Глава 4

– Разве существуют на свете люди, кому могут не нравиться эти приятные сердцу внезапные трески, кашли, хрипы, шорохи, рык, чудящиеся в темноте шаги, чьи-то непонятные вздохи, которые так радуют душу знанием, что ты не один в этом чудесном месте? – говорил Игореха, наведавшись ко мне через неделю.

– Могут, – уверил я. – Еще как. Но давай ближе к делу.

– Есть известия от адвоката.

Над костром благоухала уха, которую я периодически помешивал. Игореха расположился на трухлявом пне, бугристый нос с удовольствием втягивал запах, отчего глаза закатывались, будто эти процессы у него привязаны один к другому. Вдох – зрачки задрались, выдох – опустились. Простейшая механика. Спрашивать, к каким еще процессам его физиологии применимо данное правило, думаю, не стоит.

– Значицца так, – сказал он. Руки сложились на груди, взор с большим трудом отлип от котелка, отчего взаимосообщавшаяся с носом система приказала долго жить. – Во-первых, никакой девчонки, которую, по твоим словам, убитый принес в дом, в деле не фигурирует.

Мое негодование прервал простой взмах руки.

– Второе. О чем ты не говорил. Я про обвинение в краже.

Если у удивления имеются зарегистрированные рекорды, то я побил их все:

– В краже?! Чего?

– Каких-то важных документов.

Припомнилась шарившая по комнате брата Сусанна. Меня скрутило, как от зубной боли. Если насчет кражи правда…

– Это подстава!

– То есть, ты не брал?

– На фига?!

Игореха пожевал нижнюю губу.

– И не мог случайно прихватить…

– Как ты это себе представляешь, мать твоя красавица?

– Никак. Однако, в жизни всякое бывает.

Остудив мой пыл, сослуживец продолжил тихо и деловито:

– Значит, не было никаких документов?

– Нет, – отрезал я, надуваясь как спасенный из морских лап многодневный утопленник.

– Может, на флэшке? В электронном виде? Ты мог не знать…

– Я ничего не брал у Сусанны.

– А не у Сусанны? Просто, будучи в квартире, задел или уронил, а рука автоматически сунула в карман…

Не снизойдя до словесного реагирования на глупость, я отрицательно покачал головой.

Игореха сделал, наконец, шаг в правильном направлении:

– Понимаю. Задольские интересовали тебя исключительно в телесно-приятном аспекте.

– Не во множественном числе, не обобщай. Хотя после произошедшего…

В глазах вспыхнули варианты.

Не жаловавшийся на фантазию приятель улыбнулся, затем вздохнул:

– Смотри, какая ситуевина вырисовывается. Пока Задольский в силе, тебе ни хрена не светит. Единственный путь не сесть всерьез и надолго там – сидеть тут. И не рыпаться. Ключевое слово – «пока».

– Сколько оно будет длиться? – выдавил я, кривя губы. – Сукин сын, судя по холеному виду, помирать не собирается. Если только от излишеств. И в высоких кабинетах он как рыба в аквариуме, все схвачено, всем кум или сват.

– В том-то и штука, – вдруг улыбнулся Игореха. – Кирилл Кириллович, адвокат, сказал по секрету, что под твоего Задольского серьезно копают. Какие-то молодые и нахрапистые. Старый хрыч со дня на день в отсев пойдет, тут ты и явишься с повинной. Мол, существовала угроза жизни, а теперь готов поведать все, как на духу. И те же улики, что сейчас против тебя, вдруг за тебя станут. Усек пропорцию?

Игореха иногда вставлял в речь слова, смысл которых не до конца понимал. Или специально так делал, для хохмы. Весьма полезно, между прочим, чтоб оппонент считал себя умнее. Неплохо бы и мне приемчик перенять.

Когда разговор зашел насчет житья-бытья, я мимоходом полюбопытствовал:

– В полнолуние свет какой-то видел. Вроде, костры.

Решил пока ограничиться этим.

– Где? – Игореха мгновенно посерьезнел.

– У кабаньей тропы.

– Не-е. – В глазах собеседника мелькнул странный огонек. – Не может быть.

На этом разговор закончился. Про двух местных и последующий труп я говорить не стал – проблем и так хватает, чтоб еще деревенским дорогу переходить.

Короче, привыкал я к лесной жизни. Рыбачил, учился охотиться. Тренировки составляли единственное осмысленное наполнение дня. Я метал нож, стрелял из лука по мишеням. По животным пока не спешил. По двум причинам. Стрелы жалко – раз. Они меня чуяли за версту и обходили – два. Но я присутствия духа не терял. Всему свое время.

Нервировали безумные лесные насекомые и отсутствие хлеба. Зато ягоды и рыба имелись в изобилии, первых хоть лопатками жуй, вторую нужно вынимать из воды… если знать место и время. Спасибо Игорехе, знание имелось.

Бриться я перестал вовсе, хотя станок с набором лезвий в запасах присутствовал. Перед кем форсить? Перед кикиморами болотными? Так нету их, родимых. А жаль. Сейчас бы и кикимора жизнь скрасила.

Пару раз над лесом взревывал густой шум на краю леса. Любители внедорожников собирались помесить грязь и поточить лясы. То джип-триал, то трофи-рейд, то просто покатушки. Похожий на лешего, я сидел в кустах, наблюдая чуждую для себя жизнь.

– Блокировки!

– Давление до ноль-восемь!

– Сендтраки!

– Лебедуй!

– Точка-то – под водой!

– Хай-джек утопил!

– У меня Ебс не отключается!

И прочая хрень. На первый раз. На второй я уже отличал стальной сендтрак от пластикового, а а-бэ-эс от и-эс-пи.

Разворотив природу, а заодно вдребезги ухайдакав несколько машин и ящиков водки, довольный народ расползался по городским квартирам. Рев над лесом стоял несусветный.

А Игореха твердил: никого, глушь…

Так прошел месяц.

К следующему полнолунию я был готов. Даже побрился зачем-то.

Еще до заката хлипкий плотик переправил меня на тот берег, где я замаскировался в кустах у самой воды, в самой их середине. Даже прямо посмотришь – не поймешь, что за бугор такой в непроходимой поросли торчит. С собой – только нож, на всякий случай. Бинокль остался в землянке. Зрелище, если состоится, буду наблюдать прямо из партера, к тому же блеск окуляра может выдать.

Подо мной последний раз чавкнула грязь, шелохнулись ветви, и все затихло. Ждем-с.

По шее полз молоденький паучишка. Пели какие-то птички. Жужжали злые комары, к которым я стал уже привыкать, живем теперь вместе, соседи, какие-никакие. В городе бывает соседство и хуже. Хотя, как известно, человек ко всему привыкает. Даже к невыносимым соседям.

Вокруг было тепло, тихо и…

Уже не тихо.

В грязь залез не зря. Жрицы неведомого Альфавиль-виля вновь явились. Та же шестерка. Нет, плюс еще одна, седьмая. Столь же молоденькая. Даже моложе остальных. Смешливая, тихая, взгляд скромен и наивен. На вид – ребенок совсем. Крепенькая, порывистая, светловолосая. Плечики жмутся, босые ноги не привыкли к таким походам. Она стремилась скрыться за спинами, а ее упорно выдвигали вперед. На всех снова длинные льняные сарафаны, на головах венки. Шли осторожно, но быстро.

– Может, не надо? – видимо, не первый раз поинтересовалась младшая.

Она вновь спряталась за кого-то из старших. Не получилось, одновременно несколько рук вытолкнули ее на поляну, из мрака в свет.

– Глупенькая, – сказала ей одна, самая полненькая. – Счастья своего не понимаешь.

– Не бойся, – ласково прибавила другая. – Любая из нас с радостью поменялась бы с тобой местами. Не просто с радостью – с восторгом! Да кто же даст.

Она вздохнула.

Что-то нарушило ночную тишину, все замерли, лица как по команде обернулись к реке.

Вылупившаяся луна красила водную дорожку сиянием. Едва видная в этом свете, к месту сборища быстро приближалась голова неизвестного. Потом стало казаться, что голов две, слышался плеск, мелькали руки. Через минуту загадка разрешилась: мокро-блестящий пловец тащил плывущий пластиковый пакет с вещами. Пловец выполз внизу на отмель. Выползла. Поскольку тоже оказалась девицей, приятные глазу признаки не оставили сомнений. Вытащенное из пакета полотенце отерло многовыпуклую фигуру, ее покрыл такой же, как у всех, балахон. Я не успел огорчиться, ибо застыл, не смея шевельнуться, даже глаза пришлось превратить в щелки, чтоб не блестели: новоприбывшая, взобравшись по откосу, огляделась по сторонам и быстрым шагом направилась ко мне.

Провал. Сквозь щетку ресниц я глядел, как она приближается. Бежать? Или просто сдаться? Интересно, что сделают со случайным свидетелем. Если происходящее для них вроде ролевой игры – перебьемся. Пожурят и отпустят. А то и в компанию примут, чем черт не шутит. Если же все всерьез…

И если учесть, что свидетель вовсе не случайный…

Дойдя до зарослей, девушка остановилась, руки наломали веток и проворно сплели их между собой. Водрузив венок на мокрые волосы, она двинулась обратно, громко восклицая:

– Уф, едва успела. Здорово, красавицы! Наши ряды и шансы растут?

– Запаздываешь, Настена.

– Филька, скотина, никак не вырубался, – стала оправдываться Настена. – Пришлось второй пузырь раскупоривать.

– Та же история, – ввернула одна из пришедших ранее, полненькая, с грустными глазами. – Не засыпал, хоть тресни.

– В прошлый раз вообще выбраться не смогла, – перебила Настена, с удовольствием разглядывая смущенно потупившуюся новенькую. Даже вокруг обошла.

– А я своего в город отправила, к братьям, – объявила еще одна.

– Загуляют, Санька, без твоего присмотра. – Настена с сомнением покачала головой. – До чертиков ведь упьются. Опять в больницу как на работу ездить будешь.

– Пусть, – зло хмыкнула Санька, плечи передернулись. – Зато я здесь.

– Не понимаю, зачем вообще за этих алкашей держаться, – брезгливо вставила еще одна, самая статная, яркая и отточено-правильная во всем – от черт лица до жестов и походки. И, пожалуй, самая спокойная в этой компании. Все то и дело оглядывались, перешушукивались, вздрагивали от случайного шороха. Эта не боялась ничего, взор смотрел прямо и строго, Она знала, что совершает, и зачем это нужно. Остальные словно играли в опасную игру, эта же делала дело – четко, бесстрастно.

– Тебе хорошо, Полинка, ты свободная, – завистливо проговорила грустноглазая светловолосая пышечка.

Ветерок разбросал ее ниспадавшие локоны, прижатая ткань обрисовала большую красивую фигуру. В ожидании назревающих событий девушка томилась, лоб хмурился, пухлая ножка водила ступней по траве. Получался знак бесконечности. Не факт, что девушка рисовала именно его, лицо было простым, взгляд – усталым. Жизнь с выпивохой радости не приносила, оттого, наверное, она бежала сюда – получить эмоции, которых больше не давала семья.

– А по мне, – втиснула доселе молчавшая крепко сбитая молодка, – пусть пьет, но чтоб был.

Подбородок гордо вскинулся, глаза полыхнули. Что ж, подобная мысль тоже имеет право на существование, я такое слышал неоднократно, хотя никогда не понимал. Настена снова закивала. Остальные взглядами показали разброд мнений по данному вопросу.

– Мой сегодня словно почувствовал что-то, – еще одна подала голос. – Столько первача уговорил, но не утихомирился, а все слюнявиться лез да в койку тащил.

– И что, Аська? – Новоприведенная младшенькая впервые с интересом вскинула личико. – Отбилась?

Аська поникла.

– Куда там, сестренка, ты моего бугая знаешь.

Ого, отметил я. Сестренка. Это как: по новой вере или по жизни? Если по вере, вопросов нет, многие так друг дружку называют. Если же действительно сестры…

Кажется, старшая втягивает во что-то младшую, несмотря на явное нежелание.

– Да, и мой сегодня долго возился, – поддакнула другая, черноглазая и черноволосая..

– Может, тебе уже не надо было приходить? – съязвила молодка, похожая на спортсменку-штангистку, которая заявляла «чтоб был».

– Может, и не надо. – Брюнетка хвастливо подбоченилась. – Если, как ты, только за этим.

– За компанию жид повесился, – влезла Санька со своими двумя копейками мудрости.

– А я не за этим, – упорно доказывала кому-то брюнетка.

В бок язвительно прилетел локоть кого-то из соседок, она смутилась:

– Ну, не только. Вы же понимаете. Я прихожу послушать. После всего, что узнала, окружающие стали малы и пресны, как хозяйственное мыло. И так же противны. Без голоса Альфалиэля жизнь становится невкусной. Здесь – шикарный ресторан, там – замызганная столовка.

– И опостылевшая готовка, – прибавила Аська.

– Хватит болтать, – прервала статная деловая Полина. – Все за хворостом.

Окружающих как ветром сдуло.

– Катенька, а ты куда? – Полина поймала за руку новенькую, которая собиралась упорхнуть вместе со всеми. – Останься. Для тебя сегодня особый день.

– Но я хотела помочь…

– Справятся. Тебе надо подготовиться.

– Уже? – Катенька испуганно ойкнула, по окрестностям пробежал жалобный взгляд.

Полина дружески обняла ее:

– Не бойся. Я тоже боялась, и зря. Альфалиэль – не явь, это сон, который во исполнение мечты становится явью. Альфалиэль – божественная благодать, что вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являемся мы, люди, со своими куцыми мыслями и грезами.

Альфалиэль, повторил я про себя, поерзывая в ямке. Не Альфавиль-виль. Ага. Теперь совсем непонятно.

– Альфалиэль всеобъемлющ. Это верх и низ, пустота и твердыня, душа и тело. Сейчас люди видят два пути, которыми можно следовать – восходящий и нисходящий. Первый в упор не видит желаний плоти, отмахивается от чувств, как от мух.

– Знаю, – хихикнула Катенька. – Еще норовит прихлопнуть их, таких вредных и отвлекающих.

Полина согласно опустила веки.

– Именно. Поиск истины и счастья в ином мире, восхождение к небесному через отказ от всего земного. Вечная война со всем, что противоречит этим воззрениям. Таков этот путь.

– Как печально. Разве можно так жить – в сплошных отречениях и ограничениях? Тоска, правда?

Полина лукаво хмыкнула:

– Для кого как.

– А второй путь?

– От самого основания – мирской, земной, чувственный, живой. Почитает множественное, а не единое. Отождествляет дух с чувственным миром.

– Звучит веселее, но как-то… паршивенько. – Катенька смущенно поежилась. – Тоже отталкивает. Словно коровья лепешка, покрытая шоколадной глазурью.

Кроткие глаза помутнели, на щеках проявились обаятельные ямочки, пальчики теребили друг друга, не зная, к чему еще приспособиться. Девушка чувствовала себя неуютно.

Полина весело рассмеялась – так громко, что обернулись собиравшие хворост подружки.

– Альфалиэль, – сказала она, утихнув, – есть третий путь. Не восходящий и не нисходящий. Прямой. Горизонтальный. Он не выдергивает за шкирку из родной земли, как в баснях про Мюнхгаузена. И не сливает в навоз под благовидным предлогом в шелухе убедительных слов. Если все получится, ты почувствуешь это. Ты станешь иной уже сегодня. Сегодня – тот самый день, и очень скоро настанет тот самый час.

– Если все получится? – тревожно повторила Катенька.

Она вздрогнула в объятиях Полины. Над ними чернел звездный атлас, кусты и окружающий лес напоминали узоры на стекле, которые изобразили в негативе. Безветрие делало их мертвыми и страшными.

– Ритуал вызывания пока несовершенен. Слишком много составных.

– Полнолуние, время от полуночи до зари… – начала перечислять Катенька.

– Да.

– Что еще?

– Коллективное взывание. Сквозьпространственные круги. Энергетический посыл. Живой огонь снаружи и внутри, в телах и душах. – Полина улыбнулась. – Именно так – и в душах, и в телах.

Катенька сосредоточенно ждала продолжения. Невысокая, ладненькая, она просто растворилась на фоне старшей подруги. Впрочем, подруги ли? Скажем так: наставницы.

– Еще? Да мало ли. Даже погода. Или случайный свидетель.

И снова взгляд – суровый и жуткий – в мою сторону. Спина похолодела, я вжался в землю по самые уши. Но, кажется, в устах Полины это являлось виртуальным предположением.

– Уже бывало? – спросила Катенька.

– Свидетель? – улыбнулась Полина. – Откуда здесь? Место выбрано с умом. Но чего в жизни не бывает…

И снова ее глаза интуитивно прошлись по моим кустам. Словно по коже. Льдом. Или включенным утюгом. Одновременно. Глубоко. С разных сторон.

На поляне появлялись то одна, то другая девушки, раскладывая принесенные кучки дров и хвороста по старым угольям. Полное ночное светило достаточно обливало светом голубовато-призрачные окрестности, чтоб я видел все как на ладони. Кроны сосен, мрачными зонтами скрывавшие собирательниц в своей тени, словно великаны охраняли поляну от непрошенных гостей. Но одного, увы проморгали, и этот один сидел как мышь, не шевелясь, боясь вздохнуть и тем более кашлянуть. И как назло, очень захотелось. Но я сдержался. Чудом. Очередным в моей жизни. Кажется, я даже начинаю к ним привыкать.

– Давай уже готовиться, – произнесла Полина более строго.

Мимо прошествовала Санька, она тащила вязанку выше себя ростом и недовольно качала головой.

– А что Настасья упомянула насчет шансов? – Ясный Катенькин взор взлетел на наставницу, долго опущенное личико поднялось.

Полина вздрогнула.

– Когда?

– При встрече, увидев меня. Что «наши ряды и шансы растут». Насчет рядов козе понятно, а шансы?

На поляну вернулись последние из дровоносиц, теперь все девушки нетерпеливо поглядывали на стоявшую парочку.

Полина отодвинула от себя неофитку.

