Я открыл глаза и посмотрел в зеркало. Передо мной стоял абсолютно другой человек. Поразительно, как далеко зашел человеческий прогресс… Еще буквально несколько лет назад человечество удивлялось изобретению лекарства от рака, а уже сегодня можно изменить внешность, просто надев синтетический костюм… Черт… Опять философские мысли лезут мне в голову… Значит скоро начнется…
Выплевываю жвачку и выхожу из раздевалки. Свет неоновых ламп в коридоре слепит меня. Я смотрю прямо на них. Моим глазам больно. Не от ламп. Я смотрю на руку. Вены опять распухли. Руки дрожат. В голове помутнение. Я постепенно забываю кто я и куда должен идти… Зачем я скрываю свою реальную внешность? Черт, надо сосредоточиться… Напрячь мозги… Постепенно разум возвращается ко мне. Я, мистер К… 2138 года рождения, работаю в организации Общечеловеческого Мирового совета в отделе по борьбе с наркоманией. Провожу лекции о вреде психотропных веществ. Почти все вспомнил… Но где я? И что я здесь делаю? Такое чувство, что мозг внутри черепа растекается, словно тающее масло… Останавливаюсь посреди коридора и пытаюсь сосредоточиться… Нет, мозги все еще текут…

— Мистер К…! — Слышу я позади себя, — мистер К…, мы уж думали, что вы там заснули. Пройдемте со мной, зал в другой стороне.
Я вспомнил. Д… региональный институт, на очереди речь перед студентами. Я иду за человеком в коричневом костюме. Я не разглядел его лица ни когда только пришел сюда, ни когда он обнаружил меня в коридоре. Но это неважно. Риск того, что он носит свое настоящее лицо, примерно равен нулю. С изобретением визуализационных костюмов настоящие лица сохранили лишь полумертвые жители трущоб, составляющих большую часть Общечеловеческого союза. Но лично я видел население трущоб лишь на фотографиях, сделанных самыми отчаянными и последними независимыми репортерами. Для людей среднего достатка все жители союза равны. По крайней мере, так говорят.

Мы входим в зал. Помутнение из головы передается по всему телу, от клетки к клетке. Я иду к трибуне словно мешок, набитый мясом. Ноги подкашиваются. Тошнит. Меня усаживают на стул на дальнем краю сцены. Передо мной начинает говорить какой-то профессор. Он говорит долго и без остановок а я тем временем чувствую, как мое тело рушится на куски. Спустя какую-то там вечность наконец звучит мое имя. Я подхожу к микрофону. Зал наполнен. Меня не покидает ощущение, что он бесконечен. Я смотрю в самую его дальнюю точку. Она кажется настолько далека, что я не могу понять где она именно…
— Мистер К…? С вами все в порядке? — Слышу я уже знакомый голос человека в коричневом. Я должен начать говорить. И я говорю…
— Современная… молодежь... Сильно подвержена… влиянию… самых разных… организаций… и личностей…
Я останавливаюсь. Будто лимит отпущенных мне слов в этой жизни иссяк. Забавно… Наркоман ведет лекции о вреде наркомании… Хотя, может и не так забавно… Сегодня все сидят на веществах. Я. Декан этого института. Тот человек в коричневом. Паренек из первого ряда. Девушка, что сидит через четыре сидения от него. И даже часть тех вылизанных офисных трудяг из представительства совета, что регулярно посылают меня толкать подобные речи. Но моя ситуация хуже, чем их. У меня началась ломка. Я чувствую, что не простою у трибуны ни минуты больше, но пытаюсь продолжить… язык упрямо отказывается произносить слова и предложения. Я больше не управляю своим телом. Моя сущность требует лишь одного… БЕЖАТЬ!!! Спустя секунду я уже лежу на траве у института. Потеряв рассудок, я не нашел пути выбраться из здания, кроме как выпрыгнуть в окно третьего этажа. Все полит, но после такой встряски я хоть вновь почувствовал руки и ноги. Они дрожат сильнее, чем стены многоэтажки во время 12-балльного землетрясения. Я встаю с огромным усилием и бросаюсь к воротам. Бегу через город. Мимо меня стремительно проходят рекламные щиты, машины, деревья, люди. Сколько времени я уже бегу? Неизвестно. Звонит телефон. Я не отвечаю. Я знаю, что это из представительства союза. Я знаю что теперь они уволят меня. А потом проверят. И убедившись в том, что я наркоман, лишат меня всего, что у меня есть и выкинут в трущобы подыхать. Туда, куда обычно скидывают трупы бездомных.

