в казарме, находящейся на Кирочной улице в доме №37 около 12 часов дня[6]. К этому времени, т.е. к полудню, «литовцы», преображенцы и «волынцы» были уже далеко от преображенских казарм - на перекрёстке улиц Кирочной и Преображенской (ныне улица Радищева). «Снятие» же «литовцев» и преображенцев во всех воспоминаниях участников произошло без крови и, скорее всего, так оно и было. Убийство полковника Богдановича произошло, вероятнее всего, в результате каких-то «арьергардных» столкновений, когда к восстанию стали активно присоединяться слои солдат ранее не проявивших решительность.

На Кирочной улице восставшие внезапно столкнулись с выстроенной ротой «литовцев» под командованием поручика. Встреча произошла сразу за садом преображенских казарм, «литовцы» были выстроены фронтом к восставшим, при приближении которых поручик отдал приказ «прямо по колонне, пальба ротой». Но не все солдаты подняли винтовки для выстрела, и залпа не было. Видя замешательство в среде роты карателей, мятежники подошли вплотную и стали агитировать солдат присоединяться к восстанию. В это время, поручик, схватившись за шашку, с обычной для царского офицера руганью, потребовал отойти от строя. Один из «волынцев» пырнул офицера штыком и вслед за этим несколько «литовцев» подняли поручика на штыки. Унтер-офицеры «литовцев» куда-то унесли тело поручика, а рота несостоявшихся карателей влилась в революционную колонну.

Обстоятельства появления этой роты на пути восставших нам сегодня неизвестны, но в любом случае: будь то инициатива одного поручика или карательные действия военного командования, можно со всей определённостью сказать, что это была попытка остановить восставших солдат военной силой. Белогвардейцы-эмигранты (вроде Спиридовича) и современные российские белогвардейцы (вроде Старикова и Мультатули) с сожалением отмечают, что толпе «распоясавшейся солдатни» своевременно не было оказано достойного отпора. Якобы, достаточно было крепкой воинской части и волевого командира, чтобы остудить пыл зарвавшихся военных и вернуть всех в казармы, при этом «историки»-монархисты совершенно не упоминают об этом случае.

Эпизод с ротой «литовцев» не угоден этим псевдоисторикам, защищающим царизм, поскольку свидетельствует, что в самом начале восстания, революционным солдатам противостояла вооруженная рота в строю (а по меркам запасных батальонов 1917 года рота могла достигать 1500 человек), верная присяге и воинской дисциплине, под командованием решительного офицера, готового не останавливаясь не перед чем, любой ценой остановить восстание. И что мы видим в итоге: команда офицера не исполняется, а сам офицер поднят на солдатские штыки, а революционный отряд пополнился ещё пять минут назад стоявшими в строю солдатами. Воинская дисциплина рассыпалась под давлением массового солдатского возмущения. Офицеры перестали восприниматься как начальствующие лица, подчинение им перестало быть обязательным для солдат.

На углу Кирочной и Преображенской (ныне Радищева) улиц находились казармы запасного батальона 6-ого гвардейского сапёрного полка. По записанным воспоминаниям Кирпичникова и солдат-«волынцев» присоединение сапёров к восстанию сопровождалось убийством командира запасного батальона полковника Геринга и нескольких офицеров.

Офицеры-сапёры предусмотрительно, ожидая приближения мятежных войск, заперли казармы и ворота на казарменный двор. Революционная колонна скопилась у ворот и стала стрелять и вызывать сапёров присоединиться к ним. Сапёры кричали из казарм, прося восставших товарищей выпустить их.

Известный советский писатель Михаил Слонимский, после ранения на фронте, проходил службу в запасном батальоне 6-ого гвардейского сапёрного полка в роте кандидатов в школу прапорщиков. Он стал очевидцем и участником восстания саперов и их присоединения к революционным воинским частям. Слонимский в своих поздних воспоминаниях тоже отмечал быстрое присоединение саперов к восставшим, а ещё ему врезалась в память сцена, когда сапёры вместе со всеми восставшими войсками двигались к Литейному проспекту, заполнив всю Кирочную улицу. Идущий рядом с ним молодой солдат Волынского полка воскликнул «восторженно, с пафосом и с великой надеждой»: «Мы идём вперёд, в неизвестное!..»[7].

Эти наивные восторженные слова юноши в шинели прекрасно характеризуют атмосферу и настроение восставших: не «бессмысленный и беспощадный бунт», а освобождение. Сначала освобождение от солдатского рабства, а затем освобождение от классового рабства. Это восстание, в сознании солдат, происходит не в интересах какого-то отдельного гарнизона, а является началом переустройства всего общественного механизма отсталой гигантской страны. Сумев преодолеть вековую забитость и угнетенность солдатская масса, присоединившись к рабочим, открывает новую страницу истории! Значение и масштаб своих же действий воодушевляет и одновременно тревожит солдат; это эмоциональная атмосфера рождающегося нового мира.

С другой стороны умирающий, отживший своё мир самодержавия, чьи представители и защитники находятся под впечатлением совсем других эмоций. Воспоминания Спиридовича, Кутепова, Балка и прочих «белых воинов» передают атмосферу недовольства, злости, презрения, отчаяния и уныния. Все кругом отвратительны, убоги, не достойны уважения (кроме, конечно же, самих авторов воспоминаний). Такое впечатление, что внезапно, Петроград превратился в прибежище отбросов Российской империи. Это умирающий мир сгнившего самодержавия с характерным для него зловонием. Именно такую эмоциональную окраску (почерпнутую из белоэмигрантских опусов) используют при описании революционного Петрограда «наши» современные антисоветчики и антикоммунисты стариковы, смирновы, гусляровы, мультатули и прочие необелогвардейцы.

Но вернёмся к 6-му гвардейскому сапёрному полку. Михаил Слонимский в 1926 году выпустил роман «Лавровы» о судьбе интеллигентов на переломе эпох. В этом романе есть сцена убийства полковника Херинга, командира одного из запасных батальонов. Не трудно догадаться, что под Херингом автор подразумевал реального полковника Геринга, а все события относились к переходу 6-ого гвардейского сапёрного полка на сторону революции. Вот как случай с полковником Герингом изложен в романе «Лавровы»:

«Двор [двор перед казармами - прим. авт.] был пуст. Волынцы, литовцы и преображенцы стреляли залпами в ворота и кричали в промежутках между залпами:

— Сапёры! Выходи!

Сапёры жались за выступом стены, скрываясь от пуль.

Борис [главный герой романа - прим. авт.] стоял среди них. Он видел, как из подъезда — как раз против ворот — вышел командир батальона, полковник Херинг. Полковник уже не подпрыгивал на ходу. Маленький, толстый, в серебряного цвета шинели, он плавным, твёрдым шагом пошёл к воротам, вытянув вперёд правую руку, в которой был наган. Он шёл и стрелял в восставших. Он был один против по крайней мере двух рот озлобленных солдат. Но он шёл так уверенно и так настойчиво, что вдруг совсем тихо стало: солдаты замолкли и перестали обстреливать двор. А полковник шёл упорно, непреклонно, и уже видно было, что он не от жиру толстый, а от мускулов. Этот упругий комок сейчас дойдёт до ворот, крикнет «смирно!» — и все будет кончено. Он уже один только двигался среди затихших, застывших людей. Он, как укротитель, гипнотизировал солдат. Это был знакомый гипноз, и солдаты в отчаянии уже поддавались ему.

Расстреляв патроны, полковник отбросил револьвер, вынул из кармана шинели другой и продолжал стрелять»[8].

Далее, главный герой романа - Борис Лавров - вышел наперерез полковнику, в короткой схватке овладел пистолетом и застрелил Геринга. После этого ворота были открыты и сапёры стали выходить из казарм.

Художественная литература, безусловно, не относится к историческим источникам. Но в данном случае достоверность описываемых событий подтвердил сам автор. В 1931 году давая интервью журналу «Ленинград» Михаил Леонидович рассказывая о романе «Лавровы», отмечал:

«Вы спрашиваете, насколько автобиографичны эти романы [«Фома Клешнев» и «Лавровы» - прим. авт.]. Да, я пользовался в значительной мере собственным опытом и фактами своей собственной биографии. Солдатчина (как она изображена в «Лавровых») — это мой материал. Для описания казарм пошли в ход мои собственные записи. Факты о февральской революции я набрасывал буквально на следующий день, сам в сущности не зная, для чего я это делаю»[9].