– Я говорила, что в свое время тоже боялась, – донесся едва различимый для моего уха голос. – Я была как ты, одна из всех, потому что другие не такие. И не были, когда пришли к нам.

– Еще одна составная? – догадалась Катенька.

– Возможно. Думаю, одна из основных. Ну что, готова?

– Не знаю.

– Спасибо за честность, но ждать больше нельзя.

Шесть белых балахонов замкнули кольцо вокруг новенькой. Полина встала в общий круг.

– Руки! – грянул ее приказ.

Катенька вздернула свои, четырнадцать других когтистыми щупальцами потянулись к ней, к ее дрожащему телу. Прикоснулись. Огладили. И не причинили никакого вреда. Фигуры заколыхались, словно подул ветер. Неисчислимые пальцы одновременно взялись за ткань, и жертва Альфалиэлю освободилась от просторного одеяния.

Окружающие фигуры расступились, став по бокам в две колонны, которые открыли новообращенной путь к реке, а мне, одновременно, столь чудесный вид, что я неуютно заворочался в земляном коконе. Боже, будь я неведомым Альфалиэлем (даже если это не существо, а состояние, нирвана, нечто необъяснимое, но все же реально существующее), снизошел бы немедленно. Не зря ночные ритуальщицы выбрали именно Катеньку, ох, не зря. Старшая сестрица, что месяц назад во время водных игр трясла переспелыми арбузами, младшей в подметки не годилась. И никто из остальных. Ни грустная пышечка, которая старательно держала головку, чтоб никто не заметил намечавшегося двойного подбородка, ни похожая на необъезженную кобылку крепкая молодка, ни костлявая брюнетка, ни даже сочная Санька, красочно оттопыривавшая филейную часть во избежание провисания пузика…

Наверное, я придираюсь, но все познается в сравнении. Недостатков не видит лишь влюбленный, а таковым я, увы, давненько не являлся. Потому не оценил и продемонстрированных при недавнем прибытии по воде Настёниных прелестей, слишком явных и потому чересчур хищных. Вот только Полина…

Да, Полина. Это Катенька несколько лет назад. Сколько ей можно дать: двадцать два? Три? Четыре? Или меньше, а излишняя строгость – от характера?

Но я отвлекся. На роскошной жертве (поскольку – как ее назвать иначе? Не наживкой же) осталась лишь тонкая ниточка трусиков. Из них ее столь же быстро и нежно вынули, как булку из пакета. В двенадцать рук, под надзором распорядительницы, которой, естественно, продолжала являться Полина, девушку подняли, и шесть что-то бормочущих под нос фигур понесли ее вниз по склону. Понесли как величайшую драгоценность. Как нечто, от чего напрямую зависят общие мысли и жизни. И счастье.

Луна и густо высыпавшие звезды отмывали загрязненный чернотой мир до мерцающего синего блеска. Белые пятна жриц и не менее белое (от подсвеченной кожи и невероятного страха) маленькой жертвы спустились к воде. Не останавливаясь, множество ног одновременно ступило в обдавшую ночной прохладой стихию.

Шаг, еще шаг. Полы балахонов намокли. Еще шаг. Еще. Намокло все. Остались только головы и руки. И Катенька.

Руки бережно опустились.

Приглушенно взвизгнувшая жертва булькнула, потом вынырнула. Ноги достали дна, она встала, вероятно – на цыпочки. Иначе глубина не позволяла.

Скрытая по шейку в лунном отражении, Катенька стала еще одним светилом в темноте ночи. При виде сверху та часть, что оказалась ниже ватерлинии – от плеч с разметавшимися по ним прядями – сияла мертвенной белизной. Под толщей воды белели взрывающиеся галактики, в каждой из которых словно зажгли по лампочке. Их свет манил и бил по глазам случайных, гм, зрителей, прибивая к себе, словно гвоздями. О, Альфалиэль, что бы ты из себя ни являл, чем бы ни был, я преклоняюсь перед твоими поклонницами! Найти и сагитировать на непонятную авантюру такое чудо…

Руки Полины возделись, она провозгласила:

– Альфалиэль, всеобъемлющий и вездесущий! Прими дар счастливых сестер твоих! Напейся посвященной тебе кровью новой жизни! Возьми то единственное, чем мы можем одарить бесконечно могущественного! Альфалиэль! Будь с нами в восторге и печали, раздели счастье, помоги в горести! Утешь страждущего, накорми голодного, спаси умирающего! Альфалиэль, родной и непознаваемый, далекий и близкий, всесильный и всевидящий! Альфалиэль, чудесный и невозможный! Мы здесь! Мы – твои сестры, твои жены, твои рабыни…

– Ах, сучки! – раздалось поперек торжественного благолепия.

Воздух взрезал звук, похожий на свист кнута, из леса выскочила цепь парней с хворостинами в руках.

Визг. Вопли. Шум-гам-тарарам.

– Паскуды! Вот вы где!

– Настюха, медь твою через коромысло! Ноги в руки, и ко мне, паршивка! Живо! Оглохла, что ль?

– Аська, шалава!

– Санька, а ну, подь сюды!

– Потаскухи! Ату их!

– Стой, говорю!

– Вот я сейчас по заднице!

– Ку-у-уда?!

– Ааа! Иии! Уууууу!!!

Брызги. Вой. Улюлюканье. Спрыгнувшая к воде погоня осталась с носом – все восемь искательниц ночных приключений вплавь удалялись от берега, в скорости посрамляя мировых чемпионов.

– К лодке скорей! – неслись сверху мужские голоса. – Там перехватим!

Топот. Плеск. Крики, все отдаляющиеся и затихающие.

Тишина.

Ни жив, ни мертв, я сидел в своих кустах, тупо глядя на машинально выставленный перед собой нож.

Перед глазами вторично прокручивалось увиденное. Я узнал трех нападавших. Во-первых, там были двое, что угрохали парня. Во-вторых – Игореха.

Вспомнился странный огонь в его глазах, когда я поведал про полнолуние и выдал место.

Глава 5

Прошел еще месяц, лето заканчивалось. Адвокат передал, что дела идут, но высовываться рано.

– Кстати, нашли твою малолетку, – при новой встрече передал Игореха последние новости. – Всех знакомых для этого на уши поднял. Какие люди вмешались! Во всех структурах.

Вот тебе, подумалось, и деревенский парень. Водила. Ну-ну.

– Девчонку нашли, но запугана до чертиков. Ни в какие суды не пойдет.

Мы снова сидели у едва тлеющего костерка, я заваривал чай. Пахло зверобоем, август звенел мошкарой и не догадывался, что умирает, хотя все признаки налицо: зелень вокруг постепенно чернела и желтела, земля превратилась в кладбище лесной одежды и при ходьбе потрескивала мумиями листьев. Ночью стало подмораживать.

– Как же нашли-то? – не выдержал я. – Ни описания, ни фоторобота… Сусанна одумалась?

– Куда там… – криво протянул Игореха. – Они с папашей всех собак на тебя повесили. За что было и за что не было. За последнее – особенно. Все записи с камер наблюдений подтертыми оказались – и подъездная, и уличная, и стояночная.

– Тогда как же?

Приятель гордо выпрямился:

– У консьержа еще одна камера имелась. От Задольского и полиции он запись утаил, а от меня не смог.

Я решил не спрашивать, почему. Если консьерж втихую собирал на кого-то компромат или работал на какие-то параллельные структуры… Понятно, что нашелся способ его прищучить. Хорошо бы, не приветом из девяностых.

Я спросил о другом.

– Как девушка у Вадима оказалась?

Игореха хитро заулыбался:

– Сама никогда не сказала бы, но мои парни такие таланты проявили…

– Твои парни?

– Из клуба. Помнишь, я рассказывал, что раньше ногами махал не хуже всяких Джетов Ли и Джеки Чанов. И сейчас по старой памяти иногда захаживаю. Друзей не забываю. И они меня не забывают.

Я не помнил, но промолчал.

– Они девку под защиту взяли. В суд она, как твердо сказала, не пойдет, но нам все рассказала.

– И?

– Подъехал твой боров на джипе с полной тонировкой. Она – в сторону, а из приотворившейся дверцы джипа кутеночек выскакивает – махонький… Тявкает весело и жалобно. И вдаль несется, прямо к проезжей части. Какое девичье сердце устоит, чтоб не помочь поймать и вернуть хозяину? А тот по кумполу ее, и ходу.

Помолчали. Игореха встал, собираясь уходить.

– Выходит, не зря я его?..

Не хотелось считать себя виновным в убийстве, пусть непредумышленном. Другое дело – избавить мир от несусветного мерзавца, от чудища в человечьем обличье. Камень на душе сразу сжался, обернутый шагреневой кожей самоуспокоения, из горы превратился в булыжничек, которым разве что ногу отдавить. Да, сказано «не убий», но еще раньше тот же автор провозгласил «око за око». К тому же, жирный подонок собирался убить меня, просто я успел первым. Под какую заповедь подпадает самозащита и действия в состоянии аффекта?

Бывший сержант усмехнулся:

– Не зря? В смысле, что сволочь такую? Ясно, тоже щеночка жаль. Спрошу так: а был ли щеночек? Адвокат просил не торопиться с выводами. Жаль, что нельзя заслушать версию второй стороны.

– Зачем девчонке врать?

– Когда прижали к стенке, многие врут. Если б не врали, ты бы здесь не отсиживался.

«Я не думала…», говорила тогда девчонка Вадиму, на что он резонно ответил: «А надо было. Думать, знаешь ли, вообще полезно». – «Я же только…» – «Продинамить хотела?..»

Соглашусь, с учетом этого щеночек выглядит неубедительно.

Игореха вынул из кармана черный прямоугольник:

– Вот телефон, зарегистрирован на одного из наших, Запрядьевских. Если что…

– Например?

Сослуживец странно смутился:

– Ну… Костры там опять посреди ночи… Знаешь ведь, лесной пожар – не шутка.

– Да. Пожар. Понимаю.

Перед глазами – парни с хворостинами. Ярость на лицах. На языке и в жестах – желание содрать кожу и поджаривать на вертеле, откусывая потихоньку. Среди них – он. Явно не посторонний на том «празднике жизни». Интересно узнать, которая из ночных жриц свила гнездышко в непробиваемом сердце приятеля. Я следил за ним тогда: никаких имен он не выкрикивал, ни за кем конкретно не гнался. Словно за компанию пришел. Но нет, все не так просто.

– Заряжать аппарат пока негде, включай в крайних случаях, когда есть что срочное сообщить.

– Ага. Когда сообщить. Ясно.

Поднятый прут. «Вот вы где!» Разинутый в гневе рот. «А ну, стой!»

Не Аська, не Настюха, не Санька, тех поименно другие прижучили. Кто же?

Может, не зазноба, а сестра? Тоже для правильного парня не подарочек.

– К следующему разу постараюсь механическую зарядку раздобыть, типа велосипеда-генератора.

Игореха отбыл, на прощание посоветовав потихоньку готовиться к зиме, запасаться дровами, но так, чтоб со стороны заметно не было.

Я принялся готовиться. Помимо необходимых работ продолжались тренировки с ножом и луком, а свободное время уделялось разборкам с подобранным медальоном.

Для начала его опробовал мой зуб. Ничего. Ни отметины, ни заусеницы. Вообще ничего. Тогда я снял вещицу с нитки и решил расплавить в ложке на углях, как свинец, хотя это явно не свинец. И не олово.

Не расплавилось. Тогда я со злости врезал по нему молотком. Со всей дури. И опять никакого эффекта. Вообще. Ни вмятинки, ни зазубринки. На нем. А на молотке – да.

Вот так медальон. Но чем-то он ведь ценен, кроме алмазной крепкости при неказистом виде, раз парнишка его пуще жизни берег и спасал.

Ничего не достигнув в этом направлении, я вновь насадил находку на нить, она заняла прежнее место на шее. Нехай болтается. Авось, какую шальную пулю отведет, тьфу-тьфу-тьфу.

(продолжение следует)

Вадик. Стокилограммовый тридцатилетний боров вошел в свою комнату. Нога пяткой захлопнула дверь, поскольку могучие передние лапы оказались заняты, они несли девушку в невменяемом состоянии. Девушка (скорее, девчонка) была светленькой лицом и телом, щуплой, с едва наметившейся фигурой. Тоненькие ручки висели плетьми, голова и ноги столь же безвольно болтались. Почти ребенок, если верить первому взгляду. В любом случае, не пара зрелому свинтусу в обличье приодевшегося бегемота.

Я закусил губу. Надо как-нибудь проследить за развлечениями кабана-переростка. Если он действительно педофил, можно обзавестись компроматом и отомстить за все былое так, что мало не покажется.

Вадим положил ношу на постель, мясная гора нависла сверху, грозясь раздавить и погрести под сальными наплывами. Нет, снова обошлось. Удовлетворенно крякнув, братец начал раздеваться. На пол поочередно полетели пиджак, галстук, подплечный пистолет в кобуре (травматик? Надеюсь, что так) и рубашка. Последней, после некоторой возни, что связана с комплекцией, на неряшливый курганчик спланировала майка. Обширные телеса заколыхались, когда их хозяин принялся расстегивать многочисленные застежки на добыче.

– Хрень какая. У, нагородили… – Ругнувшись, Вадим похлестал девчонку по щекам: – Ау! Приехали.

Девчонка охнула, веки быстро заморгали. Быстро перебирая локтями и ступнями, она попятилась к стене.

– Снимай. – Мясистый подбородок указал на одежду.

– Нне ннадо…

Девчонку била дрожь. Юбчонка задралась, приоткрыв кружевные трусики, ладонь спешно оправила подол, негнущиеся пальцы принялись застегивать развороченный верх.

– Я не думала…

Вадик ухмыльнулся:

– А надо было. Думать, знаешь ли, вообще полезно.

– Я же только…

– Продинамить хотела?

– Отпустите!

– Конечно, отпущу. Потом. Сразу.

Жирные пятерни потянулись к открытым коленкам.

Дверь распахнулась. Картина маслом: в проеме красочно изогнулась Сусанна, которая хорошо подготовилась ко второму раунду горизонтальных деловых переговоров – розовая, растертая, местами еще мокрая. На цыпочках. С игривой улыбочкой. Губки бантиком. Блеск.

Ожидая увидеть совсем не то и не того, она с воплем отскочила с линии видимости. Появившаяся из-за угла босая ножка нащупала и осторожно затворила дверь, и уже с той стороны мадмуазель Задольская недовольно выдала, словно в лоб тарелкой:

– Ты чего здесь?

– А ты? – последовало в ответ.

Интонация была столь же милая. Если б в помещении имелся порох, он бы уже взорвался.

– Практика отменилась.

– А меня по работе вернули. Чего в мою комнату вперлась?

– Можно я п-пойду? – пробился от стены голосок. Тихо, но достаточно ясно. За дверью должны были услышать. – Я не хочу…

Мощная пощечина восстановила тишину.

– Искала… Впрочем, ладно. Я пошла. Отдыхай. – Сусанна явно не желала лезть в дела братца.

– Уходишь совсем?

– Да. Одну вещь найду и уйду. Больше не отвлеку.

Обратившись в стекло, я боялся, что сердце выдаст невменяемой канонадой, от которой шатались костюмы-соседи. Огромные, как сам владелец, они мрачно косились на меня всей шеренгой, словно в ожидании приказа к атаке.

Снаружи Вадим схватил за щиколотки и рывком подтянул девчонку к себе.

– Пожалуйста…

У нее даже не было сил сопротивляться – только молить о пощаде. Явно не ролевые игры. Значит, следующий ход за мной. И момент исключительный – Вадик сильно занят, лицо смотрит в другую сторону.

– У-у-у!!! – С жутким воем меня вынесло из шкафа, над головой вознеслась псевдокоса.

Я готов был рвать и метать. Готов убить. Во имя справедливости. Добро, как учили меня с пеленок, должно быть с кулаками.

Первые полметра дались на ура. Потом чертова простыня зацепилась за ручку шкафа, меня крутануло и опрокинуло, благодаря моей же энерции. Голого. Прямо к ногам противника.

Маска свалилась, коса отскочила и развалилась на составляющие. Уже в следующую секунду я получил такой удар ногой, что временно научился летать. Прикроватная тумбочка всплакнула под обрушившимся телом, голова стукнулась о кобуру. С трудом собравшееся в кучку зрение уловило, как Вадим медленно и страшно поднимает катану.

Моя рука потянулась в кобуру. Автоматически. Когда жить хочешь…

В армии я служил в пехоте, более привычен к автомату, но когда приперло…

Предохранитель. Затвор. Спуск.

Это оказался не резиностел. И не газовик. Вспышка молнии, удар грома… Свинцовый молот отбросил нападавшего к стенке. В обвисшей груди засочилась клякса непоправимости.

Прямо в сердце. А в армии говорили, что я плохой стрелок. Все дело в обстоятельствах.

Последний взгляд Вадика выразил удивление и ушел в вечность.

Визг. Вопль. С постели сорвалась и унеслась в сторону выхода спасенная девчонка. А в дверях стояла Сусанна, которая за это время не успела надеть даже бюстика.

Глаза не верили: она не была шокирована. Пройдя вперед, отфитнессенные ножки пошевелили мертвое тело, взор с интересом переполз на меня:

– Забираю свои слова. Ты не скучный.

– Что теперь? – тупо осведомился я у единственного человека, кто не потерял самообладания.

– Однозначно – полицию вызывать. Но сначала нужно позвонить папе.

Во всей вызывающей красе, до которой мне сейчас как бурундуку до ставки рефинансирования, Сусанна деловито прошлась по комнате брата, сосредоточенное лицо разглядывало вещи, руки перебирали бумаги и сложенную одежду. Девушка совсем не обращая внимания ни на тело, ни на запачканные кровью обои. Внизу продолжала расплываться лужа, но остекленевший взор и застывший в удивлении оскал трупа подтверждали, что он труп. «Скорая помощь» если потребуется, то лишь для засвидетельствования сего факта.

– Не надо папе!

На меня с брезгливым равнодушием поглядели красноносые дыни и одновременно покачали головами.

