Александр Болдырев, востоковед, 38 лет
28 декабря 1947 года
Ленинград
Ровно месяц тому назад, 28 ноября, пошел утром в сберкассу, чтобы снять с книжки 300 руб. (нам с Торой не хватило зарплаты). В сберкассе народу никого не было, только передо мной грубо плохо одетый человек с красным обветренным лицом вынимал со своей книжки 5000 руб. Я еще обратил внимание на его мрачное, почти злобное выражение. А через несколько часов в этой же сберкассе — и во всех сберкассах и банках города — свирепо мялась, прела, гудела и «пассивно дралась» огромная обезумевшая толпа «вынимающих» вкладчиков. Наличность касс мгновенно была исчерпана, и принимали только заявки на следующий день. Одновременно другая толпа с такой же стихийной яростью очищала государственные и комиссионные магазины. Цены выросли до чудовищных размеров, сбывалось все, лежавшее на прилавках годами. Обезумевшие люди тащили картины, ковры, вазы. Шло великое превращение денег в вещи. В течение трех или четырех дней безумствовало население, перемещались огромные миллиардные суммы. Затем все успокоилось. Только у инкассаторских пунктов стояли многочасовые очереди. И вот началось даже обратное вкладывание в сберкассы. Все многообразие диких слухов сменилось одним определенным: обмен старых денег будет производиться по месту работы — два или три оклада.
Затем, в воскресенье 14 декабря, часов в 6 вечера «знаменитый диктор» читал на всю страну постановление о денежной реформе — «последняя жертва». Стало вдруг ясно: все, что на руках, — горит в соотношении 1 к 10. Через несколько минут по всем улицам, со всех сторон, ко всем сберкассам неслись вскачь обыватели, думая в наивности еще успеть переложить свои кубышки на книжки. Увы, сберкассы были закрыты с часу дня! А до часу еще принимали! У нас с Торой сгорели три косых, на Загородном — около 5-ти.