Физическая борьба главного героя Бориса Лаврова и полковника Геринга, в которой одерживает победу юный солдат и погибает матёрый полковник — этот эпизод больше похож на художественный вымысел, олицетворяющий и победу революции, и завершение внутренней борьбы солдата, одновременно. Но сами обстоятельства противостояния одного полковника двум ротам солдат, так мастерски описанные Слонимским — это, вероятнее всего, документальный факт, который в далеком 1917 году поразил молодого солдата Михаила Слонимского, который и сегодня впечатляет современного читателя.

В который раз мы вынуждены отмечать, что утверждения белогвардейцев об отсутствии волевых и решительных командиров в революционном Петрограде лживы и не соответствуют исторической правде — на пути восставших, раз за разом, встают непримиримые враги революции. Вот и в казармах сапёров нашёлся не кто-нибудь, а сам командир всего запасного батальона, который решительно выступил против мятежа. Но он одинок, он не смог собрать вокруг себя не только солдат, но даже офицеры не поддержали мужественный поступок своего командира. Полковник Геринг в открытом бою, погиб как мужчина, попутно удивляя нас степенью «любви» к своим же «братьям»-солдатам.

Пока «снимали» саперов, из преображенского садика ударила пулеметная очередь, не причинившая восставшим урона. Кирпичников с солдатами и своим пулемётом направились, чтобы ликвидировать точку. В деревянной будке нашли лишь брошенный пулемёт «литовцев» без стрелков.

Сапёры присоединились к революционной колонне вместе со своей музыкальной командой. Под звуки «Марсельезы» восставшие дошли до Знаменской улицы (ныне улица Восстания).

Восставшие солдаты стремятся на Выборгскую сторону

Количественно революционные войска значительно увеличились и качество управления ими снизилось. Это уже были не в порядке выстроенные войска, а солдатское море, заполнившее Кирочную и растекавшееся по примыкавшим улицам и переулкам.

В этот момент в солдатские массы стали вливаться рабочие и революционно настроенные граждане. Рабочий Патронного завода Иван Ляпин жил по Знаменской улице (ныне улица Восстания) недалеко от Кирочной. Утром понедельника он заметил солдат и присоединился к состоявшемуся летучему митингу. Среди митингующих уже были рабочие, которые призывали солдат к большей организованности и предложили идти на Выборгскую сторону[10]. К этому же времени и в солдатских воспоминаниях упоминается о присоединении к солдатам рабочих[11].

У Знаменской улицы отряд разделился: часть пошла «снимать» 1, 2, 3 роты «волынцев», остальные двинулись дальше по Кирочной к Литейному проспекту.

Три роты «волынцев» и пулеметная команда сразу же присоединились к восставшим, как только увидели их. Во главе с музыкальной командой, революционные войска прошли по Басковому переулку к Басковой улице (ныне улица Короленко). Проходя по Басковой улице, восставшие попытались привлечь учебную команду запасного батальона лейб-гвардии Литовского полка. Однако офицеры были готовы к такому развитию событий и заперли команду в казарме, при этом часть солдат поддержала офицеров. Чтобы не сдерживать темпа восстания, «волынцы» оставили у ворот казармы отряд в 20 человек, а сами пошли дальше. Но пройти они не смогли — с верхнего этажа казармы «литовцев» их обстрелял пулемёт. Ответным ружейным огнём «волынцев» он был подавлен. Это послужило толчком к присоединению тех «учеников»-«литовцев», которые сдерживались офицерами. Солдаты выбивали окна, выбрасывали ящики с патронами и сами выпрыгивали, присоединяясь к восставшим войскам.

Колонна «волынцев», пройдя по Басковой улице до Преображенской площади, соединилась на Кирочной с основной частью революционных войск.

Всё это время на Кирочной улице продолжалась борьба - проходя мимо казарм жандармского дивизиона, солдаты уже совместно с рабочими решили «снять» жандармов. Ворвавшись в казарму, обнаружили не более 50 человек (остальные были на постах в городе) и эти остатки жандармов были выкинуты из казармы. Недалёко, на другой стороне Кирочной улицы, в доме №8 находилась школа прапорщиков инженерных войск. Именно в этом здании революционные солдаты застали штабс-капитана Станкевича, который, по мнению Милюкова, наблюдал революцию «снизу». Именно в этом месте и в это время Станкевич попытался сагитировать солдат идти в Таврический дворец на поклон к Государственной думе. Солдаты, выслушав офицера, пошли на Литейный проспект к Литейному мосту, чтобы перейти на Выборгскую сторону к рабочим.

Часть рабочих Орудийного завода в этот день находилась в цехах под охраной вооруженного караула. Подошедшая революционная колонна солдат и рабочих осадила завод и стала требовать присоединения работавших на заводе к ним. Рабочие завода поддержали восставших и совместными усилиями были сломаны ворота, разоружен караул. Рабочие Орудийного завода захватили Артиллерийское управление, Орудийный и Патронный заводы[12]. В ходе присоединения Орудийного завода был убит начальник складов Главного арсенала генерал-майор Матусов[13].

После Орудийного завода авангард революционной колонны подошёл к Литейному мосту, сама же колонна тянулась вплоть до Кирочной улицы. С Выборгской стороны стоял заслон из полуроты Московского полка. Восставшие солдаты с криками и выстрелами в воздух вступили на мост, не разобравшись в ситуации, думая, что их обстреливают, «московцы» открыли огонь по колонне. Среди революционных солдат появились убитые и раненые. По «московцам» открыли ответный огонь, но, одновременно, в революционной колонне появилось замешательство — многие стали отходить назад. Благодаря усилиям Кирпичникова, Маркова, Орлова и Конокова порядок в рядах был восстановлен, а Кирпичников, дойдя до «московцев» убедился, что «московцы» не намерены вступать в бой с восставшими и колонна, перейдя Литейный мост, вступила на Выборгскую сторону.

На Литейном проспекте и прилегающих улицах солдаты и рабочие вели революционную борьбу с самодержавием. Ещё до того как авангард колонны пересёк Литейный мост было подожжено здание Окружного суда. На Шпалерную улицу отправился отряд и разгромил, находящуюся там тюрьму — Дом предварительного заключения. У Орудийного завода началось сооружение баррикады с одновременной установкой артиллерийских орудий[14]. Проезжавшие мимо автомобили захватывались революционным войском, на некоторые сразу устанавливали пулеметы. По «хронометру» Кирпичникова было около 14 часов, когда восставшие отряды соединились в районе Преображенской площади. Таким образом, если верить Кирпичникову отряд подошёл к Литейному не ранее 14 часов.

Исходя из свидетельств других участников восстания 27 февраля, вероятное время перехода восставшими войсками Литейного моста можно считать — около 13 часов[15]. То есть, к часу дня восставшие волынцы прошли по «казарменному кварталу»* (* - «казарменным кварталом» называлась часть Петрограда, расположенная между улицами Литейный проспект – улица Бассейная - Суворовский проспект, где находилось множество казарм), присоединив к восстанию находящиеся там воинские части. Из наиболее решительных и революционно настроенных солдат, присоединившихся рабочих, а также из самих «волынцев» образовался авангард, который перейдя Литейный мост, вступил на Выборгскую сторону, где с самого утра уже распоряжались рабочие, но об этом в следующей статье.

И. Якутов
Источник ЖЖ
Источник ВК

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] – Т.И. Кирпичников. Восстание л-гв Волынского полка в феврале 1917 г./Крушение царизма, стр. 300// www.agitclub.ru/27 февраля 1917 года (Воспоминание Константина Пажетных).

[2] – И. Лукаш. Преображенцы, стр. 7.

[3] - Российская газета, 01.11.2016 г.//Российская газета, 01.02.2017 г.

[4] – Е. Гусляров. Роковая ошибка Тимофея Кирпичникова/Российская газета, 01.11.2016г

[5] – А. Смирнов. Час «мордобоя»/Российская газета, 01.02.2017 г.

[6] – Февральская революция и охранное отделение/Былое, 1918, №1(29), стр. 176//Публикация документов о положении в стране в начале 1917 года, о подготовке и ходе Февральской буржуазно-демократической революции/Советские архивы, 1967, №1, стр. 36.

[7] – М.Л. Слонимский. Книга воспоминаний, стр. 13.

[8] – М.Л. Слонимский. Лавровы, Л., 1933, стр. 101-102.

[9] – Беседа с Мих. Слонимским/Ленинград, 1931, №2, стр. 106.