– Надо. В первую очередь. Но у тебя… – На настенные часы вскинулся задумчивый взгляд, губки уточкой превратились в настоящий клюв. – Пять минут. Через пять минут я звоню.

– Ты же понимаешь, это была самооборона!

Сусанна молча смотрела мне в глаза. Ни боли, ни страха, ни сожаления. Ни-че-го.

– Сусанна! – взмолился я. – Твой папа засадит меня до конца жизни!

– У тебя четыре минуты. – Она отвернулась.

Никогда не думал, что женский зад может быть таким холодно-презрительным. Дескать, вот тебе на память, чтоб за решеткой вспоминал.

Ясно. Куда ж яснее. Меня понесло в ее спальню, где остались вещи. Я принялся лихорадочно одеваться., а когда выходил, подружка шарила по карманам убитого.

– Знаешь, Ольжик, – ввернула она привычную прелюдию, за которой обычно следовала очередная бабская ересь.

– Не знаю, – стандартно откликнулся я, унылый и потерянный.

Вид склонившейся в другую сторону недавней баловницы никаких эмоций не вызвал. Только желание пнуть. Уж больно ворота шикарны, одиннадцатиметровый так и напрашивается. Да и ремень пришелся бы впору, видно, что в свое время им пренебрегли.

– Вряд ли еще увидимся. Поэтому скажу. – Сусанна выпрямилась, вновь превратившись в обвешанную глобусами указку. – Можешь принять за комплимент. У меня было немало мужчин, но стоило только с двумя, с первым и последним. Если б могла выбирать, то с прочей шушерой просто не связывалась бы. Ты – настоящий мужик.

Не зная, что сказать, я буркнул «Спасибо».

Сусанна улыбнулась своим мыслям:

– Хотя, знаешь… Я не права. Чтобы найти золотой самородок, нужно переворошить столько шлака…

Логика возмутила.

– Присмотри на витрине и купи, – отрезал я.

– Настоящую драгоценность не купишь. Ее можно только добыть.

Эти философствования меня совершенно не волновали. Они бесили. Мысли витали в другой области, что никаким боком не пересекалась с затронутой.

– Сусанна, что мне делать?

– Совсем с головой плохо? Беги!

– Куда?

– Куда угодно. Только быстрей и подальше. Ты моего папу знаешь.

Да, я знал. Губы механически приложились к холодной щечке. На прощание. В исконном смысле.

Сусанна словно проснулась, ее всколыхнуло, лицо и всплеснувшиеся руки создали ушедшую вниз роскошную волну:

– Помнишь Раю? Тогда, в клубе…

Еще бы. Такую забудешь. Вешалась на меня прилюдно, игнорируя приличия. Сладкоокая лакомая штучка, что погрязла в заботах, подобных Сусанниным. Верх, низ, середина – все на уровне. Только в шмотье и амбициях Сусанне уступала – родичи подкачали, не смогли забраться на пирамиду изобилия выше Задольских.

– Она на тебя глаз положила, – глухо сообщила Сусанна.

Я бы назвал происшедшее тогда, в клубе, по-другому. Боевая подруженция не столько хотела меня соблазнить и отбить, сколько Сусанне досадить. Нормальное такое женское желание.

– Авось, не прогонит. Вот ее адрес.

Ко мне вновь обернулся навсегда теряемый тыл, Сусанна крупно нацарапала что-то карандашом на салфетке, и когда написанное оказалось в моих руках, спокойно ушла. Прощайте, полцентера сладкого пуха. Какими бы вы ни были, мне было хорошо с вами.

Презрев лифт, я пронесся с восьмого этажа по лестнице. Консьерж быстро отвел глаза – по просьбе Сусанны он меня «не замечал». Как «не заметил», наверное, и ношу Вадика, шедшего с подземной стоянки.

Сусанна права. Бежать.

3

Подобно большинству нормальных людей, побег я никогда не планировал. В криминальных кругах нужные знакомства отсутствовали. То есть, выход пришлось искать самому и быстро.

Родителей несколько лет как в живых не было, к остальным родственникам обращаться не хотелось. Друзья тоже отпали логически – там в первую очередь искать станут. И положившая на меня глаз знакомая, чей адрес лежал в кармане, отмёлся сразу. Стоит Сусанне передумать или просто случайно проболтаться, и бегство от ярости ее папаши обратится в глупый фарс.

Городок у нас, конечно, не столичный, но немаленький. Не деревня, где каждый если не родственник, то знакомый, но через одного-двух все друг друга знают. Лучше бы затеряться в большом мегаполисе, но до ближайшего как-то добраться надо. И что там делать, куда податься? Ночевать на вокзале опасно, Задольский наверняка подсуетится, ориентировки прибудут раньше меня. Делить с бомжами теплотрассу тоже неохота.

Взболтанная мозговым штормом память выдала: «Помнишь Игореху, славного сержанта-земляка, что помогал на первом этапе службы – то советом, то авторитетом, то ядреным словом?» Еще бы не помнить. Деревенский. Не так далеко отсюда. На попутке – пара часов. Никогда особо не дружили, но армия – такая штука…

Так я оказался в Запрядье.

Сослуживец работал водителем, мы пересеклись на грунтовке перед деревней, где я долго околачивался в ожидании.

– Правильно, – одобрил Игореха, когда я рассказал все. – Поехали.

Бывший сержант погрузнел, немного округлился и посерьезнел, однако лучики в уголках глаз остались прежними. Взгляд словно смеялся в лицо неприятностям, которых всегда хватало. Язык не позволял назвать его Игорем или по отчеству, Игореха, и точка, уж такой человек.

Старый грузовик едва душу не вытряс, затем ноги долго тренировались не ломаться, хотя условия вели именно к этому.

– Жить будешь здесь. – Длинный Игорехин палец указал на заброшенную землянку.

Полуразвалившимся жилищем не пользовались, видимо, лет сто. Скрытое дебрями, оно находилось в паре часов хода по бурелому, и ни одной тропинки рядом. Как только не заблудились. Обратно ни за что не выйти в одиночку.

– Про это место лишь двое-трое мужиков знают, все свои в доску, – заявил Игореха. – Если явятся – ссылайся на меня, вопросов не будет.

Глянув на часы, он заторопился:

– Бывай. Позже принесу инструменты, посуду и прочее.

«Мирись с соперником своим скорее, пока ты еще на пути с ним; чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге и не ввергли бы тебя в темницу. Истинно говорю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь последнее». Библия, между прочим.

В последнее время я плотно увлекся религией. Не-не, не уверовал, а в информационном плане, как хобби, поскольку не понимал, почему люди воюют, хотя верят в одно и то же. Да, по-разному верят. Казалось бы, нужно искать общее, а не то, что разделяет. Среди тех, с кем пересекался по работе, имелись люди верующие, диспуты с ними частенько затягивались за полночь. Общее нашлось без проблем: иудеи, христиане и мусульмане признают Ветхий завет святой книгой. Дальше начинаются вариации. Чтоб не стучаться фейсом в тейбл и никого случайно не задевать, в том числе будущих читателей моих нетленных гениальных опусов, пришлось ознакомиться с текстами всех писаний. Кое-что взял для будущего цитирования в своих творениях, но иногда просто к слову приходилось, как в данном случае.

«Не выйдешь оттуда, пока не отдашь последнее». Вполне злободневно для всех времен и народов. Вот и меня коснулось, а последовать совету «Мирись с соперником своим скорее» невозможно – судьи уже все решили, слуги потирают руки, темница готова. В общем, на Бога надейся, а сам не плошай. Не получается по Писанию, поступим по мудрости народной.

Утром, когда я, подмерзнув от сна на сгнившем тюфяке из сена, выбрался на «улицу», сослуживец был тут как тут.

– Созвонился с одним приятелем, у него есть хороший адвокат. Пообещали заняться.

Я беспокойно ерзнул:

– Через адвоката на тебя не выйдут?

– Полиция? – Игореха расплылся во все тридцать два крепких здоровых зуба: – Разведка рулит! Комар носа. Так что, сиди тихо, наслаждайся покоем. Твоими делами уже занимаются.

– Я не смогу сейчас заплатить адвокату…

В ответ чуть получил в глаз.

– Ты мне еще денег предложи.

Я смолк.

– Сочтемся, – уже более спокойно сказал сослуживец. – А пока вот, принимай.

Помимо обещанных посуды и инструментов он принес спички, охотничий нож, бинокль, удочки и лук со стрелами.

– Мог бы ружье, но выстрелы привлекут внимание. – Он сделал виноватое лицо.

Помимо всякой мелочи типа ниток-иголок у меня появились аптечка и одежда для проживания в лесу, а также запас еды, включая такие необходимые соль, чай, перец, чеснок, лук…

– На первое время хватит. По возможности буду наведываться, но не часто. У нас народ ушлый, мигом прознают.

Потом он вкратце рассказал про окружающие места, про жизнь в лесу и его обитателей, и я снова остался один.

Началась жизнь отшельником.

Недолго длилась идиллия, уже на второй день мимо кто-то ломился сквозь чащу, два голоса жутко матерились. Неизвестные волокли с собой третьего, которому их крепкие выражения и предназначались. Я затаился.

– Любишь кататься – люби и саночки возить, моксель недоекселенный.

Это самое литературное в многоэтажной речи, что обещала согрешившей душе все адские муки с детальным их перечислением. В сравнении с этим круги ада, вышедшие из-под пера Данте – сочинение первоклассника «Как я провел лето».

Грузный топот замер перед землянкой.

– Занято, итить его в самую урну.

– Не будем мешать.

Щель между досками показала обладателя голоса и его дружка. Два деревенских битюга обалдело разглядывали явные следы чьего-то обитания. Лежавший в ногах третий – ярко и модно упакованный, при этом рваный и окровавленный – в этот момент с трудом сдернул что-то с шеи, незаметный бросок оправил вещицу в траву. После облегченного вздоха модник тут же получил пинок в пах.

– Куда теперь? – спросил первый из местных.

– На берег давай.

Выйти из землянки я рискнул часа через четыре. Взор прошвырнулся по окрестностям, рука первым делом потянулась к выкинутому предмету.

Медальон. Или кулон. Еж его знает, как назвать. Не сказать, что ценный или красивый… Скорее, никакой. Так, непонятная бирюлька на простенькой ниточке, словно кусок расплавленного свинца. Сунув находку в карман, я прошел в направлении реки.

Вот. В воде. Труп. Видать, зацепился за что-то на дне.

Оглядевшись, я подобрал длинную ветку, которой потыкал в едва просвечивавшую в мутном потоке знакомую яркую куртку. Сдвинуть не получилось. Тогда я натаскал удобных в переноске валунов и просто закидал ими утопленника. Или убитого – как знать, что с ним сделали до окончательного перемещения в воду. Если вспомнить проявленную в угрозах фантазию, трупу повезло, что отмучился так быстро.

Покойся с миром, парниша. Прости, я мог вмешаться, двое на двое – расклад справедливый… Недавно я пытался помочь, и вот чем закончилось. Да и помогать, не зная дела… Может, узнав подробности, я принял бы другую сторону?

Хватит об этом. Не судите, да не судимы будете. Развернувшись, я потопал обратно.

Эта ночь не выглядела ночью. Полная луна сделала мир отчетливым и мрачным. Телевизор отсутствовал, как и вообще электричество, огонь я предпочитал зря не разжигать – не почитаешь, даже если б имелось что, и внимание привлекать лишний раз не хотелось. Из развлечений остались поспать да погулять.

Спать не хотелось. Выйдя из затхлой землянки, я обомлел: с другой стороны реки, где, как говорил Игореха, проходит кабанья тропа, и куда, стараясь не мешать размножению будущих трофеев, редко-редко забредает кто-то из деревенских, сейчас виднелось зарево.

Голоса. Женские! Прекрасно слышимые в ночной тиши даже на таком расстоянии.

Стало жутко интересно. В смысле, что одновременно жутко… и нестерпимо интересно. Прихватив нож и бинокль, я прокрался к опушке, которая выходила на реку.

Стало еще более жутко. На противоположном берегу горели костры. Небольшие, но много. В две окружности, первая метров в десять, следующая в тридцать. Внутри, между кругов, танцевали шесть девушек в длинных белых одеяниях. Как в старину. Босоногие и украшенные венками, они то ли пели, то ли просто что-то выкрикивали. Через фразу повторялось нечто похожее на «Альфавиль». Кружился хоровод, иногда то одна, то другая, заливаясь счастливым смехом, запрыгивали в пустую центральную часть, восторженно орали что-то, и через мгновение выскакивали обратно.

Полнолуние, полночь. Шабаш ведьм?

Окуляры настроили резкость. Все как на подбор – молодые девахи. В самом соку. Не рыжие. И на том спасибо. Либо впрямь не ведьмы, либо… один из стереотипов будем считать сломанным.

Смотрим дальше. Итак, все разные – блондинка, брюнетки, шатенки. Длинно и коротковолосые. Полненькие и худые. Танцуют не отрепетировано, а от души, как получится. Получалось нечто древнее, языческое. Может, они и есть язычницы?

Я прислушался внимательнее. Доносились только невразумительные обрывки:

– …Альфа-виль! … Пришло время … Мы ждем … Альфа-виль! … Любая из нас … Свет сменит тьму … Придет час … Выбор … Альфавиль-виль!… Мы вместе …

Пока ничего не понятно. Подобного раньше по телевизору не видел и о таком не читал. Похоже просто на коллективное сумасшествие. И причем здесь Годар с его мрачной фантазией? Или местный Альфавиль – нечто другое? Еще была музыкальная группа под таким названием. Нет, на фанаток-меломанок собравшиеся мало похожи.

– …Альфа-виль!… Нас все больше … Сегодня … Завтра … Альфа-виль!… Мы готовы … Заря … Каждую луну … Альфавиль-виль!…

Ножки вскидывались, головы тряслись, поясницы гнулись, словно резиновые. Для знакомой из телевизора картинки только бубнов не хватало. Передача «Танцы народов мира», пляски диких племен.

Шаманский танец продолжался до не раз упомянутой зари. Перед рассветом плясуньи угомонились, в какой-то момент фигурки словно сломались и повалились на траву в кружок. Лица в молчании наблюдали за становлением нового дня. И вдруг, переглянувшись, ведьмовские создания сорвались с места, на ходу стаскивая с себя длинные балахоны.

Под балахонами ничего не было. Ведьмы, однозначно ведьмы. Такого мороку на меня напустили, не вздохнуть. Вроде, июль на дворе, давно не Иван Купала, тот был месяц назад, об этом по телеку репортаж прошел. И не первомай с его Вальпургиевой ночью. Что-то новенькое, науке неизвестное?

Шестерка таинственных чаровниц ринулась к воде. Слева вниз сходил изрытый крутой спуск, который заканчивался отмелью, они посыпались с него горохом. Брызжущие плюхи ногами по вспыхивающей взрывами воде – быстрые, невообразимо шумные – встряхнули ночную природу.

– А! Ой! Ах! Ииии! – зазвенело над речкой.

И так еще с полчаса водных баталий, когда кто-то кого-то догонял, кто-то топил, кто-то удирал, кто-то брызгался. Обычная девчачья веселуха.

Расходиться ночные плясуньи начали только при свете солнца. Покинув жидкую стихию, блестящие фигурки взобрались на насыпь, где нацепили подобранные балахоны прямо на влажную кожу. Со смешками и прибауточками уставшая шестерка двинулась вдоль берега, то показываясь среди деревьев, то вновь исчезая. Потом донесся плеск. Наверное, сели в лодку. Костры давно погасли и даже уже не дымили.

Я покинул свой наблюдательный пункт.

(продолжение следует)

1

«Даст ист фантастиш», как говорят некоторые любители… короче, любители. «Боже правый!» – восклицают другие, получив подобную встряску сознания, – например, застав вышеупомянутых любителей… Ладно, проехали. У меня вырвалось простое:

– Очуметь!

Еще мягко сказано. Во-первых, я только что рухнул с дуба – в прямом смысле. Во-вторых, сюда попал. Хороший вопрос – куда. Не знаю. Все непонятно-зеленое, тесное. И шевелится. И как бы благожелательно приглашает. А вот чувствую я так. Словно мини-квартирка, где можно и присесть, и полежать, и в соседнее помещеньице через неровно-овальный проем выйти…

Жаль, темновато.

Мгновенно стало светлее.

Сминая лоб в гармошку, брови поползли вверх. А челюсть, соответственно, вниз. Стадо слонопотамов, что в прошлой жизни именовались мурашками, прогалопировали от шеи к пяткам.

«Еще бы чуть светлее» – медленно проговорил я про себя, старательно наблюдая за окружающим.

Снова сработало. Теперь все видно как при полуденном солнце. Пещера-не пещера, скорее, вид динозаврова желудка изнутри. Подобным, наверное, любовался библейский Иона.

– Очуметь, – бестолково повторил я.

Расперло целым пуком разнонаправленных эмоций – от детского желания забраться под одеяло до нечеловеческого восторга того же ребенка, что заполучил волшебную палочку. И я еще раз проверил свою догадку:

– А теперь – отворись!

«Стены» послушно расступились, явив знакомый вид на пригорок с тем самым дубом на верхушке. Да, работает. Мои команды исполняются. Даже мысленные.

Губы сами растянулись в улыбку. Нужно проверить еще кое-что. Проем мгновенно затянулся за мной, когда ноги вынесли наружу.

Оп! Остатки «живой комнаты» исчезли прямо в воздухе. Растворились. Нет, скорее, створки захлопнулись или затянулись. Мой испуганный голос опередил мысли:

– А ну откройся опять!

Оно открылось. Не знаю, кто или что это «оно». Просто проем посреди окружающего пространства. На расстоянии вытянутой руки.

Я быстро вошел, створки за спиной сомкнулись. Ясно. Невидимое помещение в пятом измерении. Оригинально.

– Выпусти!