Заблудившись в хитросплетении своих мыслей, я оказываюсь на крыше высотки. Телефон опять звонит. Я достаю из кармана костюма пистолет. Всегда ношу его с собой, как и чертова половина этого мира. В последний раз осознаю, что со мной произошло. И чему предстоит произойти. Я прижимаю пистолет к виску, но рука дрожит еще сильнее. Телефон вновь звонит. Теперь я уверен что это они. Они следят за мной. Они следят за всеми на этой планете. Они боятся опасных людей, но опаснее них никого нет. Трудно удерживать власть над миром, когда большая часть его – опороченный и обиженный нищий сброд. Мысли в моей голове начинают надоедать. Пора с этим покончить. Несмотря на дрожь в руке я стреляю. Мое тело тихо падает на крышу, а кровь окрашивает ее в красный. Снова звонит телефон. Завтра мой труп найдут и скинут в трущобы. В этом мире от судьбы не убежит никто…

Чарлз Фрек, подавленный тем, что происходит со всеми его знакомыми, решил покончить с собой. В кругах, где он вращался, покончить с собой было проще простого: берешь большую дозу «красненьких» и, отключив для спокойствия телефон, глотаешь их с дешевым винцом.

Главное — запланировать, как обставить смерть, какие иметь при себе вещи. Чтобы археологи, которые найдут их позже, смогли определить, к какой социальной прослойке ты принадлежал. И где в этот момент находилась твоя голова.

На отбор вещей Фрек потратил несколько дней — гораздо больше, чем понадобилось, чтобы прийти к решению покончить с собой. Его найдут лежащим в постели с книгой Айан Ренд «Источник» (доказательство того, что он был непонятым гением, отверженным толпой и в некотором роде убитым ее презрением) и с незаконченным письмом, протестующим против взвинчивания цен на газ. Таким образом, он обвинит систему и достигнет своей смертью чего-то еще, помимо того, чего достигает сама смерть.

Говоря по правде, он не очень ясно представлял себе, чего достигает смерть, так же, как и то, чего достигнут эти два артефакта. Так или иначе все определилось, и он стал готовиться, как зверь, нутром почуявший, что пришел его конец, и инстинктивно выполняющий программу, заложенную от природы.

В последний момент Чарлз Фрек решил запить «красненькие» не дешевым винцом, а изысканным дорогим напитком. Поэтому он сел в машину, отправился в магазин, специализирующийся на марочных винах, и купил бутылку "Мондави Каберне Совиньон" урожая 1971 года, которая обошлась ему в тридцать долларов — почти вся его наличность.

Дома он откупорил бутылку, насладился ароматом вина, выпил пару стаканчиков, несколько минут созерцал свою любимую фотографию в "Иллюстрированной энциклопедии секса" (позиция "партнерша сверху"), затем достал пакетик «красненьких» и улегся на кровать. Он хотел подумать о чем-нибудь возвышенном, но не смог — из головы не выходила партнерша. Тогда он решительно проглотил таблетки, запил стаканом "Каберне Совиньон" и положил себе на грудь книгу и незаконченное письмо.

Однако его накололи. Таблетки содержали вовсе не барбитураты, а какой-то психоделик, новинку, таким он еще не закидывался. Вместо того, чтобы медленно умереть от удушья, Чарлз Фрек начал галлюцинировать. Что ж, философски подумал он, вот так у меня всю жизнь. Вечно накалывают. Надо смириться с фактом, учитывая, сколько таблеток он глотанул, что его ждет глюк из глюков.

Следующее, что он увидел, было явившееся из иных измерений чудовище. Оно стояло у кровати и смотрело на него с неодобрением. У чудовища были несметное множество глаз и ультрасовременная, супермодная одежда. Оно держало огромный свиток.

— Ты собираешься зачитывать мои грехи, — догадался Чарлз Фрек. Чудовище кивнуло и распечатало свиток. — И это займет сто тысяч часов, — закончил Фрек, беспомощно лежа на кровати.

Уставившись на него всеми глазами, чудовище из иных измерений сказало:

— Мы покинули бренный В этой Вселенной такие низменные понятия, как «пространство» и «время», лишены смысла. Ты вознесен в трансцендентальную область. Твои грехи будут зачитываться тебе вечно. Списку нет конца.

Тысячу лет спустя Чарлз Фрек все так же лежал в постели с книгой и письмом на груди.

— И далее… — зачитывало чудовище. Что ж, подумал Чарлз Фрек, по крайней мере раз в жизни я выпил приличного вина.