[10] – И.М. Ляпин. Октябрь в Петрограде/История пролетариата СССР, 1932, №11, стр. 91//А. Кондратьев. Воспоминания о подпольной работе Петербургской организации РСДРП(б) в период 1914-1917 гг/Красная летопись, 1922-23, №5-7, стр. 67.

[11] – Как начиналась революция 1917 года? Очерк, написанный солдатами учебной команды Волынского полка, стр. 27//Н. Пенчковский. Как восстали волынцы/Ленинград, 1931, №2, стр. 76.

[12] – Л.Ф. Конокотин. Рабочие отряды защищают Советскую власть/В огне революционных боев, стр. 452-453//Правда, №5, 10.03.1917//И.М. Ляпин. Октябрь в Петрограде/История пролетариата СССР, 1932, №11, стр. 92//Как начиналась революция 1917 года? Очерк, написанный солдатами учебной команды Волынского полка, стр. 28.

[13] – Великая российская революция 1917г, стр. 9//И.П. Лейберов. На штурм самодержавия, стр. 237.

[14] – И.М. Ляпин. Октябрь в Петрограде/История пролетариата СССР, 1932, №11, стр. 92.

[15] – Пролетарская революция, 1923, №1(13)//И. Гаврилов. Очерки по истории Выборгской парторганизации, Л., 1933//Былое, 1922, №19//И.П. Лейберов, З.И. Перегудова. Подвиг Нунэ, Л., 1985//Красная летопись, 1927, №2(23)//И. Мильчик. Рабочий февраль//Правда», 1917, № от 5; 6; 10 и 11 марта.

Рассматривая революционное движение в Петрограде в период с 23 по 26 февраля 1917 г., мы совсем не упоминали о либеральной буржуазии, которую сегодня считают самой главной виновницей падения самодержавия. С лёгкой руки белоэмигрантов-монархистов, активных деятелей либеральной (монополистической) буржуазии даже назвали «февралистами». Наряду с псевдоисторической макулатурой существуют и серьёзные научные издания, в которых всеми силами обосновывается «революционная» роль буржуазии. К числу таких монографий относится, прежде всего, труд доктора исторических наук Николаева о Государственной думе, как авторе Февральской революции[1]. Основательная научная работа не лишена идеологического лукавства, которое во многом обесценивает скрупулёзный труд Николаева. Профессор делает известное допущение - он начинает рассматривать «революционную» деятельность Госдумы только с 27 февраля, игнорируя оппозиционную работу буржуазии в преддверии Февраля и в период развёртывания революции (23 - 26 февраля)[2].

В связи с этим мы возьмём на себя смелость и составим некое подобие предисловия к научной монографии А.Б. Николаева, в котором постараемся рассказать читателю о «революционности» деятелей Государственной думы IV созыва.

Не смотря на то, что интересы буржуазии были представлены в различных государственных и полугосударственных органах, а сама буржуазия преобладала и, можно сказать, контролировала Земские союзы, Союзы городов, военно-промышленные комитеты, активно работала в особых совещаниях по обороне при Совете министров, политическая сила либеральной буржуазии царской России была сосредоточена в Государственной думе. В период думы IV-ого созыва ей удалось сформировать, так называемый, Прогрессивный блок, который объединял большинство депутатов на политической платформе либеральной буржуазии. Создание этого блока было существенным успехом буржуазии в борьбе с Николаем II и его двором.

Выяснить чем была занята либеральная буржуазиях накануне и во время первых дней Февральской революции нам помогут отчеты Куманина из Государственной думы. Куманин являлся заведующим министерским павильоном при Государственной думе, в задачу которого входила организация пребывания членов правительства в Таврическом дворце. Но судя по донесениям, которые он предоставлял непосредственно председателю Совета министров, Куманин выполнял «задачу правительственного разведывательного агента во враждебном политическом стане»[3]. В сферу наблюдения Куманина входили не только заседания Госдумы, но и кулуарные события, различные заседания комиссий, частные встречи на квартирах, действовавшие политические «салоны», словом всё то, что, так или иначе, составляло политическую жизнь либеральной буржуазии и приближенных к ней кругов.

Начнём с января 1917 года. В это время, как известно, работа думы была приостановлена и дата новой сессии ещё не была определена, поэтому мужи либеральной «общественности» были свободны от заседаний, но не от политической деятельности. Так, 5-8 января товарищ (заместитель) председателя Госдумы Некрасов находился в Москве с целью обсуждения дальнейшей деятельности земского и городского союзов. Находясь в первопрестольной, Некрасов провёл несколько встреч, «завтраков» и совещаний. На одном из таких собраний Некрасов высказался по вопросу борьбы с правительством. По его мнению, «соотношение сил определилось с полной ясностью», правительство пользуясь военной обстановкой совершенно не считается с либеральными кругами, проводя в жизнь «безумную тактику». Но эта тактика революционизирует российское общество и правительство, таким образом, является «единственным революционным деятелем». Расплата же за такую недальновидную политику придёт с наступлением мира, когда «демобилизация промышленности» будет сопровождаться «освобождением громадной армии рабочих, лишенных заработка и брошенных на произвол дикой дороговизны». В это время «при первых же раскатах грома правительство в паническом ужасе бросится к кадетам, но будет поздно», поскольку с «профессиональными обманщиками кадеты ни в какие соглашения не вступят», и «гроза не за горами».

Некрасов в своей речи отмечает, что для оппозиционных кругов из-за войны доступна только парламентская борьба «и вся её возможность будет исчерпана нами до конца». Своих московских единомышленников Некрасов ориентировал на то, что в «предстоящих России испытаниях» кадеты не выступят в «роли революционеров-разрушителей»: «наша задача будет чисто созидательная - в бурю и хаос мы должны будем создать новое правительство, которое немедленно могло бы успокоить страну и приступить к громадной творческой работе». Напоследок своего выступления Некрасов заметил, что «на другой день после окончания войны» правительство останется «без гроша денег» и без содействия кадетов оно не получит займов ни за границей, ни внутри страны. Кстати, напротив этой фразы в донесении стоит помета читавшего отчёт (возможно князя Голицына): «Измена»[4].

В донесении от 16 января сообщается содержание записки князя Долгорукого, дающего кадетскую оценку текущего момента. В записке девять пунктов, главными среди них являются тезисы об «ответственном министерстве». Спасти Россию от «безответственного влияния» и «темных сил» может только «общественное Министерство», то есть такое министерство, которое формируется Государственной думой и отчетно только лишь перед ней. По существу, эта идея означала переход высшей исполнительной власти под полный контроль монополистического капитала и оставление за

По мнению князя Долгорукого, чтобы сформировать «ответственное министерство» требуется решить основной вопрос: «дарует ли Государь его добровольно». В случае отказа «Государя» велик риск дворцового переворота, исходить который будет... из самого дома Романовых, из числа многочисленных «великих» князей и княжон, недовольных политикой Николая II и Александры Фёдоровны. Однако, дворцовый переворот, - по мнению Долгорукова, - не принесёт необходимого оздоровления, более того, такой переворот скорее гибелен для России, поскольку «среди Дома Романовых нет ни одного, кто мог бы заменить нашего Государя». Князь считает, что такое внутреннее положение предписывает партии кадетов содействовать скорейшей победе армии на фронте и бороться в тылу за «ответственное министерство». Только такой путь даст возможность создать «великую и счастливую Россию»[5].

В донесении от 25 января сообщается, о сближении графини Шереметьевой и председателя Государственной думы Родзянко, который убедил графиню в том, что «старый строй оскандалил себя Штюрмерами, Распутиными и Сухомлиновами» и цепляться за него не имеет смысла. Наоборот, необходимо содействовать скорейшей перемене строя. Для того чтобы перемены прошли «безболезненно» и «бескровно», Родзянко предложил графине Шереметьевой оказать воздействие на командный состав гвардейских частей. Учитывая настроения гвардии «мягкий и добрый Государь Сам сверху дарует начала подлинного представительного строя и спасёт Россию от кровавой революции»[6].