Неизвестное нечто без проблем выпустило меня на лоно природы. Словно дверца лифта, а мои команды – нажатие кнопок. Обернувшись, я потрогал рукой то, что секунду назад было порталом в мир иной, а теперь снова стало прозрачной атмосферой. На заднем плане колыхались камыши, а ладонь уперлась… Во что-то уперлась. Не то жесткое, не то вязкое. Не то ледяное, не то горячее. Необъяснимое. Хорошо бы, это необъяснимое не восприняло «очуметь» тоже как распоряжение. А вдруг восприняло? Тогда происходящее мне кажется.

Глупости. Допустим, что кажется, а кто тогда выполнил эту команду? И «очуметь» – понятие фигуральное, любой компьютер обязан пропустить мимо ушей, если умеет распознавать эмоции, либо поинтересоваться, что конкретно имеется в виду. Болезнь с названием чума? Приказ выглядел бы «зарази меня чумой». Кстати, хорошее ругательство для случаев, когда нужно выплеснуться в приличном обществе, а слов не хватает. В моем случае «очуметь» являлось синонимом «офигеть», «опупеть» и прочих вербальных признаков крайнего изумления. Надеюсь, потустороннее нечто поняло меня правильно.

– Кто здесь? – послышалось с пригорка, откуда я так счастливо сверзился.

Тьфу, даже позабыл. Мысленный приказ «Откройся!» сработал безупречно, и щель в параллельную реальность, как в той присказке, тут же «родила меня обратно». Кстати, чем-то похоже. Из большого мира – в тесноту чего-то живого и странного. Нет, не в отдельную реальность, это я погорячился, скорее, в нечто вроде туалета при квартире. Этакая невидимая дверца для игры в пространственные прятки – прямо в воздухе.

У меня происходили свои прятки, более приземленные. Успел? Вот бы узнать, что сейчас там, снаружи. Были бы окна…

В стене моментально прорезалось окно. Затем второе. Объединившись способом растекания, словно капли воды, они создали шикарную панораму. Ух ты! Надо учиться сдерживать поток желаний, а то дожелаюсь, как тот моряк, что «якорь мне в булки, если это не Америка»... Мысль не успела созреть, а руки уже с ужасом хватались за бедра. Но пронесло. В хорошем смысле. То ли сказочная избушка шутки понимает, то ли воспринимает исключительно прямые команды, притом действительно желанные.

Меня же теперь видно снаружи! Еще и с подсветкой, как на ладони. Я застыл, словно мальчишка, собирающийся испытать, на сколько километров кошке хватит стакана бензина.

Не обращая никакого внимания на находящегося в нескольких шагах меня, мимо осторожно прокралась девица, из-за которой, собственно, я с дуба и…

– Кто здесь? – еще раз повторила она, озираясь.

2

Как я на том дубе оказался? Начну со дня, когда неудачно решил пошутить. С этого все началось. А может с самого детства. С детского сада, где все требовали жить по правилам, а я изо всех сил сопротивлялся. Или с родителей, воспитавших меня таким неугомонным. Или… Но тогда я должен начать если не с Адама, то как минимум с бабушки и дедушки, которые разрешали поздно ложиться и читать при плохом освещении. Или не разрешали, просто я их не спрашивал? Опустим благодушное детство. И вот мне, гривастому дылде, нескладному курносому хиляку уже двадцать семь, я сотрудник второразрядного интернет-издания, который по заказу пишет о путешествиях за границу. Точнее, не пишет, а компилирует чужие отчеты в нечто искрометное и шедевральное (имхо) свое , поскольку сам нигде не бывал. Заработок небольшой, хватает только на хлеб. Зато каковы перспективы! Через полгода начну выезжать в путешествия с группами для освещения в рекламе. Увидеть мир за счет работодателя – разве не повод поработать годик за копейки?

Отвлекся. Все же начну с несостоявшейся шутки, что привела сперва на дуб, а затем (так счастливо и загадочно) под него. У меня недавно закончились предыдущие отношения. Они не сложились по двум причинам: я слишком хотел быть с Ней, Она слишком хотела оставаться собой. Довольно частая ситуация. А приведенная мной статусоподобная формулировка просто замечательная – для кавалера, которому указали на дверь. Так всем и говорю, чтоб сочувственно кивали, а не скалились.

В качестве лекарства от неудачной любви выступила Сусанна, студентка местного университета. Я небогат, но местами остроумен и довольно забавен, этого хватило, хотя фифа, если честно, из ряда вон. Новая девушка оказалась дочкой влиятельного чиновника. Не стану называть должность господина Задольского, такие в каждом городе имеются, «узнаете их по делам их». Сколько бы не выкорчевывали, а тип неубиваемый, поскольку легко мимикрирует и без проблем вливается в любую вновь создаваемую структуру или движение. Новая партия? Если со всеми вместе, то обязательно. Борьба с коррупцией и кумовством? Да в первых рядах, а то и возглавят.

Разухабистая мажорочка была красива до чертиков, одним из которых и являлась. Львица в гриве льва. С тем же плотоядным взглядом и охотничьим темпераментом. Сначала спит, не добудишься, а как шлея под хвост попадет…

Иногда казалось, что меня съедят уже сегодня. Или высосут кровь и закусят чем-нибудь неподобающим, без чего в последующей жизни не обойтись. Но я не жаловался. На такое грех жаловаться, если ты настоящий мужчина. Ну, или считаешь себя таковым.

Меня окунуло в омут незамысловатой интрижки, сразу подернувшейся мутной рябью неприятностей. Сначала меня доставали менее удачливые ухажеры, затем великовозрастный братец Сусанны Вадик. В «патлатом уроде и голодранце» Вадик углядел угрозу будущему наследству. Насчет патлатого он прав, прическа у меня еще та, приснится – не проснешься. Насчет голодранца… тоже соглашусь. Отчасти. По сравнению с Задольскими, естественно. А насчет урода… С какого тогда перепугу разбалованная сестрица выбрала меня?

Шут с ним, с Вадиком, забудем. Потому что после за меня взялся САМ. Все эти «чтоб духу твоего на нашем пороге не было», «еще раз на выстрел к моей дочке подойдешь – пожалеешь, что на свет родился»… В общем, никакой фантазии. Я и на выстрел подходил, и сам чудесно отстреливался, и дух мой потно-довольный с несокрушимой периодичностью не только на указанном пороге витал.

Однажды меня вновь пригласили, повод – вчерашнее отбытие главной опасности отношениям на курорт.

Мы были одни и находились там, куда мне на выстрел и чтоб духу, что в разы повышало удовольствие. Воркуя что-то насчет глупых подружек, Сусанна массировала себе локти, потершиеся о бильярдное сукно. Ответственность за подпирание тела приняли могучие достоинства размером с хорошую подушку, на мохнатую зелень накатили гигантские волны, коим позавидовали бы многие голливудности, я даже стал опасаться за сохранность расплескавшегося внутри силикона. Владелица сего богатства вдруг состроила серьезную мину:

– Знаешь, Ольжик…

– Не знаю, – бодро откликнулся я.

Вообще-то мое имя Олег. Друзья иногда в шутку зовут Олегофреном, на что приходиться обижаться и язвить ответно. Но тут хоть горшком назови, Ольжик так Ольжик, главное – результат. А результат, что бы ни говорили, весьма и весьма. Как говорят гусары, рекомендую.

– Я больше не буду одеваться в Милане.

– Как скажешь. – Для меня Милан являлся далекой точкой на карте, о которой буду знать больше, лишь когда закажут статью, и придется серфить любопытные факты и достопримечательности. Для подруги этот город являлся символом успеха и гламура, поскольку именно там можно втридорога купить тряпки, чьи аналоги продаются в любой подворотне.

На мою довольную физиономию скосились опасно блеснувшие глаза:

– Даже не поинтересуешься, почему?

– Поинтересуюсь. Почему? – вновь легко согласился я, как соглашался со всем, что выскальзывало в такие моменты из томно приоткрытого ротика.

Губы поражали неестественной пухлостью, особенно заметной при форме уточкой, что создавало вечно недовольный вид. Впрочем, мало кто видел Сусанну довольной. Это я сейчас так тонко себя похвалил.

– Но тебе не интересно! – обиженно объявила она, и ладони вновь оперлись об стол. – И чего я с тобой связалась, ты как все, тебе только одного надо!

– Пометка: только одну, – поправил я с блеском заправского дамского угодника.

А глубоко в душе, куда ей доступ заказан, впервые согласился с вердиктом. От нее – именно от нее – мне действительно нужно только это. В отличие от многих карьеро- и корыстролюбивых конкурентов, жажда самоутверждения за счет связей богатой семейки отсутствовала. Я уже самоутвердился – отодвинув соперников от столь лакомого пирога. Теперь ел его в одиночку. Точнее, жрал. Такое именно жрут.

Маленькое дополнение: на том, что жрут, а не вкушают, мужчины не женятся. Имею в виду тех, кто себя уважает. Потому я не строил совместных планов на будущее.

Или просто боялся ее отца. Тоже неоспоримый факт, от которого никуда не деться. Если в отношениях запахнет серьезностью, события одним движением руки высокопоставленного фокусника примут необратимый вид. Последнее не коснется семейства Задольских, оно затронет исключительно мои жизнь и здоровье. В нашем захолустье, где медведи встречаются чаще, чем проверяющие из столицы, с этим приходилось мириться. Или вставать в позу и драться до последнего вздоха с привлечением всех возможностей и инстанций. Поскольку от Сусанны (что она прекрасно понимала) мне нужно только одно, такой вопрос даже не вставал.

– Дурак. – Подружка решила перебазироваться из бильярдной в спальню. Неприкрытая красота, что просто выплескивалась из берегов, взметнулась в вертикальное обратно, и около стола вырос стебелек-мутант, со всех сторон увешанный дынями – отрада всем голодным не в плане еды. – Ничего не понимаешь. И вообще, ты скучный. Пусти.

Облом-с. Я подумал, что Сусанна сейчас взбрыкнет, как иногда бывало, и выставит за дверь с барахлом в руках. Что ж, к звездам – через тернии, не беда, наверстаем позже. Тем более, что тернии очень даже. Уже хотел начать одеваться, но вместо этого…

– Я скоро. – В щеку прилетел влажный поцелуй, голосисястая подружка по играм прильнула на миг, вызвав ощущение обжимашек с плюшевой игрушкой, и увихляла в ванную, отчаянно раскачивая всем, чем одарили природа и хирургия. Я снова испугался, что что-то не выдержит и оторвется. Обошлось.

Оставив меня, как обычно, в небольшой растерянности и большой надежде, она закрыла за собой дверцу. Скучный, значит? Порыскав по сторонам, взгляд остановился на бильярдном кие, рука взвесила его и с сомнением отложила. Затем я примерился к швабре. Это подойдет.

В гостиной на глаза попался метровый меч-катана на изысканной подставочке. Совсем, кстати, не сувенирный. Люди типа Задольских подделки на стены не вешают. Плюнув злым блеском, душа самурая с моей помощью покинула ножны, судьба-злодейка, опять же моими руками, примотала ее буквой «г» к неизвестной душе, заключенной в швабру, изведя для надежности весь моток скотча. Получилась вполне приемлемая коса.

Вовремя вспомнилось о масках, что остались от прошлогоднего Хэллоуина. Часть – картонки на тесемочках, остальные – резиновые, почти настоящие. Я выбрал маску скелета. Прекрасная пара к черной простыне с разворошенной кровати в Сусанниной спальне. Облегающая маска заняла свое место, черная простыня накрыла плечи и голову. Развеем скуку, если кто-то называет это скукой, и пошутим немного. Повсеместно выключив свет, я выбрал из всех помещений спальню горячо нелюбимого мною братца Сусанны и спрятался там в шкафу. Пусть ищет. Сюда зайдет в последнюю очередь. И я каааа-ак выпрыгну в таком виде! А потом – любовь в чужих интерьерах, дикая и безотчетная. После испуга Сусанна такая необузданная... И молчит. Когда не стонет и не орет. Обожаю.

Расположившись среди ряда однотипных костюмов (куда столько?), я затаился, глаза прильнули к ребристо-матовому стеклу. Видно отвратительно, но видно. Еще можно глядеть в щелочку между створками, но слишком уж мала, сектор обзора просто смехотворен.

Шаги. Мышцы вздулись, я приготовился.

Что-то напрягло. Шаги были какие-то неправильные…

Дверь отлетела в сторону, петли всхлипнули, ручка ударила по стене, словно та с детства над ней издевалась. Даже косяк зашатался. Ногой, что ли? Разве дома так себя ведут?

А если ведут, то – кто?

(продолжение следует)

(Постскриптум для подписчиков: книга про Настоящую Любовь (к алкоголю, к человеку, к играм в игры) чуточку задерживается, в течение месяца появится в "Авторских историях").

Глава 3

Где-то могли рушиться империи, свергаться правительства, начинаться войны, а в родном доме все было по-прежнему. Здесь ничего не менялось: тикали часы, на кухне ритмично капало из прохудившегося крана, и медленно полз по квартире яркий фронт. Тени массово сдавались победителю, непокорных уничтожали на месте. Как одеяло ни пыжилось в изображении защиты, утренний луч все равно лез в глаза, и вновь вспомнились ядерные взрывы из сна. Настроение соответствовало, глаза не удивились бы, окажись за окном выжженная постапокалиптическая пустыня. Машенька упорхнула погулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Не из вредности. Так в нашей семье заведено: настал новый день, отворяй окна. Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином. Тишина радовала, покой нарушало лишь нестерпимое солнце. Вновь заснуть не удастся. Вялое потягивание не взбодрило, и я отправился готовить кофе. В смысле, что растворять в кипятке, другого у родителей не водилось. Ударная доза в меру возможности прочистила мозги, и тут раздался звонок в дверь.

Ночью Костя успокоил, но до этого хорошо запугал, поэтому бросаться ктотамкать желания не возникло. Перемещение в прихожую логичной позой вопроса не завершилось, помешала другая логика, связанная с безопасностью: если глянуть в глазок, затемнение выдаст, что внутри кто-то есть.

– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.

Никому другому я бы не открыл. Но это был мой друг. Брат Хади. Брат моей любви. Вот так, оказывается, у любви имеются родственники. Любопытное наблюдение. Нужно будет обдумать эту тему детальнее, вдруг я на пороге эпохального открытия в психологии или хотя бы филологии?

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, звонки и сообщения оставались без ответа. И вот он пришел. Сам. Настало время чего-то серьезного.

Дверь распахнулась.

– Привет, – сказал я, рука дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Он знает, понял я. После того, что случилось на свадьбе, и после моих признаний нетрудно связать факты. Вывод напрашивается единственный.

Можно все отрицать. Доказательств именно моей вины не существует. Но я не мог отрицать. Это было бы предательством.

Застывшая фигура не двигалась, на меня с болью смотрели черные глаза.

– Я тебе верил как брату. А ты… – В поднятой к поясу руке блеснул нож.

Я глядел спокойно, в голове дул сквозняк. Ничего нигде не всколыхнулось. Нож. Обиженный брат. Все правильно. Я всегда знал, что так будет, просто отгонял это знание. Бесстрастный голос почти без моего участия сообщил:

– Прости.

– Такое не прощают.

– Извиняюсь, неправильно сказал, точнее будет – сожалею. И все понимаю.

На душе было противно, словно там прорвало отстойник, и теперь отовсюду капало. Ноги почему-то задрожали, страшно захотелось сесть. Несколько шагов, и безвольное тело в позе ждуна раздавило угол дивана. Гарун нервно бухнулся рядом.

Говорить было не о чем. Он знал, что делать, а я знал, что он сделает. Просить пощады – унижать себя. Пощада традицией не предусмотрена. Пальцы Гаруна судорожно крутили сталь, черный взгляд прожигал в стене буквы. Мене, Текел, Фарес, как на библейском пиру. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Все пройдет, и это пройдет. И очень скоро. И воздастся каждому по делам его. Кажется, я готов. Аминь.

– Давай. Не тяни. Я виноват, и это будет справедливо.

А ведь все не так плохо. Мы с Хадей – жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит. И неважно, что там, за чертой. Главное, там – она, моя при жизни не состоявшаяся любовь. Мы все равно будем вместе. И будем счастливы. По-своему. Возможно. Или не будем. Но – вместе.

Клинок замер в руке бывшего друга. Он выговорил, стараясь не глядеть на меня:

– Слушай… Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. – В паузе он машинально поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. – А почему «Кваздапил»?

Я тоскливо усмехнулся.

– Старая история. Совсем мелким играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ как заору: «Да-аа!» Пророческим это «да» оказалось.

На меня вскинулись темные глаза, Гарун громко фыркнул. Затем что-то внутри него надломилось, и неудержимый заразительный гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так смеются, нельзя не подключиться. Как в старые времена мы захохотали – дружно, в голос, не в силах остановиться, но глаза боялись встретиться, а сердца грохотали канонадой, про которую известно, что один из снарядов точно прилетит в цель. Смех напоминал езду на велосипеде: как только перестанут крутиться педали – упадешь. И мы это понимали.

Я сто раз слышал, что смех продлевает жизнь, но даже подумать не мог, настолько это верно.

Смех продлевает жизнь.

Смех – жизнь.

Смех.

Жизнь.

Смех.

Вот и закончена история о том, что жить друг с другом, уважая не нравящиеся тебе традиции, можно, а, не уважая, нет. Текст в одном флаконе на днях появится на сайте ingvin.ru на странице «Другие книги».

Уважаемые читатели и горячо любимые подписчики, до встречи на другие темы. Ближайшая – о Настоящей любви. К человеку, к алкоголю, к играм на грани и за гранью. Но только о Настоящей.

(Кваздапил, продолжение):

Я ответил мгновенно, вдруг это Хадя? Или хотя бы известия о ней.

– Алексантий, он же Кваздапил?

– Кто говорит?

– Выйди, у подъезда машина ждет. – Этот мужской голос я уже где-то слышал. – Поговорить нужно.

– Кто это?

– Константин.

Настин дружок. Зачем я мог понадобиться парочке со сложными взаимоотношениями? А понадобился, видно, очень, раз проследили, прежде чем вызвать. Если просят выйти, значит, знают, где я. Надеюсь, история с избиением не повторится? Если Настя и в последний раз солгала насчет снимка…

Нет, одна бомба дважды не взрывается. Даже если солгала, сегодня другой повод. Когда я отказался от навязываемой «награды», она осталась в не самом лучшем расположении духа. Один раз, обиженная, она с помощью снимка отдала меня на растерзание Теплице с компанией. Что учудит сегодня?

Ожидавшей машиной оказался огромный седан бизнес-класса, задние окна тонированы до беспросветности, номера – радость ребенка, что уже выучил одну букву и одну цифру. Водитель, верзила в отутюженном костюме, отворил заднюю дверцу.

Едва сев, я протянул ладонь для пожатия:

– Привет.

– У тебя проблемы.

Сидевший рядом Костя не пошевелился, руку проигнорировал. Он даже смотрел не на меня, а вперед, словно меня здесь не было. Так смотрят на людей, которые уже списаны со счетов. Внутри все упало, я сжался, как в ожидании удара.

– Что Настя придумала на этот раз? – спросил, тоже глядя строго вперед.

– А что она придумывала в прошлые разы?

Кажется, я сел в лужу. Главное правило выживания: когда не знаешь, что происходит, молчи и слушай. Вдруг осенило:

– Клуб?! – Позвоночник покрылся инеем. – Но я никому ничего…

– По этой линии к тебе претензий нет, я один из администраторов и всегда в курсе событий. Дело в другом. Посмотри сюда.

Экран протянутого планшета вспыхнул, Костя принялся медленно листать. Сделанные собой снимки не узнать невозможно: в разных ракурсах – две спящие сокурсницы, крупным планом – «холсты», лучшие по будущей версии клуба «Мурад» и по моей личной на тот момент. На прощание – сэлфи на этом фоне, не оставлявшее сомнений в авторстве. Я опустил глаза. Все-таки Настя. Оттуда ноги растут. А непотребные фото еще и показывали в деталях, откуда именно.

Волк, завидевший ягненка, по сравнению с Костей показался бы образцом кротости.

– Насколько мне известно, девушки согласия на съемку не давали. – Зубы собеседника клацнули, губы явили подобие улыбки, от которой хотелось удавиться. – Обе просят принять максимальные меры, но однажды, как рассказала Настя, тебе уже досталось авансом, и свою долю гнева она смягчает до простого членовредительства. Имеется сказать что-то в свое оправдание?

Собрать взбесившиеся мысли в такой ситуации трудно, но я постарался. Когда от этого зависит жизнь или парочка органов, к которым привык, нужные слова каким-то образом находятся.

– Более чем. Настя объяснила, откуда взялся тот аванс?

Костя кивнул.

– Эти фото сделаны в противовес, – продолжил я, – они являлись предметом будущего обмена. После объявления Настей, что свои художества она удалила, я удалил свои.

– Значит, не все копии удалил.

– Не было копий. Вообще. Никакого противоречия нет, сейчас все объясню. Если снимки сохранились, то скопировать их мог единственный человек – сокурсник, который однажды взял мой телефон без спросу…

Перед глазами заплясали пятна, с трудом собравшиеся в слова. Похоронили. Машина. Не нашли. Не искали.

Я потряс головой. К словесному фейерверку присоседилась недавняя фраза: «Я один из администраторов и всегда в курсе событий».

– Это вы его?

Только сейчас я заметил, что автомобиль, незаметно начавший движение в пиковый момент разговора, едет все дальше и дальше. Город кончился, мелькали перелески, вскоре мы пересекли реку. Я начал нервничать.

Костя сморщился:

– Судьба, а от нее не уйдешь. У клуба появились проблемы по линии неразглашения, их решили. После полной проверки вылезло вот это. – Подбородок указал на фото. – Заведения это не касалось, и я, как лицо заинтересованное, лично занялся утечкой, что однажды может вылиться в шантаж. Людмила Теплицына жаждет крови, а Настя не понимает, как ты мог лгать ей в лицо. До этого момента она тебе доверяла.

– Я же не знал, что он… – Фраза повисла незаконченной. После того, что сделали с Тимохой – чего ожидать по отношению к себе? Спасибо, что разговаривают и выслушивают, могли просто принять меры на опережение. Мне на этого Костю молиться надо.

Но не хотелось.

– Я проверю. – Костя убрал планшет. – Если сказал правду, и материал больше нигде не всплывет, жесткой реакции не будет. Твое счастье, что снимков нет в сети, иначе…

Да. Мое счастье, что Тимоха оставил их для личного пользования. Но. Они незаметно сбежали от меня, так же могли укатиться и от него, как Колобок от старухи. И какая лиса ждала или ждет впереди – никто не знает.

А ведь я ничуть не умнее сестренки. Та же ошибка – вера в непроницаемость гаджетов и полную сохранность помещаемых в них секретов.

– Телефон, – потребовал Костя. – И разблокируй.

Ко мне протянулась рука.

– Это обязательно?

– Ты же хочешь, чтоб я поверил?

Пришлось отдать. Пока сосед рылся в моих контактах, сообщениях, альбомах и истории звонков, я следил в лобовое стекло за дорогой, благо, здесь перегородка между салоном и водителем отсутствовала. Мы ехали по трассе. Костя видел мое волнение, но ничего не говорил. Я не спрашивал. Что будет, то будет, ничего не изменить. Впрочем, имеется вариант: наброситься на него, взять в заложники… брр, насмотрелся боевиков. Совсем не факт, что справлюсь с плюгавеньким коротышкой, который работает в сфере безопасности. Если справлюсь – ничего не добьюсь, только усугублю. Я ни в чем не виноват, кроме факта съемки, а она была ответным действием, актом самозащиты. Если это доказать, до серьезных последствий не дойдет. Не должно дойти. Если доказать.

Если.

В телефоне криминала не обнаруживалось, Костя продолжал поиск, я глядел в окно. Тянулись минута за минутой, и цель маршрута постепенно вырисовывалась. Первые мысли, насчет вывезти и закопать, чтоб никаких следов, ушли. Мы ехали в городишко, где обитали родители и сестренка.

Подозрения оправдались. Водитель вел прямо к моему дому, и автомобиль, чья стоимость превышала всю забитую до отказа дворовую автостоянку, вальяжно встал перед подъездом. Из беседки меня проводили круглые глаза Наташи и Марго, знакомой мне по файлам Данилы.

Костя вышел вместе со мной.

– Если кто-то есть, представь меня старым другом, который подвез, и мне, типа, приспичило туалетом воспользоваться. Это на всякий случай, потому что никого быть не должно. Валера, пошли.

За нами двинулся водитель с дипломатом в руках.

Время выбрано удачно: сестренка выспалась, сколько бы ни спала, и уже гуляет, а папа с мамой на работе. Войдя, Костя заглянул в каждое помещение, взгляд остановился на комнате сестры.

– Твоя?

– Уже нет. У меня только спальное место, когда приезжаю.

– Валера, глянь.

Вошедший за нами водитель сначала что-то проверил с помощью приборчика, затем по вещам быстро пробежались пальцы в перчатках. Все приподнималось, но затем аккуратно занимало прежнее место. Не знай я об обыске – ничего бы не заметил. Особое внимание было уделено одежному шкафчику, комоду с бельем и матрасу. Неприятно, когда роются в твоих вещах, еще хуже, когда это вещи твоей несовершеннолетней сестренки. Но запретить я не мог. Все равно досмотрят, у них есть возможности. А запрет, если откинуть благородное негодование, которое пришедших не волнует, в их глазах выставит меня неблагонадежным и недоговороспособным. Со всеми вытекающими.

Глубоко под бельем нашлись деньги – завернутая в полиэтилен стопочка купюр. Там же лежали несколько записок с ровными строчками, выглядевших как стихи. Округлый с красивостями девичий почерк, почти детский, узнался без труда, Слащаво-сопливые писульки серьезного дядю не заинтересовали, он искал мои секреты.

Стихи. Сестренка-то – романтик. Кто бы подумал. Сколько всего уживается в одной человеческой голове, жуть. И попробуй, догадайся, что главное.

Невозможная парочка – неправедные деньги и стихи – вернулись на место.

Ничего криминального опытный Валера не обнаружил. Костя в это время наблюдал за мной, за моими реакциями. Увиденное вопросов не вызвало, ко мне вновь протянулась рука:

– Ключи.

– Что? Какие?

– От городской квартиры. И пароли от всей техники, что там имеется. Если ты не солгал, а пока мне почему-то верится в это, все закончится хорошо. Для всех. Это наша специальность – решать подобные проблемы к всеобщему удовольствию. Ключи вернем, как только закончим. Могли бы войти без разрешения, но зачем, если ты не обманываешь? Проще сотрудничать, тогда и дверные замки останутся целыми, и лица, и внутренние органы.

У меня на миг остановилось сердце. На квартире – техника и файлы Данилы! Его списки заработка…

Лицо побелело.

Костя заметил, в углах губ вылезла жесткая улыбочка.

– Кажется, у товарища имеется заявление?

– Вы там кое-что найдете…

– О, чудненько. Что бы это ни было, для полного соответствия плохому кино тебе остается сказать: «Это не мое».

– Но это правда не мое.

– Пусть будет так. До выяснения всех обстоятельств просьба эту квартиру не покидать. Мы позвоним.

Дворовые подружки сработали не хуже бабушек на скамеечке, которым до всего есть дело. Когда вызванная ими Машенька примчалась, гостей давно след простыл, зато на меня посыпались вопросы:

– Кто? Это к тебе? Твои друзья? У тебя есть такие друзья? Они еще приедут? Девки в шоке! В наш двор метеориты падают чаще, чем заезжают такие машины. Кстати, привет. Какими судьбами? Надолго? Почему не предупредил? Саня, а что у тебя с лицом? На тебе его нет!

– Ты видела Данилу после… после того, как мои друзья с ним поговорили?

– Он уехал. Родственники сейчас забирают его документы с места учебы, говорят – для перевода в другой город. Никто ничего не знает. Во дворе никто не верил, что на него найдется управа. Это было круто! Теперь ты в тако-ом авторитете, только слово скажи – с тобой любая пойдет!..

– Я видел содержание его компьютера.

Словесный поток иссяк, Машенька едва слышно выдавила:

– Нести ремень?

– Если считаешь, что поможет… Впрочем, мне хочется, чтоб нужные мысли у тебя не там отложились. В разное время люди думают разными местами, но отвечает за все голова.

– Саня, что было – не повторится. Обещаю.

– Верю.

Такого сестренка не ожидала.

– Спасибо. – С минуту она помолчала. – Ты такой из-за меня?

– Машка, я тоже сел в лужу. В огромную. Мечтаю, чтоб мне тоже кто-то основательно всыпал, но уже не поможет. Поздно.

– Давай, делись. – Машенька подошла впритирку, лицо обрело серьезность. – Что случилось?

– Небольшие проблемы.

– Судя по лицу цвета бледной поганки и выражению сморчка после того, как на него наступили, небольшие – слово неподходящее. Я никогда тебя таким не видела. Даже когда ты вышел из себя, ты был мужчиной, а сейчас – никто. Саня, очнись, что с тобой? И где Надя?

Лучше бы не напоминала. Я опустился на диван, ноги взбунтовались и объявили забастовку.

– Все нормально.

– Не ври. Рассказывай. Я пойму. Если не смогу помочь, хотя бы дам совет. Пусть считаешь меня дурочкой, совет со стороны для человека, чьи мысли не могут вырваться из замкнутого круга, всегда полезен. Даже глупый совет. Любое соображение извне может стать отправной точкой. Да что я тебе рассказываю, это ты должен мне такое объяснять, кто из нас лучше косит под взрослого?

– Можно вопрос? – Кое-что давно интересовало, и я решил выяснить, чтоб больше не возвращаться. – У тебя очень дорогой телефон. Родителей развела или из тех заработков?

Сначала раздался тяжкий вздох.

– Им сказала, что ты подарил. В ценах родаки не разбираются, для них все телефоны делятся лишь по цвету и размеру. А мне его действительно подарили. – Маша отвела взгляд. – Но можешь считать, что заработала. Согласна, дать мне за это ремня – самое мягкое наказание из возможных. Сейчас, после всего, я бы такого не сделала.

– Тогда забудем. Теперь моя очередь виниться, и хорошо, что ты сидишь. Записи с компьютера Данилы ушли на сторону. Все записи.

Сестренку прошибло:

– И мои?

– Я успел стереть все, что касается тебя и попыток Данилы подложить мне кого-то, чтоб подцепить на крючок. Но остальные девчонки и их разухабистые клиенты… Теперь к каждому есть ключик.

По собственной глупости я предоставил Косте целую связку. Гарун говорил: любой человек, какой бы пост ни занимал, это всего лишь человек, с ним можно поговорить и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться, и любая система будет к твоим услугам. Помимо исполнителей и любителей сладенького, один раз уже оплативших отснятые развлечения, я подставил Гаруна и его ребят, что добыли эту информацию. Они же как-то договорились с Данилой. Теперь их договор не работает. Виноватым, если что, сделают меня.

Мало того, я подставил себя еще и с другой стороны.

– Человек, который получил доступ к записям, решит, что организатор съемок – я. Так совпало. Вся записывающая техника вместе с файлами оказалась у меня в квартире, в качестве пострадавшего нигде не фигурирую. Сам же стер улики в свою пользу. И еще в одном похожем деле засветился – у погибшего друга нашли фото, за которые тоже отвечать мне.

На меня поднялся абсолютно взрослый взгляд.

– Этот человек, у которого теперь находятся записи – кто он?

– Неважно.

– Важно. Нужно разобраться, чтобы понять, что делать. Не надо про то, что он опасен, это любому ясно. Мне хочется понять – насколько.

– Я только что рассказал про погибшего друга. На самом деле его убили. За пару лишних слов. Убил именно этот человек.

– Как в клубе. За пару лишних слов – это их почерк, мне рассказывали. Точнее, запугивали, когда брали на работу. Подожди. – На меня вскинулись округлившиеся глаза. – Натка сказала, что с тобой приезжал низенький хлыщ при параде, а высокий водитель перед ним прямо стелился. И прическа по описанию сходится... В клубе он был под номером один. Первый. Его напарница выиграла конкурс. Он там типа соучредителя на вторых ролях. Он нашел Дашку, через него же в качестве пробы устроили меня. Я была столиком в их кабинке, а когда Вторая отправилась на танец победителей, Первый снова выбрал меня.

– Ты танцевала с ним? Мне сказали, что в конце…

– Хватит об этом. Что было, то было. Больше не будет. Сейчас мы с тобой пытаемся решить проблему, и я уверена, что сможем решить ее. Терять тебе, как понимаю, нечего? Тот выбор, когда Первый взял меня в партнерши… – Машу словно подбросило, она принялась ходить взад-вперед между диваном и кроватью. – Понимаешь, что это значит? Я ему нравлюсь. Этим можно воспользоваться. Мы с Дашей… нет, нужно с кем-то другим. Но он теперь всех знает по записям и к себе не подпустит.

До меня стало доходить творившееся в черепке у сестренки.

– Даже не думай, – перебил я.

– Почему? Совращение несовершеннолетней – единственная статья, на которую можно поймать этого любителя чужих фото.

– Даже близко около этой мысли не ходи, чтоб не пришибло. Забудь. И я сделаю вид, что не слышал. Иначе…

– Иначе – что? Тебя в любой момент могут убить. Меня это не устраивает. Ты за меня готов был в тюрьму сесть, а потом жизнью рисковал. А от меня тебе только проблемы.

– Неважно, я никогда не соглашусь на...

– А тебя спрашивают? До сих пор ты в меру сил спасал сестру, сейчас я хочу спасти брата. Кто тронул одного из нас, тронул всю семью.

– Рассуждаешь, как Гарун.

Маша насупилась:

– Где в этих рассуждениях видишь неувязку?

– Ты девушка.

– Правильно. Поэтому имею возможности, которых никогда не будет у тебя.

– Он знает, что ты моя сестра. Если еще не знает, то это дело ближайших часов, сейчас мою жизнь потрошат до момента рождения, а то и дальше. А еще в его руках записи с твоим участием – компромат на Данилу, который оставили в моем планшете. Там стоит пароль, но для специалистов это на минуту работы. Прости, я думал, что получится перестраховка, а вышло…

– Неважно. Ты делал для меня все возможное, хотел как лучше. У тебя почти получилось. Теперь я сделаю то же самое.

– То же самое не надо. – Тускло-тоскливая улыбка скривила мои губы.

Разговор прервало возвращение родителей. Мы старались быть веселыми, я сказал, что нашлись дела и что, возможно, немного поживу здесь. Мама обрадовалась, папа пожал плечами.

– А как же… – Мама понизила голос, словно кто-то подслушивал. – Как же Надя? Одну оставил? С ней ничего не случится? Или уже случилось? Материнское сердце не обманешь, я чувствую, ты что-то не договариваешь.

– Я вообще ничего не говорю. Не надо о моих отношениях, ладно? Придет время, все расскажу. Или не придет. Я же просил.

– Хорошо-хорошо, сынок. Одно добавлю: Надя мне очень понравилась, Я папе все рассказала…

– Мама! Папа, скажи ей!

– Мать, – подал голос отец. – Оставь сына в покое. Это его жизнь, сам разберется.

– Да, – с пылом поддакнула Машенька. – Разберется.

А глаза спрашивали: правда, а Надя?! Ты же, братишка, так и ушел от ответа про нее!

Поздним вечером, когда расположились в своих кроватях, она насела:

– Вы с Надей так любите друг друга, а в клуб ты ходил с другой. И сюда она с тобой не приехала. Что-то произошло? Вы поссорились? Она узнала, что у тебя есть другая?

– Машенька, не надо.

– Как это не надо?! – Ее вынесло из постели, закутанная в одеяло фигурка присела рядом со мной. – У тебя проблемы, и твоя девушка может пострадать, проще всего давить на человека через его любимых. Счастье любимого не может быть разменной монетой в других играх, особенно когда на кону – жизни!

– Она уже счастлива, – не удержался я.

Маша запнулась.

– Без тебя? – вырвалось, наконец, уточнение.

– Да.

– И ты ничего не делаешь, чтоб вернуть ее?