В конце января состоялось совещание некоторых членов Государственного совета и Государственной думы. На совещании присутствовали Гурко, Стахович, Милюков, Шингарев, Ефремов, Чхеидзе, Керенский, Гучков. Собрание было посвящено аресту «рабочей группы» Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК), докладывал Гучков. Выслушав Гучкова, собрание убедилось, что вопреки официальной версии, деятельность «рабочей группы» соответствовала деятельности законодательных органов (читай - Государственной думы). Особенно члены совещания подчеркнули, что «рабочая группа» ни в коей мере не призывала к «осуществлению социал-демократической республики» и вся деятельность её была направлена на использование борьбы рабочего класса «за осуществление тех задач, которые выдвигаются широкими общественными и законодательными кругами». По-другому говоря, «рабочая группа» стремилась подчинить борьбу рабочих интересам либеральной буржуазии. На собрании был рассмотрен вопрос о способах ответа правительству. По существу, эти способы делились на законные (запрос в правительство, огласка истинных обстоятельств ареста, «парламентское давление») и «внезаконные» (забастовки, шествия к Госдуме, манифест с призывом к рабочим отказаться от «работ на оборону»). Интересно, что после «горячего обмена» мнениями решение так и не было принято, поскольку данный состав совещания был не полномочен принять решения[7].

3 февраля в Государственной думе среди депутатов приключился переполох: оказывается на раут к председателю совета министров князю Голицыну были приглашены не все депутаты, как это обычно бывало раньше, а только 125 человек. После дебатов было принято «революционное» решение: игнорировать раут Голицына, а чтобы «подчеркнуть преднамеренность своего отсутствия» перед иностранными делегациями, все депутаты, во главе с Родзянко, решили посетить раут в городской думе[8].

К первому заседанию думцы готовились особенно тщательно. 6 февраля бюро Прогрессивного блока решило, что первое заседание сессии должно иметь политический характер. Для этого необходимо иметь соответствующую повестку заседания, которая бы позволила придать выступлениям необходимый политический накал. Думцы условились собираться ежедневно[9].

7 февраля на собрании бюро Прогрессивного блока депутаты продолжали выяснять своё отношение к первому заседанию. Большинство было за «политически-декларативный» характер заседания, меньшинство за деловую работу с первого заседания. Продолжились прения по формированию повестки дня, определяющей тональность всей сессии. Предложено было обсудить запрос правительству о генерале Курлове с дальнейшей возможностью охарактеризовать деятельность министра внутренних дел Протопопова. Также было предложение обсудить продовольственный и транспортный вопросы, которые затрагивали широкие слои населения и давали депутатам широкий простор для критики правительства. Предложения решили рассмотреть во фракциях[10].

9 февраля на очередном заседании бюро Прогрессивного блока решили ограничить повестку первого заседания вопросами топлива, транспорта и продовольствиям, поскольку это позволит «поднять прения на высоту, необходимую, чтобы наэлектризовать и поднять настроение страны»[11].

11 февраля собравшемуся бюро Прогрессивного блока, Родзянко сообщил о своей поездке в Царское Село, где от Николая II «получил самые категорические указания», касающиеся корректного отношения к правительству и его членам, а вместо «возбуждения умов» неосуществимыми политическими лозунгами, царь рекомендовал думе содействовать скорейшей победе на фронте. Выслушав это сообщение, депутаты решили всё же «не отказываться от изображения современной разрухи в стране». Родзянко также сообщил о намерении министра земледелия Риттиха выступить на заседании с докладом по продовольственному вопросу. Это обстоятельство смутило депутатов, и они рассмотрели возможные риски срыва первого заседания[12]. По мере приближения даты открытия сессии активность депутатов возрастала.

Весь день 12 февраля проходили совещания различных думских органов и фракций, которые длились до полуночи. Камнем преткновения явилось намерение Родзянко выступить с речью и предполагаемая речь министра Риттиха. Депутатами внимательно оценивались всевозможные комбинации этих двух выступлений и их возможное влияние на настрой заседания в целом[13].

13 февраля собрался совет старейшин Государственной думы, который согласовал проект повестки первого дня заседания[14]. Также депутатов интересовали возможности правительства вмешиваться в прения и тем самым снижать градус политического накала первого заседания. Нейтрализации этих возможностей правительства депутаты уделили особое внимание[15].

Итоги этой «революционной» подготовки к первому заседанию весьма примечательны: «первое заседание Госдумы глубоко разочаровало руководителей Прогрессивного блока. Они открыто сетуют, что председатель Госдумы М.В. Родзянко и министр земледелия А.А. Риттих испортили весь их план. Их сетования с каждым моментом становятся все более злобными, так как и справа и слева их злорадно высмеивают представители левых и правых фракций»[16].

Следующее заседание опять не принесло нужных результатов:

«Руководители Прогрессивного блока возлагали большие надежды на предстоящее открытие сессии Госдумы. Они не скрывали своих надежд «поднять настроение страны» и сделать большой шаг вперёд в деле борьбы с «безответственным правительством».

Первые два заседания Госдумы, по признанию самих блокистов, не оправдали этих надежд. Даже П.Н. Милюков, фактический глава и руководитель блокового думского большинства, вынужден был заявить, что на этот раз речи представителей фракций звучали вяло и что даже члены Думы мало и плохо их слушали»[17].

Это была, безусловно, победа царского правительства.

Увлечение депутатами политической борьбой против правительства сказалось на деловой работе думы. 18 февраля на совещании в кабинете председателя, Родзянко настаивал на ускорении рассмотрения бюджета на 1917 год в Бюджетной комиссии думы. Свои опасения Родзянко сопроводил фразой: «А то нас прогонят отсюда»[18].

21 февраля совещание думы рассмотрело вопрос о законе об усилении полиции. Всё, что касалось министра внутренних дел Протопопова, бывшего думца, перебежавшего к «темным» и «безответственным» силам, вызывало особую неприязнь у лидеров оппозиции и являлось поводом для усиления критики правительства. На этот раз также решили законопроект отклонить без чтений - в рамках работы Комиссии законодательных предположений. На общее собрание Государственной думы этот законопроект решено вынести в «момент для взрыва Госдумы»[19].

В этот же день, 21 февраля, бюджетная и финансовая думские комиссии рассматривали вопрос о расширении эмиссионных прав Государственного банка на 3 миллиарда рублей. По существу, речь шла о печатании необеспеченной денежной массы. Думская «общественность» была против, предлагая министру финансов, ограничить аппетиты не тремя, а двумя миллиардами. После горячих споров, взаимных обвинений и упреков между представителями думы и правительства решили, что уже поздно и вопрос перенесли на 24 февраля[20]. Этим же днём комиссия по городским делам рассматривала положение о выборах гласных в городские думы, рассмотрение, как обычно, сопровождалось бурными спорами и отсутствием какого-либо решения[21].

Но вот подошёл первый революционный день - 23 февраля, а характер заседаний думы все не меняется. Продолжилось обсуждение доклада министра земледелия о продовольственном положении, причём речи депутатов «носили спокойный и деловой характер». Но вот влияние рабочего движения проявилось и в думе тоже. В 17 часов начались обсуждения запроса в правительство «по поводу прекращения работ на Путиловском и Ижорском заводах». Выступившему в прениях депутату Скобелеву не дали договорить - за «резкие» слова («ваша самодержавная власть», «наши праотцы во Франции опрокидывали троны»). Затем Керенский в своём выступлении «решительно» требовал возобновления работ на заводах, и не менее «решительно» требовал обеспечения рабочих продовольствием. Третьим выступавшим в донесении упоминается Шингарев, который, как и Керенский, требовал «решительности» в устранении продовольственного кризиса, в противном случае, правительство должно «убираться вон». Запрос в правительство был принят единогласно[22]. Позиция Государственной думы была сформулирована в четырёх пунктах: обеспечить население продовольствием; обеспечить рабочих военных предприятий продовольствием; допустить к распределению продовольствия «общественность»; принять всех уволенных рабочих обратно на заводы.

На этом донесения обрываются вплоть до 27 февраля.

Эти небольшая и неполная информация о деятельности либеральной буржуазии накануне и во время Февральской революции в полной мере характеризует её политическое лицо. Несмотря на свою внешнюю оппозиционность и, временами, резкие высказывания даже самые «радикальные» лидеры оппозиции не мыслили себя вне государственного политического строя царской России. Будущие «февралисты» были неотъемлемой частью правящих классов самодержавия: царская государственная бюрократия, дворянство, финансово-промышленная олигархия, наконец, Николай II и его ближайшее окружение, - все были по одну сторону классовой баррикады. По другую сторону классовой баррикады находилось трудовое население империи.