– Сделал все, что в человеческих силах.

– Значит, не все, если она не с тобой. Обещаю: как только разберемся с Первым, я помогу тебе вернуть Надю.

– Снова ты про Первого? – Я рывком сел, теперь мы сидели рядом и глядели в одну сторону. В стену. – Я же объяснил: это невозможно, твоя жертва будет бессмысленна и напрасна.

– Четырежды неправ! Не жертва, не бессмысленна и не напрасна, а главное – возможно! И тебе ничего не придется делать, только найти нужную аппаратуру. Я все беру на себя. Как можно назвать напрасным и бессмысленным то, что делается ради родного брата?!

Логика казалась непробиваемой, но именно, что только казалась. Я обсосал тему со всех сторон, и пришло понимание, где искать аргументы.

– Скажи, почему Даниловы игры с подставами резко прекратились?

Машу словно ударили.

– Не хочу.

– Произошло что-то страшное? С кем?

Догадка оказалась верной.

– С Аленой. – Сестренка горестно выдохнула. – Данила требовал, чтобы она липла к одному парню… В общем, несколько раз ее увозили туда, где заснять невозможно, а тот парень был не один. Алена вопила, что больше не поедет, но Данила силой заставлял ее продолжать. Однажды все получилось: наша территория, камеры предельно замаскированы, еще одна дублирует через окно из соседнего дома… Но шторы закрыли, аппаратуру обнаружили, и Алену к утру вернули в таком виде и состоянии, что ей больше никогда никого не соблазнить. А Даниле сделали морально-физическое внушение, чтоб знал, с кем можно связываться, а с кем нельзя. Когда девчонки увидели Алену после больницы, все собрались и объявили, что больше никаких съемок для вымогательств! Все вместе выступили заодно, и Данила ничего не смог поделать,

– И ты не сделала выводов из этой истории?

– Почему же? Все на поверхности: на каждую силу найдется другая сила, а против хитрости – хитрость. Нельзя вечно выигрывать. Но если хитрость применить против силы…

– Стоп, все неправильно. Ты рассматриваешь только концовки. Если само дело не право, то неважно, кто победил в конце. Цель не оправдывает средства.

– Еще как оправдывает. Если цель благородна…

Вот так и появляются террористы.

– Ты и правда еще ребенок. – Я обнял ее за плечи. – Фраза о цели и средствах – лакмусовая бумажка, ответ отличает зрелого человека от подростка, что готов уничтожить мир ради прихоти.

– Глупости. Что может быть важнее жизни, любви, счастья? За это можно и нужно бороться любыми средствами.

– Увы, Машенька, в тебе говорит обиженное дитя. Есть вещи важнее, и ты их знаешь. Родина. Семья. Счастье любимого. Еще – долг, честь, совесть. Звучит пафосно, прости. В твоем кругу над этим принято прикалываться. Недавно сам был таким. Только со временем понимаешь, что в жизни главнее. Только через боль и потери.

Машенька не ответила. Поняла ли? Неважно, слова сказаны, отношение выражено. Сестренка молчала, щека лежала на моем плече, руки задумчиво крутили свесившийся локон.

Пусть думает, в ее возрасте – самое время.

Мы долго сидели в обнимку, глядя вдаль. Уже не в стену. Впервые Машенька молчала так долго (ну, впервые не во сне), и говорить не требовалось. Говорили души. И отвечали.

Идиллию разрушил звонок телефона. Я оставил его в прихожей, теперь там истошно звенело и тренькало. Вставать, куда-то идти и, тем более, отвечать категорически не хотелось.

– Принести? – предложила Машенька. – Вдруг что-то важное?

– Не поверишь, но самое важное произошло только что, здесь и сейчас. Мы с тобой поговорили по-взрослому. И – главное – поняли друг друга. Мне так кажется.

– И мне. Я все-таки принесу.

Невыносимо орущее чудо человеческой мысли, многим заменившее сами мысли, упало мне в руки, Чтоб не мешать, Машенька тихо вышла на кухню, где все еще сидели папа с мамой.

– Алексантий, это Кости, у меня появилось, что сказать. Тех снимков действительно нет, но сколько интересного... Любопытный способ заработка. Среди твоих… или, как ты утверждаешь, не твоих клиентов мелькнули знакомые лица. Я разберусь. Если твои слова верны, и все это – чужое, твоей жизни ничего не угрожает. Только здоровью, поскольку в опасные игры играешь. Подружки со снимков, с которых все началось, требуют сатисфакции, и если вернешься в город, может случиться что-то нехорошее. Представляешь, как обидно погибнуть от токоприемника троллейбуса, что случайно свалится со штанги именно на тебя? Совсем не героическая кончина. Впрочем, это тебе не грозит, с людьми всегда происходит что-то новое, неожиданное. Так пусть кирпичи остаются на крышах, троллейбусы не ломаются, а у машин не отказывают тормоза, поживи вдали, пока я закончу с твоими выкрутасами, а девочки успокоятся, окей?

– А как же учеба?

– Разве учеба тебе важнее остального? Возьми академический, переведись куда подальше или еще что-то придумай. Если будут проблемы, можешь обращаться ко мне по номеру, который высветился, это один из рабочих на ближайшие пару месяцев. Надоели бабские разборки, но не обращать внимания на возможные угрозы тоже нельзя. Пока ты далеко, я целиком на твоей стороне, и с документами, если решишь забрать для перевода, помогу. Даже с работой мог бы помочь, когда все успокоится. У меня на столе лежит отчет о проверках в отношении тебя. Самые лучшие рекомендации. Пусть в отношении везения ты ходячая катастрофа, но чувствуется сильный характер, значит, и остальное можно наладить. Принципиальных сейчас мало. В общем, если не попадешь в новые передряги и выпутаешься из старых, то обязательно увидимся. Всего наилучшего.

Еще с минуту я смотрел в отключившийся телефон. Есть поговорка: начали за здравие, кончили за упокой. Здесь получилось наоборот. Угрозы жизнью и здоровью перешли в комплименты и приглашение на работу. Надо Машеньке сказать, чтоб глупостей без моего ведома не натворила, а то с ее энтузиазмом и абсолютным незнанием жизни…

Мобильник вновь ожил. Мелодия звонка указывала на сокурсников, которых я объединил в одну группу «хороших знакомых, не перешедших в разряд близких», для последних каждому полагалась собственная мелодия звонка. Нажатая кнопка вызвала к жизни радостный голос Фильки:

– Отлично, а я боялся, что трубку не возьмешь. Ты исчез, и я решил узнать, не случилось ли чего. Что-то на манер как с Тимохой. Твое право не отвечать, но как думаешь, может, хорошо, что я тогда с тобой не пошел?

Даже до него дошли какие-то слухи.

– Скажу одно: всегда верь интуиции и поступай по совести. И радуйся жизни. – Не знаю, понял ли сокурсник намек, но безопаснее сменить тему. – Про Гаруна знаешь?

– Еще бы. Трижды подстреленный везунчик. Оказывается у дагов такая свистопляска в городе творилась, а мы ни сном, ни духом. Хотя, вы дружите, и ты, наверное, был в курсе.

– Не обо всем. Мы с Гаруном последнее время почти не пересекались, новости доходят через третьи руки. Не слыхал, про его сестер что-то говорят?

– Еще бы. Только про них и говорят.

– Пожалуйста, с этого момента поподробнее.

– Они умерли.

– Что-то путаешь. – Мозг изо всех сил искал подвох или нестыковку. Иначе как поверить в такую чушь? – Имеешь в виду Мадину?

– Мое изложение всегда либо факт, либо дословный пересказ версии, которая исходит от людей, никогда не обманывавших прежде. Пора уже знать, четыре года общаемся. И если говорю, что сестры умерли, значит, умерли обе. Старшую убили, когда на Гаруна покушались, а младшая только что умерла.

Жизнь поскользнулась и рассыпалась.

– К… как? – вытолкнуло горло.

– Странно, что ты не знаешь, вы же с Гаруном друзья. Об этом весь город гудит, кто хоть как-то знаком.

– Откуда знаешь? Это проверенная информация?

Голос в трубке обиженно пробурчал:

– Мне Настя рассказала, а ей кто-то из первых уст.

– Не может быть. Хадя не умерла, она уехала. У нее должна была состояться свадьба – там, на Кавказе.

– Она и состоялась, – подтвердил Филька. – Затем Гарун задержался у родственников, а те, кто ездил с ним, по возвращении поделились новостями, больше похожими на детектив. Младшая сестра Гаруна вышла замуж за кого-то, с кем давно помолвили родители. В первую же ночь муж ее выгнал. Всяких домыслов полно, подробностей никто не знает. Известно лишь то, что еще по темноте она вернулась в родительский дом, где была встречена отцом, а утром по местной традиции ее уже похоронили. В справке какая-то глупая причина, то ли сердце, то ли еще что-то, молодой девчонке не свойственное. Говорят, врач – родственник, чуть не родной брат отца. Впрочем, у них в селении все друг другу родственники. Отсюда и домыслы.

Когда Филька отключился, я долго сидел, не шевелясь ни телом, ни душой. Глаза тупо глядели в стену.

Пальцы сами собой набрали Гаруна. Длинные гудки, повторившиеся многократно, сообщили о его отсутствии либо нежелании разговаривать. Раз за разом, час за часом я продолжал набирать единственный номер, который мог дать ответы.

(Окончание следует)

Часть четвертая. Дань традициям. Глава 1

Нужно на законодательном уровне запретить ядерные взрывы в черте города, обязательно напишу об этом Президенту в ближайшую прямую линию. Ослепшие глаза режет, словно в них капнули кислотой, и мозги текут, как пластилин в микроволновке. Или что это там, за окном? Солнце? Уже утро?

Лицо горело под испепеляющими лучами, в открытое окно сквозило, средняя температура по телу выходила нормальной. Я приподнялся, руки схватились за голову. С ощущением, что в ней построили штамповочный цех, справиться удалось лишь в ванной, под холодной струей. От поступавших всю ночь фактов голова пухла, как Выбегалловский кадавр от селедки, я начинал бояться за те же последствия. Фактов было много, но как ни раскладывай, как ни верти в разных плоскостях, от юридически корректных до справедливых, а единственно правильного решения не находилось.

На этот раз звук ожившего телефона заставил сердце остановиться: мелодия давным давно выставлена на Гаруна. Номер вновь работал. Из трубки раздалось знакомое:

– Привет, Гвоздопил.

– Сам такой. Где Хадя?

– Думал, ты порадуешься, что я жив, поинтересуешься здоровьем, новостями…

Я попытался унять пульс и дышать так, чтоб не сдувало стены:

– Если голос бодрый, то здоров, если звонишь со своего номера – значит, главные проблемы позади. Поэтому спрашиваю то, что интересует меня. Скажи, где она?

Гарун помолчал некоторое время.

– Нужно встретиться.

– Куда подъехать?

– Машина в порядке? Жду в чайхане на овощном рынке. Пока новую квартиру не найду, я временно тут, у земляков.

Собраться и прыгнуть за руль – дело минуты. Я не поехал, а полетел. Несколько кварталов пронеслись мимо в размытом виде, словно Лада преодолела сверхзвук. Состояние меняющихся невесомости и многократных перегрузок, что просто расплескивали по сиденью, прибавляли сходства сравнению.

Машенькины проблемы решим позже, сейчас на кону моя жизнь. Да. Именно жизнь.

Овощной рынок привычно бурлил. В нос шибануло сигаретным дымом, потом, пылью и смесью свежих и разложившихся фруктов, чадили разворачивавшиеся грузовики. Место встречи располагалось на задворках. Покупатели здесь не появляются, и продавцы приведением территории в божеский вид себя не утруждали – это же дело дворников, да-а? Когда лавчонки и развалы закроются, здесь промаршируют оранжевые жилеты, и будет шик-блеск-красота, а пока нужно или потерпеть, или не ходить, где посторонним не место. Сегодня я не был посторонним. Машину пришлось оставить у ждавших разгрузки фургончиков. На входе в спрятанную среди складов чайхану, куда местные жители почти не ходили, несколько горячих южных парней громко обсуждали что-то на своем языке. Появление чужака заставило умолкнуть, меня проводили пристальные взгляды, голоса вновь раздались, только когда за мной захлопнулась дверь.

Внутри царили тишина и почти пустота, за единственным занятым столиком сидел Гарун. Он привстал. Движения получились замедленные, чувствовалась боль. Мы традиционно обнялись, похлопав ладонями по спинам, но сделали это осторожно. Когда оба уселись, приятель указал на пузатый чайник со встроенным ситечком и пустую пиалу:

– Наливай. – Он откинулся на спинке стула и перевел дух. – Спасибо, что помог Хаде. Она передает привет.

– Где она?

– Кваздик, что с тобой? – На мне с удивлением замер взгляд темных глаз. – Хадижат уехала, и тебе более, чем кому-либо, не должно быть до нее дела. Я понимаю твой дружеский порыв, благодарю за помощь сестре, когда она оказалась в трудной ситуации, сам бы так поступил, но родственникам и землякам этого не объяснишь. Мы скрываем от них твое участие, пришлось сказать, что квартиру, где скрывалась сестра, ты снял по моей просьбе как посредник, потому что хозяева сдавали «только славянам». Но хватит об этом, теперь все в прошлом. Начинается новая жизнь, я оклемался, скоро все совсем заживет. Ну, не все, конечно. – Губы приятеля скривились. – Бегать и прыгать как прежде уже не буду, качалка и борьба отменяются.

– Не прибедняйся, на кладбище гораздо неуютнее. Для человека с тремя пулями в груди ты выглядишь отлично. – Я отхлебнул из пиалы и сразу отставил. – Вернемся к Хаде. Я хочу увидеть ее.

Первоначальное легкое удивление друга сменилось гневливым недоумением, глаза выкатились:

– Что за хрень, Квазд? Это невозможно, сам понимаешь.

– Нет ничего невозможного. Можно хотя бы поговорить с ней? Дай мне ее новый номер.

– Прекрати. За такие слова…

– Я люблю ее!

Прошел миллион лет, пока друг не покачал головой:

– Жаль.

Провисла и потекла каплей сжигающей кислоты новая пауза.

– Это все, что ты можешь ответить?! – не выдержал я. – Я люблю Хадю, я хочу жениться на ней!

Гарун вздохнул, взгляд проследил полет снулой мухи, прогревшейся на редком для здешних мест солнышке.

– Вы оба достойные люди, – сказал он, наконец, – но она не может быть твоей женой. И не в том дело, что вы разные, хотя это тоже. Если б я был уверен, что с тобой она обретет счастье, то помог бы бежать и где-то устроиться. Ты же этот вариант имеешь в виду, когда говоришь о женитьбе?

– Вообще-то…

Гарун перебил:

– Именно этот, потому что понимаешь – обычной свадьбы быть не может. Но, повторяю, не в этом дело. Хадижат сосватали еще при рождении. У нее жених, они ждали совершеннолетия.

Ощущение – словно кувалдой в лоб и промеж ног одновременно. Нет, еще одна – в солнечное сплетение, чтоб забыть, как дышать. И по лопаткам, чтоб крылья отвалились, причем с костями и с мясом, навсегда.

– Почему она мне не рассказала? – Я бессмысленно рассматривал носок левой кроссовки. На нем прилипла луковая шелуха, принесенная с улицы. Поднять взгляд оказалось невозможно.

– Зачем? – спросил Гарун.

Я мог бы сказать. Но… не мог. Пришлось обойтись общими словами.

– Гарун, я по-настоящему люблю Хадю, понимаешь? Когда она исчезла, хотел ехать на Кавказ, искать ее.

– Не вздумай. У нее все нормально, ты все испортишь. На днях будет свадьба.

Мир перевернулся и застыл, как монетка, от которой ждали орла или решки, а она встала на ребро. Впрочем, нет, она провалилась в ливневый сток.

– Мне казалось…

– Вот именно, – перебил Гарун, – казалось. Как у вас говорят, когда кажется – креститься надо. И этим ограничиться. Понимаю твои чувства, сестра – чудесная девушка. Но. Забудь о Хадижат, прошу по-хорошему. Ты желаешь ей счастья? По глазам вижу, что да. Если правда любишь – оставь ее в покое. Будет лучше всем. – Он перевел дух, глаза вновь сосредоточились. – И еще, о чем хотелось поговорить. Дело прошлое, но когда о Мадине пошли разговоры, тебя тоже видели в городе наедине с ней. Это правда?

Смысла отпираться не было.

– Да. Она приходила.

– Приходила она? – Гарун выделил последнее слово.

– Если надо, мои сокомнатники подтвердят. Все как раз уходили, когда она разыскивала адрес, и ей подсказали, как пройти.

– Подожди. Если они уходили, то Мадина пришла, когда ты остался один?

Я пожал плечами:

– Ты же знаешь, она сама решала, как поступать.

– Это и сгубило. – Гарун мощно выдохнул перед следующим вопросом. – А она пришла… зачем?

– Жаловаться на тебя. Ей не хватало свободы.

– И ты… – Внутри темных глаз собралась гроза. – Ты пошел ей навстречу?

– Будь она местной, неважно какой национальности, я бы не сомневался, как поступить. Мадина хотела жить как местная, но у нее другие корни, и она была твоей сестрой. Я выступил на твоей стороне.

– Спасибо, – выдохнул Гарун. Плечи расслабились, выдвинутая челюсть заняла обычное положение. – Я, конечно, не сомневался… Теперь в семье про Мадину не говорят, вычеркнули, будто не было. Но она была. Если не смогли воспитать правильно, значит, виноваты все окружающие, а не только она, правда? Слышал про клуб «Мужские радости»?

Дался им этот клуб. Прежде чем ответить, я перевел дыхание.

– Даже бывал. – Ответ вызвал такое удивление, что пришлось объясняться. – Один раз. Настя попросила составить компанию, потому что я твой друг. Когда ты исчез, она искала тебя. Везде. И в клуб пошла только поэтому.