Борьба в стане эксплуататоров шла за перераспределение власти, за овладение государственным аппаратом в своих интересах, но никак не в интересах трудящихся. Каковы будущие «февралисты» были революционерами, наглядно видно из речей того же Некрасова. Будущий министр путей сообщения Временного правительства пугает царское правительство послевоенным сокращением рабочих, но при этом сам испытывает тревогу по поводу возможной революции. Некрасов однозначно заявляет, что либеральные круги - это не революционеры, а способы борьбы их - это только парламентская борьба. Борьбу ведут, всего лишь, с «профессиональными обманщиками», а не за слом общественного строя. Борьбу ведут за то, кто будет владеть государственным аппаратом - царский двор или либеральная буржуазия, не более того.

Сам Родзянко признаётся, что цели этой борьбы - более тонкое одурачивание широких трудовых масс, продление мировой бойни ради прибылей узкой группы лиц, придание второго дыхания буржуазно-дворянским кругам в деле управления страной[23]. Но насколько ничтожны и трусливы либеральные буржуазные круги видно на примере записки князя Долгорукова, в которой он не видит равных политической фигуре Николая II.

А чего стоит возня вокруг первого заседания думы, которое оппозиционеры намеревались превратить в показательную политическую порку правительства. И как их порыв быстро прошёл после «холодного душа» устроенного Родзянке Николаем II, который всего лишь недвусмысленно и в категоричном тоне разъяснил свои требования к работе Государственной думы, приняв её председателя между делом, «до чая»[24]. Эти «февралисты» могли «бороться», фрондировать, интриговать, сговариваться, не выходя за пределы государственного устройства царской России. Единственной нитью, связывающей господ-«февралистов» с трудовыми массами - это «рабочая группа» при ЦВПК. Нитью её можно назвать весьма условно, поскольку влияние на рабочий класс «группы» было крайне незначительным. Тем не менее, царское правительство оборвало и эту единственную нить, арестовав в конце января «рабочую группу».

Насколько далеки от разыгравшейся революции были оппозиционные деятели видно из их поведения в первые четыре дня уличной борьбы. Ещё 22 февраля к Керенскому и Чхеидзе обращались несколько меньшевистски настроенных рабочих Путиловского завода, которые сообщили Керенскому, что начавшаяся забастовка носит политический характер и, что положение весьма серьёзное[25]. Как мы знаем, на следующий день в Госдуме был внесён запрос правительству по поводу локаута на двух заводах, но обсуждать этот запрос начали только в 17-19 часов и обсуждали чуть более часа до 18-22 часов[26]. Но самое главное - это то, о чём говорили депутаты. После прошедшего дня, наполненного массовыми уличными демонстрациями и упорными уличными столкновениями с полицией, они уговаривали правительство принять «решительные» меры к прекращению выступлений рабочих путём подачки в виде куска хлеба и прекращений локаутов! И это выступали самые радикальные элементы оппозиции! Что уж говорить об остальных, которые испытывали тревогу и страх перед «улицей» - той «улицей», которую они так ненавидели и которая им платила сторицей, той самой «улицей», которая уже демонстрировала свои возможности и желания в 1905 году.

На следующий день, 24 февраля, Родзянко сделал заявление в Госдуме по поводу начавшейся революции, которую он назвал «нежелательными и недопустимыми» «волнениями», требующие «быстрых и неотложных мер для успокоения населения»[27].

25 февраля повестка дня в Госдуме состояла из 9 вопросов, ни один из которых не касался событий, происходящих на улицах Петрограда. Само заседание было посвящено обеспечению столицы продовольствием. Объяснялся перед депутатами министр земледелия Риттих, депутаты, в свою очередь, критиковали правительство. Все обсуждение продлилось с 12-01 часов до 12-50 часов, после чего председатель закрыл заседание, объявив, что следующее состоится 28 февраля при той же повестке[28]! Оппозиция, не смотря на экстраординарные события в столице, не корректирует повестку дня, не находит возможным работать весь день и на будущем заседании остаётся при своей рутинной, беззубой повестке дня.

Вечером того же дня в городской думе состоялось вечернее совещание, на котором кроме городских гласных присутствовали депутаты Госдумы. Вновь обсуждалось обеспечение столицы продовольствием, выяснялось, что сделано в этом вопросе правительством, насколько это эффективно, что нужно бы сделать и так далее и тому подобное. И только после перерыва один из выступающих напоминает «революционерам», что несколько часов назад перед зданием думы была расстреляна демонстрация, а убитых и раненых рабочих заносили в помещения городской думы. Но всё что смогло позволить себе это собрание, так это почтить память погибших.

Выступил Керенский, который обсуждал мысль о городском самоуправлении в деле обеспечения продовольствием, при этом очень важно, по его мнению, полное невмешательство правительства и участие рабочих. Очень «революционные» меры! Следующий выступающий депутат-«революционер» меньшевик Скобелев призывает население «сорганизоваться», а правительство должно уйти. Ещё более жалкими являются действия «революционеров», когда Керенский сообщил собранию, что несколько рабочих, направлявшихся из здания ЦВПК в здание Государственной думы, были арестованы полицией. Собрание не нашло ничего более революционного, чем... «просить городского голову войти сейчас же в переговоры с властями об освобождении невинно арестованных рабочих». Просить того самого убежденного оппозиционера Лелянова, который днём раньше категорически отказался выйти к демонстрации рабочих. Собрание закрылось решением передать городу «продовольственное дело» и, в связи с этим, выпустить обращение к населению. И, чтобы окончательно убедить всех в своей «революционности», напоследок либеральные деятели решили, что собираться назавтра нет необходимости[29].

На этом мы завершим небольшой обзор «революционной» деятельности политического центра монополистической буржуазии - Государственной думы. Приведённые выше данные достаточны, чтобы выяснить действительную роль либеральной буржуазии в истории крушения царизма и, вместе с тем, послужат необходимым «предисловием» к таким идеологически ангажированным историческим монографиям, как монография профессора Николаева.

И. Якутов
Примечания в источнике

Аксиомой современной российской истории является неучастие большевиков в Февральской революции 1917 года. Когда историческая наука в нашей стране «освободилась» от «политико-идеологических установок» (а окончательно это произошло в 1991 году), то среди многих, ранее злодейски укрытых от советских людей, «истин», была и «истина» о совершенном неучастии большевиков в свержении самодержавия в России.

В ряду современных пропагандистов этой, вдруг открывшейся «истины», такие серьёзные учёные-историки, как А.Б. Николаев* (* - заметим, что Николаев в советское время защитил кандидатскую диссертацию на тему «Борьба сил революции и контрреволюции в связи с созывом Государственного совещания»[1]), который считает, что в дни Февраля 1917 года большевики испытывали «организационную слабость» и, в целом, вычёркивает из Февральской революции большевистскую партию[2].

Стараются на этой ниве и такие идеологи от истории, как Мультатули, в задачу которых входит формирование многотомных обоснований мифа о прекрасной жизни в царской России и её величайшем деятеле и гуманисте - Николае II. Православный «историк» Мультатули считает, что большевистская партия была непричастна к Февральской революции 1917 года, а «большевистский вождь» (т.е. Ленин) имел «ничтожные масштабы деятельности и возможностей»[3].

Ещё один открыватель «истин», - «патриотичный» писатель Стариков, - просто отрицает участие большевиков, не утруждая себя поиском обоснований [4].

Не удивительно, что вслед за историками и «историками» в современных учебниках для школьников партия большевиков вообще никак не упоминается[5] или упоминается эпизодически с такими уничижительными характеристиками: «Большевики не приняли активного участия в февральских событиях»[6].

Понятно, что в рамках такой «истории» большевиков, как партии, в общем-то, не существует до приезда Ленина в Россию в апреле 1917 года. Только с его появлением РСДРП(б) «неожиданно» и «вдруг» становится заметной политической партией, непонятно откуда набрав сил для противостояния не только с остатками самодержавия (в лице офицерского корпуса армии и флота), не только с монополистической буржуазией (в лице Временного правительства), но и с из лакеями буржуазии из меньшевиков и эсеров в борьбе за Совет рабочих и солдатских депутатов.

И всё бы было хорошо для «освобождённых» от политики и идеологии «историков» если бы не сама... история. Факты, из которых, собственно, и состоит историческая наука свидетельствуют, как раз об обратном.

Большевистская партия в докладах царских чиновников о событиях воскресенья была выделена особо. Из донесения начальника Петроградского охранного отделения в министерство внутренних дел о событиях в столице 26 февраля 1917 года следует:

«В устранение возможности революционным деятелям использовать в своих целях стихийно возникшие в столице беспорядки в ночь на 26 сего февраля было арестовано около 100 членов революционных организаций, в том числе 5 членов Петроградского комитета Российской социал-демократической рабочей партии»[7].