Гарун мечтательно закатил глаза, затем закушенные губы скривились:

– Хорошая она девка – сдобная, ладная, вкусная, и как женщина такое творит, что без нее мир черно-белым становится. Только навязчивая. И неразборчивая, когда шлея под хвост попадет. Не сомневаюсь, что между делом и тебя оприходовала, раз вместе пошли. Признайся, было?

«Между делом» покоробило. Я буркнул:

– Настя тебя любит.

– Я ее тоже. Если время выберу, еще полюблю.

Когда-то такие разговоры меня веселили, сейчас вызвали тошноту.

– Ты говорил о Мадине, – хмуро напомнил я, – и спросил про клуб.

– Да. Меня пригласили друзья, обещали нечто изысканное и необыкновенное. Согласись, «Мурад» от других заведений отличается. Был день бразильских мотивов: карнавал, самба, перья, крылья, блестки, маски, мулатки, откровенные танцы и не менее откровенные конкурсы. Одна девушка привлекла взгляд. Она явно обратила на меня внимание и кого-то напоминала. Всех в уме перебрал – не мог угадать, кто это. Лицо закрыто, а всё открытое жутко размалевано. Голос не слышно, всегда молчит. Волнение с ее стороны я принял за интерес и стал искать встречи. Личности персонала известны только хозяину клуба, но от него слова не добьешься – он столько знает, что одну городскую элиту легко может поменять на другую, а ту на третью, и так до бесконечности. В результате я потратился на членскую карточку. Она стоила бешеных денег. Сначала пришлось участвовать там же в нескольких боях, затем еще влезть в долги. Когда стал бойцом, думал, что найдется возможность общения с девушками-сотрудницами. Не получилось. В первый раз прошел фестиваль бодиарта, где мою красавицу профессионалы превращали в инопланетянку, а любители – в чучело огородное. Меня жутко побили, с арены увезла «скорая», и окончания гуляний я не видел. Затем был день Индии с сари, песнями-танцами и праздником Холи, всех осыпали цветными порошками. Здесь мне повезло, но до финала не дошел. С работницами пересечься и пообщаться снова не получилось. Зато узнал, что они делятся на постоянный персонал и временный, интересующая меня особа была из разовых. После прошли дни искусства и арт-инсталляций, а с получением заветной карточки совпало позднее средневековье: парики, кружева, лосины и попугаистые жилеты у мужчин, которые выдавались при входе, и кринолины с высокими прическами у дам. Если ты там был, то знаешь – фантазия у организаторов просто зашкаливает. Не всегда моя избранница присутствовала, но когда была, неизменным оставалось одно: грудь всегда что-то прикрывало – лифчик, купальник, краска, цветная лента, блестки-звездочки. В других случаях мешало освещение, либо она вовремя отворачивалась.

Я понимал, что речь идет о Мадине, но не встревал. И про родинку – молчок. Мне неоткуда узнать про нее. Оказалось, Гарун вел именно к этому.

– Не спросишь, почему?

– Почему? – послушно выдал я, глядя в сторону.

– Даже не догадываешься?

– Догадываюсь, что ты говоришь о…

– Правильно, – перебил меня друг, пока с губ не слетело имя. Он не хотел марать его даже в воспоминаниях. – Я тогда почти не ночевал дома: шуры-муры, сиськи-миськи, любовь-морковь.

– И что ты сделал? Имею в виду, как наказал, когда узнал?

Гарун вздохнул.

– Убить хотел, но сестра все же. Запер дома. Но началась учеба… – Он обреченно махнул рукой. – Гору в мешок не положишь. Как ни старался бывать дома чаще и контролировать, не помогло. Ей навстречу пошел Султан, и ты знаешь, чем это кончилось.

– Сейчас ситуация как-то разрешилась?

Гарун машинально кивнул.

– Был сход старейшин, Шамиль явился к родственникам с повинной, теперь нужно выплатить семье Султана отступные и решить проблему с законом. По Гасану старейшины тоже ищут примирения, но там сложнее, он женщину убил. Если б Мадина не бросилась тогда на мою защиту…

– Она же сестра, она не могла…

– Именно потому, что сестра, она должна была знать свое место! Сейчас была бы жива, а я мог выступать на ринге

– Моя сестра не смогла бы стоять и смотреть, как меня убивают.

Гарун покачал головой и сменил тему.

– Машина в порядке?

– Летает как ласточка.

– Неужели не сломалась? Ты ее в спирте, что ли, держал?

– Проблемы решались по мере поступления.

– Спасибо, что сохранил и ремонтировал. Может, тебе помочь чем-то? Пока я отлеживался, ничего другого серьезного не произошло? Не смотри, что внешне я не боец, я всегда боец.

Не хотелось взваливать на друга свои заботы, но он сам спросил. Я не удержался:

– У сестры проблема.

– Сестра – это серьезно. – Ему ли не знать. Гарун нахмурился. – На тормозах такое спускать нельзя. Выкладывай.

И я выложил – все события ночи, что закончилась для меня лишь к рассвету. Снимки, которыми шантажируют, возвращены и уничтожены, на каком же этапе они попали к вымогателям? По моей просьбе Прохор среди ночи наведался к Аркаше, не забыл и соседа Гришку. Результат отрицательный. Даже если б хотели, они не могли скопировать – телефон в их руках был севший, выключенный и запароленный. Оба временных владельца вновь подтвердили свою непричастность, и Прохор ушел, на всякий случай припугнув на прощание.

В конечном разговоре со мной сержант указал единственного человека, кто мог, во-первых, сделать копии, а во-вторых, использовать их для криминального заработка.

Я связался с сестренкой. Сообщение, что с точки зрения профессионалов вымогателем является ее парень, она приняла в штыки. У меня даже зародилась мысль: а не устроили ли они этот цирк вдвоем, чтоб срубить деньжат? Версия имела серьезный минус: Машенька не просила денег у меня или у родителей, она отдавала свои накопления.

Сестренка не верила, что Захар способен на такое. Она сама переговорила с ним. Тот, естественно, все отрицал. Тогда с Захаром связался я. Он снова долго отнекивался и божился, и повлиять на работу его юных всезнающих мозгов смогло только утверждение, что полицией в качестве преступника рассматривается исключительно его кандидатура. Красочно расписанные последствия раздавили парня. Умоляя не рассказывать Машеньке, он признался, что хвалился произошедшим перед Данилой, тот смеялся и обзывал фуфлометом, и Захар отослал в качестве подтверждения кое-какие свидетельства – хотелось выглядеть круто перед более крутым приятелем.

Когда в качестве вымогателя появился второй фигурант, я задал Машеньке резонный вопрос: как получилось, что вымогают именно столько, сколько у нее есть? После эмоциональных переговоров, больше смахивавших на допрос с пристрастием, сестра сообщила: о ее сбережениях знали те же двое – Захар и Данила.

Когда в очередной раз разбуженный Захар вспомнил, что про утерю телефона со снимками он с Данилой поделился, а про возвращение – нет, все встало на места. Данила захотел заработать, решив, что подозрение падет на неизвестного вора.

Осталось придумать, как прищучить вымогателя. Тут Машенька встала в позу: ни морально, ни физически на дворового заводилу давить нельзя, иначе начнется война компроматов, в которой проиграют все. Когда за шторами стало светлее, чем внутри с лампочкой, мы решили, что утро вечера мудренее, и распрощались. Попытка уснуть удалась мне с первого раза, помогло чувство выполненного долга: не выходя из дома, за несколько часов я раскрыл преступление и нашел человека, который угрожал моей семье!

Утро не принесло новых идей, зато вернуло приятеля, на которого я и вывалил всю историю. Уяснив, что Данила – это тот самый местечковый бугор на ровном месте, с которым ходили на стрелку с соседским двором, Гарун сказал мне больше не беспокоиться об этом деле. Я все-таки беспокоился.

– Если не перечислить деньги сегодня, завтра…

– Ни в коем случае. – Брови приятеля изобразили чайку в полете, только черную. – Вечером с ним поговорят.

– Кто?

– Те, кто умеет находить подход ко всем, от школьников до губернаторов.

– На губернаторов может давить только Президент. Ты его имеешь в виду?

Гарун ушел от навязанной шутливости:

– Любой человек, какой бы пост ни занимал, это всего лишь человек. Значит, с ним можно поговорить и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться. Ты же с Кавказа, должен понимать это как никто другой. Пусть весь мир будет против тебя, ты должен делать то, что должен. Если ты один против могущественной системы, найди в системе одного, с кем справишься, и вся система будет к твоим услугам. А когда умешь ставить буквой г любую систему, неужели не найдешь подход к возомнившему о себе одиночке? В общем, звони сестре, скажи, пусть не волнуется.

– Позвоню, когда все закончится.

– Как хочешь.

Некоторое время мы сидели молча.

– Значит, свадьба? – не выдержал я.

Машенькин вопрос почти решился, меня снова стала занимать собственная судьба.

Гарун кивнул:

– Если б не откровения в начале разговора, от которых голова кругом, можно было тебя пригласить. Теперь сам понимаешь.

– Понимаю. – Я поднялся, на стол легли ключи и документы. – Машина у входа. Бывай.

– Пока.

Этот день я и Машенька провели как на иголках. Минуты тянулись как нескончаемый товарняк через переезд, когда ты в ожидающей пробке и опаздываешь.

Ближе к вечеру пришло сообщение: «Успокой сестру, нигде ничего не вылезет, обещаю. Обидчик раскаялся и будет обходить ее за километр. Скоро заскочу с подробностями». Я просто переслал сообщение. Машенька залилась восторгами по поводу моих возможностей, а меня вновь окунуло в хандру.

Следующие дни были худшими в жизни. Жить, зная, что любимый человек выходит замуж за другого… разве это жизнь? В голове возникали дикие планы, навеянные кинематографом: поехать и вмешаться, разрушить, похитить, не допустить. И я бы сделал это, но горы Кавказа – отдельный мир, туда нельзя без приглашения. Встретить могут как друга, но выпустят ли, после того, что я решил совершить? Таким путем счастья Хаде не принесу. Уйдя от меня, она ушла навсегда. Классическое: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Вернуть ее, снова оказаться вместе – отныне только через труп мужа. И раскаленные бессонницей мозги горкой накидывали идеи, как это устроить. Руки чесались. Останавливало одно: уход от меня – осознанный выбор. Гарун прав, если желаю счастья ей, а не себе, если действительно люблю – нужно оставить все как есть. Хадю так воспитали, она сможет быть счастлива только в условиях, к которым привыкла. А я? Какая разница. Нужно радоваться за нее, ничего больше в моей жизни не будет.

Глава 2

Потянулись дни без солнца. Тьма и пустота – снаружи и внутри. Вокруг что-то происходило, со мной разговаривали, куда-то приглашали. Кажется, я даже куда-то ходил. Точнее, меня водили. Не помню.

В очередной непрекрасный день на пороге возник Гарун.

– Кваздапил, тебе посылка от нашего мальчика. – На пол с грохотом упала огромная коробка. – Держи. Данила очень извиняется и просит принять это в дар как уверение в его самых благих намерениях на будущее. – Гарун кашлянул, его нога поворошила в содержимом раскрытой коробки. – Здесь компьютер, камеры, телефон и листок со всеми паролями. Как добыли, не спрашивай.

– Я что-то должен?

– Обидеть хочешь? Я помогал твоей сестре, а ты мне как брат, значит, я делал это для своей сестры. А для своей сестры я сделаю все.

– Твои ребята рисковали. – В голове всплыли начальные события из знаменитого «Крестного отца». – Может, какую-то ответную услугу?

– Если мне что-то понадобится, неужели не поможешь без лишних обязательств? Вопрос закрыт. Разбирайся. Если здесь не все, скажи, и что-то утаивший пацанчик пожалеет, что в прошлый раз не умер. Все, я побежал. До встречи.

Следующие дни я был занят интереснейшим занятием. Сначала оно казалось нескромно-забавным, затем – скользким и дурно пахнущим, скоро стало невыносимо противным. Что только не вскрылось. Сестренка рассказывала о безнаказанных посягательствах дворового главаря на каждую, кто жил в его районе. Нашлось все. И нашлось гораздо больше, чем я мог представить. Очень трудно было подавить позыв немедленно найти гаденыша и резать на ремни, наслаждаясь криками. Мало того, что Данила чувствовал себя единственным быком в стаде, еще он с помощью девчонок двора зарабатывал на подставах. Девчонки-малолетки совращали тех, кто при деньгах, а местный Робин Гуд изымал энные суммы у любителей сладенького в обмен на молчание. Часть добытого шла исполнительницам, все операции тщательно конспектировались.

Когда первый раз всплыли делишки с Данилой, Маша сказала: «Мы с девчонками договорились: если кто-то сможет уничтожить его записи, то со своими обратимся в полицию». Не пошли бы они в полицию. Они – соучастницы. Вот чего боялась сестренка, когда не хотела, чтоб я ввязывался в разборки с их предводителем. Она тоже принимала участие. У меня волосы встали дыбом. Пусть она только завлекала, а в решающий момент в дело вступали Ната, Даша или некая похожая на мальчика-подростка Марго, но и этого было достаточно. Она знала, что делает, и все равно делала.

Папки, в которых последние файлы составлял жесткий компромат, начинались с безобидного веселья вроде того, что было у нас в день знакомства: игра в бутылочку, поцелуйчики, легкий флирт. Затем разгоряченная ватага той же бутылочкой раздавала задания: поменять всех девочек местами, перенеся на руках, или просидеть по кону на коленях у каждого, если выпало слабому полу. Под дикий хохот девицы прокатывали парням сырое яйцо из штанины в штанину, а те им в ответ через кофточку. Естественно, что яйцо билось, и вещи приходилось снимать. Впрочем, их снимали многими способами. Постепенно доходило до игр с уединением – в ванной, в шкафу, в соседней комнате. Тут и вступала в действие аппаратура Данилы. Азарт не давал жертве сосредоточиться ни на чем, кроме плывущего в руки приза, а веселящаяся толпа участников не оставляла места для мысли, что все это – ради тупого развода на деньги. Очередные файлы открывали новые лица – не только среди добычи. Данила максимально втягивал в дело всех, затем их не выпускала из сетей система круговой поруки. Главными исполнительницами были Ната, Даша, упомянутая Марго, стыдливая полненькая Аленка и мелкая, выглядевшая младше Машеньки, при этом неуемно активная Оксана, чье имя сократили не просто до Ксюхи, а еще короче: Ксю. Единожды мелькали и другие. Квартира Данилы сменялась номерами отелей, саунами, одна запись сделана на природе на берегу речки, еще одна – в машине в лесу, другая – в машине в поле. Я знал это место, ближайшая точка, где можно спрятаться постороннему – едва ли не в километре. Для такого нужен невероятный приближающий объектив. И он легко нашелся на дне коробки.

На одной из записей Машенькин одноклассник-негр тоже заработал на желании некой мадам ближе познакомиться с малолетней экзотикой. Данила не брезговал ничем. Отцы семейств и чиновники на квартирные вечеринки с толпой подростков, естественно, не велись, это дело молодых и рьяных. Таких брали осторожно, за «случайным» знакомством следовали неспешные действия, создавались ситуации, и однажды юной знакомой требовалась срочная помощь: поводы придумывались разные, а «благодарность», которая не заставляла себя ждать, фиксировалась бездушной техникой. Будь городишко чуть побогаче, организатор проекта мог озолотиться. Ему не повезло с географией. Для расширения возможностей парень принялся возводить задел на будущее. «Акции» совершались не для денег, а впрок. По аналогии вспомнился «Крестный отец» Марио Пьюзо: мафия ежемесячно платила всем судьям и сенатором, чтоб если однажды понадобится, те не сомневались, в чью пользу вынести решение. Данила просто копил компромат на людей с хорошим стартом, с которых можно будет спросить потом: «Помните, что вы творили? Могу всем рассказать. Или забыть за соответствующее вознаграждение».

В следующее сначала не поверилось: на меня тоже нашлась заведенная папка. Без клубничного содержимого. В разделе «На всякий случай». В пояснении стояли мои данные с пометкой: «Добыть кое-что на братца на случай, если возникнут непонятки с Машей. Она им гордится, за него пойдет на многое». Выходит, стрелка с соседским двором спасла меня от участия в намечавшемся реалити-шоу.

В том же разделе находились похожие заготовки на всех девчонок и ребят двора. Их братья, сестры, родители, родственники, друзья – никто не был забыт. Некоторые папки оказались заполнены, другие ждали своей участи. Папка на отца Захара содержала следующее: «Взять нечего. В подпитии может забить до смерти. Кого? Как использовать? Подумать».

Помимо компромата на близких, которыми дорожат, дворовый умник копил данные на самих исполнительниц. Эти папки пухли от объема, просмотреть все не хватило бы месяца. Одна называлась «Машка». Я стер ее не глядя. Нервы после этого еще долго не могли успокоиться, но решение принято правильное – потому что душа успокоилась. Если чего-то не знаю, то и не надо. Главное, что больше никто не узнает.

Никогда бы не подумал, но несколько раз Данила сотворил добро – если судить исключительно по результату.

Сожитель матери Наты, достаточно молодой человек, частенько подкатывал к смазливой дочке, а подшофе, когда старшей не было дома, младшей прохода не давал. Данила пришел в его отсутствие с нужной техникой, и девушка в тот день не отказала. В нужный момент она стала звать на помощь, ворвался Данила с камерой, что передавала изображение на его домашний компьютер. Сожитель стал тише воды, ниже травы, а через пару дней слинял от греха подальше. Но запись Данила любовно хранил – вдруг этот персонаж всплывет где-то в нужном месте или поднимется в финансовом плане?

Вот еще пример «доброго» дела: пьяный отчим часто лупил Аленку, и ему подсунули притворившуюся столь же пьяной малявку Ксю. После угрозы передать запись в нужные органы Алена получила дома абсолютную свободу. Вроде бы все кончилось хорошо. Но. Средства, которыми добились цели – из разряда за гранью. И второе: каким образом Алена воспользовалась обретенной свободой? Как зафиксированную соучастницу одного преступления, ее втянули в другие. Обратного пути не стало. Теперь, если артачилась, ее бил сам Данила. Да и «клиенты» часто не брезговали тем же. Вот такое «добро».