Протопопов в своей телеграмме Николаю II, отправленной в 4-20 утра 27 февраля 1917 года сообщал:

«…Охранным отделением арестованы 30 посторонних лиц в помещении группы Центрального Военно-промышленного комитета и 136 партийных деятелей, а также революционный руководящий коллектив из пяти лиц [т.е. члены Петербургского Комитета (ПК) большевиков - прим. И.Я.]»[8].

Министр внутренних дел Протопопов даёт неверные данные по количеству арестованных членов «рабочей группы» ЦВПК - их было арестовано не 30, а только двое человек* (* - вся «рабочая группа» не превышала 15 человек[9]), и к обстоятельствам их ареста мы вернёмся чуть позже, а сейчас обратим внимание, что и Глобачёв, и Протопопов, отчитываясь о своей репрессивной практике, одинаково выделяют для Николая II два важных обстоятельства: завершена ликвидация «рабочей группы» ЦВПК и ликвидирован Петербургский комитет (ПК) большевиков.

Аресты «рабочей группы» ЦВПК были проведены ещё 27 января 1917 года - в преддверие открытия очередной сессии занятий Государственной Думы, но среди арестованных не оказалось 4 человек* (* - не был арестован руководитель группы Гвоздёв - по ходатайству Гучкова ему был назначен домашний арест, не был арестован провокатор Абросимов и не были арестованы ещё двое человек), двое из которых и были схвачены полицией 26 февраля. Окончательная ликвидация «рабочей группы» ЦВПК - это действия, связанные с борьбой царского двора с монополистической буржуазией за государственную власть в Российской империи, и поэтому Николаю II поспешили доложить об этом, тем более что в своё время он лично давал разрешение на её арест[10].

Но в февральские дни, помимо борьбы с монополистической буржуазией, царизму угрожала революционная борьба столичного пролетариата и доклады о ликвидации ПК большевиков – это уже отражение контрреволюционной деятельности царского правительства против трудящихся масс. Стремясь успокоить пролетариат, вернуть контроль над улицами, заставить рабочих прекратить забастовку, царизм проводит репрессии против революционеров, совершая повальные аресты всех мало-мальски заподозренных в поддержке революционной борьбы. Но создавая массовость для отчётности перед «государём», высшие чиновники правительства не забывают и о деле - из более ста арестованных, царизм выделяется арест Петербургского комитета, как основное действие, направленное на ликвидацию пролетарского революционного движения. Правительство спешит отчитаться перед самодержцем об этой важной части своей работы - об аресте ПК большевиков.

Это прямое свидетельство царских полицейских деятелей опровергает лицемерие современной российской «исторической» школы. Вопреки заявлениям таких идеологов от истории, как Мультатули, Николаев, Стариков и прочих бесчисленных авторов, царизм расценивал большевиков, как самую опасную партию, напрямую влиявшую на пролетариат и возглавлявшую революционную борьбу пролетариата против самодержавия.

Что касается тех 100 или 136 «партийных деятелей» и «членов революционных организаций», то в их числе, безусловно, находились представители различных партий и социальных прослоек, в том числе большевики и большевистски настроенные рабочие*(* - однако, списки арестованных не известны до сих пор[11]).

Сами обстоятельства ареста членов ПК большевиков были следующие. Наутро 26-го было назначено совещание Исполнительной комиссии Петербургского Комитета (ПК) большевиков. Организация совещания[12] была возложена на Скороходова – он один знал место проведения совещания. Встреча была запланирована на квартире Куклина по Большому Сампсониевскому проспекту, в доме №16. Чтобы получить этот адрес члены Исполнительной комиссии ПК должны были сначала обратиться на явку, сказать пароль, получить отзыв и адрес сбора. Явка была назначена на Петроградской стороне и представляла собой район улиц Большая Вульфовская (ныне Чапаева) - Большая Посадская - Большая Дворянская (ныне Куйбышева) и набережная около Сампсониевского моста. На этой явке, по заданию Скороходова, с 9-30 до 10-30 часов должен прохаживаться с газетой в кармане Свешников и направлять участников совещания на квартиру Куклина.

Основываясь на доносе провокатора Озоля, охранка решила пресечь организаторскую и руководящую деятельность большевиков, арестовав их Петербургский Комитет[13]. С помощью того же Озоля на явку был подослан агент с паролем для получения адреса собрания, который запомнился Свешникову своей недалёкой внешностью. «Какой это район послал такого серого парня?», - вспоминал позднее Свешников. До шпика у Свешникова успели взять адрес только четыре члена ПК: Винокуров, Ганьшин, Эйзеншмидт, Скороходов – именно они, и ещё хозяин квартиры Куклин (который не входил в ПК) были арестованы утром 26-го февраля [14]. Ещё несколько членов ПК (как минимум три человека) не смогли взять адреса, поскольку вся явка была полна агентами-филёрами и приходящие большевики решили поскорее удалиться с опасного места[15]. Поняв, что кроме четырёх большевиков на собрание больше никто не придёт, полиция арестовала подпольщиков, устроив целую операцию по захвату квартиры, в которой принимали участие около 50 полицейских[16].

Арест в этот же день двух членов «рабочей группы» прошёл совсем в другой обстановке. Охранке стало известно о собрании с участием двух членов «рабочей группы» ещё накануне и около 20 часов 26 февраля пристав 2-го Литейного участка и взвод солдат-волынцев блокировали входы, и зашли в помещение ЦВПК (Литейный проспект, 46), в котором шло собрание. Внутри пристав и солдаты застали 38 человек, собравшихся возле стола, которые что-то обсуждали и записывали. Визиту пристава и солдат, собравшиеся не придали значения, и ничуть не испугавшись и не смутившись, продолжили свою работу. Пристав спросил, что это за собрание и кто председатель. Один из присутствующих назвал свою фамилию и сказал, что собравшиеся находятся здесь по приглашению г-на Терещенко. Пристав сел за стол и составил протокол, для чего записал адреса и фамилии всех присутствующих. Зачитав протокол, пристав объявил, что все арестовываются и должны проследовать с ним в участок. Присутствующие стали резко возражать, а человек, назвавшийся председателем, позвонил Терещенко и тот пообещал, что сейчас приедет. Терещенко действительно приехал и сразу заявил, что находящиеся в его квартире люди обсуждают свои личные дела. Кроме того, Терещенко просил, чтобы в случае ареста собрания его тоже подвергли аресту. Пристав арестовывать Терещенко, конечно же, отказался. Все вместе, под охраной взвода волынцев и вызванной, для усиления, пулеметной команды, проследовали в участок. В участке после проверки личностей всех отпустили по домам, задержав двоих членов «рабочей группы»[17].

Как видно, в отличие от большевиков, буржуазная оппозиция работала в легальных и весьма комфортных условиях, под защитой таких миллионеров, как сахарозаводчик Терещенко. Эта оппозиция не видела в полиции своих врагов, и не опасались её, да и полиция, собственно, никого не преследовала, а с уважением и в вежливых тонах расшаркивалась с «революционерами» от буржуа. Видно, что господин Терещенко, не смотря на свою оппозиционность, был не прикасаем, поскольку относился к классу богатейших владельцев и составлял основу самодержавной России и, заметим, пользовался буржуазно-самодержавной демократией. И даже самые потерпевшие из этой «революционной» группы - члены «рабочей группы», не смотря на свой арест, всё же были под крылом и опекой монополистического капитала, поскольку работали на монополистический капитал, отстаивая в среде рабочих интересы терещенок, гучковых, коноваловых, путиловых и прочих миллионеров, оправдывая название завербованных платных агентов.

Надо отметить, что многочисленные пропагандисты неучастия большевиков в Февральской революции, не смотря на различия своих «теорий» всё же имеют и общие взгляды: у них общее понимание, что в Феврале 1917 года не было никакой революции, а действовали заговорщики (у каждого свои) и что на улицах Петрограда в революционные дни действовали злоумышленники, которые провоцировали «беспорядки». У Старикова, например, это агентура стран Антанты, которая 25-26 февраля «подстрекая» и раздавая деньги на улицах Петрограда «придаёт бунту второе дыхание»[18]. У Мультатули на столичных улицах провокациями занимаются подготовленные и организованные «профессиональные террористы»[19]. Но оба, как и многие другие «историки» из их компании, абсолютно никак не могут подтвердить эти «предположения» (которые, впрочем, озвучиваются ими столь безапелляционно) документальными данными. Их фальсификация истории не ограничивается только выдумкой никогда не существовавших «уголовных», «жидо-масонских», «агентурных» «банд» на улицах революционного Петрограда, но и распространяется на существующие документальные данные Департамента полиции царской России, которые они вынуждены замалчивать, игнорировать или усиленно купировать. Современные лжеисторики занимаются идеологической зачисткой документальной основы истории - они стирают из исторического оборота полицейские архивы, поскольку эти архивы изобличают их как ангажированных шарлатанов. Методами лжеисторики пользуются разными: примитивный Стариков делает вид, что архивов царского МВД не существует, и никогда не существовало, а более осмотрительный Мультатули представляет читателям отдельные извлечения, которые подходят под его «историю». Например, чтобы сформулировать вывод о «ничтожности» большевиков он «нарезает» куцый винегрет из «типовых» обрывков полицейских донесений за 1916 год о Марии Ильиничне Ульяновой (сестре Ленина) и о состоянии Московского Комитета (МК) большевиков опять же в 1916 году[20].