Большой раздел был посвящен суммам, которые получили та или другая девчонка. Деньги отдавались, а строгий учет оставался. Поэтому Данила и просил у Маши не больше, чем у нее есть. Он знал с точностью до рубля.

И вдруг разом подставы кончились: три месяца назад что-то произошло,. Это «что-то» оставило Данилу без дохода, оттого и взялся за вымогательство у своих же. С тех пор не нашлось ни одной записи с соблазнением ради денег.

Итог впечатлял: парень создал и вел дело с размахом. Чтоб отдать это все просто так, ему надо было висеть вниз головой с крыши небоскреба, а внизу чтоб торчали колья, и кто-то замешивал бетон, где легко сгинут лишние полцентнера протоплазмы. Иначе не представляю, как. Лучше и не представлять.

Снова пробежавшись по папкам, я удалил все, что касалось меня и сестренки, и первым же телефонным звонком обрадовал Машеньку:

– Твой вопрос решен окончательно.

Голос в телефоне едва выскочил наружу от радости:

– Правда?!! Разве это возможно?! Я думала…

– О, хорошим делом занималась, продолжай в том же духе. Если будешь думать всегда, уверен, новых проблем не появится.

– Старая шутка.

– Это не шутка.

Многое хотелось добавить. Но – потом. Сейчас могу сорваться, как тогда, с первыми ее снимками.

Едва отключился – сразу новый вызов. С незнакомого номера.

(предпоследняя глава следует)

(Кваздапил, продолжение):

Глава 5

Алое забытье отпустило не сразу. Щель в трудно отворившихся глазах показала завернутую в халат Хадю, которую трясло в углу, куда она забилась. Черная паутина волос, впервые не заплетенных в косу, опутывала плечи, струилась по рукам и прижатым к груди коленям, липла к бедрам.

– Хадя!

Меня бросило в ней. Я обнимал, она отстранялась. Раскачивающееся тело напоминало забытый метроном – работающий, но никому не нужный, потерявший смысл существования.

– Что мы наделали… что я наделала!

– Ничего такого, о чем можно жалеть. – Я по-мужски взял в руки и себя, и ее. – Ты выйдешь за меня замуж, и все станет как надо.

– Ничего не понимаешь! Вообще ничего! Что же я наделала…

Истерику требовалось прекратить, я перенес внимание на более приятное:

– Когда мы подадим заявление?

В ответ яростно выплеснулось:

– Никогда!

– Перестань, мы же любим друг друга. Мы…

– Нет никаких «мы»! У нас мужа девушке выбирают родители. Ты не наш, мы никогда не смогли бы пожениться.

– Мы не «у вас». – Пришлось еще крепче сжать девушку, которую трясло и перекручивало. – Здесь ты можешь жить как хочешь и с кем хочешь. Если возникнут проблемы, я смогу защитить. Мы можем уехать в любой город, просто ткни пальцем в карту. Даже в глобус. Весь мир у твоих ног, для людей, которые хотят быть вместе, преград не существует.

– На моей родине…

– Твоя малая родина далеко, где-то там, за тридевять земель, за лесами и горами. Теперь ты живешь в мире большой родины. Он другой. Привыкай к нему. Он не такой плохой, как кажется. Мы научимся совмещать плюсы твоего и моего миров, и жизнь станет лучше, чем могла быть по отдельности.

– Родина не там, родина здесь! – Девичья ладонь с болью сжала собственное сердце.

– Забудь обо всем. Теперь мы будем вместе. Всегда.

С трудом удалось препроводить ее в постель. Она двигалась как нетрезвый лунатик, каждая часть организма по отдельности сопротивлялась, но вместе покорялась чужой воле. Халат удалось содрать только силой, и девушка юркнула под покрывало, закутавшись в него с головой. Ничего не оставалось, как лечь сбоку.

В какой-то момент рыдания утихли.

После такого не спалось. В мозгу строились и рушились воздушные замки, но над всем сияло солнце. Давно со мной такого не было. Внешне все выглядело плохо, но только внешне. Мне принадлежала та, которой я решил подарить жизнь. Она лежала рядом. Чего желать еще?

Однако одно «еще» имелось. Как мужчина я отвечал за наше счастье, потому требовалось зарабатывать на него.

– Кваздик, – глухо донеслось из-под покрывала. – Прости, я хочу побыть одна. Мне нужно подумать.

– Конечно. – Я заботливо подоткнул одеяло, где могло дуть, губы коснулись Хадиной макушки. – Проедусь по заказам.

Хадя ничего не ответила.

То ли Вселенная меня услышала, то ли настрой как-то сказался, но счастье в эту ночь не кончалось. Клиент пёр валом, удавалось даже совмещать. Один раз подсадил голосовавшую парочку к солидному дядьке, уже занимавшему переднее сиденье. Парочка, едва не бросившаяся под машину, торопилась, им было по пути, дядька не возражал. Я каждому скостил цену и все равно выгадал, в общем, все остались довольны. Второй раз произошло наоборот: ехавшая на другой конец города молодежь в лице парня и двух подвыпивших веселых особ никуда не торопилась и искала приключений. Одна девчонка висла на парне, вторая все силы устремила на соблазнение моей персоны.

– Молодой человек, вашей маме невестка не требуется? – Голос сидевшей рядом чаровницы поскрипывал прокуренной хрипотцой, взор обжигал, телеса манили.

– Увы, сударыня, вакантное место с недавних пор занято.

Разве им объяснить, что произошло сегодня в моей жизни, и какая женщина ждет меня дома?

– Мама не учила, что обманывать нехорошо? – Девка не сдавалась, ей требовались развлечения. – Если нет кольца, то нет и невесты, не говоря про жену.

– Но есть девушка. И какая девушка!

– Что, прямо вот лучше меня? Давай проверим. Обещаю, что возьмешь слова обратно! Давай с нами, а?

Они ехали на вечеринку. Мадмуазель рядом со мной томно хлопала ресницами, парочка бурно целовалась на заднем сиденье. Затем двое задних присоединились к уговариванию, а после окончательного отказа троица принялась искать дополнительного кавалера на стороне. Мы подбирали голосовавших парней и мужчин, я развозил, куда скажут, нарезая круги. В машине царило веселье. Троица денег не считала, и чаевые заставили меня улыбнуться. Хадя будет довольна сегодняшним заработком. Если не нарвусь на неприятности, этот день будет самым прибыльным за всю историю моей работы.

Следующими клиентами оказались знакомые парни. На меня они едва взглянули. Назвав адрес, принялись разговаривать по-своему. Я не выдержал:

– Помните меня?

Три смуглых лица повернулись одновременно, как головы часовых президентского полка при команде «Равняйсь!».

– Кваздик, приятель Гаруна? – Сверлящие взгляды сбавили обороты.

– Да. Что-то его давно не видно.

– У него все хорошо, просто уехал на время.

Странно. Такая простая реакция.

– Ходили слухи, что его убили. – Я закинул удочку в надежде хоть на какой-то улов. – Соседи сказали, что в доме была стрельба, приезжали полиция, «скорая»…

– Все правильно, врачи успели. Три пули, и ни одна не задела жизненно важного. Вскоре приехали родители и увезли его прямо из реанимации. Как оклемается, вернется.

Чудо случилось. И как же все вовремя! Гарун жив, значит, не надо прятаться, можно ходить по улицам, заниматься чем угодно и быть счастливыми!

– А можно ему письмо передать? – У меня взбурлило, мыслям стало тесно. Хотелось всем дарить счастье и расцеловать весь мир. – Хотя бы пару слов? А то телефон по-прежнему выключен, все контакты отсечены…

– Говорим же: вернется, как только сможет. А если не отвечает, значит, нет возможности или не хочет. Твой салам передадим, как только увидим.

– Может, помочь чем-то могу?

– Сейчас вокруг него народу полно.

– А сестры? Мадина и… Хадижат. Они с ним уехали?

– Слушай, Гарун вернется, сам все расскажет. Приехали. Сколько?

– Нисколько. Привет Гаруну.

Понятно, что о дальнейшей работе не было речи. Меня несло, как на крыльях. Ноги еще переступали порог, а счастливая новость уже летела, наполняя помещения радостью:

– Хадя, Гарун жив!

Квартира оглушила тишиной. Я моргнул, сглотнул и глупо огляделся. Все осталось на месте, исчезла только Хадя.

– Хадя!!!

Пустота и мрак. Девушка ушла. Ни одной из ее старых вещей не осталось, только мои и купленные мной для нее.

Ноги подкосились, я сел на пол. Почему она ушла?

Неправильный вопрос. Сейчас важнее – куда ей идти? Не в полицию же. Значит, к землякам, а землячество, если нет родственников и друзей, начинается с главы диаспоры. Меня подбросило.

Визит в знакомый особняк, куда доставлялось письмо, ничего не дал. Со мной отказались говорить, а когда пытался подловить въезжавшую в ворота машину, едва не спустили собак. Зато ко мне вышел некто в роли охранника-телохранителя, и на вопрос о Хадижат сообщил, что скоро вернется Гарун, все вопросы к нему.

– Он выздоровел и вновь будет жить здесь, в этом городе? Обвинения с сестры сняты?

– Сам спросишь.

– У меня осталось кое-что ценное, что ему принадлежит, каким образом вернуть?

– Скоро он приедет, решишь с ним. Сюда больше не ходи, новых ответов не получишь, а вопросы появятся к тебе.

Туда я действительно больше не ходил, а ходить стал везде. Я начал тотальный поиск. Искал и опрашивал всех кавказцев, которых находил в городе. Мне было неважно, что подумают. Ничего не важно. Только найти.

И снова возник первый вопрос: почему она ушла? Да, я другой национальности или, как у них говорят, нации. Даже другой веры, что еще хуже, хотя мы оба неверующие. Но разве любовь не важнее? Если б разные народы постоянно не перемешивались, человечество давно скатилось бы в каменный век или вымерло. В Ветхом Завете первый братоубийца, единственный ребенок перволюдей, уходит из семьи и где-то находит жену. Родственные браки запрещены повсеместно, а у некоторых северных народов, где от чума до чума сотни верст, и на островах Тихого океана даже предлагали жен приехавшим издалека гостям, чтоб улучшить кровь рода. Не будь смешения разностей, планета давно обезлюдела бы.

Я пробовал искать через Настю, Люську и Снежану, но был послан подальше. Сокурсники и знакомые стали шарахаться от меня, как от зачумленного. Количество людей и мест, где можно что-то узнать, стремительно неслось к нулю

Где-то около того нуля, когда эмоции уже бросали на стенку, вспомнилась еще одна возможность. Гарун жив, следователи теперь знают настоящего убийцу Мадины. То есть, Хадя уже не в розыске, значит, можно. Я быстро набрал номер.

– Привет, Прохор. Это Алексантий, помнишь?

– Еще бы, брат незабвенной Марии Егоровны. Кстати, как она поживает?

– Цветет и пахнет. Мне нужна помощь по линии внутренних органов. Пропал человек. Я должен его найти.

– Заявление в полицию написано?

– Пропал не в том смысле. Пропал для меня. Девушка, которая была с нами, когда вы приходили в квартиру.

– Та черно… глазая брюнеточка?

– Да, белозадый, та брюнеточка.

– Хамишь, парниша. Впрочем, извини, я первый начал. Не со зла, просто так говорится, ведь понимаешь?

– Не понимаю, но оставим. Поможешь?

– А то. Для Марии Егоровны, пусть и лице брата – все, что угодно.

Звонок от него последовал на следующий день.

– Местонахождение неизвестно, – отчитался Прохор, – по месту прописки она отсутствует, числится учащейся в нашем городе. Узнать, где именно учится?

– Знаю. А соврать по поводу места проживания могли?

– Соврать. Гм. Не надо так говорить. Могли предоставить неверную информацию, это бывает. Запрос неофициальный, с преступлениями особой важности не связан, а на местах все участковые у них – близкие или дальние родственники.

Вывод, сделанный из разговора, был неутешителен, зато продуктивен: нужно ехать на Кавказ. Если Хадя хотела от всех спрятаться, то без посторонней помощи, которой у нее теперь нет, сделать это можно только там.

Для поездки понадобятся деньги. Знакомых, которые приютят, через столько лет вряд ли найду, значит, нужно рассчитывать на гостиницу. Передвижение по горной республике лучше производить на такси, одиночка, отвыкший от местных условий, легко напорется на неприятности. Можно сказать, что еду к кунаку и назвать Гаруна, тогда он станет ответственным за меня, и любой, кто тронет, станет его кровником. Но он не приглашал. Если вранье вскроется, это хуже, чем просто смолчать о нашей дружбе. К тому же, как знать, как отнесется ко мне Гарун после всего произошедшего.

Итак, нужны деньги, много денег. Для перелета, проживания и поисков на месте. И это, как обычно, лишь начало списка. Главным пунктом в любом плане расходов всегда являются непредвиденные.

Квартира, свидетель моего счастья, стала местом постоянного жительства – сыграл роль материальный фактор. Мама заплатила вперед, и некоторое время об этой статье затрат можно не думать. А от койки в квартире-общежитии я отказался. Когда забирал вещи, Игорь хмуро спросил:

– Уже знаешь?

Это он о Гаруне? Тогда почему физиономия выглядит, будто по ней войска вероятного противника промаршировали?

– Ты о чем? – на всякий случай уточнил я.

– Про Тимоху.

– А что Тимоха?

– Про машину.

– Купил?!

То-то Снежане радости будет. Со мной прокололась, на нем отыграется.

Нет снова факт не вяжется с выражением селедки в молоке, Игорь явно о чем-то другом.

– Сбила. – Игорь отвернулся.

Я опустился на свою бывшую кровать.

– Когда?

– В начале недели.

– Тяжело? Он в больнице? В какой?

Игорь долго тянул с ответом.

– Вчера похоронили. Водителя не нашли. Такое ощущение, что даже не искали. Никто ничего не видел, камер наблюдения поблизости не оказалось. – Скулы Игоря станцевали боевой танец. – Какого черта он вечером в производственной зоне делал?!

Вот так. Был человек – нет человека. Перед глазами встал сутулый приятель с татуировкой на плече – живой, веселый, часто несносный. Каким бы ни был, он был другом, который поможет, если попросишь, и не бросит в беде, даже если молчишь. И теперь его нет. В голове не укладывалось.

– А про Гаруна слышал? – спросил я.

– Нет. Что с ним?

– Вообще ничего не знаешь? Сначала говорили, что убит. Выяснилось – жив. Три пули в груди, и ни одной смертельной.

– Счастливчик. Тимохе бы его везение.

Судьба Гаруна Игоря не волновала, оно и понятно – тот был лишь моим другом.

Мы попрощались. Больше я в эту квартиру не вернулся. Никогда.

Жизнь, потерявшая краски, продолжалась. Я жил по инерции. Опросы и поиски, в меру сил совмещаемые с заработком, не прекращались ни на минуту, это было единственной возможностью придать существованию смысл. Еще дважды мне попадались земляки Гаруна, но либо не слышали про Хадю, либо, что более вероятно, не хотели говорить. На меня при этом глядели как на кретина, с дуба рухнувшего. Впрочем, не связывались. Постепенно я становился кем-то вроде городского сумасшедшего. Блаженны юродивые, ибо их есть царство небесное. Алексантий Блаженный – звучит? Всяко лучше, чем занозистое «Кваздапил», благодаря общим знакомым, сестре и другу следовавшее по пятам, пока судьба носила из города в город. Произнесенное единожды, оно каждый раз как в первый прилипало намертво, сначала вызывая смешливое удивление, но постепенно затираясь и становясь просто именем, на которое я откликался. И я откликался. До недавнего времени – вынужденно. Теперь кое-что изменилось. Этим именем звала меня Хадя. Она наполнила его жизнью.

Звонок от сестры я принял машинально. За окнами горели фонари, уставший организм готовился ко сну. Кровать, полная воспоминаний, с неудовольствием выпустила меня, пришлось уверить, что скоро вернусь.

Голова, занятая своими бедами, не сразу переключилась на чужие.

– Саня, у меня снова проблемы. – Голос Машеньки срывался. – Как в прошлый раз. Не ругайся, ничего нового, я же не дура. Та же проблема вернулась, с теми же людьми и вещами. То есть с вещью. Которую вернули. Сейчас напишу в сети, ответь сразу, хорошо?

– Хорошо.

Рука уже включала ноутбук.

Впервые за долгое время мозги переключились на что-то постороннее. От прочитанного хотелось выть: мы не довели дело до конца, и оно аукнулось. Машеньку шантажировали снимками, что с телефоном Захара отобрал справконоситель Аркаша. Теми же самыми снимками. Теперь, чтоб они не попали в сеть, с сестренки требовали немалую сумму, которую нужно перечислить на анонимный счет электронной платежной системы.

Ну вот, а мне долгое время думалось, что проблемы только у меня. Добро пожаловать в реальную жизнь, уважаемый.

Пальцы промчались по клавиатуре:

«Прохору сообщила?»

«Я стесняюсь, – мгновенно пришел ответ. – Если просьба пойдет от меня, потом подразумевается благодарность»

Молодец, Машка, взрослеет. Если есть вариант не быть обязанным, нужно использовать его. В данном случае вариантом был я.

«Вымогатель связался через сеть?»

«Да».

«Обратная связь, то есть выход на него, имеется?»

«Нет, аккаунт больше не существует».

«Последний срок, когда нужно отправить деньги?»

«Завтра».

«Все понял, начинаю розыск. Постарайся поспать, родителей зря не нервируй».

Не успела крышка закрыться, как снова тренькнуло сообщением.

«Деньги-то перечислять?»

Хороший вопрос. И из него торчит хвост к опущенной информации, с которой до чрезвычайности любопытно ознакомиться. Я быстро настучал:

«А у тебя есть?»

«Как раз столько скопила».

«Завтра свяжемся и решим. Спокойной ночи».

«Спокойной? Издеваешься?»

«До завтра».

Мощные вдох-выдох помогли собраться с мыслями, и телефон пикнул вызовом палочки-выручалочки в звании сержанта.

(продолжение следует, до финала еще два поста)