Несмотря на то, что документы, созданные царской полицией, это весьма специфичные документы, которые требуют осторожного обращения, тем не менее, созданный Департаментом полиции РИ архив противостояния самодержавия своему народу, является одним из базовых, основных источников действительной истории падения царизма в России, без которого невозможно составить полноценную историю нашей страны. Полицейские донесения невозможно вписать в прокрустово ложе «типовых» донесений Мультатули - они гораздо более широко освещают деятельность революционных партий вообще и партию большевиков в частности.

В 1913 году в докладе Департамента полиции о состоянии дел в РСДРП перечислялись все имеющиеся течения (большевики, меньшевики-ликвидаторы, примиренцы) их лидеры и их эволюция в ходе внутрипартийной борьбы[21]. В итогах этого доклада сообщается:

«Резюмируя современное (относящееся к 1912-1913 гг — прим. И.Я.) состояние Российской Социал-Демократической Рабочей Партии, надлежит сказать, что из всех революционных организаций, существующих в России и за границей, единственная, которая не отстала от современного подъема в рабочем движении, которая успела достаточно сплотиться и зафиксировать свои лозунги и связи, и теоретически и практически не отстать от всеобщего оживления—это большевистская фракция Российской Социал-Демократической Рабочей Партии. Даже в сравнении с эс-эрами, бундовцами, поляками и т.п., большевики гораздо серьёзнее сохранили и укрепили свой партийный аппарат»[22].

Перед самым началом империалистической войны охранка самым внимательным образом следила за рабочим движением вообще и за большевиками в частности. 19 июля 1914 года, в разгар всеобщей мобилизации, объявленной Николаем II и за день до объявления войны Германией России, охранка отмечает проведение на столичных заводах антивоенных митингов. Большевистские ораторы призывали «всеми мерами и средствами бороться против самой возможности войны, независимо от поводов и причины для начала таковой», а также призывали «обратить всю силу оружия не против неприятельских армий, состоящих из таких же рабочих пролетариев, как и они сами, а против «врага внутреннего в лице правительственной власти и существующего в империи государственного устройства»[23]. Череда взаимных ультиматумов и объявлений войны, которые окончательно сформируют блоки империалистических хищников, ещё впереди. Ещё не ясны масштабы будущей бойни, не до конца ясны имена будущих врагов и союзников. Но при том при всём, обращает на себя внимание предельно ясная позиция большевиков: не допустить войны с кем бы она ни была, в которой рабочие и трудящиеся лишь пушечное мясо в спорах империалистов за прибыли, поэтому лучшая борьба с войной – это направить винтовки против «своих» империалистов. Это классовая позиция, направленная в защиту интересов пролетариев всех стран, против класса финансовой олигархии всех стран к какой бы стране она не относилась к Англии ли, Германии ли, Франции или России. Враг определяется не по национальному признаку, а по классовому. Высказана эта позиция до начала войны и, кстати, полностью опровергает буржуазную ложь о «предательстве» отчизны большевиками в интересах Германии.

Начавшаяся мировая бойня не изменила информированность царской охранки о работе партийного аппарата большевиков: в докладе от 11 декабря 1914 года говорится, что «отдаленность заграничников (заграничное бюро ЦК — прим. И.Я.) от «русской действительности», а равно и постоянные аресты членов ЦК переменного состава привели в конце концов к тому, что в действительности фактические обязанности центрального партийного руководящего коллектива сосредоточились в руках цекистов-депутатов и их товарищей по думской фракции»[24].

Политический сыск царизма в курсе организационных проблем большевиков - эти проблемы вызваны отсутствием руководящего органа партии. В силу постоянных арестов Русский ЦК прекратил своё существование. Однако, его функцию взяли на себя легальные большевики - депутаты Госдумы, и охранка обращает особое внимание на деятельность депутатов-большевиков, в результате чего, арестованные в ноябре 1914 года, пять большевиков-депутатов осуждаются и высылаются в Туруханский край.

Но ликвидация большевистской фракции не прекратила деятельность большевиков. Генерал-майор Глобачев 31 мая 1916 года, докладывая об одном из собраний рабочих, цитирует большевика-докладчика: «рабочее движение в России в настоящее время фактически уже «упирается» в вооруженное восстание...»[25]. И это сказано за девять месяцев до Февральской революции! Затем Глобачёв приводит следующие тезисы докладчика: предлагается усилия партийных организаций направлять не на одиночные разрозненные выступления, а стараться придать забастовкам районный характер или городской, при этом не ограничивать коллективы заводской территорией, а выводить их на улицу. Мы видим, что тактика классового противостояния была проработана большевиками ещё почти за год до февральских событий и именно по этому «сценарию», озвученному в мае 1916 года, началась и развивалась Февральская революция 1917 года.

Охранка не может безучастно взирать на такую революционную работу и Глобачев докладывает об арестах, произведённых с 20 по 21 июля 1916 года, в ходе которых «было произведено до 120 обысков у лиц, причастных к деятельности Петербургского комитета и входивших в таковой в качестве членов, а из числа обысканных 30 человек были арестованы, как особо опасные и вредные»[26].

Серьёзное отношение царизма к большевистской партии - это не единственная причина, по которой апологеты «ничтожности большевиков» стирают из истории полицейские архивы. Кроме того, что царизм весьма серьёзно относился к большевикам и считал их деятельность угрозой для своего существования из этих докладных видно, что охранка была прекрасно осведомлена о внутренней борьбе и политических течениях РСДРП, политической программе большевиков, тактических приемах и установках партийных организаций. Надо отметить, что такую информированность полиция имела во всех, и не только революционных, но и в оппозиционных партиях и кружках. А значит, при такой степени контроля и освещенности оппозиционного и революционного движения не могло существовать каких-либо секретных, тайных, неизвестных сил, ускользнувших из внимания политического сыска самодержавия. С этой точки зрения, полицейские архивы наносят смертельный удар по идеологическим измышлениям современных «историков», замещающих революцию неведомыми «агентурами спецслужб», «жидо-масонскими», «жидо-большевистскими» и «уголовными» «бандами», и лжеисторики спешат навсегда исключить розыскную и аналитическую работу царской охранки. Между тем, царская охранка и её провокаторы оставили многочисленные документы, которые позволяют спустя век воссоздать не только хронологию событий, но и атмосферу противостояния царизма и революционеров.

«Освещали» большевиков изнутри агенты охранки - провокаторы, которые, нередко, занимали весьма высокое положение в партии. Чего стоит только один Малиновский - депутат Госдумы и член ЦК, разоблаченный, кстати, ещё до революции, в 1914 году. Были доносчики пониже рангом. Провокатор Шурканов (он же «Лимонин») был членом ПК и Выборгского райкома, представляя завод Новый Айваз. Он, к примеру, 26 февраля 1917 года сообщал, что в широких массах народа утвердилась мысль о начале революции и неспособности правительства ей противостоять. По сообщению Шурканова от решительной победы над самодержавием народ отделяет один шаг - выступление войск на стороне революции, и это выступление ожидалось со дня на день. Далее, провокатор обратил внимание своих шефов-полицейских на то обстоятельство, что заводы превратились в подобие политических клубов, которые умело используются большевистскими партийными агитаторами и организаторами для развития революционного движения и, что уже озвучен лозунг выбора в Советы рабочих депутатов и выборы состоятся уже 27 февраля. В заключение своего доноса провокатор буквально заклинает власти принять «решительные и беззамедлительные действия» к прекращению возникших в войсках брожениях, в противном случае «страну уже ничто не спасёт от революционного переворота»[27].

Интересна история ещё одного провокатора, входившего в руководство большевистской организации в Петрограде - это Озоль Ян Август Янович (он же Ян Мартынович Осис, он же Василий Петрович Буньков, Янковский, Черноморцев, партийная кличка «Черномор»). Он являлся не просто членом Петербургского Комитета (ПК) большевиков, но и членом Исполнительной комиссии - руководящего органа ПК. Ещё в 1915 году Осис, на волне борьбы большевиков против выборов в «рабочую группу» ЦВПК, привлекает к себе внимание и от Петроградского района попадает в ПК, и сразу же в его Исполнительную комиссию. Последовавший арест Озоля в октябре 1915 года, «вырывает» его из революционного актива и, по его словам, находясь в это время в тюрьме, Озоль начинает сотрудничать с охранкой.

Не вдаваясь в подробности биографии провокатора, отметим, что его «грехопадение», вероятнее всего, произошло много раньше.

Не просидев и двух месяцев, провокатор покидает тюрьму и уже в мае 1916 года от Василеостровского района снова попадает в ПК. В июле этого же года Озоль внезапно уезжает в Финляндию и отходит от партийной работы. Странным образом с этим неожиданным «отпуском» совпадают аресты и фактический разгром районных организаций большевиков и самого ПК. До января 1917 года Озоль как будто вне активной подпольной работы - он читает «лекции».

Но вот подпольная организация большевиков в конце 1916 года переживает несколько чувствительных провалов, в связи с чем, большевики решают полностью переизбрать ПК и из него выбрать новую Исполнительную комиссию. От районных комитетов были направлены новые члены ПК, которые из своего состава выбрали Исполнительную комиссию. Среди новых членов ПК от Василеостровского райкома был направлен провокатор Озоль.

Интересно проходили выборы в комиссию: среди новоиспеченных членов ПК (которые, кстати, не были друг с другом знакомы) Озоль, как выяснилось, был самым опытным партийным работником и в связи с этим был избран председателем собрания. Исполнительная комиссия была выбрана тайным голосованием: записки с голосами были переданы Озолю, как председателю собрания, им же были обработаны и затем, также тайно, без оглашения присутствующим, с помощью записок, были уведомлены избранные в комиссию члены ПК[28].

Таким образом, полицейский агент Озоль не просто вошёл в руководство влиятельнейшим политическим органом рабочего класса, но и сразу овладел полной информацией о количестве и составе руководящего органа столичных большевиков. Непосвященному покажется, что после такого успеха провокатора вся большевистская организация была «в кармане» у полиции, но на самом деле это обманчивое впечатление.

Техника подпольной работы большевиков подразумевала внутрипартийную конспирацию: товарищи по партии не знали настоящих имён друг друга, не знали места работы и места проживания. Обратите внимание, что даже членам ПК остался не известным полный состав ими же выбранной Исполнительной комиссии. Внутрипартийная конспирация скрывала персональные данные подпольщиков: Озоль, к примеру, не знал состава Русского Бюро ЦК, а знал лишь связного - Залуцкого и то лишь его партийный псевдоним - «Николай». Ни настоящего имени и фамилии, ни место жительство, ни место работы Залуцкого не были известны Озолю, не смотря на то, что он очень желал их узнать.

В свою очередь, Залуцкий, как ответственный за связь с ПК, из всего его состава общался сначала только с Толмачевым и Озолем, а затем только с Озолем, поскольку Толмачёв был «засвечен» перед охранкой, и в связи с постоянной слежкой за ним его невозможно было использовать в подпольной работе. Более ни с кем из Исполнительной комиссии Залуцкий не имел постоянных рабочих контактов. Понятно, что неписанные законы внутрипартийной конспирации стирались и исчезали, когда в ходе совместной тяжелой подпольной работы товарищи на деле, а не на словах, убеждались в надежности и преданности работающего рядом. В таких условиях партийное товарищество превращалось в дружбу и безоглядное доверие и заменяло внутрипартийную конспирацию.

Пример такой партийной дружбы - сормовское землячество, сыгравшее значительную роль в большевистской столичной организации во время Февральской революции. Скороходов, Свешников, Павлов, Чугурин ещё с первой русской революции хорошо знали друг друга по совместной партийной деятельности в Сормове. На их безусловном взаимном доверии во многом строилась подпольная работа ПК и районных организаций в последние месяцы царского режима.

Другая особенность подпольной работы большевиков, которая страховала от утечки информации и облегчала выявление провокаторов - это персональная ответственность за выполнение партийного задания и узкий круг посвящённых (иногда в буквальном смысле до одного человека) в выполняемое задание. Как это работало на практике прекрасно видно на примере организации совещания Исполнительной комиссии ПК 26 февраля: вся организация была сосредоточена в одних руках - в руках Скороходова. Он сам подобрал конспиративную квартиру и связного на явке. И никто из ПК, кроме самого Скороходова, не знал о месте и составе предстоящего собрания. Не знал об этом и Озоль. Такая конспирация, в конце концов, уберегла от ареста основную часть Исполнительной комиссии ПК.

История провокатора Озоля, между прочим, освещает одно обстоятельство, о котором различные антисоветские и антикоммунистические «историки» предпочитают скромно помалкивать. Дело в том, что в Исполнительной комиссии ПК существовало разграничение обязанностей, каждый, кроме всего прочего, имел свою узкую партийную задачу. «Черномор», избранный в Исполнительную комиссию в 1915 году был назначен... казначеем. То есть, тем большевиком, который распоряжался партийной кассой всего Петербургского Комитета (ПК). В январе 1917 года Озоль, как член Исполнительной Комиссии (ПК) вновь назначается казначеем и в этом статусе встречает Февральскую революцию.

В начале марта 1917 года ПК выходит из подполья и Озоль (к этому времени ещё не разоблаченный провокатор), по сложившейся традиции, опять назначается казначеем теперь уже легального ПК. После того, как в прессе начали публиковать имена полицейских провокаторов, Озоль, не дожидаясь своего разоблачения, скрывается из Петрограда во Владивосток. На Дальнем Востоке он будет сотрудничать с белогвардейскими и бандитскими режимами, а также с японскими и американскими интервентами, и только в 1922 будет арестован органами ГПУ, как цензор министерства внутренних дел правительства белобандита Меркулова.

При проведении следствия, работники ГПУ заинтересовались его прошлым и выяснили, что перед ними известный провокатор. После этого Озоль был доставлен в Ленинград, осуждён и расстрелян по приговору суда в 1924 году[29].

Провокатор охранки одновременно являлся распорядителем финансов самой влиятельной, самой деятельной, самой большой организации большевистской партии - Петербургского Комитета. Он имел полную информацию о суммах, имевшихся в распоряжении большевиков, о том как тратились эти суммы, о лицах вносивших денежные средства и об источниках этих средств. Этой информацией - о финансовых делах ПК большевиков, владели и его руководители из охранки. Более того, гражданин Озоль до 1922 года находился на территории белых и оккупационных антисоветских режимов, имея полную возможность дискредитировать большевиков, используя свою осведомленность. Но «разоблачители» «продажных» большевиков предпочитают не замечать такого компетентного свидетеля, который к тому же не зависел от большевиков и вполне мог рассказать компрометирующие большевистскую партию сведения. Не замечают, поскольку Озолю, после падения царизма, нечего было рассказать скандального, так как основным и постоянным источником скудного бюджета ПК большевиков являлся сам рабочий класс, покупавший газеты, журналы, литературу, фотографии, жертвовавший по подписным листам, помогавший семьям осуждённых и таким образом наполнявшим кассу партии. Партия рабочего класса финансировалась самим рабочим классом - вот настоящая правда о «деньгах» большевиков. Но зачем нужна такая правда «освободившимся» от идеологии «историкам»-разоблачителям? Такая правда неликвидна на рынке издателей и заказчиков псведоисторической литературы, поэтому она легко заменяется домыслами, слухами, сплетнями, наговорами, клеветой, ложью, обманом и демагогией.

Царская полиция, в отличие от «освобождённых» от идеологии «историков» была осведомлена о партии достаточно, чтобы точно знать, что большевики не действуют в интересах какого-либо государства, не находятся в сношениях с агентурой иностранных спецслужб, не финансируются из чужой казны, а имеют своей опорой российский пролетариат и борются против самодержавия и капитала. Полиция, в силу своей информированности, даже в разгар революции не нуждалась в каких-то особых следственных мероприятиях в отношении большевиков...

Полный текст с примечаниями здесь

И. Якутов